***
Неделя. На отдых после первого практического занятия в USJ им дали целую неделю. И ни для кого не секрет, с чем же это, черт возьми, связано. Тодороки хмуро скроллит ленту в мобильном — Юуэй, Юуэй, Юуэй. Везде один и тот же Юуэй. Нападение злодеев на первокурсников. Пострадавшие ученики и даже один госпитализированный. Тодороки, черт возьми, знает, кто этот госпитализированный.«Мне просто... есть до вас дело»
Она говорила надрывно, в горле свистело. Пришлось наклоняться и слушать очень внимательно, чтобы расслышать хоть что-то. У Тодороки слезились глаза, потому что в них бил едкий, концентрированный озон, которым Хитока дышала и через раз закашливалась, едва ли не харкая кровью. У нее тряслись руки. И ноги. Она вся дрожала — не потому что была напугана, а потому что было нереально больно. По-крайней мере, именно в этом уверен сам Тодороки. Тогда он по чистой случайности слабо задел ее плечо — Хитока раскрыла рот в немом крике, зажмурилась сразу же, а резкий хруст аж нескольких разломанных костей оглушительно зазвенел у Шото в перепонках. Слезы обжигающим градом потекли по меловым щекам, соль перемешалась с металлической кровью, крапая, пачкая белую ткань его геройского костюма. Его передернуло. От острого чувства вины, прострелившего затылок, от того, что ему стало чертовски жаль — тц.. Хитока и так себя покалечила не по-детски, Тодороки совсем не хотел делать ей больно.. А потом у нее закатились радужки. В двойном объеме вылетел дым изо рта. Повисли руки вниз, ослабли дрожащие колени. Тодороки тогда тоже не на шутку перепугался. Он звал ее много и часто, держал исключительно за спину и затылок — все остальное он трогать боялся и совсем не хотел сделать ситуацию еще хуже. Монстр в это время вдали громко выл. И рев его был злым, болезненным — казалось, как только он восстановит хоть частичку своей шеи, то сразу же бросится к ним. И в голове что-то щелкнуло. Тодороки встал, осторожно поднял сокурсницу на руки. С правой стороны пополз холодный лед. Тот самый, в котором Ному утонул по пояс, который его в случае чего обязательно замедлит. А сейчас — когда Мидория лежит без сознания, пока кровь литрами течет из носа, и комьями валит изо рта озон — Тодороки срывается с низкого старта вверх по лестнице. Скользя на своем льду, встречая летящего на него Бакугоу. И когда взрывной одноклассник уже собирается что-то гаркнуть ему в лицо, то Тодороки перебивает его железным тоном: — Она без сознания, — говорит сухо и, встряхнув ее за ноги, крепче сжимает бедра. — Я приложу лед. Не вздумай спускаться вниз один, это небезопасно. Дальше, что кричал ему Катсуки в спину, он не слушал. Вернее, он даже не пытался расслышать: Тодороки в общем-то, было совсем не до этого. Единственное, что волновало, что забивалось Тодороки в уши — хрипящий свист, болезненный стон сквозь сцеженные зубы и мерное, гулкое биение сердца, которое он чувствовал своей рукой сквозь плотную ткань геройской куртки и через чужие позвонки. Тодороки хорошо помнит — Мия весит не так уж и много. У нее, оказывается, достаточно сухое тело — много мышц, крепкие бедра, острые черты кистей и локтей, сожженные к черту запястья. Тодороки это помнит, потому что он оказывал ей мало-мальски первую помощь: он лично охлаждал ей разорванные мышцы на руках, строго командовал одноклассниками, которые тоже хотели помочь и были для этого в состоянии — бедного Минору Тодороки послал к черту даже не задумываясь, потому что, вот уж кого-кого, а этого коротышку он к ней точно не подпустит. А потом пришел Всемогущий. Влетела толпа героев вслед за ним. И Хитоку он как-то.. потерял. Из виду. Как оказалось позже, группа медиков, пришедшая на случай чрезвычайных бед —«Прикрой меня»
Он не прикрыл. Не помог толком нормально — все свое негодование Тодороки вымещает дома на тренировках, предпочитая проводить свое свободное время с толком. А ее голос в голове все никак не утихал:«Жизнь медом им здесь явно не покажется»
Разноцветные брови сталкиваются у переносицы. Удар за ударом, каждый сильнее предыдущего — Тодороки умеет выкидывать из головы все ненужное, так какого же, блять, хера сейчас происходит? Почему ты не заткнешь ее, Тодороки. Какого черта ты вспоминаешь это. Хватит. Тодороки, хватит. Боги, пожалуйста, просто прекрати это — выкинь из головы эту страшную картинку, угомони свои психи, потому что Хитока, черт возьми, теперь уже точно в порядке, она уже давно в госпитале, с ней уезжала Исцеляющая Девочка. Прекрати обвинять себя в этом. Ты в ее травмах не виноват совершенно. Это не твои заботы, не ты сигал с лестницы в эту кровавую баню и не мозолил глаза огромному чудовищу, который по щелчку пальцев может переломать тебе хребет и шею. Ты ни черта не мог там сделать, эта ситуация была патовой. Айзаве-сенсею вообще выломали все руки и нанесли ужасный урон на глаза. Ты был там бессилен. А если бы и попытался ей помочь, то бог знает, в каком состоянии из USJ ты бы вернулся.«Тодороки, забери их!»
