Тэки

Скарамучча и сам не знал, зачем это делает, но решил, что даст себе слабину только сегодня. Ведь ничего не будет, если он притворится кем-то другим один-единственный раз, а затем снова станет прежним Скарамуччей, которого Каэдэхара возненавидит всей душой. Только перед этим ему хотелось создать иллюзию, будто он — обычный человек, который в прошлом не совершал роковых ошибок. На эту ночь он — Тэки, одинокий скиталец, который прямо сейчас готовил черного окуня для новоиспеченного приятеля. Тэки. В этом имени скрывалась сама угроза разоблачения, но он отмахивался от навязчивых мыслей, как от раздражающей мухи и продолжал думать о Кадзухе. — Я надеюсь, тебе по вкусу рыба, потому что готовлю в первый и последний раз… — приговаривал Скарамучча невидимому собеседнику, стоя на кухне гостиницы, у печи. — Но даже если нет, мне всё равно. Потому что я с радостью могу съесть сам. И плевать, что Скарамучча не нуждался в еде. Если Каэдэхара откажется, он съест все из принципа. Сейчас, стоя в тихой скромной кухоньке, Скарамучча глядел в окно. На Ли Юэ опускалась ночь и смутная тревога закралась в сердце. С тяжелым чувством Скарамучча опустился на стул и взглянул на полную луну, чьи блики падали на море, которое сегодня взволнованно билось о берега. Что, если Каэдэхара не придёт? Что, если он был всего-то миражом? Что, если он забыл о своём обещании приходить каждую ночь? Скарамучча отвлёкся и не заметил, как начал пригорать окунь. Чертыхаясь, он в спешке поднялся и принялся переворачивать рыбу другой стороной, попутно отправляя в сковороду перец. Нет, Каэдэхара должен прийти. Может быть, он сказал так, потому что ему понравилось общество Скарамуччи и это было приглашение, адресованное только ему и никому больше?.. Потому что Скарамучча особенный? Взгляд Скарамуччи остановился на руках и сфокусировался на шарнирах. Такие безобразные, неживые, громоздкие… Сжав руки в кулак, он понаблюдал, как по-дурацки они двигаются… Нет, если Каэдэхаре кто и понравился, так это Тэки. Костюм и маска хорошего человека. Да, человека с некоторыми тайнами и, возможно, болезненным прошлым, но хотя бы человека… А Скарамучча был преступником, предателем и безобразной куклой, и шарниры, так явно бросающиеся в глаза, тому подтверждение. Не было сомнений, что всё это лишь игра, что это попытка испытать тёплые чувства, но долго это не могло продолжаться. Каэдэхара, такой правильный на первый взгляд, наверняка говорил из вежливости, а Скарамучча снова воспринял чужие слова всерьёз… Скарамучча запаковал готовое блюдо и приготовился уже выходить, как перед самым выходом остановился, размышляя, стоит ли подниматься наверх за шляпой. Двигаясь в сторону лестницы, он все же отдёрнул себя — сегодня ночью он другой. А значит, можно не прятаться. Холл встретил его тишиной, ни одного туриста Скарамучча не застал. Возможно, потому что дело шло к грозе и все прятались по комнаткам. Занырнув в объятия города, он в два счета достиг порта, но стоял в нерешительности, не понимая, хочет ли видеть Каэдэхару и хочет ли тот видеть Скарамуччу, или все же лучше уйти и не разочаровываться в очередной раз… Ступая на пирс, вдалеке он увидел мужскую фигуру. Облегчённо выдохнув, Скарамучча зашагал чуть увереннее. Всё-таки Каэдэхара не забыл и пришёл на встречу! Скарамучча был рад этому, ровно до момента, пока его шаги не услышал сам Кадзуха, не развернулся и не окликнул радостно: — Тэки! Дыхание перехватило. Всё не по-настоящему, всё это выдумка, напомнил себе Скарамучча, он никогда не позовет тебя по настоящему имени, разве что… только когда будет вспарывать глотку. — Здравствуй, Каэдэхара