Ничтожная жизнь! Сердцу моему наперекор Сложилась судьба. Но пред судьбою смиренно Склонилось сердце мое. — Мурасаки Сикибу (978 год — между 1014 и 1016 годами или между 1025 и 1031 годами)
— Итак, давай подведем итог сказанного мне утром Тигнари, — Кадзуха прикрыл глаза, досчитал до десяти и медленно открыл вновь, встречаясь с холодным взглядом напротив. Его руки покоились на коленях, их с Мэзуё разделяло только лишь пространство стола. — Вчера в дозоре ты решил пройтись по местности в одиночку. Впоследствие наткнулся на похитителей сокровищ, которые в тот момент грабили случайных прохожих. Ты попросил их взять тебя в долю и угрожал расправой в случае неповиновения. Они не послушались тебя и ты привел их в лагерь, перед этим изрядно покалечив каждого. Затем они начали смеяться над тобой, обозвали коротышкой, ты вспылил и разрушил случайно весь ваш лагерь? Я ничего не упустил? Кадзуха вскинул бровь и вгляделся в выражение лица Мэзуё. Тот поджал губы и отвернулся, недовольно стуча указательным пальцем по колену и не намереваясь отвечать. — Говори. Я ничего не упустил? — со сталью процедил Кадзуха. — Нет… — И ты пытался подкупить весь отряд морой, чтобы они не доносили на тебя Тигнари? — Да… Демонстративно поднявшись с циновки, Кадзуха прошествовал к двери хижины, распахнувшейся от сильного порыва ветра, выглянул наружу и огляделся по сторонам, проверяя, никого ли не было поблизости. Положив ладонь на ручку, с секунду постоял, переваривая только что полученную информацию, и со скрипом запер дверь. — Ты будешь чай? — неожиданно перевел тему разговора Кадзуха спустя минуту молчания, которая, казалось, растягивалась до бесконечности. — Чёрный, — вздрогнул Мэзуё. Каэдэхара неспешно достал заварочный чайник, в который насыпал заварку, две чашки и всё поставил на стол. — Я отдаю предпочтение зеленому чаю, самым разным сортам, и черный почти не пью. Даже не покупаю, стоит признать. Но тебе повезло, на днях мне подарили упаковку, так что изменю традициям в этот раз и откажусь от зеленого чая в пользу черного. — Как мило, — оскалился Мэзуё. — Интересно, что случилось бы, не пожелай господин Каэдэхара отступить от привычек. — Кое-кто сидел бы без чая, очевидно, — Кадзуха поднес чайник и стал разливать кипяток. Чайные листья закружились в круговерти глиняного заварника. — Какая потеря. Благодарствую, господин Каэдэхара, такая честь сидеть прямо сейчас подле вас и угощаться чаем. Буквально свечусь от счастья… Ай! Рука Кадзухи вильнула влево и кипяток пролился на кисть Мэзуё — тот вздрогнул всем телом, ошпаренный. — Ох, извини, не выспался, — Кадзуха убрал руку с чайником и театрально зевнул, со всех сил пытаясь сдержать улыбку. — Да чтоб тебя, Каэдэхара! — Ну-ну, не злись… это в целях профилактики. — У тебя какая-то извращенная методика… — Мэзуё потряс покалеченной рукой, активно на нее дуя. На месте, куда попала горячая вода, начали разрастаться красные пятна. — Ладно, хорошо, я был не прав, признаю. Но и меня можно понять, они первые начали! В хижине блеснули ясные глаза Кадзухи. Нервный взмах багряного хаори говорил о том, что Каэдэхара пытался сдержать рвущуюся наружу злость. Но он с легкостью отмахнулся от навязчивого чувства и прошел вдоль всей комнаты к тумбочке. — Конечно-конечно, — Кадзуха рылся в вещах и попутно выслушивал жалобы его товарища. — Я не хотел громить собственный лагерь. К чему мне это?! Как будто я не знаю последствий! И вообще, незачем было меня называть коро… Мэзуё не договорил. Подлетевший