Сопровождая Цесаревича

Анне снился особняк на Царицынской. Такой родной и уютный родительский дом. Стены особняка радовали свежим ремонтом, каменный дом был заново оштукатурен и покрашен, на крыльце заменена плитка. Когда родители успели сделать ремонт? Они с мамой в нарядных летних платьях пили чай на крыльце и смотрели на лужайку. На траве был расстелен большой клетчатый плед. На нем сидели два мальчугана. Они дружно играли несколькими десятками оловянных солдатиков. Конные и пешие фигурки были выстроены добротными ровными шеренгами. Во главе строя и у одного маленького командира, и у второго стояли знаменосцы. Вот-вот должен был начаться бой, и мальчишки оживленно к нему готовились. Своего сына Анна узнала сразу. Саша был кудрявым крепким мальчуганом с глазами как у папы, ростом чуть выше Ванечки. Гибкий, красивый, веселый. Какой замечательный мальчик! Ванюша казался рассудительнее, спокойнее. Ее братик рос крепышом. Оба мальчика были одеты в очень нарядные костюмчики моряков - синие бриджи и белые блузы с отложными воротниками. - Дорогая моя, как я рада, что министр в такое непростое время дал вам отпуск. Рассмотри мое предложение, пока все не наладится, Саша мог бы пожить с нами! Посмотри, как мальчикам хорошо вместе! - сказала мама. Больше Анна не успела ничего увидеть, но оно, может, и к лучшему - сон под свое окончание начал внушать тревогу, а пробуждение оказалось лучше всякого сна. Яков будил жену осторожным поцелуем. Казалось, он не делал этого целую вечность, теперь же сам таял от нежности. Его теплые губы аккуратно коснулись уголка ее рта. Скромно так, целомудренно. Он подтянул одеяло, прикрыв сорочку. Прикрыл жену потеплее. - Доброе утро. - сказал Яков, когда она открыла глаза. - Доброе утро. А где Саша? - спросила Аня. - Доктор с Паулиной Ильиничной повезли его домой. Она прислушалась к себе. - Хорошо. Скорей бы и нам домой. - Пара дней, и мы проводим Его Высочество в путь на Иркутск. Аня внимательно посмотрела на мужа. Яков очень посвежел за ночь. Вчера он весь день был напряжен, держался мрачнее тучи, а теперь несмотря на то, что поездка ожидалась не из приятных, улыбается. Она тоже улыбалась. - Аня, как ты себя чувствуешь? - осторожно спросил Яков. Он не мог удержать руки, чтобы не трогать ее, поэтому бессознательно гладил пальцем кружево ее сорочки в районе плеча. - Хорошо, спасибо. - Точно ничего не болит? - Немного болит, но скоро все пройдет. Александр Францевич просто сказал поберечься. - Не мне давать тебе советы относительно одежды... Но зачем ты это сделала? У тебя всегда были достаточно мягкие корсеты. Аня вспыхнула и смущенно отвела глаза. Рассказывать про приливающее молоко и похотливые взгляды? О, нет, ни за что. Есть вещи не для мужских ушей, даже если этот мужчина - собственный муж. Яков примирительно поцеловал ее в нос. Он не хотел больше ссориться, да и для неловких вопросов было не время. - Все, не буду ни о чем спрашивать, просто я тебя умоляю, больше так не делай. Это было очень тревожно, твое недомогание, тем более в походных условиях. Счастье, что мы смогли тебе помочь. - Я уже все поняла, больше такого не повторится. Здесь больше мое упущение. Доктор сказал, что со временем я научусь прислушиваться к себе и не допускать подобных недоразумений. - Я разбудил тебя, потому что мне пора уезжать. Его Высочество хотят непременно посетить Акатуйскую тюрьму. К обеду, думаю, вернемся. Вряд ли прогулка будет увеселительной, и Цесаревич захочет находиться там дольше, чем это необходимо. Предполагаю, что его впечатление и свиты будет более чем тягостным. Кстати, все дамы остаются на судне. Сама понимаешь, поездка и все, что будут сегодня показывать наследнику - зрелище не для женских глаз. - Ты волнуешься? Аня вгляделась в его беспокойные глаза. - Немного. Уж больно место специфическое. Не знаю, насколько престолонаследник готов к подобным визитам. Это не собственные портреты в золоченых рамках радостным горожанам дарить. Его Высочество может быть огорчен увиденным. Он ведь в душевном развитии словно маленький мальчик. Воспитание у него своеобразное. Где-то взрослый, а в чем-то еще совсем дитя. - Все пройдет нормально, - серьезно сказала Аня, - я знаю. - Все то ты знаешь, - иронично улыбнулся Яков. - Нет, не все. Ты же сам