Кадзуха. Хотя, до тех пор, пока Каэдэхара для Скарамуччи оставался реальным человеком, всё хорошо. — Море сегодня неспокойно. Будет гроза. Я подумал, что ты предпочтешь остаться дома. — Я подумал то же самое про тебя. — Ну что ты! — высказывание Скарамуччи явно развеселило Кадзуху. — Нет ничего приятнее летней грозы, не находишь? К тому же, я уже многие годы хожу по морям, меня не пугают шторма. — Что? Ты ходишь по морям? — удивился Скарамучча, усаживаясь рядом. — Я думал, ты… — Да, я самурай. Но пришлось сменить вид деятельности, — рассмеялся Каэдэхара. — Я служу на корабле «Алькор», во флоте Южного Креста, и странствую по свету. Скарамучча глядел на Кадзуху, внимая каждому его слову. О том, что Каэдэхара решил не возвращаться в Инадзуму и не восстанавливать былое величие клана, Скарамучча даже не думал. Много лет странствует по свету… Да, верно, его дома нет, но ведь не всё потеряно… для самого Скарамуччи нет смысла возвращаться туда, где не осталось ничего родного, но Каэдэхара… Да, Скарамучча все разрушил, но ведь можно отстроить заново!.. Думая над словами Кадзухи, Скарамучча не заметил, как по нему скользил любопытный взгляд Каэдэхары. — Эй! — перебинтованная рука помахала перед лицом Скарамуччи, приводя того в чувство. — О чём задумался? — Да так… ни о чём. — Что у тебя в руках? Пахнет аппетитно. Скарамучча опустил глаза на рыбу в шуршащей обертке и только сейчас понял, что забыл про нее. — Это я приготовил черного окуня, угощайся, — ответил Скарамучча, протягивая приятелю еду и палочки. — Я не кулинар, но, возможно, тебе понравится, но если нет, я, конечно, пойму… мне и самому мало, что нравится из блюд и поэтому, отказ для меня будет приемлемой реакцией… Скарамучча затараторил так быстро и не заметил удивлённого взгляда Каэдэхары, и чуть было не пропустил его последующих слов: — Это правда мне? Спасибо тебе! Я обожаю рыбу! — Что? — приподняв бровь, Скарамучча был готов услышать что угодно: отказ, вежливый отказ, резкий отказ, смущённый отказ, виноватый отказ, но только не благодарность. — Я говорю, что безумно люблю рыбу, как ты угадал? Блюдо, которое проще всего добыть в длительном плаванье. Окрылённый такими словами, уставившись перед собой, Скарамучча припомнил сегодняшний день. — Пустяк. У меня друг помешан на рыбалке, — Скарамучча весь вздрогнул при слове «друг» и порадовался, что кроме Каэдэхары этого больше никто не услышал. — Сегодня утром ходили. Да, ходили они. Чайльд завалился к Скарамучче на рассвете, счастливый в возможности быть убитым. Так почти и случилось, но Чайльд успел сбежать быстрее, чем до него добрался Скарамучча. Крикнув напоследок, чтобы тот собирался, удрыпал, куда глаза глядят. Скарамучча же, который ворочался без сна всю ночь, не желал знать, что такое задумал его бывший товарищ, но с гнетущей скорбью поднял своё бренное тело и уже совсем скоро сидел мрачнее тучи рядом с Чайльдом в лодке и слушал его лекции на тему рыболовства. Как будто Скарамучче это вообще хотя бы раз в жизни пригодилось бы. Он болтал без умолку, чудо, что они вообще поймали хоть что-то. Скарамучча же мечтал поскорее оказаться дома и больше никогда в жизни не видеться с Чайльдом. Тот сказал ему, что рыбалка — способ медитации и будет полезен всем, кто хочет стать более терпеливым, на что Скарамучча только фыркнул. Ему терпения было не занимать. То, что он вообще на это согласился — было апогеем терпения и выдержки. — Ты мне еще спасибо скажешь, мой любезный друг, за то, что обучил тебя такому бесценному навыку! — сказал Чайльд, когда они сошли на берег. У Скарамуччи было своё мнение на этот счет, однако, он не мог втайне