к нему Кадзуха оборвал на полуслове, опустился рядом, так что пламень его одеяний на секунду ослепила взор. Прежде, чем Мэзуё что-то понял, Кадзуха взял его покрасневшую руку в свою и мягко провел большим пальцем по месту ожога, чем вызвал недовольное шипение. Звякнул бутылёк с прозрачной густой мазью и в следующую минуту по ладони Мэзуё распространилась прохлада. — И все же… стоило держать себя в руках, — произнес Кадзуха, растирая мазь по месту ожога и не отводя от него глаз. — Остальные могли пострадать. К тому же, подкупать отряд и сотрудничать с преступниками — не самые благородные поступки. — Да… хм… возможно, — опешил Мэзуё. Мысли запутались от резкого проявления заботы. Учитывая то, что пару минут назад Кадзуха резал словами почти физически, а аура от него исходила убийственная, — это сбивало с толку. — Неужели тебя так сильно обижают комментарии по поводу твоего роста? — продолжил Кадзуха, не замечая реакции на свои действия. — Нет… просто, зачем же при всех? — беря себя в руки, ответил Мэзуё. Он сглотнул ком в горле. Его руку держала рука Кадзухи. Шершавая ткань бинтов — единственное, что служило преградой между их кожей. Зато Мэзуё мог чувствовать теплые подушечки пальцев, растирающие мазь по ожогу, про который он, к слову, успел забыть. Белокурая челка упала на лоб, закрыв обзор на полуоткрытые веки Кадзухи. Хотелось ее смахнуть и увидеть глаза, цветом напоминавшие закат, но Мэзуё сдержался и не стал этого делать. Вместо этого отвернулся и непонятно на что разозлившись, выдернул руку, чуть резче, чем рассчитывал. Этот жест вывел Каэдэхару из забытия, он посмотрел на свои ладони, в которых только что покоилась рука Мэзуё и торопливо извинился. Кадзуха поднял голову и, хмыкнув, отошел от Мэзуё, разлил чай по чашкам. Он взял ее в руки — пальцы несильно обожгло — и подул, прогоняя пар. — Ответил бы им тоже что-нибудь, ты ведь можешь, — пожав плечами, Кадзуха неуверенно добавил: — И, на мой взгляд, у тебя прекрасный рост. Повисло молчание. Мэзуё отпил чай. Это, типа, должен был быть комплимент? Да нет, бред какой-то. — Мне не нужна твоя жалость, Каэдэхара, — съязвил Мэзуё. — И вообще, я ведь уже сказал, что меня это вообще не волнует, чего ты пристал? — Просто… — Кадзуха с наслаждением протянул гласные, глядя куда-то в сторону, — Когда ты злишься, ты выглядишь как самый интересный человек в мире? Поставив чашку на стол, он схватил футляр с мечом и, направившись к выходу из хижины, повесил на пояс собственное оружие. Мэзуё сидел, не шелохнувшись. Кадзуха настолько злопамятный, что дословно запомнил неосторожную язвительную шутку в свой адрес? Бросив случайный взгляд на чашку, что поставил Кадзуха, Мэзуё приметил, что тот не выпил даже половины. «Так сильно не любит чёрный чай или просто хочет поскорее от меня сбежать?», — пробежала в голове глупая мысль. — И было бы славно, если бы твоя злость не наносила увечий и не создавала проблем. А для этого, — Кадзуха открыл дверь и встал на пороге, — Нужно тренировать силу воли и выдержку. Допивай чай и выходи. Я буду ждать тебя снаружи. Кадзуха опрометью вылетел из хижины, хлопнув дверью, и глубоко вдохнул в легкие побольше воздуха. Что за муха его кусает всякий раз, когда он находится рядом с Мэзуё? Любой жест, любая ухмылка, движение плеч, то, как менялся его голос, когда он говорил о том, что его задевает, запах, исходящий от тела, глупые вкусы, вроде черного чая, который Кадзуха специально заранее раздобыл сегодня, зная, что Мэзуё