Немецкий акцент

Зоник не воспринял глубокий порез, лишь тихо и сквозь зубы что-то не внятно прошипел, сжав испачканную в крови руку и вставая на ноги, он явно больше не хотел ничего говорить или пояснять, ему казалось, что все было понятным и не требовало лишнего, к тому же теперь он малость озабочен своим прошлым, он уже успел пожалеть, что вновь вспорол шрам на истерзанном временем теле. — Oh, was für ein entsetzen, du wurdest verletzt.. Bitte vergib mir meine taktlosigkeit! [ Ох, какой ужас, ты поранился.. Прошу, извини меня за мою бестактность! ] — сквозь пелену он слышал взволнованный тон своего ежонка, который вновь начал болтать на своем языке, из сказанного он ничего не понял, скорее всего просто потому, что не слушал его. Скордж уже вертелся возле него и пытался взять за раненую руку и осмотреть порез, но солдат не разжимал ее, хоть ему и было больно, но не так сильно, как от осознания вины. — Зоник.. перестань так себя вести, я переживаю. — немец взял его за скулы и теперь уже насильно пытался заставить обратить на себя внимание, на что офицер уже не мог не реагировать и покорился, переступив через боль, он не мог просто прогнать того, с кем у него больше, чем обычные отношения. Синий взял его за руку и нежно поцеловал косточки на кисти, касаясь нежной кожи горячими губами и тихо урча, от чего тот немного опешил. — Со мной все хорошо, успокойся. — тихо шепнул солдат и обнял своего мальчика за узкую талию, но зеленый не терял разума от нежности и нахмурился, взяв его испачканную его же кровью руку и осматривая глубокий порез, разжимая его кисть и опуская ушки, пачкая и себя. Рана была не смертельная, но болеть какое-то время заживления будет сильно, было облегчением то, что он не коснулся запястья и вен, но офицера рана волновала не так сильно, как его заботливого ежонка. — Это просто царапина, она затянется. Нечего паниковать и переживать. — Зоник пытался его успокоить, осторожно оглаживая часть шеи и плеча теплыми кончиками пальцев, потянувшись губами к его виску, но хмурый немец не разрешил себя тронуть и немного резко от него отстранился, словно ему были противны его касания. — Рану нужно промыть и забинтовать, я не стану тебя слушать и не позволю тебе соблазнить себя в своих интересах, лишь бы я оставил тебя в покое. — тихо шипел он, зажимая запястье солдата, пытаясь хоть как-то помочь, на что Зоник лишь тяжело фыркнул и нахмурился, вырывая свою кисть из его рук. Не местный еж немножко смягчился от такого гнета и ласково обнял ребра своего мужчины, немного обеспокоенно вытянув уголки губ, возможно он позволил себе лишнюю грубость. — Mein licht.. [ Мой свет.. ] Нужно обработать рану, тебе же больно. Ты боишься обрабатывать раны? — он отвел ушки, не переставая трогать синего ежа за мокрую от волнения спину, от этого солдат унял в себе тревогу и вышвырнул из своих мыслей злость на самого себя и нежеланные воспоминания, бросив угнетать себя и нежно вороша зеленые иголочки, пуская их сквозь свои тонкие и узловатые пальцы, это так успокаивало нервы. Еж рядом с ним тоже стал менее импульсивен, замечая в офицере океан спокойствия, волны тревоги вновь утихли и наступил штиль, он был таким привычным немцу и не позволял волнению его сковать. — Я ничего и никого не боюсь, стал бы я.. прятать тебя от всего и всех? Спать с тобой в одной постели? Целовать тебя? — тихо шепнул синий ему в ушко, наклоняясь к нему ниже. — Осознавая то, что со мной могут сделать, узнав о тебе, я все равно люблю тебя и не боюсь последствий этого всего.. А рана? Это пустяк, не стоящий и йоты моего внимания. — офицер указал на порез, шевеля ушками и пытаясь отвлечь от раны, чтобы его обеспокоенный ёж обратил внимание на него, но к его несчастью, Скордж был взволнован этим сильнее, чем он мог считать. — Keine Intimität, bis ich mich um die wunde kümmere. [ Никакого интима, пока я не займусь раной. ] Порез может начать гнить и это уже будет сложно исправить, поэтому сейчас, ты стиснешь свои зубы и мы обработаем твою руку, иначе я использую очень плохую черту свойственную всем немцам – упертость в перемешку с настойчивостью и просто заставлю тебя сесть, заткнуть свой рот и дать мне тебе помочь. — более властным тоном шепнул немец и поволок раненого обратно в теплую казарму, успевая лишь накинуть на свои плечи его шинель, синий ему не мешал и покорно шел по рыхлому снегу, мороз приятно покалывал его плечи и шею, помогая отвлечься от боли, она пронзила его кисть насквозь, теперь он это осознал. Ворвавшись вихрем в теплую келью с пряным и смешанным запахом заваренного чая и особого запаха шерсти его раненного ежа, немец скинул с себя теплую шинель, и указал Зонику на постель, он расстегнул пуговки на запястьях и скрутил рукава рубашки выше локтя, все же руки чужой кровью и спиртом он зальет сполна. Синий еж послушно сел на белую смятую простынь, учуяв их смешанный запах, оставленный за прошлую ночь, он навивал на него тепло и заставил вспомнить изгибы тела немца и все его царапины и синяки на теле, его пигментные пятнышки, мысленно он собирал их в невидимые созвездия белыми линиями, а пятна становились в них необычайно красивыми звездами, ему хотелось чертить эти линии своими когтями и целовать каждую его звезду на теле, но в тот момент был их первый раз и затягивать с ним они оба не хотели. Он вновь услышал в своих мыслях его томный стон, который перетекал в вопль от растянутого тела и лишь тихий скрип кровати рушил этот нежный унисон. Зоник мечтательно укусил свою нижнюю губу, вспоминая, как его еж хватался за простынь и скалился, но из мыслей его вывело то, что рядом с ним кто-то сел и не спросив взял его порезанную руку, но синий был мало обеспокоен своей раной, он уже мысленно начал снимать со своего любимого немца рубашку и тугой ремень. — Ты такой нежный.. словно спелый персик, ты нежный и вкусно пахнешь. — тихо шепнул Зоник, разжимая руку, пока немец очень осторожно смывал с него кровь мокрым куском разорванной майки синего ежа, она все равно уже испачкана кровью, он не отвлекся, лишь вытянул уголки губ и осмотрел глубокий порез, смочив вату спиртом и начиная промывать рану, от чего синий еж начал шипеть и хмуриться, — Sei geduldig, baby, ich weiß, dass es weh tut. [ Терпи, малыш, я знаю, что это больно. ] Скоро все закончится. — Скордж нежно потер его запястье, что-то шепнув на немецком из чего синий вновь ничего не понял. Он убрал испачканную вату, немного обливая руку спиртом, чтобы в порез ничего не попало и уже после этого еж смазал мазью опухшую часть около пореза и положил на рану бинт, начиная плотно ее бинтовать, все это время Зоник просто молчал и с нежностью смотрел на то, как его бинтуют, было сложно оторваться от уверенных рук, которые так умело обработали рану. — Вот и все, ты сопротивлялся этому больше, чем я бинтовал. — он забавно смеялся, но после утих и взял руку офицера, скрытую бинтом и коснулся губами места пореза, что вызвало у синего ежа легкую улыбку. — Лечить раны больнее, чем их получать. — тихо фыркнул на него синий, пытаясь почесать ладонь под бинтом, ему явно это не нравилось, но снимать он не спешил, не хотелось проявлять неуважение к заботе о себе. Зоник встал с постели, неспешно приближаясь точными выверенными шагами к спине своего обеспокоенного врача, он мыл руки, избавляясь от не самых приятных запахов. Синий сначала наклонился к его плечу, втягивая носом его запах, а после грубо обхватывая его грудь и живот, прижимая к себе, от чего Скордж успел лишь схватиться мокрыми руками за его запястья и тихо фыркнуть от испуга, но он понимал, что ему не помешало бы тепло и утешение, все же воспоминания были слишком тяжелыми, от этого Зоник стал вспыльчивым и уступил место гневу, сдвинув самообладание. Тяжело вздохнув, немец снял с себя его сильные руки и повернулся к нему, обхватив его скулы немного стылыми руками, оглаживая косточки скул кончиками когтистых пальцев, помогая офицеру справиться с печалью и тревогой. — Мне жаль.. что все вышло так трагично и вы разошлись на плохой ноте, но ты не должен винить себя в ее гибели, Зоник. — тихо шепнул Скордж, коснувшись его носа своим и опуская ушки в знак сочувствия его горю, но вновь всплывшие слова лишь заставляли душу синего ежа гнить, он не мог простить себя за это. — Не ты просил сбросить снаряд именно на то место и ничего бы не изменилось, будь ты там.. вы бы оба погибли, не успев помириться. Ты не виноват, это стечение обстоятельств, хоть и таких жестоких. — тихо закончил он, обхватив напряженную шею солдата и обнимая его, уткнувшись носом в изгиб его плеча. Зонику