Неважно, как Майк смотрит, неважно, как себя ведет и что говорит. Неважно, на что Уиллу так сильно хочется надеяться. Реальность, хочет он того или нет, не может не напоминать ему, где чье место.
Проблема в том, что Майк не может быть долго в разрыве с Уиллом. Каждый ощущается словно петля на шее, как удавка, которую Уилл, отдаляясь, затягивает все крепче.
Он всегда слышал его голос. Иногда совсем-совсем тихий, едва различимый, такой незаметный, что о нем легко было забыть, больше ощущение, нежели зов. Его можно было услышать в темноте, поздно-поздно ночью, в самое тихое время суток — время, когда весь мир погружен в сон, когда засыпают даже трудоголики и пьяные компании, когда до рассвета еще несколько часов, когда даже ночные птицы перестают петь. Легкий, словно дыхание, шепот глубоко-глубоко внутри головы.
Их дружба осталась там, в пустых комнатах, которых уже нет, в разговорах, которые теперь не имеют значения, в сердце Майка, в котором только дыры да ложь, и все, чего он хочет — нелепое и детское «можно, все будет как раньше?» и улыбку Уилла, ту, что всегда была адресована только ему.