придет к нему, — все это раздражало и провоцировало на грубые ответы или перепалку. Эти чувства, которые он испытывал… не похожи на те, что он чувствовал с другими людьми. С Мэзуё не получалось вести себя также, как с другими. Остальные… разве они не видели образ, который виртуозно рисовал перед ними Кадзуха? Не то что видели, они свято верили в него. Они не прикладывали усилий, чтобы разрушить его, обойти, преодолеть, чем всегда несказанно радовали Кадзуху. Ведь, проще всего было соответствовать ожиданиям других, быть с ними вежливым, учтивым, понимающим. Но Мэзуё… почему-то с ним все было по-другому. Рядом с ним все летело в бездну. Он был таким настырным и не желал мириться со смиренной неприступностью Каэдэхары. То что он делал и говорил — раздражало, так что хотелось его задеть, поставить на место, пошутить. Каждое утро Кадзуха просыпался с мыслью, что на этот раз он возьмет себя в руки и не станет отвечать ни на одну из провокаций Мэзуё и каждое утро, встречаясь с ним, забывал про обещание. Может быть, так случалось потому, что Кадзуха и сам хотел заглянуть Мэзуё в душу и увидеть, что скрывается за напускной враждебностью. Что он прятал под ликом скуки и небрежности? Скрипнула дверь и Кадзуха вздрогнул, выдергивая себя из размышлений. Обернувшись, он бросил взгляд на хмурого спутника. — А шляпу где потерял? Съел что ли, как и обещал вчера? — как и ожидалось, с губ Кадзуха сорвалось первое, что пришло на ум. Мэзуё, не говоря ни слова, вернулся в хижину, поднял с пола шляпу, подошел к Кадзухе и несильно щелкнул того по лбу. — Достопочтенный учитель только что отчитал этого ученика и применил насилие, неудивительно, что этот ученик теперь рассеян. — Этому ученику следует впредь не огорчать учителя и не позорить его, тогда не будет применяться насилие, — бесстрастно ответил Каэдэхара, с улыбкой здороваясь со случайным прохожим. — Кстати, насчет этого, — Мэзуё лукаво подмигнул и Кадзуха понял, что не хочет слышать окончания фразы, — Раз уж зашла речь о наказаниях — необходимо подумать и над поощрением. Что мне будет за хорошее поведение? — Дай-ка подумать… — Кадзуха кинул футляр с мечом Мэзуё в руки, чтоб тот словил. Удостоверившись, что вещь поймана, Каэдэхара пошел по тропе, к выходу из деревни, Мэзуё побрёл следом. — Что ж, ладно, за хорошее поведение разрешу тебе читать мне вслух по вечерам. Как и ожидалось, Мэзуё поморщился, от чего сердце Кадзухи пропустило удар. «Теперь не отвертится», — проблеснула кровожадная мысль: «Всегда хотел, чтобы мне читали вслух». — Я не умею читать… — была предпринята слабая попытка откупиться, солгав. — Не проблема, я тебя научу! — рассмеялся Кадзуха и на миг почувствовал счастье от того, как непринужденно и легко было разговаривать с Мэзуё. Все-таки, была доля хорошего в том, чтобы не поддерживать постоянно образ и говорить первое, что взбредало в голову. В темно-синих глазах блеснули искры и Мэзуё тоже улыбнулся, глядя в небо и придерживая рукой широкополую шляпу. Светило яркое солнце и густые облака были так низко, что хотелось к ним прикоснуться. По пути из деревни спутникам не встретилось никого, кто мог бы их отвлечь. Все бросали на парочку взгляды, с Кадзухой изредка здоровались, но не втягивали в беседы, как обычно. Наверное, Мэзуё невзлюбила вся деревня, поэтому не хотели лишний раз испытывать на себе его дурной нрав. Они прошли достаточное расстояние и, дойдя до поляны, где не было ни души и чей простор не объять, остановились. Кадзуха обвел