Был в мире ты, И самый тяжкий путь Не был тяжелым. Но вот я одна, и покрыто росой Мое изголовье из трав. — Акадзомэ Эмон (956–1041)
Облокотившись о ствол дерева, Кадзуха мерно отстукивал указательным пальцем по колену и с любопытством глядел на двух парней, что расположились у костра в паре метров от него. В мыслях крутилось только одно слово — «свидание». Его же невзначай бросил Мэзуё несколько часов назад и точно был прав. Ведь именно оно, судя по всему, прямо сейчас свершалось на глазах у Кадзухи. Было далеко за полночь, ясное звездное небо путалось в густой кроне деревьев. Шелестела листва от прохладного майского ветерка. Тишина, которой внимал Кадзуха, на самом деле была переполнена звуками: стрекот сверчков, треск поленьев в костре и тихий шепот, переговаривающихся у огня спутников Каэдэхары. Слов было не разобрать, но, бросая то и дело косые взгляды, можно мимолетно уловить их чуть печальный смех и пронзительные взгляды. Кадзуха явно был третьим лишним. Свидание? Да, совершенно точно, это было свидание, и Мэзуё угадал. Но только вот не учел одной детали — с «хвостатым», как грубо обозвал Мэзуё Тигнари, на вечернее патрулирование местности, пошел еще один человек, помимо Кадзухи, он же и завладел всем вниманием лесного стража. — Нари, — донеслось до слуха Кадзухи. — Что, Сайно? — отозвался Тигнари, поднимаясь на ноги и подкидывая полено в костер. — Знаешь, почему шутки про утопленников не смешные? Подняв усталый взгляд на парней, Кадзуха тихо вздохнул: — Потому что лежат на поверхности? В свете костра блеснули алые глаза Сайно и завороженно уставились на ронина. Видимо, он не ожидал, что его попытку пошутить подхватит хоть кто-нибудь, поэтому прямо сейчас настороженно промолвил: — Верно… Тогда… Знаешь, какие существа в Тейвате самые грязные? — Крио слаймы, — ответил Кадзуха, подняв с земли какую-то сухую ветку и с напускным интересом потыкав ею в сырую землю. — Почему? — Потому что они никогда не были в воде. — О Архонты, Кадзуха, не подыгрывай ему! — шепотом воскликнул Тигнари, не способный более выносить этот высокоинтеллектуальный юмор. Сайно же, благодарно посмотрел на Каэдэхару, радуясь, что удалось найти достойного собеседника, и снова отвернулся к пламени. Да, было далеко за полночь, Кадзуха явственно чувствовал близящийся рассвет. С любопытством глядя на Сайно, исподлобья, не решаясь на открытый взгляд, Каэдэхара поежился. Что-то внутри него сжималось при виде алых глаз и непоколебимого вида, словно древнее изваяние из чистого камня взирало прямо в душу. Сайно представился генералом махаматра. Однако, по секрету сказал Кадзухе, чтобы он особо не распространялся об их встрече, так как на данный момент это никакая не рабочая поездка: — Я решил сменить вид деятельности и побыть в подчинении у господина Тигнари. Так что прямо сейчас я в роли неразумного ученика, что всюду таскается за достопочтенным наставником. Тигнари на такое заявление громко прыснул и уверил Кадзуху, что все это — бред и не стоит воспринимать слова Сайно всерьез. Не то, чтобы Кадзуха стал после такого знакомства сильно задумываться над сказанным Сайно, но некоторые выводы об их взаимоотношениях с лесным стражем сделал. Как он понял после, эти двое прекрасно ладили и Тигнари будто совершенно не замечал исходящей от Сайно пугающей ауры. Он вообще не боялся генерала махаматры, который, как понял Кадзуха из их разговора, весьма строго относился к исполнению рабочих обязанностей. — Никакую деятельность Сайно не сменял, это я его пригласил в Гандхарву, чтобы провести вместе фестиваль Джетха, — поведал Тигнари, случайно заприметив задумчивый взгляд Каэдэхары и подумав, что того напрягла специфическая шутка нового знакомого. Кадзуху мало, что могло действительно напрячь, но он все же кивнул Тигнари, уверяя, что его это ни капли не смутило. Прямо сейчас же, сидя у костра втроем, Кадзуха пытался сложить у себя в голове противоречивый образ Сайно, который внешне напоминал саму бурю, а внутри был прост, как сотня моры в кармане. — Почему в библиотеке нет книг по самоубийству? — спросил Кадзуха, подходя к костру и глядя на Сайно. Тот нахмурил брови и весь его вид начал выдавать сильное умственное напряжение. Он глядел на Кадзуху, скрестив на груди руки, но затем отвернулся, разочарованно цокнув при этом языком. — Почему же? Говори. — От тона его голоса по спине пробежали мурашки. — Потому что читатели их не вернули, — смущенно сказал Кадзуха, посчитав себя при этом злым взрослым, который отобрал конфету у ребенка. — Я так и знал! — воскликнул Сайно, садясь вполоборота от Кадзухи и глядя на Тигнари. Тот лишь тихо застонал и пригладил длинные уши, прижимая их в голове. Наблюдая столь забавную картину, Кадзуха не смог сдержать смеха. Вся атмосфера, присущая моменту, напомнила Каэдэхаре один эпизод из прошлого… — Не думал, что ты любитель… абсурдного юмора, — произнес Тигнари, с минуту помолчав, еле удерживаясь от того, что не сказать «глупого» юмора. Кадзуха поднял голову вверх, и увидел, как в небо взвивались горящие огоньки пепла. Лицо обдало жаром, а глаза в один момент блеснули печалью. Однако, Кадзуха сразу же сбросил нездоровое наваждение легким взмахом ресниц. Спутники не заметили мимолетную перемену настроения у Каэдэхары, не обратили внимание на его молчаливый вид. Да и невозможно было по его лицу сейчас считать хоть какие-то эмоции, кроме умиротворения и спокойной задумчивости. Кадзуха посмотрел на Тигнари, что перебирал бумаги, испещренные витиеватым почерком, с деловым видом, а через минуту повернулся к Сайно. Тот почувствовал на себе изучающий взгляд и также в упор уставился на Каэдэхару. — У меня был друг, который также, как и ты, любил шутить, — Кадзуха поднес ладони ближе к пламени и сам до сих пор не мог осознать, что добровольно начал разговор о личной жизни. Всему виной была теплая звездная ночь, которая сильно отличалась от покрова его родных краев, от всего, что ему доводилось видеть? Или, возможно, внезапная вспышка дежавю, словно это уже происходило когда-то с ним… Правда, мне помнится, это было позднее лето, а не весна, и воздух инадзумский бросал в дрожь. Только костер, как сейчас, не давал мне замерзнуть. Огонь и, возможно, еще совсем каплю — ты… — Был? И что же с ним стало? Вы больше не общаетесь? — поинтересовался Сайно, нахмурив брови. Конкуренты ему не нравились. Бархатный голос Сайно вывел Кадзуху из задумчивости, неожиданный мираж, возникший перед глазами, растворился, оставив после себя горькое послевкусие. — Он погиб. Устремившиеся на него взгляды Кадзуха старался игнорировать. Слабая улыбка, дрогнувшая случайно при двух его последних словах, снова зацвела. Ее не способны поколебать ни шторм, ни грозы, ни песчаные бури. Она всегда будет доказательством того, что теперь прошлое — это только рубец на теле. Он поднял взгляд рубиновых глаз. Ненароком упавшая на глаза челка белокурых волос была небрежно заправлена за ухо. Что ж, эта минутная прихоть, его минутная слабость и желание поделиться кусочком собственной жизни теперь должна была нести последствия. Дежурное «мне жаль», «прости» и долгое тягучее молчание после этого, которое убило бы всю магию сегодняшней ночи… Кадзуха уже был готов говорить что-то вроде «все в порядке», только вот… — Вот как. Что еще он любил? — спросил Сайно, словно речь шла о блюдах на ужин. Тигнари раздраженно махнул хвостом, небольно ударяя Сайно по ноге, шипя при этом невнятное «заткнись», а затем, взглянув на Кадзуху, чей и без того туманный взгляд теперь стал еще более рассеянным, произнес: — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, Кадзуха. Сайно малость бестактен. Да, Сайно? Сайно был не согласен. Сайно скрестил руки на груди и хмыкнул. — Этот человек был дорог Кадзухе. Я хочу знать, что еще он любил, — отважно возразил Сайно, а затем добавил, — кроме шуток. Уголок его рта пополз вверх и