Деревянный треск дощечки засаживает в кулак тонкие занозы — Тодороки шипит недовольно, цокает раздраженно и на себя откровенно бесится. Хмурится, пока в мыслях совсем неиронично вертится: «Даже из больницы от тебя одни неприятности..» Он с тучным лицом идет за аптечкой на кухню. *** Когда Тодороки возвращается в свою комнату, то разрывающийся от уведомлений телефон заставляет его удивиться. Он почти изумленно округляет глаза. Подходит ближе, нахмурившись. И это бешеное количество уведомлений лишь гласит:«1-А курс» (15 сообщений) — посмотреть полностью
Неизвестный: Здравствуй, Тодороки. Это Айза... — посмотреть полностью.
«1-А ᕦ(ò_óˇ)ᕤ!!» (673 сообщения) — посмотреть полностью.
Раздражение быстро находит свое место в мозгах — Тодороки хмурится и думает, что он обучается с какими-то идиотами, которые очень любят спамить странными картинками и абсолютно бессмысленными сообщениями. PinKY-GURL_: о, это чат без Айзавы? spider-boyyyyy: ага)) KAMInari: э ребят, слышьте KAMInari: а кто такой ''crazyugodnik''? earphones: хз earphones: но ник у него пиздец конечно. SmallMIGHT: привет, ребята! SmallMIGHT: как вы себя чувствуете?? die.: БЛЯТЬ, ДА ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ ВСЕ НАХУЙ!!!0! Он скроллит сообщения, читая по диагонали и едва ли не с закрытыми глазами. В чате обсуждают домашку, говорят, что глазам Айзавы нешуточный пиздец — сенсею чуть не снесло пол лица, сильно кровоточили веки, и, кажется, в слизистую занесло какую-то заразу — Тодороки, сказать честно, вообще не вчитывается, потому что ему уже за глаза хватило прочитанного в интернете и услышанного по телеку за вчера и сегодня. Этот блядский инцидент уже сидит у него в печенках, Тодороки впервые хочется под гневными сообщениями Бакугоу поставить жирный плюс. А потом глаза внезапно цепляются за сообщения: RedRiot: хэй, я так полагаю, @TheWitch — это же Мия, да? spider-boyyyyy: была в сети два дня назад.. KAMInari: да сто пудов она PinKY-GURL_: блин, так за Мию-чан обидно.. :(((( И по ребрам везет жгучей резью. В очередной раз перед глазами горит выжженная до всех контуров картина: густой озоновый дым, кровавые разводы на побелевшей коже. Черные, сожженные до обуглившейся корки руки. Подгоревшая ткань геройской куртки, скинутый с плеч жилет. Тонкая-тонкая сеть из металлических волокон, которую Тодороки пришлось с нее снять... И тихий, хрипящий и измученный голос. Искривленная болью усмешка на меловых губах. Блестящая соль, стекающая по засохшим разводам крови на коже. KAMInari: кста, народ KAMInari: а никто не знает, Мяи-чан там вообще как, жива или че? KAMInari: Мия-чан* SmallMIGHT: Хиччан в больнице, с ней все ок. die.: слышь, дерьмодеку. die.: ты ебальник-то прикрой. SmallMIGHT: ... SmallMIGHT: что я опять сделал не так?..(; _ ;) die.: родился, блять. die.: все, а теперь заткнулись все на хер и про ведьму чтоб ни слова больше я здесь не видел. KAMInari: Э? PinKY-GURL_: ЭЙ!! МЫ ЖЕ ЗА НЕЕ ВОЛНУЕМСЯ! PinKY-GURL_: ТАК НЕЧЕСТНО!! RedRiot: реально! RedRiot: мужик, че за дела!? earphones: ребят, просто не обращайте на него внимания.. yaoyrozu.mm: Бакугоу, не будь таким эгоистом! froppy_tsu: Бакугоу-куна нельзя допускать в герои... froppy_tsu: ква. die.: вас всех, блять, вообще ебать не должно, где сейчас ведьма, с кем она и как die.: поэтому сделайте одолжение и будьте так любезны — заткните свои рты и не задавайте тупых вопросов die.: все равно вам никто на них не ответит. SmallMIGHT: Каччан злится.. И в голову приходит единственный разумный вариант.