взглядом место, которое выбрал для их первой тренировки и посмотрел на отставшего от него Мэзуё. — А поближе места не мог найти? Мы шли целую вечность, — выдохнул он устало, упал на сухую корягу поваленного дерева и кинул возле себя футляр. — Здесь ты ничего не снесешь. Деревня далеко. — Как скажете, учитель, не смею спорить. Кадзуха помрачнел. Мэзуё выглядел усталым, он сгорбился и подпер голову ладонью. «Он ведь не чувствует усталости, к чему все это представление?» — раздраженно подумал Кадзуха, подходя ближе. — Подними, что бросил и взгляни внутрь, — холодно сказал Кадзуха, наблюдая за реакцией. Мэзуё поднял голову и опустил взгляд на руки Каэдэхары. По его собственным наблюдениям, тот всегда сжимал рукоять меча, когда злился или нервничал. Мэзуё поднял футляр, параллельно пытаясь разгадать загадку такой смены настроения. Щелкнув замком и отбросив крышку, он лицезрел меч. — И что это значит? — Перейдешь на меч, — резко бросил ему Кадзуха. — Одолеешь меня мечом и, считай, учитель тебе не нужен. — Это какая-то шутка? — осторожно беря меч за рукоять, Мэзуё встал с коряги и одним движением обнажил клинок. — Я сотни лет орудовал холодным оружием и ты решил, что превосходишь меня? Ты просто глуп. Мэзуё повернул меч плашмя и вгляделся в блеск лезвия. Его веселила абсурдность ситуации, так что не смог сдержать насмешки. Он поднял прищуренные глаза на Каэдэхару, такого спокойного и отвлеченного, аж противно! Он даже не подумал испугаться Мэзуё, не воспринял слова всерьез. В следующую секунду послышался лязг металла. Кадзуха одним движением заблокировал молниеносную атаку. Округлив глаза, Мэзуё отошел на шаг назад. Он пытался вспомнить, в какой именно момент Кадзуха успел обнажить меч, ведь только что он явно видел, как тот безмятежно стоял и любовался красотами, о чем-то задумавшись. Не мешкая, Мэзуё нанес серию режущих ударов, при этом замечая, что Кадзуха смотрел в его глаза и был где-то далеко отсюда. Былая безмятежность ушла, оставив на ее месте хладнокровную сосредоточенность. Кадзуха концентрировался только на Мэзуё и будто бы предугадывал любое его действие, он знал любой его прием и движение, словно изучал многие-многие года стиль фехтования оппонента. Он не отступал, но и не напирал, позволяя Мэзуё вести его, но давая понять, что главным здесь является не он. Стиснув зубы, Мэзуё стал упорнее наносить удары, он почувствовал, как к его глотке подступает ком, злость застилала разум и теперь все, чего он хотел — это поколебать уверенность в ясных глазах напротив, которые впивались в него, не мигая, которые обнажали, не раздевая, и вспарывали грудь, не прикасаясь остриём к телу. Глаза Каэдэхары горели пламенем и Мэзуё пытался понять, что еще подмешано к этой стойкости и непоколебимой уверенности? Он стал концентрироваться не на мечах и руках, а глазах Кадзухи, он смотрел в него также, как и Каэдэхара смотрел на него. Но ничего не мог увидеть, и в минуту, когда, казалось, он почти разгадал загадку нездоровой увлеченности оппонента, увидел, как меч в собственных руках сияет. Буквально обволакивается хаотичным светом и вспыхивает неаккуратными пятнами. Сбившись с ритма схватки, он перевел взгляд на мечи, почувствовав, что снова взрывается от переполняющей его ярости. Нахмурившись, Мэзуё попробовал сдержать рвущуюся из него стихию, но не смог — Кадзуха обезоружил его и внезапно все вокруг поглотил ураган и вихрь, что поднимал ввысь пыль и вырванные с корнем растения. Обхватив себя руками, Мэзуё попытался