знаешь, многое зависит от самих людей. Просто в этот раз все пройдет неплохо. Я думаю, наследник догадывается, что каторга не самое хорошее место для почетных визитов. Он смотрел на жену. От того, что она вчера намочила волосы, непослушные локоны закрутились в очаровательные кудри. Ему ужасно повезло, что она такая. На Аню можно просто смотреть и сердце будет замирать от нежности. Другой такой нет. Там, за окном, совсем другая жизнь со своими трудностями, подчас неприятными обязанностями, тревогами. Но здесь есть только они одни и сейчас их время, время, когда они могут побыть вдвоем. Яков погладил ее по щеке, а Аня поймала и поцеловала его руку. Супруги смотрели глаза в глаза и не могли насмотреться, словно после долгого расставания. А может, так оно и было? Ведь душевная разлука оказалась не менее болезненной, чем физическая. - Не хочу уходить, - улыбаясь, смущенно признался Яков. - Увидимся в обед. Я буду ждать тебя! - Будешь? - Ну конечно! - заверила Аня. Чтобы он никогда не сомневался, она притянула обняла и поцеловала мужа в губы. Он обрадовался и заулыбался, словно мальчишка. Похоже, любимая больше не обижалась. Яков возвращал ей поцелуи снова и снова. Аня запустила руки ему в волосы, но он со стоном отодвинулся. Они оба рассмеялись. - Надо идти, Анечка. *** На палубу к завтраку вышли не только дамы. К дамскому обществу присоединился седой благообразный старик. - Николай Александрович Радцинг! - поклонился он. Госпожа Хорошкина оживилась. Камердинер наследника! Лицо, входящее в самый ближний круг императорской семьи. Какой шик! Нина Аркадьевна настроения губернаторши не разделяла, она вышла к завтраку с более чем кислым лицом. Николас не взял ее в политическую тюрьму, где сегодня милый Якоб будет крутиться, как уж на горячей сковородке, и она лишена этого зрелища! Вместо этого Нина вынуждена лицезреть скучных провинциальных дур во главе с Анной Викторовной. Бывшей фрейлине были совершенно не интересны люди, лишенные амбиций, а ее невольные наперсницы были именно такими женщинами. С утра Анна надела аккуратное платье для прогулок, нарядное, но аккуратное. Бежевый шелк, украшенный нежнейшим темно-синим кружевом и вышивкой из лент. Ей все еще было зябко, и она предпочла укутаться в шаль. Оставшимся на пароходе пассажирам был сервирован прекрасный стол с закусками. Дамы и единственный кавалер сели в плетеные кресла и неспешно общались. - Скажите, господин Радциг, а что выносят к завтраку в императорской семье? Наверное, все не так заведено, как у нас в провинции? - благоговейно спросила Хорошкина. - Что едят, всего не расскажу, но стол богатый! Царь, он же один, не думайте, госпожа Хорошкина, народ не объест. - Что Вы говорите, у меня и в мыслях подобного не было. Спросила просто из любопытства. Я ведь, господин Радцинг, никогда из Сибири не выезжала! - развела руками губернаторша. Камердинер наследника, увидев, что собеседница вполне искренна, продолжил. - Излишества, они, в конечном счете, человеку надоедают. Часто Его Величество особо распоряжается подать простые блюда без изысков. - А Цесаревич? - улыбнулась Анна. - Как отец, Его Величество очень строг, особенно с престолонаследником, этого не отнять. Если Николай к ужину опоздает, в театр отправится, на балет или еще куда, то еду ему строго наказано не оставлять. Прислуга убирает все. - Неужели Александр III так суров с сыном? Совсем велит не кормить? - ахнула Хорошкина. - Ну, не совсем. Дозволяется подать ему в комнату только стакан чая и один маленький бутерброд. - И это все, что дают будущему царю? - ужаснулась губернаторша. - Да, так велит Его Величество. Хотя именно под ночь аппетит у Николая разыгрывается вовсю. Анна хитро улыбнулась. - Но Вы не смирились, - предположила она. Нина Аркадьевна с интересом взглянула на Анну, ибо девчонка задала верный вопрос. - Я не могу оставить моего мальчика голодным, поэтому каждый раз приходится быть кухонным вором, - улыбнулся Радцинг. - Кусок жареной телятины к разрешенному прихвачу, хлеба побольше. Иной раз удается вынести с кухни любимые блюда Николая - молочного поросенка, сахарный пирог, венгерское вино. - Страшно? - с симпатией спросила Анна. Ей очень понравилось, как камердинер по ночам тайком кормит голодного Цесаревича. Вот так храбрый