Думала все о нем И нечаянной дремой забылась. И тогда увидала его. О, постичь бы, что это сон, – Разве я бы проснулась?! — Оно-но Комати (около 825 — около 900)
Боль. Ярость. Гнев. И обида. Четыре чувства, которые подавил Кадзуха, приемник угасшего клана Каэдэхара, в своей душе. Боль. Он, окровавленный, лежит на траве и чувствует, как над ним склонились, чтобы нанести последний удар, однако, прежде, чем чужой клинок вспарывает его глотку, из ниоткуда пребывает спасение и враг падает, закатив глаза, рядом с Кадзухой. Стереть из памяти. Ладонь полыхает пламенем, прожигает мясо до кости, до резкого запаха гари, ее остужают горячие слезы, что падают вниз по щекам, на потухший Электро Глаз Бога. Отринуть, отбросить, уничтожить. Только бы не чувствовать эту боль. Только бы забыть, как она разъедает душу язвами от потерь. Ярость. Шаги по скрипящим половицам, холодная рука по пыльному столу, взгляд затуманенный шастает по пустому покинутому поместью. Никого из его близких не осталось в живых. И вот, в следующую секунду, рука уже не любовно гладит поверхность стола, а переворачивает его в чистейшей ярости, изо рта — сдавленный рык, а на щиколотке случайный порез от поломанной деревяшки. Ярость прожигает насквозь, но Кадзуха кусает губу до крови и вроде бы все проходит. Предвестник Фатуи уничтожает Райден Гокаден и остается незамеченным — Кадзуха замирает всем телом и душой, глядит далеко за море. Для прохожих он — безмятежно-задумчивый юноша на берегу, и только случайная чайка способна заметить в полете, как дрожат руки одинокого самурая и как исцарапаны его запястья. Но все решается просто — дает себе пощечину и ярость испаряется, покуда боль от удара свежа на покрасневшей щеке. Родственная душа, дарованная небесами, выбирает свои идеалы, а не его — необходимо пойти в ближайший бар, напиться вусмерть, забыть собственное имя, забиться в сырой угол и бить кулаком о стену, а затем — нырнуть с головой в холодное озеро и вернуть самообладание. Гнев. Что Каэдэхара Кадзуха знает о гневе? Наверное, то, что он — смесь боли и ярости, и в гневе проще всего писать о ненависти, а потом сжигать в костре, словно ничего и не было. Словно чувства также можно истребить, как и бумагу, и наблюдать, как она, уродливая и мерзкая, превращается в искрящийся пепел, что взмывается вверх, к небу, к звездам. И никто никогда не смог бы стать свидетелем запечатленных на ней чувств. И… обида. Каэдэхара Кадзуха покачал головой, прогоняя наваждение. Он шёл по тропе с ночного дозора позади беседующих Тигнари и Сайно. Они были так поглощены друг другом, что не заметили, как Кадзуха отстал, погрузившись в раздумья. Солнце касалось замерзших щёк, отогревало своим светом. Кадзуха вытянул руку, посмотрел сквозь пальцы на рассветные лучи и остановился посреди тропы. — Тигнари! Сайно! Я позже вас догоню! — крикнул Кадзуха, ловя пальцами сорвавшийся с дерева листок, что принесло внезапным порывом ветра. Обернувшись, его спутники только кивнули, на секунду останавливаясь. — Как знаешь, — вздохнул Тигнари, давно заметивший, как рассеянно Каэдэхара стал вести после этой ночи. Уходя, он не удержался и бросил еще один взгляд на одинокого товарища, — Будь аккуратен. Прокрутив в пальцах зеленый резной листик, Кадзуха подождал, пока Тигнари и Сайно скроются из виду за ближайшим поворотом, и, медленно прикрыв глаза, выдохнул. На негнущихся ногах он подошел к ближайшему дереву, скатился вниз по стволу, спрятав лицо в ладони. Обида… Кадзуха проглатывает её и убеждает себя — люди, словно ветер, вольны идти туда, где им лучше и поступать так, как считают нужным, не считаясь с мнением Кадзухи. Сейчас всё в прошлом, сейчас он чувствовал лишь любовь, сострадание и душевную гармонию. Выработать такую выдержку — все равно, что почти