не восхититься тем, что Чайльд действительно был хорошим рыбаком, даже выделил Скарамучче пару рыбок. Тогда он готов был только посмеяться, даже пытался отбиться от приставучего парой едких фраз, но Чайльд всё пропустил мимо ушей, всучил ведерко и был таков. Идя по городу с дурацким вонючим ведром, Скарамучча мечтал провалиться сквозь землю, даже намеревался выкинуть в ближайший мусорный бак, однако, что-то его останавливало. Ах да, точно! Два часа, которые он потратил на это занятие! Сейчас же, сидя на пирсе, он мысленно похвалил себя за такую прекрасную выдержку и Чайльда, который был упертым бараном. — Какой у тебя хороший друг! Это ведь тот, который был с тобой в пабе вчера? — Да, это был он… пожалуй, он неплох… — хоть где-то пригодился его скудный ум и глупые увлечения. — В следующий раз я тоже принесу тебе что-нибудь, — вымолвил Каэдэхара, доедая рыбу. — Ты потрясающе готовишь! Что-то оборвалось в груди при обещании «следующего раза» и снова взлетело на «потрясающе готовишь». У Скарамуччи промелькнула мысль, что он готов каждое утро терпеть общество Чайльда, если ночью будет слышать комплименты и видеть довольное лицо Каэдэхары так близко. А ведь и правда, они сидели, чуть не касаясь друг друга плечами… Скарамучча отодвинулся, но Кадзуха так был поглощен едой, что не заметил странное поведение собеседника. — Не нужно благодарности. Это подарок. Они сидели на пристани, свесив ноги, море дополняло их молчание тихими шорохами волн. Скарамучча чувствовал спокойствие на душе, которое разрасталось в груди цветами с каждой минутой все пышнее и пышнее, и не понимал, в чём причина… Наверное, так на него действовал морской воздух. Он повернул голову вправо и увидел утонченный профиль Каэдэхары. Его прямой нос, приоткрытые глаза, белокурую чёлку, завившуюся от чрезмерной влажности, багряную прядь, которая сейчас больно полоснула где-то в районе рёбер. Почти физически Скарамучча ощущал эту боль. Но, закрыв глаза, он попытался забыть её. Он представил, будто не было всех этих лет скитаний, не было потерь и предательств, а Каэдэхара — это друг. Далекий друг, которого он потерял когда-то… Почему нельзя вернуть прошлое? Наверное, Кадзуха тоже думает об этом… — Вот, возьми, — Каэдэхара слегка толкнул его локтем, выводя из тяжелых мыслей. Скарамучча взглянул на него и понял, что тот протягивает ему свёрток, на котором лежит ровно половина жареного окуня. — Что? Зачем? Мне не надо, я принёс это тебе. Ешь, — отмахнулся Скарамучча, но Каэдэхара не отдернул руку и настойчиво предлагал поесть. — Пища, разделённая с кем-то, намного вкуснее, чем та, которую съел в одиночестве. Возьми. И Скарамучча взял. Уставившись на свое кулинарное творение, он догадался, что чего-то не хватает. — А палочки? — глупо спросил он, осознавая, что взял только одну пару, не думая, что с ним кто-то захочет делиться. — Ох, об этом я не подумал! — смутился Каэдэхара. — Я сейчас поищу у себя в сумке новые, если ты брезгуешь. — Я… Всё в порядке, я не брезгую. Кадзуха улыбнулся и кивнул в знак извинений, и пока Скарамучча глядел на пару палочек у себя в руках, лег на спину. — Тучи сгущаются, скоро начнётся ливень. — Ты не выглядишь сильно обеспокоенным. — А почему должен? — Промокнешь. Заболеешь. — Почему тогда не беспокоишься о собственном здоровье? — Потому что… — Скарамучча осёкся. Как объяснить Каэдэхаре, что он не человек и никогда не болеет? Зачем Скарамучча вообще начал весь этот разговор? Какое ему дело до чьего-либо самочувствия? Каэдэхара будто услышал все его сомнения и, вздохнув, ответил: — Дождь очищает сознание, уносит прочь все мысли, которые до этого