остановить бушующий вокруг него хаос, но мысли путались и обрывались. Небо заволокло тучами. Упав на землю, Мэзуё закрыл глаза. Сквозь свист и водоворот ветра, он почувствовал чью-то руку у себя на плече. С трудом открыв глаза, он различил фигуру Каэдэхары, склонившуюся над ним. Все закончилось также внезапно, как и началось. Ураган стих и пыль осела обратно на землю. — Тише, Скарамучча. Я рядом. — В ушах звенело и не сразу до Мэзуё добрался голос Кадзухи. Клинок исчез в ножнах Каэдэхары и вот он снова — всего лишь юноша, по выражению лица которого нельзя было угадать ни единого чувства. Мэзуё зажмурился, как делал всегда, когда хотел снова убежать от мира, но рука на его плече не давала ощутить желанное одиночество целиком. Его только что обезоружил глупый юнец. Добрался до его души. Раздел. Мэзуё хотел знать, от чего так произошло, откуда Каэдэхара нашел в себе силы и не сломался? Отчего звал его по имени и прямо сейчас не уходил? — Я его убил. Рука самурая дрогнула на его плече, но осталась лежать на прежнем месте. В этом неуловимом движении скрывался страх или нечто другое? Он боялся убийцу, которого только что обезоружил? — Убил того никчемного лекаря. Ты прав, Каэдэхара. Все мои имена не могут стереть свершенные злодеяния, я пришел к тому, от чего старался убежать. В конце концов я продолжаю нести только боль и разруху, — Мэзуё поднял взгляд темно-синих глаз на Кадзуху. — Скажи мне, Каэдэхара, ты ведь веришь в судьбу. Неужели, мне предначертано весь свой век скитаться бесцельно по этой земле? Мэзуё смотрел в глаза напротив, он в очередной раз не смог прочесть в них ничего, в очередной раз они не говорили ему ни слова. Он хотел их расцарапать. Потому что не видел в них ни ненависти, ни обиды, ни ярости, ни боли, которые хотел вызвать. В глазах, что сияли подобно закату, Мэзуё видел только свое отражение. — Судьба… — Мэзуё увидел миг тоски, отразившейся в нахмуренных бровях Кадзухи. — Она свела нас. Облако скрыло за собой солнце и помрачневшая поляна тихо, чтобы не спугнуть, шелестела травами. Двое сидели посреди нее. Самурай в багряных одеждах, наложивший печать на гнев и обиду, который никогда и никому не выплеснет их, дабы не навредить, который искал счастье повсюду и не находил нигде; и скитающаяся по миру кукла, что не могла совладать с собой и выплескивала всю ярость на окружающих и не умела испытывать любви. Ничего их не объединяло, кроме общего прошлого. — Я не знаю ответа на твой вопрос, Мэзуё, — произнес Кадзуха, вставая с колен. — Однако, если ты желаешь того, я могу на какое-то время дать тебе причину жить. Протянутая рука сулила надежду. Он ухватился за нее, как полумертвый хватал легкими воздух и подумал: «Он обещает мне дать смысл жизни, хотя у самого нет ничего». И наверное, это единственное, что мог разглядеть Мэзуё в глазах Кадзухи. — Пойдем, попробуем еще раз, — произнес Каэдэхара.***
Он убегал всегда, когда чувствовал себя уязвимым. Так и сейчас, объятый странным промозглым чувством, не выдержал и сбежал из деревни Гандхарва туда, где, как ему казалось, найдет свое спасение. Ведь, оно всегда приходило, верно? Ведь только в одиночестве, в природе видел успокоение. Кадзуха покинул хижину за полночь, когда деревня, погруженная в дремоту, не могла услышать его шагов. Спрятав лицо под простой соломенной шляпой, он, с флейтой в руках, поспешно покидал свое временное обиталище. Ночь встретила его полной луной, чей чистый, но пустой свет, без капли тепла, обличал глупый