нянька! - Конечно, страшно. Каждая вылазка на кухню требует соблюдения строжайшей тайны. Приходится даже стоять возле двери и караулить, пока Его Высочество ужинают. - Зачем караулить? - поразилась Хорошкина. Нина фыркнула. Какая глупая женщина! - Так иногда Его Величество поздно вечером заходит взглянуть на спящего сына. - Вам нужно быть осторожнее. С царем шутки плохи. Если Его Величество застигнет вас с поличным, то обоим несдобровать, - назидательно сказала Нина. Старик насупился. Он сам это знал, но голодного Цесаревича было жальче, чем себя. Хорошкина решила разрядить обстановку. - Ну, а что вы хотели! Молодые мужчины едят, словно волки зимой. Растущий организм требует пищу. Мой зять точно такой же. Вот уж кто рубать любит! Алексей Юрьевич с самого утра как навернет, аж за ушами трещит. - Так господин Лебедев - Ваш зять? - заинтересовалась Нина и приготовилась слушать. - Почти полгода как молодые поженились, ребеночка ждут. Одно огорчает, дочка у меня бестолковая. Не умеет к мужу подход найти. Ругаются как кошка с собакой. Да что уж там! - Хорошкина с досадой отмахнулась. Аня вздохнула. Не в ее правилах было вмешиваться в подобные разговоры. Но она искренне считала, что Арина с Алексеем живут неплохо. Да, бывает, ссорятся, но всегда мирятся! Молодые часто гуляли вечерами, иногда Анна с Яковом встречали их. У Лебедевых было все, что нравилось Анне во влюбленных людях - взаимная страсть, радость, их лица сияли довольством. Вот только скандалили они, и вправду часто. - Всегда прошу, чтобы госпожа Штольман дочку мою вразумила. Вот у кого семья так семья. Так любят друг друга. Хорошо живут, всем на загляденье. Кстати, Анна Викторовна, я вчера слышала, Вы приболели? Ребеночка ночью к Вам привозили? - Можете не волноваться, все уже в полном порядке! - заверила губернаторшу Анна. - С маленьким всегда забот достаточно. Хорошо, что Вы поправились! Я под утро не спала, кудри укладывала. Вышла воздухом подышать, да так изумилась, когда увидела господина Штольмана с сынишкой на руках. Это так мило, привезти Вам ребенка! Просто слов нет! Какой господин надворный советник добрый отец! На Нину Аркадьевну было жалко смотреть, ее просто перекосило от смены направления беседы. Она незаметно для себя разозлилась и направила свое раздражение на ни в чем неповинное печенье, которое раскрошила в тарелку. - Госпожа О'Коннор, у Вас же тоже маленькая дочь? Как она? - простодушно спросила Хорошкина. Нина Аркадьевна вспыхнула, разозлилась еще больше, поэтому привычная выдержка изменила ей, и она выговорила губернаторше: - Госпожа Хорошкина, увольте меня от разговоров о младенцах и тому подобном. Дамы не должны делиться столь личным! Моя дочь находится в Петербурге со своей няней, она здорова и это все, что допустимо о ней рассказать. Бывшая фрейлина была не в духе и не сочла необходимым это скрывать. Не то общество! Две курицы и выживший из ума старик. Нина Аркадьевна, по правде говоря, все еще была огорчена потерей должности фрейлины, хоть и смена статуса была давно запланирована. Она скучала по чувству элитарности и сопричастности к важным решениям высочайшей особы, тосковала даже просто по роскошным интерьерам дворцов, где теперь лишь изредка могли стучать ее каблучки. Решение выйти замуж было взвешенным, оно сулило прекрасные перспективы и относительную свободу, но этого неутомимой амбициозной карьеристке оказалось катастрофически мало. Ей нравилась та подобострастность и всюду открытые двери, которыми ранее встречали ее практически все подданые императора. *** С самого утра большими депутациями прибывали местные жители из соседних деревень. Все на берегу ждали возвращения Его Высочества из поездки. Бойко работала полевая кухня, накрывались столы. Анна с улыбкой и любопытством разглядывала деревенских жителей в традиционных народных костюмах. Столпотворение было похоже на воскресную ярмарку, только торжественнее. Несколько сотен мужчин, женщин в национальной одежде. Крестьяне в длинных черных кафтанах и высоких шапках, а крестьянки в длинных старорусских сарафанах с красиво очерченной высокой талией, в пестро вышитых блузках и высоких кокошниках. Женщины были сплошь высокими, дородными, на редкость красивыми, с толстыми длинными косами, с яркими бусами на шее. Их мужья, по давнему