@SmallMIGHT
Мидория, здравствуй. Это Тодороки Шото. Ты знаешь, в какой больнице находится твоя сестра?
О, Здравствуй, Тодороки-кун!! Ох, эм.. прости, но вынужден спросить: для чего тебе? Да, действительно. Зачем это тебе Тодороки?@SmallMIGHT
Я хотел бы зайти к ней. Почему спрашиваешь?
Просто.. эта информация, так скажем, не для всех. К тому же, если я скажу тебе, то наверняка к Хиччан захотят приехать и другие. А она сейчас не в состоянии для долгих разговоров. Он хмурится слабо. Да. Вообще-то, Тодороки прекрасно помнит ее состояние — именно оно уже вторые сутки не дает ему нормально спать. Новый щелчок уведомления заставляет вернуть внимание к открытому чату:@SmallMIGHТ
Но, думаю, что Хиччан не будет против тебя увидеть!Это значит, что я могу приехать?
Да. При условии, что ты никому не скажешь, где она. Тодороки почти удивленно дернул бровью. Интересно, с чего вдруг такая конфиденциальность? Тодороки не спрашивал особо, но, быть может.. хотя. Да не то что «быть может» — очевидно, что Мидория из благополучной, обеспеченной семьи, в которой явно не один, и даже не два героя. Скорее всего, проблема того же сорта, что у них, у Тодороки когда-то. Хотя.. С играющего в гостиной телевизора все еще фоном орут репортеры. Гул новостей о дурацком нападении все никак не смолкает. Тодороки возвращается обратно к переписке. Все-таки да. Резон есть.@SmallMIGHT
Я согласен.
Зная то, насколько же иногда бестактны и до ужаса невоспитанны бывают репортеры от желания заполучить фотографии или интервью, Тодороки нередко испытывает желание отморозить им голову. Он сам столкнулся со всем этим совершенно случайно, и благо он был ребенком, боявшимся причинить людям вред — Шото уверен, что если бы к нему сейчас подошла какая-нибудь женщина и попыталась ткнуть его микрофоном в лицо, Тодороки бы в лучшем случае этот самый микрофон заморозил. В худшем — не представлял даже.@SmallMIGHT
Хорошо. Она в центральной больнице Токиотосайсэйкай. В главном корпусе. Глаза у Шото округляются ошалело. Потому что, в общих чертах — ну, так, между делом — ценник у этой больницы достаточно бодрый. Даже для Тодороки. Старатель не всегда желал ей пользоваться, говоря, что деньги там дерут при любой удобной возможности. Но сейчас это не то чтобы важно. Потому что Мидория скидывает ему точный адрес. Тодороки уже гуглит адрес свободной рукой, накидывая на плечи кофту. *** — Заполните здесь и здесь. И тут подпишите. Она молча заполняет бумаги. Хмурит черные брови, раздраженно бегая глазами вдоль строк и ценников. — Да уж.. Госпожа Ракурай, я думаю, что вы и сами понимаете.. Герой поднимает голову. Смотрит исподлобья, и у женщины прямо на глазах написано, что она и так уже все понимает. — Еще один подобный случай.. — И со своими руками она может попрощаться. Да, я знаю. Мидория твердо встает на ноги, поднимаясь со стула. Впихивает папку бумаг врачу-хирургу и с тучным лицом отправляется в уже знакомое крыло. Госпожа Ракурай — герой. Это тот человек, что сидит на третьем месте чарта биллборда уже около года или что-то в этом роде. И ей искренне думается, что такое третье место Хотеру и даром не уперлось, если в итоге ее сестра лежит полудохлая после тяжелой операции на обе руки в неполные семнадцать. Хотеру длинными шагами вымеряет длину коридора и где-то ближе к середине уже заходится в припадке ебаного бешенства где-то у себя на подкорке мозга, потому что, ну, не может же она прилюдно заорать на весь корпус такое злое и заебавшееся «А!» Хотя бы потому что, во-первых, это дико невежливо. А во-вторых — Ракурай должна держать свое лицо абсолютно всегда и везде, кроме дома, квартиры Руми и апартов Хокса. Хотеру считает про себя: один-два-три-четыре.. Хотеру хмурится, потому что злость на свою полоумную сестру долбит по вискам, а желание переломать кому-нибудь позвоночник очень