он мимоходом обвел взглядом присутствующих. Не получив никакой ответной реакции, он обреченно вздохнул: — Вы не поняли? Кроме шуток. В первом значении — это… — Сайно, мы всё поняли, — Тигнари терпеливо потер точку между бровей. — Давай не будем давить на Кадзуху. Не особо вслушиваясь в перебранку, Кадзуха нахмурился. Честно говоря, он перестал слушать еще после вопроса «что он любит», потому что это заставило Каэдэхару задуматься. Точнее, погрузиться в память и достать с илистого дна горстку тех ярких воспоминаний о своем друге, которые причиняли наименее мучительную боль. Не получилось. Все, что связывало его с Томо — априори было мучительно. Тигнари и Сайно глядели на Каэдэхару, ожидая его ответа, и тогда самурай неуверенно произнес: — Каштаны? — Что «каштаны»? — недоуменно переспросил Сайно. — Когда наступал сезон, я все время видел, как он готовил запеченные каштаны. Он любил их есть с рисом. Томо говорил, что у поздней осени и зимы — вкус каштанов. — Немного помолчав, Кадзуха продолжил, — никогда не понимал, в чем прелесть их вкуса, хотя Томо готовил каштаны с особым энтузиазмом и вкладывал в это блюдо душу. Я всегда ел их вместе с ним — не мог отказать. Мне кажется, я это делал, потому что хотел разделить с ним его счастье. — Кадзуха… — Он любил молчать подолгу, хотя сейчас я понимаю, что, скорее всего, он любил не молчать, а слушать меня. В его компании мне казалось, словно все чувства обостряются и я говорил-говорил-говорил до бесконечности. Когда он был рядом, я писал свои лучшие стихи. Сейчас же… слова всё не те. И ни строчки я не написал, идущие из самых глубин сердца. Он любил дождь, грозу, бури, и любил он их за то, что после них небо прояснялось и уже было не тем же самым небом, что до них. Он любил ссориться, не выносил признавать собственные ошибки, но всегда… Всегда! признавал. Потому что любил лучезарно улыбаться перед извинениями, хотя… наверное, это любил я, а он знал — стоит только улыбнуться, и я всё ему прощу. Кадзуха замолчал и никто не смел вымолвить ни слова. Скорее всего, на утро Каэдэхара пожалеет, что дал волю чувствам, но прямо сейчас, в это самое мгновение — это не имело значения, потому что все внимание ушло куда-то в потаенные уголки души. Свидание… У них не было ни одного свидания, но было так много встреч. И Кадзуха, наблюдавший сегодня то, как после длительной разлуки встретились Тигнари и Сайно, невольно укололся обидой. Когда-то и они с Томо сидели также у костра, и также Кадзуха шутил вместе с ним и мог его касаться, мог ему поведать обо всем. Но это так далеко, что кажется, будто никогда и не было. Все это чистой воды выдумка. А раз так, можно упрятать глубоко в памяти и лишний раз не воскресать образ того, кто так любил каштаны. И все же… Кадзуха не думал, что однажды на своем пути сможет повстречать еще одного человека, который бы понимал его настолько, насколько понимал Томо. Тигнари и Сайно сидели и молча наблюдали за тем, как молодой самурай поднимается с колен и улыбается беззаботной улыбкой. Они переглянулись и уже открыли рты, надеясь сказать что-то в утешение, но тут же закрыли, не сумев подобрать достойных слов на такую искренность. — Но в целом, да, помимо всего прочего он любил шутить. Я был главным слушателем всех его пассажей, — постарался разбавить обстановку Кадзуха. Вышло не блестяще, но все-таки достаточно хорошо для того, чтобы все поняли, — тема закрыта и ни в каких словах Кадзуха более не нуждается. Тигнари отложил бумаги в сторону и хлопнул в ладоши, обращая на себя внимание. — Так. Близится рассвет, а это значит нас скоро должны будут сменить. Я пойду еще раз обойду местность. Кадзуха, ты уже ходил сегодня в дозор, так что можешь поспать, а ты, Сайно, следи за лагерем, — отдав всем распоряжения, Тигнари взял фонарь и пошел в темноту леса Авидья. Кадзуха посмотрел ему вслед мутными глазами, усталость вдруг навалилась на него, утягивала в дремоту… — Ты можешь взять циновку и поспать. Я разбужу тебя. — Спасибо, Сайно, — искренне поблагодарил Кадзуха своего нового приятеля и, ложась спать на твердую землю, поймал себя на мысли, что понимает, почему Тигнари любит такого человека, как Сайно. Кадзуха не знал было ли дело в надежности Сайно, изнуряющей физической работе или тяжелого разговора о прошлых ранах, но как только голова опустилась на холодную землю, он почувствовал, что стремительно погружается в сон…***