имели хоть какой-то вес и не давали покоя. Ливень не дает им ни единого шанса завладеть тобой и спасает. — Даже, если эти мысли долгие годы съедали изнутри?.. — вымолвил Скарамучча, не удержавшись. Бросая осторожный взгляд на Каэдэхару, он увидел во всей его позе и лице любопытство. Поняв, что сболтнул лишнего, он сказал шёпотом: — Извини, я просто… — Ты что, никогда не стоял под стеной дождя и не чувствовал, как он остужает тебя, как твоя одежда становится вдруг тяжелой и тянет вниз? Никогда не лежал на голой земле, подставив лицо крупным каплям? — Бессмысленное занятие, — буркнул Скарамучча в ответ: он услышал в словах Кадзухи удивление и уязвленная гордость больно колькнула. — Тогда нам непременно стоит дождаться дождя. Главное потом — высушить одежду, — Кадзуха сразу понял, что за язвительными словами скрывалось любопытство. — Иначе действительно можно заболеть. — Ты очень доволен этим решением, как я погляжу. — Давненько мне не составляли компанию в прогулках под дождём, — расслабленно кинул Кадзуха, наслаждаясь тем, как ветер поднимается и треплет одежды. Душную летнюю ночь пронзила свежесть приближающейся грозы и это в какой-то степени даже пугало. Как себя вести прямо сейчас? Может быть, лучше уйти? Может быть, Каэдэхара хочет побыть один и втайне ненавидит Скарамуччу за то, что тот навязался? — Тэки, — позвал Каэдэхара. — Что? — Ничего. Имя у тебя интересное. Мне нравится его произносить. Будь Скарамучча человеком, то сейчас непременно бы вспыхнул и щеки горели бы от странных чувств… Но только бледность оставалась на них, и шла вразрез с внутренними ощущениями. После этого никто более не нарушал тишину. Скарамучча тоже лег рядом с Каэдэхарой, наблюдая, как небо быстро затягивали черные тучи, а море шумело все сильнее и отдельные брызги долетали до них. Шумно. Подумал про себя Скарамучча. Но этот шум был прекрасен в своей гармоничности. Он вспомнил душный мерзкий бар, в котором они сидели с Чайлдом и удивился тому, как человеческое противоестественно. Как безобразен человеческий шум по сравнению с природным. Он прикрыл глаза, вбирая в себя весь без остатка миг, пытался ухватить каждую чувственную деталь, чтобы вспоминать потом, чтобы никогда не пытаться повторить его, чтобы представлять, будто он жив. В этот момент до его слуха донесся тихий мелодичный голос юноши, что так бесстыдно воровал его сердце; сердце, которого не было…

В горах осенних — клён такой прекрасный, Густа листва ветвей — дороги не найти!.. Где ты блуждаешь там? — Ищу тебя напрасно: Мне неизвестны горные пути…

Пение убаюкивало Скарамуччу, ему казалось, что ему уже читали давным-давно подобные чудесные стихи, но он бессовестно забыл и голос, и образ того человека… А Каэдэхара мягко коснулся его израненного сердца мягким голосом и вернул в те дни, когда он любил поэзию, море, людей… Когда Кадзуха закончил, с неба сорвался дождь. Он выбивал из легких кислород, заставлял задыхаться, но в своей резкости был бесподобен. Его холодные капли оставляли ожоги, раны, синяки и порезы. Его тёплые капли залечивали душу и заставляли забыться. Скарамучча чувствовал, как по щекам его текли слезы, но он не слышал своего плача. Скарамучча чувствовал, как срывается горло, но не слышал крика. Ему почудилось, будто он где-то уже ощущал подобное. Но где и когда? Скарамучча не плакал много-много лет и уже забыл какого это. Словно вспомнился позабытый сон… Было так легко, что ему хотелось встать на колени и раскаяться перед Каэдэхарой во всех своих грехах. Но не так, как до этого, из чувства справедливости. Он мечтал отдать всего себя целиком, положить голову на плаху, пожертвовать