отчетливо маячит красным флагом перед глазами. Хотеру давит губы в полосу, потому что в этой больнице на этом этаже всех пациентов распределяют в связи со степенью тяжести урона: чем ближе к дальнему выходу, тем больше у человека вероятность выйти туда ногами вперед. Всего палат — пятнадцать. Палата Мидории — седьмая с конца. Хотеру хмурится. Она подходит к знакомой комнате, слышит раздражающий тик приборов. Хотеру сквозь огромное панорамное стекло смотрит на перебинтованные руки, плечи и грудь, и даже отсюда чувствует бьющий по ноздрям запах свежести и озона — такой едко-приторный, раззадоривающий шальные рецепторы. Хотеру слабо щерится, рычит грудно, дышит ртом — злоба кислотным цветом стелет дымку перед глазами, Хотеру видит, какого же черта случилось с ее младшей сестрой и думает, что обязательно и лично переломает этого ублюдка, который заставил Хитоку так радикально обороняться. Она сжимает руки в кулаки, стискивает зубы до скрипа, и горячая плазма обжигает руки — синяя раскаленная вязь бежит вдоль мышц, колет пальцы и вырывается из под ткани геройского костюма плазменным огнем — таким чистым, кислотно-голубым и нереально-ярким. Мидория отодвигает дверь. Та отъезжает с металлическим щелканьем и с таким же щелканьем закрывается. Шаг. Вид у Мидории — просто отвратителен. Тонкая бледная кожа, наливающиеся фиолетовым гематомы. Врач сказал — ей повезло. Руки будут на месте, но шрамов не избежать, хоть пересадка кожи и была успешной. Еще шаг. Хитока хрипит. Она в умеренной коме и дышит тяжело, даже при помощи больничных кислородных масок — что совсем не удивительно, если вспомнить, в какой близи были легкие относительно зоны поражения конечностей плазменным взрывом. Третий шаг. Волосы Мидории — криво собранный хвост и растрепавшаяся челка. Она уже давным давно съехала, кислотные пряди лезут на закрытые глаза. Хотеру подходит к койке. Она хмурится, осторожно убирает прилипшие ко лбу волосы, нежно ведет горячими пальцами по щеке. Мидория сквозь глубокий сон мычит что-то невнятное, стонет болезненно. Темные ресницы дрожат, губы периодически сдавливаются в тонкую блеклую нить. Ракурай садится на кресло. Проваливается в мягкую ткань обивки и устраивается поудобнее, подперев фалангами голову. Хотеру дождется. Врач сказал — проснется через час с копейками. *** Изуку стоит на выходе из больницы и слабо озирается. Поднимает глаза, разглядывая прохожих, и при каждом его повороте кудри забавно прыгают в такт голове. Ему кладут руку на левое плечо. Мидория круто разворачивается и округляет глаза. — О, здравствуй, Тодороки-кун! — Привет, — скупо здоровается одноклассник. Он поворачивает голову и смотрит на высокое здание больницы — стеклянное, все такое из себя дорогое. Токиотосайсэйкай — частная клиника. В ней врачи готовы стряхивать тебя пылинки, пока ты лежишь в коме, они будут пичкать тебя самыми высококачественными препаратами, проводить сложные операции и не забудут обеспечить тебе комфорт, нормальное питание и личную палату. И, конечно же, сюда не пустят каждого встречного. У Токиотосайсэйкай есть свои порядки и строгие правила, тут все следуют спискам, которые прикрепляются к каждому из пациентов лично. Мидория хмурится. У Хитоки в списке всего-навсего пять человек: Хотеру-нээ, Хикари-джи-сан, Каччан, Кейго-сенпай и он сам. И ни одного из Тодороки тут не наблюдается даже близко. Но это, в общем-то, не сильно важно. Потому что у Деку есть план. *** Кажется, это было незаконно. Вернее, это очевидно было незаконно — по-крайней мере так про себя додумывает Изуку, понимая, что одним своим действием он только что нарушил дикий шквал правил. — Почему мы идем.. здесь? Говоря «здесь», Тодороки имеет ввиду проход для персонала, служебную лестницу и какой-то богом забытый балкон, через который ему пришлось перелезть. Шото не то чтобы