погибнуть, но чудом выжить и стать калекой. Впрочем, Кадзуха уже давно свыкся с мыслью, что сломанные кости срослись неправильно и всю оставшуюся жизнь придется иметь лишь жалкое подобие человека. И все же. — Боль. Ярость. Гнев. И обида. Четыре чувства, которые ты отпустил. Которые не должны исходить от тебя, — напомнил себе вслух Каэдэхара. Никому и никогда не следовало видеть рубцы на его искалеченной душе. И уж тем более — пытаться их излечить. А все потому, что Кадзуха давно смирился с одним простым фактом — если никому не было дела до того, что чувствовал он в период отчаяния, то не будет и тогда, когда он достиг хрупкого равновесия внутреннего мира. Поэтому, прямо сейчас следовало взять себя в руки, в очередной раз спасти себя заново, самостоятельно, пока никто не видел. А потом — идти. «Этот сон…» — подумал Кадзуха: «Отличался от всех предыдущих». Обычно, если ему снился Томо — тот всегда погибал у Кадзухи на глазах, однако сегодня… впервые случилось такое, что он остался подле Каэдэхары и не помчался на дуэль. Отдав свой Глаз Бога и смирившись с Указом, он предал то, ради чего готов был умереть и Кадзуха… Кадзуха вдруг улыбнулся, пряча лицо в сгиб локтя. Такая эгоистичная улыбка, такое неправильное счастье, но ведь мог же он на секунду представить, будто Томо выбрал его, а не свои идеалы? Мертвого не вернешь, а судьбу не изменишь, поэтому оставалось только лишь лелеять иллюзии и сны. Запустив ладонь в волосы, Каэдэхара вспомнил, как Томо стоял возле него, как говорил своим мелодичным голосом и на губах играла легкая улыбка. Как бы ему хотелось вновь ее увидеть… Задумавшись, Кадзуха поднял голову и скинул дорожную сумку с плеча. Та, коснувшись земли, раскрылась и на землю выкатилась завернутая в несколько слоев листьев, подаренная Мэзуё, пита. Обернувшись на шум и бросив беглый взгляд на нее, улыбка медленно сползла с лица Кадзухи. Он нахмурился и, подняв ее с земли, смахнул пыль свободной рукой. — Верно, все это неправда. Томо мертв и прошлое не изменишь, — напомнил себе вслух Каэдэхара, разворачивая еду и поднося ее к носу. — Надеюсь, он действительно в нее не подсыпал яд, пока шел сюда. Пита оказалась вкуснее, чем предполагалось, хоть начинка и была несколько суховата, а тесто подгорело, Коллеи действительно постаралась приготовить сытную еду, пусть и с недостатками. Через пару минут от питы ничего не осталось. Кадзуха сам не замечал, насколько был голоден. Просидев так еще какое-то время, он все-таки заставил себя подняться и вернуться в деревню. Ступая по росе, он видел, как под его ногами мялась трава, а затем принимала ту же форму, что и до этого, когда тяжелая стопа еще её не касалась. И она завянет по осени, превратиться в сухой скелет, а затем оживет весной. Но будет ли прежней? Задумавшись, Кадзуха присел на корточки и провел рукой по зеленому ковру, чувствуя блаженную прохладу. Он делал так много раз, но отчего-то только сейчас осознал каждый росток под своими пальцами. Ему не хотелось возвращаться в деревню, лучше было остаться здесь и, лежа на траве, смотреть ввысь. Однако, он переборол навязчивое желание внутри себя и, встав с колен, сделал шаг. А затем еще один. Как всегда он уговаривал себя на долгий путь — считать, сколько уже прошел: не сколько осталось — а сколько сделано. Так он добрался до деревни. Ступая на деревянный мостик, увитый плющом, Кадзуха смахнул с себя пустые грезы и тоску, оставил их под тем деревом и, смотря прямо перед собой, поспешил к своей хижине. Тигнари выделил им с Мэзуё два домика, когда закончились ливни и большинство людей, искавшие пристанище, покинули деревню. Люди, несмотря на ранний час, уже вовсю работали, занимались каждый своим делом и готовились к грядущему фестивалю. Каэдэхара не разделял их радостный настрой и