своим бессмертием перед этим юнцом, искренне, абсолютно, из чувства полного доверия. Хотелось признаться ему в чувствах, гладить его волосы, умолять, чтобы тот хоть раз позвал его по настоящему имени, а затем убил. Убил, вонзя клинок в грудь, чтобы кровь алыми дорожками растекалась по дощатому пирсу. Скарамучча счел бы это за невозможно милосердное подаяние, только бы Кадзуха его обнял, только бы заключил в объятья перед этим, только бы простил. И смерть была так притягательна. Подобная смерть на руках у возлюбленного… утыкаясь ему в грудь, Скарамучча рассказал бы обо всём, что тяготило его все эти годы. Чувствовать запах, чувствовать, как кровь из раны устилает все вокруг, но смывается дождем… было прекрасно. Сколько прошло времени, прежде, чем ливень затих и Скарамучча, не говоря ни слова, сел, свесив ноги с пристани? Проведя по лицу рукой, он бесшумно всхлипывал, сотрясаясь всем телом. На тело напала сладкая дремота, ему хотелось как можно скорее попасть домой и сбросить промокшую насквозь одежду. Хорошо не было. Но было легко. Будто все чувства утекли вместе с дождём. Каэдэхара, не говоря ни слова, поднялся на ноги и протянул Скарамучче руку. Всё это время он был рядом и молчал, будто его не существовало, не мешал Скарамучче и не отвлекал, занятый своими мыслями. Интересно, о чём тот думал? — Пойдём, я провожу тебя до твоей гостиницы. — А ты? А как же ты? Где ты живешь? — спросил Скарамучча, поднимаясь на ноги. — Обо мне не беспокойся. Но Скарамучча не мог не беспокоиться. Только не сейчас. Он уже не пытался спрятать лицо, притвориться, будто может в любой момент остановиться. Ему хотелось исподволь насладиться этим чувством душевной чистоты, которое подарил ему Каэдэхара. Но сам Кадзуха как будто так не считал. Сам он будто желал скрыться, поскорее уйти и не показываться на глаза ни одной живой душе. В чём причина такой внезапной смены настроения?Тяжелые потемневшие волосы он откинул назад и, отвернувшись от Скарамуччи, начал идти медленным шагом, ожидая, пока его нагонят. «Что с ним случилось?» — в душу закралась тревога. Каэдэхара выглядел вымотавшимся, погрязшим в мутном омуте мыслей. В то время как Скарамучча, наоборот, почувствовал себя на своем месте. Надолго ли? Подбежав, Скарамучча вцепился в правую кисть Каэдэхары и слабо потянул на себя. — Оставайся сегодня ночью у меня! — выпалил Скарамучча, не до конца осознав смысл сказанного. Кадзуха удивлённо вскинул брови, мягко высвобождая руку, но Скарамучча вцепился в неё мёртвой хваткой. Прокрутив в голове только что сказанное, он смутился, опустил голову, но руку не разжал. — Я имею ввиду… уже поздно и… ты весь промок… ты мог бы переночевать у меня, а утром пойти к себе. Здесь недалеко, так что!.. — Послушай, Тэки, я правда очень признателен тебе за заботу, но… — опустив глаза на свою перебинтованную руку, в которую так отчаянно вцепился Скарамучча, он нервно сглотнул. — Но не стоит себя утруждать. Я понимаю, что ты хочешь как-то отблагодарить меня, чувствуешь себя виноватым, за то, что мы оба попали под дождь… — Нет! — Скарамучча выкрикнул это чересчур громко. В тишине улиц, после дождя, это хриплое «нет» прозвучало сдавленным стоном. — Просто… просто останься рядом хотя бы сегодня… Скарамучча ослабил хватку, когда понял, что Каэдэхара не собирается от него бежать со всех ног, и смотрел в глаза Кадзухе, пока тот в конце концов не сдался: — Ладно, хорошо… Может быть, ты и прав. Мой дом находится далеко, пока я дойду, могу простудиться. И Скарамучча, улыбнувшись, радостно отпустил кисть, не заметив при этом, как по его шарнирам прошелся цепкий взгляд Каэдэхары.