обычаю, ни волос на голове, ни бород не стригли. Аня решила, что это не просто крестьяне. Возможно, раскольники-старообрядцы или еще какие-то сосланные из центральной России верующие люди, возможно, сектанты. Эти люди выглядели отшельниками и говорили по-особенному, словно сами были из далекого прошлого. - Госпожа Штольман? Анна обернулась. К ней подошел князь Барятинский, вернувшийся, очевидно, чуть раньше. - Госпожа Штольман, я хотел бы поговорить с Вами насчет переданного ранее приглашения. - Какого приглашения? - не поняла Анна. - Служить на благо императорской семьи в соответствии с Вашими особыми способностями. Ее Величество чрезвычайно впечатлил Ваш чудесный дар и Вас с супругом просят переехать в Петербург. Яков не сказал ей. Очевидно, он принял решение сам. Анна не винила мужа. Более того, она была с ним согласна. Якову были хорошо известны чувства Анны. Равнодушных к ее способностям было мало. Чаще ее преследовали назойливым любопытством, просьбами, и это было еще не самым сложным. Труднее было избежать зависти, презрения к ней, как к возможной обманщице, и воинственного скепсиса окружающих. К тому же, она тяготилась фальшью светского общества и терпела лишь изредка, в малых дозах, как неизбежное зло, посещая традиционные балы и приемы. - Ваша Светлость, решение за Яковом Платоновичем, я во всем поддерживаю своего супруга. - Я же склоняюсь к тому, что господин Штольман неверно оценивает ситуацию. Отказав царской семье в службе, Ваша семья рискует попасть в немилость. Мой долг предупредить об этом. Анна неверяще посмотрела на миловидного, но такого бесстрастного молодого князя, с уверенностью говорящего такие слова. - Поймите, Анна Викторовна, обстановка в стране сложная, но пока управляемая. Все может очень быстро измениться. Главной проблемой царской семьи остаются регулярные покушения. Имея в распоряжении службы охраны человека, обладающего мистическими способностями, мы бы могли успешно бороться с этой напастью. - То есть, выбора у нас нет? - Ну почему же, есть. Советую обдумать все перспективы. И потом, Вы - молодая женщина. Неужели Вам по нраву жизнь в такой глуши, куда вас сослал Варфоломеев? Вы могли бы блистать в свете. Ваш супруг вернулся бы на службу в департамент полиции, а то и выше, получив должность в службе охраны государя. Вы же продолжите вести прежний образ жизни, оказывая царской семье лишь эпизодическую помощь. Анна молчала. Она не знала, ни что ответить, ни как поступить. Одно она знала точно. Их Саша - еще совсем малыш, и они с Яковом хотели пожить спокойной, нормальной жизнью обычной супружеской пары. Пусть в глуши, но здесь они выстроили свой маленький, крепкий мир. У них много домочадцев, людей за которых они в ответе. - Я не прошу дать ответ в ближайшее время. Обговорите все хорошенечко с супругом и дайте знать. Честь имею! *** Наконец, приехал Цесаревич, его свита и сопровождающие. Пока местные столоначальники встречали престолонаследника, Анна выглядывала из толпы и искала глазами супруга. - Кого-то ищешь? - раздался совсем рядом ироничный бархатистый голос. Бесконечно усталый. - Тебя, конечно! - сказала она и тут же почувствовала на своих пальцах поцелуй мужа. Он тихо целовал ее руку, и Анна таяла от радости. Она вгляделась в его уставшее и капельку растерянное лицо. - Как все прошло? - Ожидаемо, - вздохнул Штольман. - В тюрьме - образцовый порядок, но не более того. Чуда я совершить не могу, и даже развешенные гирлянды и флаги здесь не помогут. Цесаревич, очевидно, по молодости лет и наивности надеялся, что узники перевоспитались, будут отдавать ему почести и забросают прошениями об облегчении условий заключения. - А они что? Яков недобро хмыкнул. - К нему допустили только самых благонадежных, и те просить милости не стали. Идейные люди, которые даже на каторге своих убеждений не изменили. Это не декабристы. Времена изменились, люди настроены более радикально. В самом деле, выглядел Его Высочество хмурым и недовольным. Хотя, на взгляд Штольмана, Цесаревичу этакая встряска была даже полезна. Слишком благостное впечатление складывалось у престолонаследника о каторжном крае. Насколько это простительно будущему государю? Вдруг Николай будет мнить себя этаким знатоком Сибирской земли? А ведь Цесаревич не увидел толком