было нелегко принять его слова и не начать убеждать в обратном и указывать на свою вину, но в чем-то он был несомненно прав, уже ничего нельзя изменить, никто не вернет ее к жизни и он не сможет вымолить извинения, нужно начать жить новым, вступать в новые отношения, ценить то, что есть возле него и не гнаться за прошлым. Жаль, что не все умеют отпускать свои грехи, именно в этом и была проблема, офицер не мог снять с себя оковы прошлого и оставить их за своей спиной. — Я не могу.. не могу простить себя за это. Вина мешает мне жить и это.. угнетает меня, я осознаю, что прогорел как уголь, остыл и рассыпаюсь от легкого порыва ветра, во мне нет ничего живого, я бесчувственный и гнилой, как можно начать жить, если я считаю себя мертвым! — хриплое шипение в ответ и сильные властные руки сомкнулись на узкой талии Скорджа, сжимая ее посиневшими от волнения пальцами, впиваясь когтями в его плоть, не желая отпускать тепло, именно оно заставило уголь вновь греться. От такого натиска немец лишь дрогнул, но он был счастлив, что смог вытянуть из холодного офицера что-то иное, чем равнодушие, он лишь крепче его обнял, нежно целуя его в жилку на шее. — Не считать себя мертвым? Это же не так.. и мы оба это понимаем, ты пропитан жизнью, просто начинаешь опускать руки, как только взваливаешь вину на свои плечи, они у тебя сильные, не спорю, но у всего есть грань. — тихий и успокаивающий шепот в синее ушко и теплый, наполненный заботой поцелуй в висок, не местный еж впутал в его иглы свои тонкие пальцы и массировал его затылок и основание ушек, успокаивая Зоника. — У всего, кроме веры в себя. Она безгранична.. ты сильный, пока я был с тобой я ни разу не видел, чтобы ты позволил себе быть слабым или опускал руки. Так в чем же сложность повторить это? — он лизнул кончик его ушка и начал в него урчать, постепенно начиная пятиться к постели и оказавшись возле нее он опустил на светлую простынь Зоника и сам плавно сел на его колени, толкая его в плечи, заставляя лечь. — Мне нужен ты. Сам я не справлюсь с этим. — шепнул синий еж, как только его тело рухнуло на остывшую постель, он печально свел брови и опустил тяжелые веки. — Может я и силен на ментальном уровне, но я понимаю, что мне не справится самостоятельно. Молю.. скажи, что поможешь и не оставишь меня. — синий еж схватил его за ворот рубашки и наклонил к себе, прожигая его голубые глаза своими, он искал в них спасение и несомненно шел в верном направлении. Немец вытянул уголки тонких губ и провел рукой по его теплой груди, опускаясь на нее нижней челюстью и устраиваясь уютнее сверху. — Несомненно.. я останусь с тобой, мое место теперь тут. — еж нежно провел когтем по его шее и по вздутым синим венам, успокаиваясь от мысли о таком безмятежном моменте, оба считали, что не стоит рушить тишину и просто несколько минут лежали молча, впитывая в себя прелесть момента, не часто можно было позволить себе просто лежать в теплой постели и считать, что все наболевшее рассосется само со временем, как синяк на ушибленном колене. Безмолвие не тянулось больше мгновения, но они не были угнетены или опечалены завершением тишины, ее нарушил синий еж с мятыми и лохматыми иголками, он обхватил плечи немца, стиснув их в своих руках и заставляя его и уткнуться в свои горячие тонкие губы, от них непривыкший к пылкости немчик быстро пьянел и терял веское желание останавливать Зоника и его сильную черту настойчивости особенно сильно это желание исчезло после того, как теплый язык начал скользить по его губам и выпрашивать впустить его глубже. Натиск солдата был слишком велик, он заставлял ежа стать мягче и втянуться, невольно заставляя себя разжать сухие губы, впуская в свое тепло чужой язык, позволяя ему сплестись со своим и взять все тело в оковы сильных и грубых мужских рук. Синий еж не торопил его овладевая им постепенно и неспешно, но терпения было все меньше и меньше, несколько его попыток сблизиться ранее были отвергнуты, но теперь хрупкое тело в его руках не противится, офицер нежно оглаживал неба и уздечку под сонным языком немца, влажная и извилистая плоть не особо сильно стремилась тереться об его язык. Зоник останавливался на считанные йоты и кусал его нижнюю губу в паузах на несколько глотков воздуха обоим, после чего он вновь впивался во