Холодный пронзительный ветер трепал волосы Каэдэхары в разные стороны, белокурые пряди застилали глаза и мешали обзору, так что вначале он даже не разобрал, где находится. Мир занимал рассвет, бледное солнце пару минут, как встало из-за горизонта. Кадзуха смахнул с лица волосы и наконец-то смог узнать место, в котором очутился. Он озирался, не желая признавать этого факта, взглянул вниз, на пояс, туда, где должен висеть его меч, но не обнаружил при себе оружия. Плохо дело. Зажмурившись, Кадзуха сжал руки в кулаки. Открыл глаза и… нет. Все осталось как прежде. Перед ним — холодная статуя божества. В гранит впечатаны разномастные Глаза Бога, которые переливались красками в рассветных солнечных лучах. Улицы города были пусты и безмолвны, один только Кадзуха взирал снизу вверх на то, что никак не могло происходить в реальности. — Охота на Глаза Бога? Снова? Но раз так, тогда… Устремивши взор куда-то за пределы города, Кадзуха быстрее ветра помчался туда, где, по его разумению, он должен был быть прямо сейчас. Должен был удостовериться, что все действительно взаправду. Не обращая внимания на душераздирающий холод и по-осеннему пронизывающий ветер, Каэдэхара, безоружный, в два счета достиг цели — ноги сами принесли его к могиле павшего в бою друга. Кадзуха думал ему померещилось, но прямо сейчас он точно стоял на том самом месте, где был похоронен Томо, но могилы…. не оказалось. Цвели чахлые деревца и травы, облысевшие и как будто мертвые. Свет солнца касался их голых ветвей, но не грел совершенно. Этот плоский диск ничем сейчас не отличался от луны. И зачем ему висеть на небе? Кадзуха сжал зубы до скрипа и посмотрел вверх. Если его друг жив, то сейчас он, получается… Осознание, выстрелившее в голову, заставило Каэдэхару пошатнуться. На ватных ногах он побрел вперед, бормоча себе под нос невнятное «Тэнсюкаку» и «Сёгун Райден». Откуда такая убежденность, что прямо сейчас свершалась судьба его друга? Кадзуха не знал и, отринув всякие сомнения, побежал, что есть сил, в резиденцию сёгуна Райден. Но сколько бы он не бежал — не мог приблизиться к месту проведения дворцовой дуэли, Кадзуха спотыкался и задыхался, глаза устилали слезы, руки изодрались в кровь от частых падений, он все кричал и молил Архонтов сжалиться над ним, но не слышал собственного крика и голоса. Кадзуха упал на колени и, прижав правую руку к груди, горько зарыдал от боли, а когда понял, что уже не может вынести этого кошмара, упал навзничь и попросил, чтобы это все наконец-то закончилось… — Кадзуха… Кадзуха! Открыв глаза, Каэдэхара резко принял положение сидя, и обвел округу замутненным взглядом. Он закрыл глаза, поняв, что очутился на том же самом месте — перед статуей божества Вечности. Меча по-прежнему не было, зато в руках оказался лук, а рядом — колчан со стрелами. Кадзуха медленно приходил в себя и пытался осознать, что произошло… недавно он был на могиле Томо, а сейчас его кто-то звал. Подняв взгляд, Каэдэхара увидел перед собой человека, что взирал вверх, туда, куда были вплавлены отнятые Глаза Бога. — Томо?.. Услышав, что его окликнули, Томо повернулся и улыбнулся Кадзухе своей лучезарной улыбкой. Той, которая говорила: «Мне так больно, но ради твоего благополучия я не стану об этом говорить». Той, которую впоследствие перенял сам Каэдэхара. — Ох, Кадзу, ты уже очнулся! Это обращение выбило из Кадзухи последние остатки самообладания. — Кадзу?.. Не называй меня так… Что ты тут делаешь? Кадзуха, что