побег странника. Кадзуха поднял на нее взгляд и улыбнулся — все-таки, она, как свидетельница, была лучшей соратницей, которая видела всё, но не могла никому ничего рассказать. Сорвав колосок у тропы, Кадзуха сунул его в уголок рта. Прокладывая путь сквозь высокие травы, он думал лишь о том, как побыстрее спрятаться туда, где его не мог никто найти. Он петлял, сворачивал, путался сам в дороге и наконец, выбрался к ручейку. Присев, Кадзуха коснулся рукой прозрачной воды и вслушался в звуки вокруг. Ночные птицы пели о чем-то неведомом, деревья ветками касались небосклона, переплетаясь друг с другом. Поднеся мундштук флейты к губам, Кадзуха замер на мгновение, а затем, облизав сухие губы, выдохнул краткую мелодию. Она, согревающая и печальная, увела самурая куда-то далеко отсюда. Но куда? Было ли у Кадзухи место, куда он хотел бы вернуться? Может быть, дом. Хоть одно место под солнцем, где можно было почувствовать себя свободным, как в детстве? Нота сфальшивила, прерывая льющуюся без помех музыку, и Кадзуха отнял от губ инструмент. Судьба. Если на нее положиться, она могла дать надежду, а могла все отнять. Почему он встретился с Мэзуё именно сейчас и почему она решила, что нарушить все планы, дать ему в спутники именно его — правильно? Сегодня он вложил в руки Мэзуё меч и стал свидетелем его боли. Но что более важно, так это то, что сам Каэдэхара чувствовал, когда их клинки скрестились. Это было восхищение. Он не отрываясь смотрел Мэзуё в глаза, тот горел желанием одержать победу во что бы то ни стало, такое глупое стремление, ведь в нем не было ни капли хладнокровия. Слияние с клинком, очищенное сознание, концентрация — вот что служило гарантом победы. Отринуть сиюминутное, оставить в себе лишь гармонию и покой — только так можно получить преимущество над соперником. В Мэзуё всего этого не было. Тот думал лишь об уязвленной гордости и душа, сочившаяся самомнением, пылала обидой так сильно, что не выдержала. Именно поэтому Кадзуха пожелал, чтобы Мэзуё перешел на меч. С ним он научится держать под контролем все эмоции и чувства, это не позволит стихии вырываться наружу и в конце концов она стабилизируется. Во время фехтования Мэзуё научится понимать меч, концентрировать на нем свое внимание. Катализатор же, наоборот, мог только распалять в нем страсти. Кадзуха объяснил все это Мэзуё по пути до деревни и тот молча все принял, без пререканий. Оставшись довольным такой реакцией, Кадзуха все-таки предположил, что не всё будет проходить так гладко и он еще не раз услышит от Мэзуё язвительные слова. Кадзуха лег на траву и вгляделся в темноту. Еще не поздно было уйти, все бросив. Можно даже не возвращаться в деревню, все нужное было с ним прямо сейчас. Все-таки, думалось ему, это странствие, подстроенное Нахидой, сулило в будущем нечто темное, что до сих пор скрывалось под темным занавесом. Судьба. Мэзуё сказал сегодня именно это слово. И невольно связал их вместе. Кадзуха поднялся на ноги, поднял флейту и с твердой уверенностью покинуть деревню, шагнул вперед, вдоль ручья. Сбежать. Он не хотел снова быть связанным с кем-то судьбой. В прошлый раз это закончилось тем, что его оставили одного. Сбежать так просто, нужно только лишь добраться до порта, сесть на корабль и уплыть далеко, смириться с тем, что он бросил поиски дневника. С самого начала ему следовало забыть об этих глупостях. И для чего ему нужно вообще читать оставленные Томо записи? Они расстались одним днем, Томо ушел в странствие по Сумеру, а