влажные губы с не желанием делить их мягкость соприкосновения с кем-то иным, от чего Скордж не мог выпустить стон или рычание, на это банально не хватало времени. От всего жара меж двух мокрых языков и нежных губ он смог отойти лишь словив себя на мысли, что офицер пустил свои руки по его скованному телу и уже ловко стягивал с его пояса ремень, немчик не хотел такой близости, он понимал, что это лишь желание заглушить боль и тревогу и это было неправильно.. стимулом остановить такой неправильный секс было отсутствие желания насладиться друг другом, этим синий еж просто пытаться отвлечься, он уперся в плечи Зоника и разорвал их нежность, оставив лишь тонкую нить вязкой слюны, что тянулась от языка к языку, позволяя себе кашлять от жжения легких и хмуриться, синий еж покорно опустил руки лизнув нос своего возлюбленного. — Почему остановились? — тихо спросил он впутывая узловатые пальцы в его взмокшие иголочки, встряхивая их и замечая смятение и отсутствие желание в голубых глазах. — Что-то не так, ромашка? — Почему ромашка? — с легким смехом спросил Скордж. — Ты успокаиваешь.. приятно пахнешь и в тебе нет лишнего пафоса. — тихо ответил Зоник, не сознаваясь в неумении называть кого-то нежно и ласково. — Ты меняешь тему, что случилось? — он нахмурился и применил самый тяжелый взгляд из всего своего арсенала. — Это неправильно. Ты хочешь заняться любовью только потому, что хочешь отвлечься и снова зарыть воспоминания о ней глубоко в землю? — немчик опустил ушки и свел брови, на его вопрос синий еж не ответил, словно проглотил язык, лишь опустил свои руки и виновато опустил глаза, стало понятно, что ответ положительный. — Так оно и есть.. я снова стал легким утешением. — тихо шепнул он и неуверенно встал с Зоника, немец повернулся к нему спиной, умостившись на простыни и начиная вновь застегивать пуговки на рубашке посиневшими и непослушными тонкими пальцами, они онемели и не хотели гнуться. От мысли о своем не самом лучшем прошлом ему стало противно, тошно вспоминать о том, как его нагло использовали как дешевую шлюху и могли заявиться в любое время и заставить заниматься сексом без его согласия, считая его мнение неуместным. Немчик отвлекся от своих мыслей о прошлом услышав, что постель начала ныть и скрипеть от движения на ней и уже через мгновенние на его шее оказалось теплое дыхание, а сильные руки офицера обхватили его живот, оглаживая теплыми руками бока и ребра, опешивший еж лишь успел поймать его запястья, утыкаясь затылком в сочленение костей на его плече и сжимая губы в тонкую линию. — Прости меня. — тихо извинился Зоник, окутав его своим вниманием и теплом. — Я повел себя эгоистично, обычно мне не свойственно такое поведение, и я не знал, что это так ранит тебя.. ты ничего не говоришь о себе, о своих отношениях и жизни ранее. У тебя был плохой опыт? — тихо спросил он, касаясь губами макушки юноши, втянув носом его особенный запах. — Опыт это слишком мягкое название того, что мне пришлось пережить в свое неосознанное время, мне было всего семнадцать, когда я понял, что мужские особи мне нравятся сильнее. Я начал.. изучать мужчин, выискивать в них что-то особенное, пытался.. нф.. мягко донести, что они мне нравятся и прочие аспекты симпатии к сильному полу. — еж с голубыми глазами нахмурился, обнимая свои плечи и опуская уголки тонких губ. — Уверен, по моему выражению ты уже понял, как отнеслись к тому, что я.. питаю слабость к мужчинам. — тихо шепнул он, обнимая ребра Зоника и начиная жаться к нему боком. — Более чем, ромашка.. это тяжело вытерпеть, поэтому многие оставляют свою связь в тишине. — тихо шепнул он ему в ушко, решив помочь с таким трудным монологом о себе. — Я не был опытен и искал такого же как я, но мои поиски были.. лишены смысла. А потом началось более сложное время.. институт.. новые языки.. сексуальные наставники и океан пессимизма. — Скордж уставился на стакан с невыпитым чаем, словив его взглядом, посчитав ненужным описывать серую, наполненные мраком юность. — Я может и был бы более уверенным в себе и менее ранимым, если бы в тот вечер после ужина у своих не столкнулся плечом к плечу с ним.. с мерзавцем, испортившим меня как личность и тем, кто отобрал мой первый раз. — от злости он сжал в тиски ребра Зоника, впиваясь в него своими когтями.