продолжал сидеть на холодной земле, открыл в недоумении рот и тут же захлопнул, когда увидел печальный взгляд своего друга. Тот не ответил на вопрос, а лишь молча продолжил глядеть куда-то вверх. Внимательно изучив Томо с ног до головы, Кадзуха все не мог понять, чего же не хватает. Одной маленькой детали, но детали, которая совершенно точно была важной! И пока он не мог понять какой, ведь все мысли были заняты мыслями о живом друге. Упиваясь его образом, Кадзуха как завороженный смотрел на развивающиеся на ветру одежды и светлые волосы, собранные так небрежно, как это только возможно. Он глядел на статного воина прямо перед собой, на изящную кисть, покоившуюся на рукоятке сабли и не мог подобрать слов. Когда первое впечатление от увиденного прошло, Кадзуха еще раз осмотрел облик товарища и наконец-то понял, чего не хватает. — Где твой Глаз Бога? Томо нахмурился и продолжил смотреть ввысь. Проследив за его взглядом, Кадзуха понял, что все это время его друг глядел туда, где висел один-единственный Глаз Бога. Впечатанный в ледяной гранит, он сверкал молниями. — Что? Но, почему?.. Как такое возможно?.. Ты ведь… Погоди, я сейчас все исправлю! И, поднявшись на ноги, схватив лук и стрелы, Кадзуха натянул тетиву. Он вспомнил уроки стрельбы из лука, что давали ему в детстве и юношестве и выстрелил, как ему казалось, точно в Глаз Бога. Он хотел отколоть его от статуи, но… стрела пронеслась мимо. Сильно высоко, над головой всесильного божества. Растрепавшаяся челка упала на глаза, но Кадзуха раздраженно ее смахнул. Достал еще одну стрелу и, наложив ее на лук, целился чуть дольше обычного. Когда и вторая стрела, и третья, и четвертая не смогла достигнуть цели, на плечо Кадзухе опустилась чья-то рука. Обернувшись, он увидел Томо. Он стоял, весело прищурившись, в зубах держа стебелек травы. — Не стоит, Кадзу, все уже в прошлом. — Что ты имеешь ввиду? Я не понимаю… почему твой Глаз Бога там… Ты ведь принял дворцовую дуэль. — Я? Принял дуэль с Кудзё Сарой? Ты меня с кем-то путаешь, Кадзу. — Но ведь… ты погиб за свои идеалы. Внезапная вспышка гнева застлала разум Кадзухи. Гнева и вместе с тем щемящей боли. Он горько посмотрел на своего друга и взглянул наверх, туда, где блестел Глаз Бога. — Ты не мог так поступить. Мой Томо оставил меня одного в этом мире, посчитав, что его надежды стоят больше собственной жизни, — голос дрожал. — Мне жаль, Кадзу, — тихо промолвил Томо, стоя чуть поодаль. После этого, он молча поднял с земли лук, что уронил Каэдэхара в пылу обиды, вытащил из колчана стрелу и, прицелившись, выстрелил точно в цель, так что Электро Глаз Бога упал прямо в его ладони. — Возьми. И Кадзуха, протянув руку, взял потухший теперь уже Глаз Бога. В следующую секунду никого рядом с ним уже не было и так он остался стоять, молча взирая на ледяное изваяние богини Вечности. Сон утекал сквозь пальцы, растворялся в сознании и, в конце концов, вернул Кадзуху в реальность. Не открывая век, он уже мог понять, что давно рассвело и пора вставать. С трудом усевшись и прогоняя остатки сонного наваждения, он открыл глаза и первым делом увидел Мэзуё, который сидел прямо перед ним и вглядывался в лицо Кадзухи. — Что, кошмары? — поинтересовался он, поспешно вставая и отворачиваясь. — Мэзуё? Ты ведь должен быть в деревне. Что ты тут делаешь? — Да все то же, что и ты. Кадзуха поморщился. От ответа Мэзуё понятнее не стало, да и к тому же мысли невольно возвращались к Томо. — Что именно? Спишь, что ли? — Сколько язвительности, господин Каэдэхара, — усмехнулся Мэзуё, копошась в своей холщовой сумке через плечо. — Ты всегда по утрам такой раздражительный? «Для тебя — да», — промелькнула в голове у Кадзухи мысль, но он ее тут же отмел куда подальше. Он сейчас соображал медленно и никак не мог понять, в чем причина его физического и душевного недомогания. Еще и Мэзуё под руку болтает. Потерев оба виска, Каэдэхара поднялся с земли и поискал взглядом