хотел поскорее сбежать, чтобы ни в чем подобном не участвовать. Он жалел, что остался здесь на такой длительный срок, ведь нужный ему человек, знающий Томо и местонахождение его дневника, все ещё не был найден, более того, наверняка, ушел уже далеко отсюда. И вместо того, чтобы отправиться на его поиски, они с Мэзуё прохлаждались здесь, тратили время на ненужное празднество… Глубоко вдохнув, Кадзуха заставил взять себя в руки. Ничего еще не потеряно. Они с Мэзуё пережидали сезон дождей, а фестиваль должен отгреметь через два дня. А значит, уже скоро они отправятся в путь, туда, куда указала Нахида. Кадзуха вспомнил ее послание, оставленное на бумаге:Жизнь свою обвил Вкруг висячего моста Этот дикий плющ.
Знать бы еще, что это значит и как должно помочь в странствии… И как вообще воспринимать это трехстишие? Буквально или как метафору?.. Его размышления прервал женский звонкий голос: — Господин Каэдэхара! Вы уже вернулись? Кадзуха, смотревший всю дорогу под ноги, резко вскинул голову и обвел взглядом тощую фигуру девушки, что пересаживала цветы у порога дома. — Приветствую молодую госпожу, — учтиво кивнул Кадзуха и улыбнулся. Цветочница зарделась и отвела взгляд. Если судить по ее старому платью, мозолистым рукам и дужкам грязи под ногтями, — самое неподходящее слово, что могло сорваться с языка при обращении к ней — это «госпожа». Но Кадзуха не задумывался над такими мелочами. Поднявшись с порога и вытерев руки о заплатанный фартук, она сделала неуверенный шаг навстречу самураю. Все в деревне уже были наслышаны о госте из Инадзумы, но немногим удавалось с ним поговорить с глазу на глаз. Ходили слухи о его добром нраве, но отстраненном характере. Девчушка хотела узнать, правдивы ли они, поэтому, завидев Каэдэхару еще издалека, решила обратиться к нему. — Вы как раз вовремя. Только что здесь была Коллеи, она искала вас, — сказала девушка мягко. — Благодарю, сейчас же к ней загляну, — ответил Кадзуха, отворачиваясь. Он уж было сделал шаг вперед, как снова услышал девичий голос, обращенный к нему: — На вас лица нет, все ли гладко прошло в дозоре? Все ли прошло гладко? Подняв взгляд к небу, Кадзуха с секунду помолчал. Что он чувствовал? Боль, ярость, гнев или обиду? Взглянув в серые глаза девушки, чье имя не знал и не хотел бы знать, он лучезарно улыбнулся и ответил: — Все прошло замечательно, Тигнари — прекрасный дозорный, что держит любую ситуацию под контролем. Вам не стоит беспокоится, это всего лишь усталость легла тенью на моё лицо, — только Кадзуха произнес это, как подул ветер, растрепавший его белокурые волосы. Девушка отвернулась, спасаясь от резкого порыва, а в следующее мгновение, открыв глаза, поняла, что таинственный самурай исчез. Она оправила платье, привела в порядок запутавшиеся волосы и, пожав плечами, вернулась к цветам. Все-таки слухи не врали. Кадзуха тем временем был далеко от цветочницы и направлялся прямиком туда, где, по его разумению, могла быть Коллеи. Ранним утром, вот уже который день, в ее обязанности входило принятие посылок и их перепись. Уставившись под ноги, он побрёл в самую дальнюю хижину. Скорее всего, Коллеи придумала очередное задание для Кадзухи, а он, по правде сказать, меньше всего хотел прямо сейчас бегать по поручениям. И все-таки, долг есть долг — к подготовке праздника были приурочены все, в том числе гости. Никто не сидел без дела. Коллеи действительно сидела на ступеньках хижины, окруженная самыми разными коробками и свертками, и с сосредоточенным видом отмечала что-то в блокноте, лежащем на коленях. Каэдэхара подошел почти вплотную, но на него не обратили внимание, только продолжили грызть карандаш, бормоча при этом под нос нечто нечленораздельное. Положив руку на меч, Кадзуха лязгнул им, привлекая чужое внимание, и, как