***

Они шли в полном молчании, слушая при этом, как капли редкого дождя стучали по крышам Ли Юэ. Кадзуха, непривычно мрачный, на попытки Скарамуччи завести непринужденный разговор, отвечал односложно и… словно с недоверием, будто заподозрив что-то неладное. Скарамучча от такого напряжения только больше нервничал и старался вести себя как обычно, но получалось плохо и он мог лишь нести какую-то околесицу. Ему непривычно было идти по ночному городу, под неярким светом фонарей вот так — в открытую с кем-то и при этом не пытаться спрятаться под множеством слоев масок сарказма и пренебрежения, однако, под пронизывающим взглядом Каэдэхары делалось неуютно. Меньше всего Скарамучче хотелось прекращать и рушить иллюзию, будто он — всего-то ещё один случайный знакомый Кадзухи. Поэтому Скарамучча говорил-говорил-говорил практически без умолку о сущих пустяках, что было совершенно непривычно для него. Он и не помнил, когда в последний раз мог просто отпустить контроль. И как же было приятно осознавать, что его слушают и ловят каждое слово. Когда они подошли к гостинице, Скарамучча заметил, что Каэдэхара дрожал, хоть и пытался это скрыть. Сам он не чувствовал холода, поэтому и не сразу это понял. — Мы прошли всего ничего, а ты уже замерз. — Не страшно. Все-таки ты очень выручил меня, пригласив к себе. В ином случае, мне пришлось бы идти через весь город, чтобы добраться к себе домой. — Где ты остановился? — удивлённо посмотрел Скарамучча на Кадзуху, проходя вместе с ним в холл, но тот лишь улыбнулся и сказал что-то невнятное, закрывая этим разговор. Скарамучча хмыкнул и не стал расспрашивать дальше, поняв, что не шибко знает город и даже если бы Кадзуха назвал точное месторасположение, с трудом смог бы представить, где оно находится. Комната Скарамуччи встретила их привычной прохладой от незакрытых окон, сумраком и пустотой. Из личных вещей в комнате практически ничего найти было нельзя, Скарамучча и брал-то только самое необходимое, зная, что пробудет здесь недолго. Ступая по скрипучему полу, двое юношей пересекли комнату, Скарамучча остановился у столика на низких ножках и зажёг настольный фонарь, его тусклый свет озарил мрачное помещение, а Кадзуха осмотрел небогатое убранство и сел на циновку около столика. Глядя, как свет и тени красиво ложаться на лицо Каэдэхары, Скарамучча нервно сглотнул и поспешил пройти к шкафу, чтобы достать оттуда сухие одеяния. — Как хорошо, что я взял несколько кимоно! — искренне обрадовался Скарамучча, протягивая гостю фиолетового цвета одеяние. — Благодарю, — вымолвил Кадзуха, и, встав с циновки и отвернувшись, принялся снимать промокшую одежду. Скарамуччи наблюдал за ним, не смея сказать ни слова, смотрел, как хаори самурая оголяет правое плечо, а затем левое. Когда взгляд мазнул по бледной коже спины, Скарамуччи услышал голос, выводящий его из оцепенения: — А почему ты не переодеваешься? — Ах… да! — сдавленно сказал Скарамуччи и схватил первое попавшееся кимоно синего оттенка. Тупо уставившись на него, он вдруг понял, что не может прямо сейчас вот так раздеться при Каэдэхаре. Одна только мысль о том, что придётся показать ему свои уродливые шарниры, тесаком резала грудь. Медленно направившись к ширме, он бросил взгляд на Кадзуху. Тот его не замечал и продолжал избавляться от тяжелых одежд. Оставшись наедине с собой, Скарамучча осознал, как сильно все-таки его пугает сама возможность оставаться рядом с этим человеком в одной комнате. Что, если он обо всем догадается? Спрятав руки в длинные рукава кимоно, он обрадовался, что не будет видно его локтей и кистей. Но, с другой стороны, продолжил рассуждать Скарамучча, всё