как узнал об Указе, вернулся сразу же. Так и погиб. Не за тем ли Кадзуха хотел найти дневник, чтобы узнать, о чем Томо думал в последние свои дни? Покачав головой, Кадзуха пошел, почти побежал вдоль ручья, подальше от деревни, он надеялся только, что внезапно принятое решение не покинет его. В мыслях он извинялся перед всеми, кто рассчитывал на него. В груди жгло болью, даже ночь и одиночество, в которых Кадзуха желал вновь обрести спасение — теперь казались врагами, которые пожирали душу. В этот миг, сквозь пение птиц и шелест трав под ногами, почувствовал резкий порыв ветра. Некто приземлился откуда-то сверху прямо перед ним и Кадзуха резко замер, чуть было не столкнувшись нос к носу с неизвестным. — Далеко собрался? — ехидный голос Мэзуё он узнал бы из тысячи. — Откуда ты взялся? Я не слышал твоих шагов. Мэзуё ничего не ответил, а только отошел назад, активировал катализатор и в следующую секунду вспарил в метре над землей. — Понятно, — потер Кадзуха переносицу, он ведь запретил ему пользоваться катализатором, но Мэзуё как всегда решил все сделать по-своему. — Весьма удобно. И давно ты здесь? — Слышал твою фальшивую игру на флейте, — Мэзуё опустился на землю и сделал пару шагов к Кадзухе. Ничего не ответив, Кадзуха развернулся и пошел обратно. Побег не удался, а значит оставаться здесь не имело смысла. Нужно вернуться в деревню и лечь спать. Завтра еще и Коллеи просила с чем-то помочь, Кадзуха уже не запоминал все поручения, которые та ему выдавала, просто делал как велено и ждал следующего задания. И так каждый день на протяжении нескольких недель, он уже пожалел сто раз о том, что остался здесь так надолго. Его чувства притуплялись, все чаще Кадзуха чувствовал опустошенность, раздражение, слух стал не таким острым, бессонница утомляла. Ему хотелось наконец-то отправиться куда-нибудь, отвязаться от места, снова устремиться в путь, слушать море, пить вино и читать вслух… Его схватили за запястье. Взглянув вниз, он увидел пальцы Мэзуё, которые в следующую секунду разжали хватку. — Ну чего тебе? За весь день не устал от моего общества? Мэзуё ничего не сказал, он молча уставился на Кадзуху, его взгляд блуждал по фигуре самурая в лунном свете. Хмыкнув, будто что-то осознал, он развернулся и зашагал туда, куда пару минут назад бежал сам Кадзуха. Шлейфы его шляпы развивались на ветру. Оставшись стоять на том же самом месте, Кадзуха услышал голос Мэзуё: — Иди за мной. Поколебавшись с секунду, он все же сделал неуверенный шаг, а затем ускорился, равняясь с ушедшим далеко вперед Мэзуё. Что он задумал? Тот вел Кадзуху вдоль ручья, спугивал с веток птиц громкими шагами и за весь путь не произнес ни слова. Кадзуха поник, осознав, что не услышал Мэзуё, который вел себя так громко, что даже будучи в воздухе, наверняка создавал кучу шума. Спустя десять минут они вступили в густую рощу, что даже под полной луной не пропускала через себя свет и оставалась темной. — Куда ты меня привел? — прошипел Кадзуха на ухо Мэзуё, хотя в соблюдении тишины необходимость явно отсутствовала. — Замри, — шепотом сказал Мэзуё, прикладывая указательный палец к губам. — Да что проис… Вдруг прямо перед глазами Кадзухи промелькнула вспышка мягкого света и прежде, чем он успел проследить за ней взглядом, скрылась в листве деревьев. Так повторилось один раз, затем второй. Крохотные огоньки мелькали возле лица, рук и ног. Кадзуха помотал головой в разные стороны и в следующую секунду вся роща озарилась маленькими летающими искорками, которые