ничего, кроме нарядной картинки, красивых барышень, икон и накрытых столов. Пусть лучше юный престолонаследник увидит суровую российскую реальность такой, какая она есть. Даже если самому Якову дадут отставку после увиденных реалий, оно того стоит. К службе он относился добросовестно, но после женитьбы сменил приоритеты. После отставки он, наконец, увезет Анну и их сына подальше, с превеликой радостью. Их недавний конфликт с ней имел глубокие корни. Его жене здесь не место, она слишком близко к сердцу воспринимает происходящее. Анна не видела и десятой доли того, что происходит на каторге. Как не увидела она здесь ни одного из тех преступников, к поимке которых была когда-то причастна. Ведь знать, что люди идут на каторгу - это одно, а увидеть их воочию - совсем другое. Сам Штольман уже нескольких знакомцев встретил, в основном, на этапах. Первыми, еще в Екатеринбурге, он узнал осужденных контрабандистов, вышагивающих свои скорбные версты. Правда, атаманши не наблюдалось. Куда пропала хитрая лицемерная Мария было не очень интересно. Скорее всего, она отправилась на Сахалин. Осужденные тоже узнали бывшего следователя. Смотрели эти бандиты на него, естественно, совсем недобро. Якова такими фокусами давно не проймешь, но каково было бы Анне, будь она рядом! Об этом даже думать не хотелось. *** Пока присутствующие рассаживались за столы, Яков наблюдал за Цесаревичем. Его внимательному взгляду открылась картина удивительная, курьезная, но по-человечески понятная. Престолонаследник быстро позабыл все печали и разочарования, а все почему? Он просто растаял от женских чар. Цесаревич посадил с собой дочь местного столоначальника, барышню Татьяну Дмитриевну, недавно закончившую в столице один из императорских институтов для благородных девиц. Это была совершенно очаровательная юная девушка в нарядном крестьянском сарафане и в кокошнике. Барышне посчастливилось встречать будущего царя хлебом-солью. Теперь потерявший голову Цесаревич никак не хотел расставаться с прелестной Татьяной Дмитриевной. За столом барышня и престолонаследник играли роль хозяев, потчуя многочисленное застолье едой и питьем. Николай собственноручно разливал водку. Первоначальная робость, выказанная юной девушкой при встрече, сменилась безмятежно-радостным настроением. Престолонаследник пригласил ее сесть рядом с собой, и можно было наблюдать, что эти двое молодых людей (ей было семнадцать, ему двадцать три) прекрасно понимают друг друга. Штольман решительно отверг предложенное ему место и сел рядом с женой. Анну Викторовну всё норовили посадить поближе к свите. С одной стороны, он все понимал, а с другой - почему его жена должна развлекать этих господ? Да, Анна красива, но Яков сам хотел быть рядом с ней и делиться не собирался. Это его услада для глаз. Он соскучился, и все никак не мог насмотреться. Согласно чину, им полагалось сидеть примерно в середине стола. Он удовлетворенно выдохнул. Князья, чета английских шпионов и прочие любопытствующие сидели чуть ближе к Цесаревичу, и Яков с Анной наконец могли спокойно поговорить. Штольман улыбнулся. Аня под столом просто вцепилась в его руку. Она тоже хотела быть поближе. - Яков, ко мне сегодня подходил князь Барятинский. Ты говорил с ним? Штольман моментально понял, о чем идет речь, и кивнул. - Говорил, и приложил немало усилий, чтобы отказать. Аргументы приводил самые разнообразные. Но, я смотрю, Его Светлость решил зайти с другой стороны. Что он сказал тебе? - Князь очень тонко намекал, что нам лучше согласиться. Я не хочу, Яша! - Я знаю. Мы что-нибудь придумаем. Будут настаивать, попробуем действовать через полковника Варфоломеева. Не зря же он нас сюда отправил. Полковник настоятельно рекомендовал тебя увезти. - Значит, он? Не ты? - Аня-Аня, - зашептал на ухо Штольман, - я бы никогда не уехал один. Я держал особняк Мироновых в осаде несколько дней, пока моя барышня сама не выпорхнула ко мне в руки. Никто мне в сердечных делах не указ, никакое начальство. - Ладно. Знаешь, мне сон снился, будто мы с тобой уже несколько лет как состоим на службе в Петербурге. - С одной стороны, то, что должно случиться, обязательно случится, а с другой... - Многое зависит от нас! - Правильно. Я, при удобном случае, поговорю с самим Цесаревичем и попробую убедить