ожидалось, Коллеи действительно подскочила, тут же откладывая блокнот и смотря на Кадзуху снизу вверх. — Ох, а я как раз вас везде искала! — воскликнула она, быстро окидывая Кадзуху взглядом. В ее волосах запутались веточки и листочки, так что, судя по всему, искала она и правда, повсюду. Кадзуха посмеялся, покачав головой, и произнес: — Пожалуйста, обращайся ко мне на «ты», мы ведь уже не чужие, — посмотрев на брошенный без внимания блокнот на ступеньках, он спросил, — У тебя ко мне есть дело? В разгар подготовки к фестивалю, приходило немыслимое количество заказанных Тигнари атрибутов, поэтому требовалось больше свободных рук, способных принимать и распределять посылки по всей деревне. Обычно Коллеи занималась этим четыре раза в месяц, но теперь нагрузка увеличилась и каждое утро она пропадала здесь на несколько часов. Кадзуха решил было, что одна она не справляется и хочет попросить о помощи. Однако, Коллеи решительно помахала руками и, не говоря ничего Каэдэхаре, поднялась по ступенькам хижины. Встав в дверном проеме, она обернулась и объяснила: — Вам… то есть, тебе пришла посылка. Я хотела передать ее лично в руки, чтобы не забыть и не потерять. Все-таки, сейчас и других дел достаточно, личные посылки могут затеряться. — Мне что-то пришло? — опешил Кадзуха. — Но я не… Идя вслед за Коллеи в полутемную хижинку, он обвел помещение взглядом. Все убранство было довольно скромно, повсюду громоздились ящики, валялись свертки и коробки. Казалось, здесь совершенно не существовало порядка, однако, Коллеи будто знала местонахождение чего угодно на любое имя, потому что уверенно отправилась в дальний правый угол. Выудив оттуда увесистый футляр, длинной около ста сантиметров, она подошла к Каэдэхаре. Тот прикрыл глаза, мгновенно все вспоминая. — Точно, как я мог забыть, — шепотом выдохнул Кадзуха, принимая от Коллеи футляр. — По правде говоря, он пролежал здесь уже два дня, однако, я внесла его в реестр только сейчас, — смущенно произнесла Коллеи, наблюдая, как Кадзуха взял вещь в правую руку, о чем-то задумываясь. — Пустяки, я и сам забыл, что делал заказ, — махнул рукой Каэдэхара. — Это всё? Или ты еще хотела меня о чем-то попросить?.. Да, кстати, все ли хорошо у вас с Мэзуё? Он говорил, что ушел в патрулирование и больше не станет помогать тебе. Я мог бы заменить его. Коллеи отвела взгляд и прикусила губу, принявшись смахивать пыль с одного высокого ящика, она с секунду помолчала, подбирая слова. — Нет, это всё, я лишь хотела передать тебе посылку… А что насчет Мэзуё… — она замялась и сжала руку в кулак. — Это была моя инициатива прекратить с ним работать. Округлив глаза, Кадзуха ловил каждое слово девушки. Он отчего-то решил, что Мэзуё нагрубил Коллеи и ушел, чем расстроил ее. Почему-то он даже не думал о том, что инициатором могла быть Коллеи. — Честно говоря, я понятия не имею, как ты с ним уживаешься. От него же слова доброго не дождешься, — смело сказала она, поднимая взгляд на Кадзуху. — Все время либо язвит, либо молча осуждает. Пытается меня учить моей же работе. — Да, Мэзуё такое может, — вдруг рассмеялся Кадзуха. Ему показалось это забавным. Перед глазами вдруг ярко предстала картина: Мэзуё лениво сидит, перебирая бумаги и комментируя всё, что ему кажется хоть на щепотку дурацким. — В общем, мне это надоело. В его обществе то, что раньше приносило мне удовольствие, вдруг стало раздражать. Не работа, а пытка! — Коллеи устремила взгляд в пустоту и, войдя в азарт, выложила все, что ее тревожило. Несильно стукнув кулаком по ящику, она вдруг встрепенулась, будто приходя в себя: — Ой! Только… ему не говори, что я так о нем отозвалась. Подскочив, она сделала пару шагов к Каэдэхаре и от волнения нечаянно сбила какой-то сверток на пол. Послышался звук разбившегося стекла и она, громко