это не имело смысла, так как на утро всё закончится — Каэдэхара исчезнет из его жизни также стремительно, как и появился. И Скарамучча не хотел бы встретить его на своем пути повторно. Из чувства обречённости и… тоски? Запахнувшись в кимоно, он вышел из-за ширмы и увидел напряженную спину Кадзухи, вид выражал полную сосредоточенность, его распущенные светлые волосы, которые небрежными прядями ниспадали на плечи, будоражили воображение. Подойдя ближе, Скарамучча заприметил, как Каэдэхара, стиснув в зубах один край плотного льняного бинта, пытается одной рукой заматать правую кисть. Скарамучча вспомнил их первую встречу в порту, когда Кадзуха защитил его от нервной женщины, тогда он подумал, что, наверняка, очень муторно каждый раз в одиночку прятать нечто скверное за плотными бинтами. И он не ошибся. Конечно, видна сноровка, Кадзуха делал это не впервые, но осечки все же случались, так что приходилось разматывать и начинать заново. Скарамучча, не в состоянии более терпеть, подошёл и сел напротив гостя, снова забыв о себе и устремив полный сочувствия взгляд: — Давай помогу тебе. — Всё в порядке, Тэки, я и сам могу… — сказал Кадзуха, не отвлекаясь от занятия, но осёкся, подняв взгляд и увидев, как на него смотрит человек напротив. Не думая больше ни о чем, Скарамучча решительно протянул ладони, беря в них правую руку Кадзухи и, с щемящим чувством в груди, увидел на них страшные ожоги. Комната поплыла перед глазами, а все остальные чувства ушли на второй план, оставив на своем месте только боль. Скарамучча не знал, что стоит за этими шрамами, но ему было больно. Не зная, что сказать, он принялся медленно обматывать их бинтами, не обращая внимания на то, что Кадзуха внимательно наблюдает за его действиями. Все тревоги ушли, перед Скарамуччей осталась лишь кисть, изуродованная пламенем. Он так увлёкся, что забыл про собственный недостаток, который так отчаянно пытался скрыть всё это время. Теперь Скарамучча был уязвим: его руки, такие несуразные, неаккуратные из-за шарниров держали обожжённую кисть и пытались её защитить. И Кадзуха, такой же уязвимый, позволял себя спасать. От чего? От давней боли? От давней раны? От раны, которая никогда не исчезнет, которая, как ни старайся, за пару минут не могла исцелиться от такой неуклюжей заботы. Но несмотря на это, Скарамучча продолжал скрывать все шрамы, как будто в этом смысл его существования. Когда он закончил — взял в руки правую ладонь Каэдэхары и поднял на его лицо мутный взгляд. Так они сидели, в слабом свете, струящемся от настольного фонаря на дешёвых циновках, а за окном полная луна подглядывала — то пряталась за тучами, то снова выскальзывала из их оков. Не в силах выдержать взгляд опаляющих глаз, Скарамучча отвернулся и посмотрел куда-то в сторону. Он и сам не до конца понимал, куда. — Они отвратительны, правда? — тихо произнес Скарамучча. Глупо было предполагать, что Кадзуха не заметил его шарниров. Каэдэхара молчал, делая невыносимо больно. Стало быть, прямо сейчас все должно было закончиться. Стало быть, прямо здесь, в этой самой комнате Скарамучче будет вынесен смертный приговор за чистосердечное признание. Каэдэхара молчал тяжело, но не вырывал руку, что делало только больнее, что оттягивало момент до невозможности. — Тэки. Но Скарамучча не отозвался. — Тебя ведь не так зовут, верно? И снова тишина в ответ. — Еще тогда, в порту, когда мы впервые встретились, я подумал, что ты кажешься мне смутно знакомым, но я не понял, кого именно ты мне напоминаешь. Будто старый друг, которого я забыл. Скарамучча наконец-то поднял взгляд. — Друг?.. Каэдэхара кивнул, устремляя взор на распахнутое