сильно этому квесту радовался, но почти каждый раз на свой вопрос, какого же собственного черта, Изуку вторил емким и лаконичным «ну, ты же хочешь увидеть Хиччан, так?». Поэтому Тодороки и не особо жаловался. Во многом, потому что и сам плохо понимал, действительно ли он хочет ее видеть. Вся эта заварушка выросла, как на дрожжах, из-за банального волнения. Тодороки слишком ярко запомнил то, в каком же отвратительном состоянии была Мидория, и внутренне, пока совесть и чувство вины медленно, но верно жрали его изнутри, надеялся, что на самом деле все будет не так уж и плохо. Иными словами — он хочет убедиться, что Хитоке стало сравнительно лучше. Поэтому Тодороки закрывает рот и не выебывается слишком сильно, потому что в его умную и проницательную голову уже пришла достаточно резонная мысль: то, чем они занимаются, вообще не имеет никакого отношения к чему-либо геройскому. Они идут быстрым шагом по длинному коридору. И, завидев нужную дверь, заметно ускорились. — Только, Тодороки-кун.. у меня к тебе есть одна маленькая просьба. — Я слушаю. Они повернули на лестницу. Деку скомандовал, мол «давай быстрее!». Тодороки смутно показалось, что его протаскивают сюда тайком без общего ведома. — Ты ни при каком раскладе не долже-е-О-ОЙ-й-й..! Деку напрягся. А потом Тодороки услышал, как кто-то очень знакомым, удивленным тоном обронил заглушенное: «че за-?», — и рефлекторно обернулся. Что же. Увидеть в десяти шагах от себя недовольного Бакугоу Тодороки, признаться честно, совсем не ожидал. Оттого и искренне удивился, широко раскрыв глаза. Они все замерли. Вот так, прямо столбом посреди коридора. — Мне казалось, что никто не должен знать, где Мидория. Или я что-то упустил? — наклонившись к Деку, тихо спросил Тодороки. От такой наглости, Бакугоу подавился воздухом. Изуку это увидел и сжался еще сильнее. Тодороки снова ничерта не понял. Катсуки охуел во второй раз за последние две минуты и больше подобное терпеть не собирался. У него был негодующий взгляд, ошарашенные глаза, и Тодороки понимал, что как только в белобрысой голове все прояснится, то взбучки и истерики им не избежать. И, в общем-то, был бесконечно прав. Как только Бакугоу отошел от пятисекундного шока, он снова вернулся в свое будничное состояние и с очень недобрым лицом зашипел сквозь зубы такое злое, гневное, «прибью, мать твою..!». Он подлетел молниеносно. Изуку напрягся и, уже что-то бормоча, искренне и сердечно попросил Катсуки быть хотя бы чуточку тише. В ответ им любезно едва не пробили стенку. Мидория неприятно прошелся спиной по холодной плитке. Зажмурился, чувствуя, как горячее злое дыхание обдало брови, а нитроглицерин вдарил в нос своей сладостью. Как только его слабо тряхнули за грудки, Изуку округлил глаза и судорожно вздохнул. — Слышь, Деку, — он навис над Мидорией мрачной темной тенью. Обманчиво спокойно поинтересовался: — Это че за дела, а? — К-какие.. дела? — Это ты мне скажи, идиота кусок! — и рукой указал прямо на одноклассника. — Например, какого хера здесь забыл двумордый?! А ты.. — злой взгляд сместился на Тодороки. Бакугоу сделал два шага вперед. Гневно зыркнул исподлобья и подвел указательный палец к челюсти. — Только попробуй рассказать об этом хоть кому-нибудь. Тодороки подвис. Моргнул непонимающе. — Рассказать.. что? От злости у блондина нервно дрогнуло нижнее веко. Заскрипели зубы, пока злость новой волной разъедающей кислоты обожгла грудную клетку. Бакугоу зарычал грудно и раздраженно. Прошипел злобно: «боги, какой же ты тормоз..!». Снова развернулся, недовольным взглядом прожигая дырку в чужой переносице. Деку вздрогнул — понял, что расправы за свой псевдо-героизм ему не избежать. Взгляд Бакугоу опять метнулся в глаза двумордому. — Расскажешь хоть одной живой душе, где сейчас ведьма и что с ней — подорву к херам собачьим. И тебя, и тех, кому