вздохнув, грустно посмотрела на пол. — Не волнуйся, не скажу, — присев на корточки, Кадзуха поднял испорченную вещь и протянул ее Коллеи. — Однако, думается мне, перескажи я ему твои слова, он бы только рассмеялся и впредь стал смотреть на тебя с уважением. За то, что ты, пусть и косвенно, но смогла дать ему отпор. — Ох, на самом деле это наполовину заслуга Сайно! Если бы не его наставления, я бы не смогла прекратить работать с Мэзуё и продолжила терпеть. — И все-таки, я считаю, ты молодец. — Выходя из хижины, Кадзуха добавил, — Кстати, спасибо за питу. Мэзуё тебя за нее, наверное, даже не поблагодарил. — Какую питу? — спросила Коллеи, выходя вслед за Каэдэхарой. — Ну, которую ты передала… В знак того, что ваша совместная работа подошла к концу, — рассеянно ответил Кадзуха, рассматривая футляр в руках со всех сторон, он явно мыслями был уже далеко отсюда. — Ладно, мне уже пора. До встречи. Коллеи неуверенно помахала рукой и, снова садясь на порог и беря в руки блокнот, задумчиво протянула: — Но, я ведь ничего не передавала Мэзуё…***
Благо, никто больше не отвлекал Кадзуху и не докучал разговорами по дороге к его жилищу. Он хотел завершить одно начатое дело, однако, перед этим нужно было проверить присланный заказ. Дойдя до своего временного убежища, Кадзуха аккуратно внес в него футляр. Комнатка была довольно просторной, в ней он спокойно мог разместить все свои пожитки. В ней можно обнаружить все, что необходимо для проживания: низкий столик на ножках, спальное место, тумбочку и шкаф. Усевшись, он положил футляр на стол перед собой и любовно провел по полированной поверхности холодного дерева. Пальцы нащупали все сколы и царапины, дойдя до замков, он быстро щелкнул ими и откинул крышку. Перед ним, в черном бархате, лежал одноручный меч в ножнах. С замиранием сердца подняв его за рукоять, Кадзуха потянул меч из ножен: собственное уставшее лицо блеснуло в отражении лезвия. Он сосредоточенно положил меч на ребро ладони и с секунду поискал центр тяжести, а затем, когда оружие пришло в равновесие, удовлетворенно хмыкнув, убрал обратно. Кадзуха хотел выйти на улицу и испытать меч, но решил повременить с этим и подождать Мэзуё. — Он будет доволен, — разрезая тишину собственным голосом, улыбнулся Кадзуха. Его приводило в восторг то, как искусно было сделано оружие, которое он заказал из Инадзумы и заплатил немалое количество моры для его доставки. Боясь ошибиться, он потратил много времени на то, чтобы понять, какой меч мог бы подойти Мэзуё, и сейчас пребывал в хорошем расположении духа от того, что все было идеально. Осталось дождаться вечера и испытать его в деле. Потянувшись, Кадзуха представил, как прекрасно меч будет смотреться в руках его временного ученика, как виртуозно он сможет им орудовать и как оружие придется ему по руке. Он уже предвкушал это. Азарт боя. Пусть и учебного. Наверняка, с Мэзуё будет интересно. Облизав губы, Кадзуха убрал футляр в сторону. Хоть он и пробыл в ночном дозоре и поспал всего какой-то час, после таких хороших событий, отдыхать не хотелось. Тем более, осталось незаконченное дело, которое он откладывал. Мгновенно помрачнев, Кадзуха достал лист бумаги и карандаш. Письмо Люмин. Срочно. Он откладывал это довольно долго, но после сновидения, что оживило прошлые раны, решил, что нужно как можно скорее избавиться от всего, что могло хоть немного пошатнуть его выдержку. Не хотелось показывать на людях слабости. И не важно, чем она вызвана — катализатором, либо же снами. Занеся руку над бумагой, он вывел:Здравствуй, милая Люмин и Паймон. Как у вас идут дела? Надеюсь, всё проходит рутинно и вы в порядке. Хотя, могу предположить, что жизнь без авантюр — вам не по вкусу. Я сейчас путешествую по Сумеру и прекрасно провожу время, однако, есть то, что