его дать нам отсрочку. А там, глядишь, и забудут все про семью Штольман. А мы, тем временем, потихоньку уедем. - Куда же мы уедем? - Мало ли мест на земле, где будет хорошо нам и нашим детям. Я все решу. Аня не выдержала и поцеловала пальцы мужа, прикоснувшись к его руке своим лбом. С Яковом было так хорошо и так спокойно. Он держался очень уверенно. У Ани всегда было такое ощущение, что ее муж просчитывает возможные варианты на несколько ходов вперед. *** К столу подходила та самая примечательная депутация в народных платьях. Не говоря ни слова, крестьяне встали на колени. - Это молокане, сектанты, - шепнул Анне Яков. Древний старик с длинной седой бородой и волосами, похожий на колдуна, держал над головой большое серебряное блюдо с хлебом-солью. Цесаревич поднялся и решил выйти к старику. Анне нравилось, что будущий император такой почтительный юноша. Цесаревич подошел к старику, с готовностью принял блюдо у него из рук и сразу передал стоящему за спиной адъютанту. Потом престолонаследник наклонился к старику, уткнувшемуся было с поклоном лбом в землю, поднял его, обнял и троекратно расцеловал. Анна, широко улыбнувшись, весело посмотрела на Якова. Надворный советник в очередной раз обрадовался, что она не заметила его вчерашний приступ ревности. Вчера престолонаследник целовал саму госпожу Штольман, и Яков вздрогнул от возмущения. Даже сейчас он не до конца верил, что Цесаревич действовал исключительно в согласии с традицией - слишком уж Аня хорошенькая. Он просто воспользовался возможностью! Другие молокане так и стояли на коленях, склонив голову. Внезапно они оживились. Цесаревич подошел к ним, передал большой привет и благословение царя. - Прошу вас подняться! - сказал наследник. Аня поняла, что никто из крестьян вставать не хочет. Все думали, что цесаревич вернется за стол, но вдруг он один вошел в толпу. Князь Барятинский привстал и тут же отправил к будущему монарху кубанских казаков. Цесаревич дал знак всем сопровождающим оставаться на месте. Все замерли. Анна почувствовала опасность. - Яков, его сейчас сильно потреплют! - быстро сказала она. Штольман дернулся вперед, и, как оказалось, вовремя. Аня видела, как людей охватил безудержный, просто безумный восторг, все молокане пытались приблизиться к престолонаследнику, дотронуться до него. Его голубой мундир и белая папаха исчезли в черной массе. Яков был уже совсем близко, и дал знак служивым быть наготове. Цесаревич появился снова, он был поднят множеством рук. Внезапно Николай вздрогнул, его лицо омрачила гримаса боли. Штольман, не оглядываясь ни на кого, жестом велел казаку срочно вызволять Августейшего путешественника из толпы. Вместе они быстро подхватили юношу и вытащили его. Лица молокан сияли восторгом, многие не могли сдержать слез радости, глаза престолонаследника тоже повлажнели. Аня подозревала, что дело не только в растроганности - Цесаревичу было больно. Она подбежала к ничего не подозревающему лейб-медику: - Господин Райнбах! Его Высочество ранен! Доктора, как ветром сдуло. Он кинулся к Цесаревичу и увел того за ширму. Туда же побежала испуганная свита. Молокане ошарашенно переглядывались между собой. Вскоре Яков вернулся за стол и пожал пальчики испуганной жене. - Ну что там? - взволнованно спросила Аня. - Все в порядке. Покусали наследника, дикари! - Как покусали? - ахнула Анна. - Видимо, от большой любви и восторга! - съязвил Яков. Вскоре после этого Цесаревич невозмутимо вышел и сел за стол. Все сразу заметили, что правая рука престолонаследника перевязана бинтом. Николай стал спокойно разливать шампанское присутствующим, он по обыкновению делал это собственноручно. Цесаревич жестом пригласил к себе за стол супругов Штольман, улыбнулся и налил себе и Якову Платоновичу водки. Аня заметила, что и шампанское, и графинчик с водкой, Николай взял левой рукой. Увидев растерянное лицо и немой вопрос, написанный у Анны Викторовны на лице, Цесаревич рассказал о своем приключении. - Ваши сибирские каннибалы решили быстренько меня съесть и даже успели надкусить! - он легкомысленно показал ей другую руку. Оказалось, что раны были забинтованы далеко не все. Некоторые царапины понемногу кровоточили. Штольман мог поклясться, что на руке явственно виднеются следы зубов. - Как это произошло? - расстроенно