ты распиздел это, — недобро уточнил. — Теперь-то ты меня понял, отмороженный? Это уже попахивает какой-то ненормальной секретностью — Тодороки хмурится. Конечно же, он кивает Бакугоу, потому что продолжения этого цирка ему не нужно. Но про себя он задумывается — неужели, все настолько плохо? Почему то, где Хитока находится — тайна с большой буквы? Или же то, кто может посещать ее — тоже секрет.. Ведь эта же роскошь тоже далеко не для всех, как Тодороки уже успел для себя выяснить. Отвлекает очередное гарканье — Бакугоу уже крутой горой наседает над Мидорией, и внутри у Тодороки отчего-то недовольно щелкает. — Угомонись, Бакугоу, — раздраженно и сухо советует. — Мы в больнице. Деку ошарашено округлил глаза. А после — сжался, потому что Тодороки-кун, сам того не понимая, только что широко шагнул прямо на минное поле. И, конечно же, попал ровно на одну из них. — Слышь, двумордый, — он грубо схватил его за ворот рубашки и дернул на себя. — Безбилетникам слова не давали. — Что? — он нахмурился, непонимающе дернув бровью. У Бакугоу от злости уже долбит по вискам. Он круто разворачивается и, пока его отмороженный одноклассник несильно сопротивляется, запихивает Тодороки в какую-то дверь. Деку рысью прошел следом. Вышедший из-за угла и прошедший за спиной персонал их, видимо, не заметил. Парень немного помолчал, а после гневно зыркнул на Тодороки. — Тебя вообще здесь быть не должно, а нам всем теперь грозит огромный штраф, если тебя спалят, — гневно прошипел Катсуки, отстреливая искры. — Поэтому завали ебало и лишний раз вообще не высовывайся — не хватало тебе еще мельтешить перед местными санитарами. Разноцветные глаза округлились. Да, конечно же Шото догадывался, что есть во всем этом какая-то неправильность, но он даже не подозревал, что своим присутствием доставляет такие неудобства. — Мидория, — он повернул голову. — Почему ты не сказал об этом? — Да потому что безмозглый, — почти шепотом рычит блондин. — Да, Деку? Слово за слово, наезд за наездом — в служебной комнате, где хранятся швабры, средства для мытья пола и тряпки, где ни вздохнуть, ни дернуться лишний раз, гул становится все громче и громче. Толчок в ребра, слабый удар локтем. Они все шипят друг на друга и периодически кто-то гаркает, даже догадаться несложно, кто именно — все это длится ровно до тех пор, пока один из них случайно не задевает дверную ручку. Они вываливаются в коридор друг за другом, спотыкаясь и падая. Тодороки затылком врезается во что-то твердое и горячее. Под руки хватают тоже внезапно — одной левой ему крепко обвивают плечо, а правой, как успевает заметить Шото, ловят падающего Изуку. Бакугоу справился сам и умудрился даже никого не задеть. А чужой голос прозвенел прямо над головой. — Что здесь происходит? Тодороки едва не вздрагивает — все выпрямляются за секунды. Он смазано извиняется и, как только поворачивается, то едва не врезается носом в чужой подбородок. Шото удивленно округляет глаза. Он смотрит ошалело, мигает быстро — раз-два-три — и, зажмурившись, стряхивает это странное наваждение. Потому что.. ну.. — Аккуратнее, — сухо советует женщина. ..это же, блин, Госпожа Ракурай. — Здравствуйте, — Шото отходит на два шага назад и сгибается в слабом поклоне. Ракурай удивленно вскидывает бровь. Она проходится оценивающим взглядом с головы до пят и в ответ говорит емкое «здравствуй». А после — переводит глаза на Бакугоу. Хотеру не говорит ни слова, но выражение лица у нее настолько красноречивое, что Катсуки даже не требуется никаких пояснений. Он цокает, закатывает глаза и сдает своих сокурсников с потрохами и без единой тени сомнения. — Он протащил двумордого без общего ведома, — кивком головы указал на Деку. Хотеру удивленно уставилась сначала на Изуку, а потом вернула взгляд обратно на Бакугоу. — Я наехал. Влез двумордый. Потом я услышал стафф и спрятал этих дебилов в той комнате. Дальше ты все видела. Ракурай переводит глаза на Деку. Смотрит удивлено и явно негодующе. Вскинутая бровь непонимания говорила сама за себя. — Ну.. я хотел предупредить тебя.. — плитка приковывает к себе все внимание Изуку. — ..