не покидает мои мысли уже давно… Долго откладывал это письмо, так как не мог подобрать нужные слова. У меня есть просьба. Полагаю, вы помните наше последнее совместное приключение. Если нет, напомню: пещера, таинственный лекарь по имени Фаяз и катализатор, что на какое-то время выбил меня из колеи. Думаю, вы в курсе, что Мэзуё сейчас со мной. Так вот, произошел некоторый казус — катализатор сейчас находится у нас. Я бы хотел вернуть его. Вы можете решить, что с ним делать — отдать Фаязу или отправить на изучение. Эта вещь, не принадлежащая нам, тревожит меня и хранить ее подле — опасно. Надеюсь, я не слишком вас утружу. Пиши мне, Люмин. Всегда ваш, Каэдэхара Кадзуха.
Написав последнюю строчку и отложив карандаш в сторону, Кадзуха еще раз придирчиво перечитал письмо. Он прищурился. Хотел понять, стоит ли оставлять строчку о том, что катализатор тревожит его таящей в себе опасностью. Может быть, лучше опустить эту деталь. Все-таки, резко реагировал на оружие только он один… Остальные ничего не ощущали. Решив пока оставить все как есть, он встал и направился к выходу из дома. Катализатор сейчас был не у него, а в комнате Мэзуё. Он забрал его себе после того, как увидел реакцию Кадзухи на выходе из города несколько недель тому назад. Взвесив все «за» и «против», Кадзуха подумал, что не хотел бы, чтобы Мэзуё знал о письме и решении отослать «Песнь поздней осени». Поэтому, направился к соседней хижине и, открыв дверь, неуверенно в нее шагнул. Обведя скромное жилище, Кадзуха не обнаружил нужную вещь на видном месте и понадеялся, что Мэзуё не стал прятать ее слишком далеко. Подойдя к точно такому же столу на низких ножках, какой был и в домике Кадзухи, он пошарил под ним. Ничего не обнаружив, подошел к самодельной тумбочке. Она вся была завалена стопками газет. Кадзуха задержал на них взгляд. Ничего интересного не обнаружил: обычные газеты, последние номера, из Сумеру. Дернув дверцу тумбы, Кадзуха зло цокнул — она заперта. Значит, там Мэзуё и хранил катализатор. Провозившись несколько минут с незатейливым замком, он раздраженно дернул дверцу и та, со скрипом, поддалась. Секундного взгляда хватило, чтобы понять — катализатора здесь не оказалось, однако… он увидел нечто другое. Мысленно он пытался бороться с надвигающимся любопытством, голос разума взывал его закрыть дверцу и починить замок, навсегда выбросить из сердца наваждение, но все-таки, не удержавшись, Кадзуха прикоснулся к газетным вырезкам, на которых сияло его лицо, а под ним заголовок: ОТРАЖЁННЫЙ УДАР СЁГУНА — Зачем он хранит эту дурацкую статью про меня? — прошептал Кадзуха. Подняв вырезку, он нашел под ней еще две: ОПРАВДАНИЕ БЕГЛОГО ПРЕСТУПНИКА и ВИНОВНИК В ПАДЕНИИ РАЙДЕН ГОКАДЕН НАЙДЕН Первая статья также посвящалась Каэдэхаре, но не сильно привлекла внимание. Кадзуха замер, осторожно беря вторую статью в руки. Он помнил тот день, когда все всплыло наружу. Когда общественность и он сам узнали, кто на самом деле стоит за крушением клана Каэдэхара и других. Мэзуё сам во всем сознался, тем самым обрек себя на изгнание с родины. Зачем он это сделал, Кадзуха задавался по сей день. Лучше бы Мэзуё молчал и оставил всех в блаженном неведении. А тем более — самого Кадзуху, который, прочтя в тот день статью, хотел только одного — мести. Столько лет прошло с тех пор, как были совершены все преступления, столько воды утекло… Почему же спустя такое количество времени необходимо было вверять себя суду? Впрочем, Мэзуё тогда лишь позабавил публику, выставил себя козлом отпущения, а на деле всем было плевать на его чистосердечное. Особых доказательств найдено не было и дело ограничилось ссылкой. Сжимая в руках вырезку, он сверлил ее взглядом. Сложно, наверное, признаваться во всем содеянном? Да еще и быть подле с вечным напоминанием