Тигнари и Сайно. Те стояли неподалёку, тихо переговариваясь. Значит, не так уж давно Кадзуха спит, все в порядке… — На вот, возьми, съешь, — сказал Мэзуё, протягивая нечто, завернутое в несколько слоев листьев. — Что это? — спросил Кадзуха, недоверчиво косясь на собеседника. — Отравить меня вздумал? — Больно надо мне с твоим трупом возиться. Ты хотел знать, что я здесь делаю? Так вот помнится, я предупреждал, что, хоть и красноречив, Вас, Каэдэхара Кадзуха, мне не превзойти. И после очередного наискучнейшего вечера в обществе Коллеи, я понял — лучше буду патрулировать местность, чем еще раз зайду в ее кабинет. К счастью, это было взаимно. Девчушка записала меня в дневной дозор и дала эти… как она их там назвала?.. — Мэзуё постоял в задумчивости какое-то мгновением, а затем сказал, — питы. Видимо, почувствовала свою вину. Мне такое не по вкусу, к тому же, ты выглядишь так, будто сейчас умрешь от холода и голода, так что бери. — Я выгляжу так, будто сейчас умру от холода и голода? — засмеялся Кадзуха. — Да ты только глянь на свои руки. Каэдэхара и так чувствовал, как все его тело дрожит, но не хотел терять лицо, поэтому поспешил согласиться, что сегодня и впрямь прохладно. Постояв какое-то время в задумчивости, Кадзуха уже было хотел подойти к Тигнари и Сайно, однако Мэзуё снова его окликнул: — Так ты не ответил на мой вопрос. — На какой именно? — Тебе приснился кошмар? — А ты следил за тем, как я сплю? — вопросом на вопрос ответил Кадзуха. На это Мэзуё только фыркнул, скрестив руки на груди. — Мне поручили разбудить тебя. Я только подошел, как ты подскочил, будто увидел чью-то смерть во сне. — Возможно. — Что «возможно»? — скептично вздернул бровь Мэзуё. — Возможно, увидел чью-то смерть. — Что ж, раз так, — радуйся, что проснулся, Кадзу, — блеснули на свету аметистовые глаза Мэзуё. Каэдэхара вздрогнул от этого обращения, однако не выдал смущения, а только сдержанно произнес: — Спасибо тебе за заботу. Сказав это, Каэдэхара подошел к Тигнари и Сайно, которые уже собирались уходить. «Какой-то он сегодня не такой. Надеюсь, я не разговаривал во сне…», — подумалось Кадзухе. Он посмотрел на питу у себя в руке и только сейчас понял, насколько голоден… Кадзуха представил лицо Мэзуё в тот момент, когда Каэдэхара только открыл глаза. Да, хоть Мэзуё и подскочил, как ошпаренный, только бы его не заподозрили в наблюдении за спящим, все-таки от Кадзухи не скрылся неуверенный жест, его ладонь, тянувшаяся к белокурым волосам и взгляд в этот момент. Пустой… или, лучше сказать отсутствующий. Где-то далеко-далеко отсюда. И скорбящий. «Радуйся, что проснулся?» — подумал Кадзуха. — «Интересно, ему снятся сны? Если да, то какие? И сожалеет ли он о пробуждении?» Кадзуха смаковал на языке каждый вопрос и воображал, какие бы ответы дал Мэзуё. Игнорировал бы? Язвил? Или ответил искренне? И какое вообще Кадзухе дело до этих ответов? Все, что делает Куникудзуси — делает из расчета, так что на собственную искренность, он бы потребовал такую же от Кадзухи, а Кадзуха… навряд ли способен выдержать эту пытку повторно. «Нет, все-таки стоит выбросить все эти глупости из головы и сосредоточиться на целях!» — подумал он, удаляясь от лагеря, не вслушиваясь в то, что говорит ему Тигнари, не подозревая, что за ним наблюдают. Мэзуё еще какое-то время глядел вслед уходящей троице. Чуть было не попался! Это было очень опасно! Что же поделать, если это чертово «красное перо» Каэдэхары такое… манящее. Но сегодня дело было даже не в этом. Мэзуё видел, как Кадзуха хмурил брови во сне и ему будто бы снилось самое что ни на есть мучительное сновидение. Мэзуё просто поддался секундному искушению смахнуть эту непослушную челку с бледного лба Каэдэхары, но не успел — тот подорвался и все испортил. Проведя рукой по своим волосам, Мэзуё тихо цокнул языком и произнес, больше, конечно, самому себе: — Убейте меня Семеро, если это была забота. Однако, не смог сдержать улыбки.