и звонил. Дважды. — На сотовый? — Да. — О, ну, так это неудивительно, — хмуро, рассерженно отчитывает Мидория. — Я же просила звонить Мацумууре, если у меня рабочее время. — У меня же нет его номера.., — как-то растерянно поясняет Изуку. Хотеру разводит руками. Подается головой вперед и говорит так, словно это было очевидно с самого начала: — Ястреб? «Ястреб?» — как-то ошарашено проносится в голове у Тодороки. Он, кажется, вообще ничего здесь не понимает.. — Он никогда не берет трубку. Скрещивает руки на груди. — Руми, в конце концов, — и, нахмурившись, осекается. — А, нет, стоп. Она недавно мобильник утопила, там без шансов. Тишина падает недолгая. Деку виновато роняет: — Извини.. Хотеру выдыхает. Достает свой телефон и что-то печатает. — Хрен с ним, — и скидывает его обратно в карман геройской куртки. — Я на патруль. Катсуки, — оборачивается на блондина. — Шарю, ты не нянька. Но проследи, пожалуйста, чтобы здесь никто никого не угробил. Вторая палата подряд влетит нам в копейку. Бакугоу фыркает. Он недовольно цокает, но в конечном счете отвечает Хотеру лишь одно единственное: — Ладно, договорились. — Славно. А ты, — и пальцами щелкает, вспоминая. — Как зовут, напомни? — Тодороки Шото. — Точно. Шото. Короче, тебя внесут в список минут через десять, а до этого на глазах у персонала не отсвечивай. — Понял. Спасибо. — Так. А ты, — Изуку заметно напрягается. Хотеру хмурится и отвешивает ему слабый подзатыльник. — Балда огородная. Не делай так больше. Думаю, отец был бы не в восторге от вашей выходки. Что мой, что Тодороки. — Виноват! — Все, я ушла. Не скучайте и сильно Хитоку не изводите. У нее итак состояние ни к черту. Хотеру хмурится, когда смотрит на ее палату. Тодороки засматривается — на задворках сознания пробегает мысль о том, что что-то в них есть общее. Ракурай быстро стряхнула это наваждение и, тяжело вздохнув, широким шагом отправилась в сторону выхода. Кислотный хвост мелькнул за поворотом, и, прерывая недолгую тишину, Тодороки выдает такое удивленное, потрясенное: — Это.. это же была Ракурай, так? В глазах блеснуло восхищение. Тодороки мало увлекался геройским социумом и его не получилось бы назвать отаку, от слова совсем, но о Ракурай он слышал. И много. Часто. Увидеть ее вот так, воочию, а не на каком-то месте происшествия или не на пресс конференции было сродни чего-то потрясающего. Ракурай была известна и знаменита по многим причинам. Но Тодороки цепляла ее техника, ее стиль боя. Шото находил интересным то, как именно Госпожа Ракурай чувствует свою причуду — а делает она это тонко, точно. Скептичное ебло Бакугоу скривилось еще больше. Он раздраженно выплюнул: — Она ведьмина сестра, полудурок, — Шото обернулся. — Че, самому догадаться — мозгов не хватило, да? Тодороки нахмурился. Холод пополз инеем по коже. Мидория, почувствовавший этот лютый дубняк, влезает прямо поперек. — Ру-чан и Хиччан разные, — Изуку решается сгладить углы. — К тому же Госпожа Ракурай предпочитает иную форму плазмы, — видимо, у Тодороки недоумение было на лице написано, раз Мидория решил пояснить: — Она очень редко пользуется ей в виде молний и разрядов тока, в отличие от Хиччан, которая другие ее формы пока не освоила. — Ой, блять, понеслось, — с диким недовольством прогудел Бакугоу, закатив глаза. Не желая слушать очередной поток спама, он намекнул. — Слышь, двумордый. Тодороки молча обернулся. — Шагал бы ты уже отсюда, — хмуро потребовал Катсуки. Кивком головы указал на нужную дверь. — Пока Ведьма повторно не вырубилась. Он в ответ ничего не сказал. Лишь