о прошлом в виде самого Каэдэхары. Не зная, что еще ему делать, он убрал вырезки на прежнее место и захлопнул дверцу. Сейчас не до этого. Нужно было найти катализатор. Встав, Кадзуха подумал: «Не хранит же он ее под подушкой?» и в эту секунду голову пронзила такая боль, словно ее раскалывали надвое. Схватившись за тумбочку, Кадзуха рассыпал стопку газет на пол. В глазах начало темнеть. На ватных ногах он дошел до расстеленной циновки и упал на нее. — Что вообще… происходит?.. — выдавил Кадзуха и тут боль исчезла. На ее место пришла… эйфория? Дрожащей рукой смахнув пот, он убрал волосы со лба. Пред глазами возникла человеческая фигура, мутная и едва уловимая. Укусив губу до крови, он прогнал наваждение и внезапно услышал голос, говоривший прямо из его головы: — Кадзу. Вскочив на ноги, он громко крикнул: — Томо? Но никто ему не ответил. Тогда, словно в бреду, он стал обшаривать комнату, заглядывать в каждый уголок, Кадзуха вдруг ясно понял: ему необходимо найти катализатор. Немедленно. Он чувствовал: именно около него чувство эйфории усиливалось, именно благодаря нему он слышал голос. И правда, под циновкой оказалась дощечка, накрывающая небольшую выемку в полу. Поспешно отодвигая ее, он увидел «Песнь поздней осени» и, недолго думая, схватился за нее обеими руками. Тело снова пронзила боль, но он уже не обращал внимание. Возвращая циновку на прежнее место, Кадзуха выбежал из жилища Мэзуё и направился к себе. Кладя катализатор на стол, он стал вычерчивать пальцем по контуру тянущиеся по нему узоры. Смяв только недавно написанное письмо и бросив его к остальной куче бумаг, лежащей рядом, он снова позвал, на этот раз тихо: — Томо? Это ты? Боль по-прежнему пульсировала в висках, но быстро отошла на второй план, когда он услышал: — Я здесь. Все это напоминало сон наяву, бесконечное наслаждение и вместе с тем мучение. Перед глазами возникла череда видений: вот он с мечом в руке отбивает саблю Томо и вызывает смех у товарища, вот глаза его друга в сантиметре от его собственных, вот чужие руки на плечах Кадзухи. Кадзуха улыбался и не мог поверить, что наконец-то снова вернулся в то время. Словно настоящее — дурной сон, выдумка, фальшивка. А то, что открывалось сейчас перед ним — жизнь, как она есть, ощутимая и полная. Кадзуха забыл о Мэзуё, о Сумеру, о своей цели, ведь… зачем все это, когда есть такая желанная им другая реальность? Да, было больно, все тело горело и ныло, но она была ничем по сравнению с той эйфорией, которая накрывала от осознания, что он вновь услышал голос, зовущий его по имени. — Ты слышишь меня, Кадзу? Руки сами сжимали катализатор, который дарил ему мечты. Еще какое-то время Кадзуха внимал им, а затем упал без сознания. В ушах стоял жуткий шум, его пытался перекрыть чей-то голос. Взволнованный и срывающийся на крик. Зачем кому-то звать его так, будто он умер? — Кадзуха! Очнись, ну же! Кадзу! Его потрясли за плечи ледяные руки. А затем дали пощечину. После этого некто упал рядом на колени и прижал его голову к груди. Его гладили по волосам. — Каэдэхара Кадзуха, чтоб тебя! Приди в себя! Ему не хотелось открывать глаза, потому что на руках неизвестного было спокойно и тепло. Сколько он так пролежал — непонятно, но в момент, когда Кадзуха решил разлепить веки, то никто его уже не обнимал. Он увидел склонившуюся над ним фигуру Мэзуё. Настольный фонарь горел, значит, наступил вечер. Быстро заморгав, он предпринял попытку сесть, но его тело ныло, как после изматывающей тренировки. — Ну наконец-то, — облегченно выдохнул Мэзуё. — Лежи уж. Он отпустил плечи Кадзухи и провел рукой по его щеке. Кадзуха ощутил смутный аромат листвы и цветов, исходящий от тела напротив. — Что… произошло? — выдавил он хрипло. — Дай воды. — Да, конечно, и воды подам, и накормлю, и спать