окно. — И в таверне, когда я увидел твой взгляд, мне показалось, будто ты тоже знаешь меня, — он посмотрел на собственную кисть в руках у Скарамуччи. — Тэки. Зачем ты представился именем «враг»? Но разве возможно объяснить порыв, секундную слабость, желание подлететь ближе к пламени глаз напротив? Скарамучча молчал и чувствовал, как сгорает последняя надежда на то, что может быть рядом с этим человеком. Кто угодно может быть рядом с Каэдэхарой — самые разные девицы: глупые, смешные, пугающие, красивые, — но не Скарамучча. Кто угодно может говорить с ним, даже самый последний негодяй, вроде Чайльда, но не Скарамучча. Только не после того, что он совершил. Почему он назвался врагом? Не затем ли, чтобы Кадзуха сам обо всём догадался? Не затем ли, чтобы выгнал его быстрее, чем Скарамучча скажет хоть слово? Не затем, чтобы стать кем угодно и всё изменить? Снова. Молча отпустив тёплую руку спутника, Скарамучча потянулся к кимоно и сбросил его с плеч, оголив все тело. До сих пор никому не приходилось лицезреть, как Скарамучча показывает свои шарниры, никто не смел так явно скользить взглядом по его рукам, кистям, ребрам, животу. Никто, будь это даже Царица или Эи, не смел задерживать взгляд на этих уродливых, кривых руках, которые так отличаются от обычных, человеческих. А если кто и осмеливался вторгнуться в это пространство, того убивали. И прямо сейчас Скарамучча сам был готов умереть. Умереть от горя, умереть от стыда. Он боялся поднять глаза и увидеть презрение и ненависть, но услышал только милосердное, сочувствующее, горькое… — Тэки… И слёзы полились по щекам нещадным потоком, а чужие руки коснулись его щёк, и чужое лицо, такое близкое, вглядывалось в глаза Скарамуччи, пытаясь выведать причину этой боли. Но не понимающие ничего. И из-за этого Скарамучча не мог остановиться. Не мог представить, что уже через секунду в глазах не будет ни грамма любви и понимания. — Мое настоящее имя — Куникудзуши. И это я виновен в том, что клана Каэдэхара более не существует. Скарамучча чеканил каждое слово, а затем поддался вперед и, не глядя в глаза юноше напротив, легко коснулся его губ, и этот поцелуй — самое любящее и нежное, что он когда-либо дарил в своей жизни, был последним вздохом перед смертью. — Я тебе не верю. Каэдэхара сказал это шепотом и чуть отклонился назад, вставая с колен. Скарамучча смотрел на него снизу вверх и понял, что меч не рассек его грудь в момент признания. Глаза напротив, словно маки в грозу, причинили больше боли. — Что ты такое говоришь? — Райден Гокаден разрушен по моей вине, я — причина, по которой искусство иссин утрачено, а твой клан лишён былого величия. Я — кукла, что обречена столетиями скитаться по свету, ища то мести, то упокоения. И я готов принять смерть от твоего меча. Кадзуха слушал, внимая каждому слову, но не мог понять смысл сказанного. Он смотрел на юношу напротив и не понимал, для чего свершилась эта встреча, почему он вторгся в его жизнь и прямо сейчас стоял на коленях, говоря о своём преступлении: — Зачем ты все это мне говоришь? Почему я должен поверить твоим словам? — До недавнего времени я полагал, что твой предок предал меня, но мне открыли глаза и с тех пор я считал своим долгом признаться в содеянном и принять участь, уготованную мне судьбой. — Тэки… Почему?.. Скарамучче стоило огромных усилий, чтобы не заплакать, чтобы не упасть в ноги, чтобы сохранить лицо… — Меня зовут Куникудзуши и я… — терпеливо начал повторять Скарамучча. Но Каэдэхара не стал его дослушивать, он пролетел мимо, касаясь полами кимоно голых плеч Скарамуччи, пересек комнату, схватив меч, и выбежал, громко хлопнув дверью.