нахмурился, всем своим видом показывая, что хреновый из Катсуки собеседник. Шото бросил парочку настороженных взглядов и, не увидев никого из медсестер, быстрым шагом отправился к палате. — Повторно? — удивленно переспросил Изуку, когда Шото уже отдалился. Катсуки, все еще тучно подпирая стенку, проглатывает злость и недовольно цедит сквозь зубы: — Пока ты, блять, бегал за ним, Ведьма уснула, — светлые брови сошлись у переносицы. — Врач сказал, что ее вымотал разговор с Хотеру. Изуку тупит взгляд. Сжимает губы в тонкую полосу, обронив тихое, четкое: — Ясно.. — «Ясно», — передразнил Катсуки. — Хуясно, блять. Что там тебе ясно? — он раздраженно обернулся. Бакугоу гневно дышит через широко раздутые ноздри и впивается пальцами в рукава, скрещивая руки на груди. — На кой хер ты припер сюда двумордого?! Мидория недружелюбно сощурился. — Ты знаешь, зачем я это сделал, — Изуку мог бы и дальше продолжать вредничать, но по лицу друга детства было видно, что еще немного, и Деку ляжет на соседнюю койку к сестре, если не закончит Бакугоу бесить. — Хиччан будет рада его видеть. Капилляры в глазах лопнули — от чего именно, Катсуки еще не понял: то ли от злости, то ли от желания этого идиота порвать на куски. — Да какая к черту разница, если этот осел в итоге все равно все испортит! — в сердцах гаркнул Бакугоу. И, почувствовав на себе негодующие взгляды врачей, стал на порядок тише. Правда, злость все еще никуда не делась. — Тц. Нехуй ему рядом с Ведьмой делать.. только новых проблем создаст. Он же как слон в посудной лавке!.. — В смысле.. отстраненный..? — В смысле непроходимый тупица, — зашипел блондин, искрясь взрывами. Бакугоу гневно кривит губой. Он хмурится и считает до двадцати, потому что иначе идиоту-Деку он обязательно врежет. Он не переваривает этого придурка. Но когда дело касается Ведьмы, Катсуки буквально вынужден терпеть это дерьмо. Он уже не шибко его задирает, даже не лупит в профилактических целях — Бакугоу забыл, когда в последний раз щедро осыпал злосчастного задрота парочкой взрывов. Но это уже за рамки. Бакугоу считает, что это не их дело. Что, если вдруг что, Ведьма будет в состоянии сама попросить у него помощи. Хитока не мямля, у нее нормально подвешен язык, есть башка на плечах и, вроде как, она недурно смыслит в дружбе. Катсуки хмуро смотрит на панорамное стекло ее палаты и думает, что только что Деку совершил жирную ошибку, за которую расплачиваться будет не он. *** Он дважды стучится, перед тем, как зайти. Плитка — вылизанная до блеска, стены белые, потолок достаточно высокий. Большое широкое окно и много пикающей техники. Тодороки мог бы с легкостью назвать эту палату хорошей и славной, в ней практически все было идеально. За исключением лежащей на кровати Мидории. Шото хмурится слабо. Он видит ее состояние и понимает, что, в общем-то, дела идут не то чтобы очень хорошо. Шото подходит ближе и пару раз зовет ее по фамилии. Резонно полагает: «вырубилась», как до этого предсказывал Бакугоу. Как только Тодороки намеревается отойти от больничной кровати, то по запястью проезжаются сухими бинтами. Пальцы — слабые, такие дрожащие — еле успевают схватиться за часть рукавов. Тонкие фаланги, требуя внимания, слабо царапнули марлей кончик мальчишеской ладони. Тодороки обернулся удивленно. Он взглянул сначала на руку, а потом и на девчонку. Глаза — цвета яркого и ослепляющего неба. Такие чистые и голубые, местами пронизанные кислотной проволокой ядрено-синего цвета. Мидория глядит сквозь дымку морфия, бесконечной усталости и отвратительно тяжелого состояния. Она дышит хрипло и со свистом, теплые облака от выдохов отпечатываются на кислородной маске, и сквозь шум приборов Тодороки различает, как она говорит такое тугое, надрывное: — Привет. А внутри Тодороки от этого самого «привет», что-то мерзко, с хрустом переворачивается.