уложу, мне не сложно, — фыркнул Мэзуё, но подал стакан, пальцы его еле уловимо дрожали. Осушив его в несколько глотков, Кадзуха отдал пустой стакан и упал на спину. — Сколько времени? — Сколько нужно, — огрызнулся Мэзуё и вышел из хижины, хлопнув дверью. Кадзуха поморщился. Даже сейчас Мэзуё не мог вести себя нормально. Ну и Архонт с ним. Заозиравшись по сторонам, он пытался припомнить, что произошло. Он вроде писал письмо, затем проник в комнату к Мэзуё, прочитал несколько газетных вырезок, а затем… Катализатор! Кадзуха подскочил, держась за голову, поискал его взглядом, но на столе ничего не оказалось. Не мог же Мэзуё забрать его, верно?.. Только не сейчас… Встав через силу на ноги, Кадзуха обнаружил катализатор возле стола, заваленным кучей бумаги. Видимо, когда Каэдэхара упал без сознания, тот скатился на землю, сбив со стола стопки листов. Облегченно выдохнув, он спрятал «Песнь поздней осени» в тумбочку и вернулся на циновку. С улицы послышался голос Мэзуё: — Я вернулся, его нигде не было, я заглянул внутрь дома, а он лежит, полумертвый, еле дышит. Минуту назад только в чувство пришел. Через секунду к нему ворвался злой Мэзуё в компании Тигнари. — Вот, погляди на него. И как ни в чем не бывало! — тыкнул Мэзуё в его грудь пальцем, снова склоняясь и пристально вглядываясь в лицо. — Бледный как смерть. С секунду они смотрели друг другу в глаза и испытывали терпение. Кадзуха видел, как тот чуть дрожал, то ли от гнева, то ли еще от чего-то. «Не волновался же он за меня, в самом деле», — промелькнула мысль и Кадзуха случайно прыснул от смеха. — Он еще и смеется! Невозможно! — захлебнулся Мэзуё возмущением. — Ну все, успокойся, а то еще и тут что-нибудь снесешь, — Тигнари устало потер точку между бровей и прикрыл глаза, затем перевел взгляд на Кадзуху и спросил: — Ты в порядке? Как себя чувствуешь? Задумавшись, Кадзуха проанализировал свои ощущения. Выставил перед глазами руки, те чуть дрожали, но больше ничего. Боль прошла, эйфория тоже, осталась только бесконечная усталость. Крики Мэзуё, наверное, так подействовали. — Ничего, все нормально. Наверное, переутомился, — соврал Кадзуха, улыбаясь. — Врёшь. — прошипел сквозь зубы Мэзуё. — Сам Каэдэхара Кадзуха, олицетворение стойкости и выдержки, грохнулся в обморок от недосыпа. Я прямо сейчас собственную шляпу съем, чем поверю в этот бред. — Я бы на это посмотрел, — вставая и подходя к Мэзуё вплотную, улыбнулся Каэдэхара. — Что, и эти свои висюльки проглотишь? — Всё, хватит, — резко прервал их Тигнари и повернулся к Мэзуё. — Ты вызвал меня в час ночи непонятно зачем и почему… Если моя помощь не требуется, я пойду. Вы и сами прекрасно справляетесь. — Требуется! — Вы можете идти. Одновременно выпалили Кадзуха и Мэзуё, оборачиваясь к Тигнари. — Ясно… Кадзуха, если ты плохо себя чувствуешь, завтра можешь не выходить в дозор. Я всех предупрежу. Доброй ночи. Все погрузилось на миг в тишину, как только Тигнари вышел на улицу. Каэдэхара отвернулся от Мэзуё и сел за стол, подвигая ближе к себе футляр с мечом. — Ты сейчас в моей спине дырку просверлишь своим взглядом, — не оборачиваясь, сказал Кадзуха. — Я пытался привести тебя в чувство по меньшей мере час… — Позвал бы кого-нибудь. Нечего было так себя утруждать. — Да пошел ты. Я ухожу. Послышались громкие шаги, скрипнула дверь, и в этот момент Кадзуха тихо позвал: — Мэзуё. Тот остановился на пороге, ничего не говоря. — А впрочем… неважно. Завтра будь готов на рассвете, я хочу тебе кое-что показать. Тот постоял в проходе, вслушиваясь в голос Кадзухи. Он хотел что-то сказать и даже уж было открыл рот, но, опомнившись, покачал головой, сжал руки в кулаки и ушел. Кадзуха обернулся, проверяя действительно ли никого рядом не осталось, потушил фонарь и только тогда позволил себе заплакать.