спросила барышня Татьяна Дмитриевна, чуть не плача. - Да Вы не волнуйтесь! - улыбнулся Цесаревич. - Какая-то женщина в самозабвенном восторге меня сильно укусила... Яков вздохнул. Толпа иногда могла быть неуправляемой. Для молокан, отвергнутых церковью и государством, царская милость и появление престолонаследника были неординарным событием, взволновавшим их необычайно. Хорошо, что Аня вовремя забеспокоилась, а он не стал разводить церемонии, а быстро выдернул мальчишку из толпы. На сегодня депутации закончились, заиграла музыка, и Яков пригласил жену на танец. - Как ты себя чувствуешь? Все хорошо? Жара больше не было? - тихо спросил он. - Все хорошо! Когда ты рядом, вообще все хорошо. Как я не хочу больше ссориться... Яша, я все поняла, больше так никогда не поступлю. - Ну все, все, девочка моя, хватит извиняться. Ты главное, больше не глупи, Анечка. Жизнь, она слишком непредсказуема, чтобы нам самим быть настолько импульсивными. Тем более мы уже не одни, у нас сын. Аня всхлипнула. - Я и сам хорош. Ты, главное, не думай ничего плохого, я не такой. Не знаю, что на меня нашло. Ты же знаешь. - Я знаю! - с усилием улыбнулась Анна, улыбкой разгоняя все печали, и его, и свои собственные. Штольман, пользуясь тем, что вальс - очень нежный танец, прижал жену покрепче и украдкой поцеловал ее в щеку. На следующий танец госпожу Штольман пригласил внимательный Эспер Эсперович Ухтомский. Ему очень нравилась Анна, но он все видел. Прежде всего, от него, как человека наблюдательного, не укрылись те искры, которые летали между госпожой Штольман и ее супругом. - Как Вам молокане, Анна Викторовна? - улыбнулся князь. - Колоритные. Если честно, я испугалась за Его Высочество. - Зато мне будет, что написать в моем "Путешествии Цесаревича на Восток". Такие приключения! Его Высочество еще в Японии смеялся, что, если бы покушение увенчалось успехом, книжка бы вышла драматичнее и от этого только выиграла. - Не говорите так, Ваше Сиятельство... Мы все очень любим Цесаревича и беспокоимся за его здоровье. Ухтомский посерьезнел. Несколько мгновений он разглядывал свою партнершу по танцу. - Вы - очень необычная молодая женщина, Анна Викторовна. Через полгода я поеду в большую экспедицию в Китай. Я хотел просить разрешения писать Вам, можно? Мы бы могли обмениваться рисунками, какими-то этнографическими наблюдениями... - Можно, - согласилась Анна, - нам с Яковом Платоновичем будет очень приятно получить от Вас письма. Ухтомский улыбнулся, однако своим ответом Анна Викторовна его, увы, расстроила. Он старался не подавать виду. Князь надеялся, что госпоже Штольман будет приятно внимание, но она очень четко очертила границы, исключая двусмысленности. За их танцем наблюдали князь Барятинский и надворный советник Штольман. Оба чиновника неспешно переговаривались между собой. - И Вы еще, господин Штольман, продолжите утверждать, что служба Вашей семьи на благо императорской семьи бесполезна? Как минимум, несколько раз вы уже вытащили Его Высочество из передряг. Ваша супруга обладает бесценным даром. Преступлением было бы не воспользоваться им. - Преступление - заставлять женщину служить, менять место жительства, если она того не хочет. - А мне кажется, Вы слишком драматизируете. - Я полицейский, и мне прекрасно известно, что за опасности могут грозить Анне Викторовне на подобной службе. - Его Высочество хочет поговорить об этом с вами завтра, перед отъездом. - Как будет угодно, - ответил Штольман. Он надеялся, что Цесаревич, в силу молодости, еще не имеет достаточной хватки и не будет брать с него никаких обещаний. - А теперь, если Вы позволите, я бы хотел пригласить Анну Викторовну на танец. - улыбнулся Барятинский. Яков раздраженно кивнул и вышел на воздух. Он потер виски. Голову заломило от боли. - Яша! - выбежала за ним Анна. Она беспокойно рассматривала его. - - Голова болит? - Немного. Аня прикоснулась к его вискам прохладными ладонями. - Легче? Должно быть получше. - Мне лучше, даже когда ты просто рядом. Я думал, ты пойдешь танцевать. - Я отказала, сослалась на усталость. - Отказала? - развеселился Штольман. - Главному руководителю путешествия, генералу-майору князю Барятинскому? - Да, - пожала плечами Анна. - А что, нельзя было? - Почему же... Вы - дама, Вам можно