освещали цветы и блуждали вкруг стволов деревьев, кружились у земли, застилали ее ковром и гасли попеременно. Цветы, под которые они ныряли, пропускали сквозь себя теплый огонь и словно пропитанные магией, сияли в кромешной тьме. — Дай мне свою флейту, — услышал Кадзуха голос Мэзуё, оказавшийся внезапно совсем рядом с ним. Завороженный, Каэдэхара протянул инструмент, не предполагая особо, для чего он тому понадобился. Мэзуё стоял и ветер мягко подхватывал его волосы, он убрал их с лица и, поднеся мундштук к губам, заиграл тихую мелодию, от которой светлячки разлетелись от них. Поляна вновь погрузилась в ночь. Но Кадзуха забыл об этом в ту же секунду. Широко открыв глаза и глубоко дыша, он внимал каждому звуку, что издавал инструмент под дыханием Мэзуё. Тот играл, прикрыв глаза и чуть наклонив голову, пальцы скользили туда-сюда по отверстиям. Отдавшись музыке полностью, Кадзуха улыбнулся и подумал, что, если бы Мэзуё прямо сейчас обнажил клинок и наставил на него, то выиграл сразу же. Но тот продолжал играть — в его руках было не оружие, а музыкальный инструмент и это мгновение было так прекрасно, что опустошенность в душе Кадзухи сменилась умиротворением. Но мелодия завершилась и вся долина погрузилась обратно в тишину, только на этот раз она не давила, как тогда на ручье, а наполняла. — Ты не говорил, что умеешь играть, — забирая флейту обратно, сказал Кадзуха. — Во мне много бесполезных талантов и навыков, — скрестив руки на груди, протянул Мэзуё. — Всех не перечесть. Но, думаю, ты играешь гораздо лучше меня. — Ты ведь недавно назвал мою игру фальшивой, — рассмеялся Кадзуха. — Ну, это очевидно! Я говорил про другое. — И про что же? — Смертные такие глупые и вечно хотят, чтобы им озвучивали прописные истины, — пробурчал Мэзуё. — Смертным только и нужно, что тешить свое эго, верно? — Верно… — подтвердил Мэзуё, уважительно кивая и проходя мимо Кадзухи, — В моей игре нет души, как и во мне самом, я всего лишь следую нотам. А ты… ты фальшивил, потому что играл от сердца. Это все о тебе говорит. Эти слова были сказаны так просто и смиренно, что Кадзуха на секунду оторопел, пытаясь вникнуть в них. — Совершенная ваза никогда не выходила из рук плохого мастера, — полушепотом выдохнул Каэдэхара. — Та мелодия, что ты играл… она показалась мне смутно знакомой. Я будто вернулся домой. Мэзуё молчал, спрятавшись под кроной дерева. Его фигура — неподвижная статуэтка — никак не шелохнулась на слабое утешение. — Что ж, ладно, кажется, ты больше не хочешь никуда убежать, так что можем возвращаться. Мне отдых ни к чему, а ты, кажется, уже валишься с ног. — Прости, Мэзуё, я вовсе не хотел… — сорвалось с языка оправдание. — То есть… да, на самом деле, хотел. Извини, сегодня утром я говорил, что ты можешь положиться на меня, а сейчас… — Каэдэхара Кадзуха, оказывается, тоже способен поддаваться страстям и сиюминутным порывам, — прервал Мэзуё. — Даже чаще, чем ты думаешь. — Раз так, значит я смогу одолеть его на мечах намного раньше, чем он рассчитывал. Они шагали по лесу Авидья бок о бок и Кадзуха думал о том, какая муха его кусала, когда Мэзуё появлялся в его поле зрения? Кадзуха поднял голову к луне и с немым упреком подумал: «Все-таки, ты предательница… Из-за тебя он смог меня найти». Холодный диск, затмеваемый рваными облаками, ничего не ответил, ему полагалось оставаться беспристрастным. Может, быть связанным с кем-то, не такая уж плохая участь?.. Особенно, если этот кто-то так хорошо играл на флейте.