все. Потерпевшему неудачу кавалеру остается только подчиниться. Голова прошла. Анна определенно могла немного лечить. В шатер возвращаться не хотелось. - Давай спрячемся! - засмеялась Аня, уворачиваясь от поцелуев мужа. Они нашли укромное местечко в небольшой беседке. Яков набросил жене на плечи свой сюртук и притянул ее поближе. Это удивительное чувство единения с любимой, эта всепоглощающая нежность, которая накрыла их с головой, судорожные вздохи, невозможность оторваться друг от друга. Его хрупкая тонкая жена пахла цветами. Он чувствовал ее теплое дыхание на своем лице и сходил с ума. - Я люблю тебя, Яша. - А я тебя, Аня, - хрипло выдохнул он, отстранившись, когда перестало хватать воздуха. - Моя Анечка… Яков провел тыльной стороной ладони по её щеке, наслаждаясь прикосновением к тёплой бархатистой коже. Да никому он ее не отдаст! Руки коротки! Ни двору, ни службе, ни ее дару, ни другим мужчинам... *** Когда через час старый камердинер Радцинг напомнил престолонаследнику о том, что ему пора отдыхать, Николай с улыбкой отказался повиноваться. Он не хотел расставаться с чудесной молоденькой барышней Татьяной Дмитриевной. И все же старый слуга был прав, он заботился о своем подопечном. На следующий день спозаранку Цесаревичу предстояло принимать депутации, а в восемь продолжить путь по реке к лагерю политических заключенных. Цесаревич так и не раздумал посетить это загадочное место. Туда его настойчиво приглашали англичане, уверяя, что начальник каторги не договаривает... Так или иначе, престолонаследник вздохнул, решив отправиться спать. С барышней он расстался с большим трудом. Так и увели их в разные стороны. Цесаревича верный латыш Радцинг отвел в чудесную, специально построенную для ночлега избу, а барышню Татьяну увел ее отец, сопроводив на ночлег в палатку, разбитую неподалеку. Аня хотела погулять на берегу, и Яков не стал настаивать на том, чтобы они скорее возвращались на пароход. На деле ему, как дикарю, хотелось утащить ее с людских глаз. Он отогнал нескромные мысли. Вместо этого они взяли пледы, а Яков прихватил еще и полотенце. Они немного отошли от парохода. Солнце заходило за горизонт и можно было полюбоваться на сначала алый, а потом уже багровый закат. Яков стал разводить костер. Аня помогала ему собирать ветки. Было тепло, но он не хотел, чтобы холод трогал его любимую даже легким ознобом. Минут через десять Яков с удовлетворением убедился, что теперь у них большой запас дров. В момент зажигания огня звонкий, словно колокольчик, смех жены неожиданно затих. Аня затаила дыхание, боясь пропустить таинство. Вскоре звуки ночной реки разбавил треск горячих дров. - Дорогая, садись поближе к костру. Аня завороженно смотрела на огонь. Так хорошо...тепло. Рисунок огня никогда не повторяется и никогда не надоедает. Муж тихонько целовал ее за ухом. - Я, пожалуй, окунусь, - усмехнулся он. - Возвращайся скорее! - попросила она. - Я буду рядом! - поцеловал ее Яков. Мгновение, и надворный советник голышом юркнул в темные воды реки. Аня полюбовалась его уверенными размашистыми гребками. Во все стороны плавно, очень мягко струился свет и рассеивалось тепло костра. Иногда Анне казалось, что основной поток света поднимается с клубами дыма к самому звёздному небу. - Ты была права. Очень здорово вот так посидеть и привести мысли в порядок! - улыбнулся мокрый, но довольный надворный советник. Он взял небольшое полотенце и хорошенько растерся. - Яша, иди скорее к костру! Яков сел к огню так близко, чтобы он не обжигал, но ласкал его своим теплом. Стало даже жарко. Аня аккуратно надевала на него рубашку, поглаживая мужу плечи. Он прикрыл глаза от удовольствия. Родные пальчики невесомо касались его тела. Накопившиеся тревоги отступили на задний план. Стало так хорошо и уютно на душе. Яков задремал, а Аня продолжила смотреть на огонь. Костер почти заворожил ее, очистил все помыслы, убрал все печали и сомнения. Когда огненный цветок тлеющих угольков уже почти исчез, Аня заснула в объятиях мужа. Оранжевое пространство вокруг них поглотила ночная прохлада леса... Штольман посмотрел на часы. Полночь. Мужчина в нем голодно вздохнул. Нет, он не прикоснется к жене, пока она не попросит его сама. Он завернул свою принцессу в одеяло и понес на пароход. Аня мгновенно проснулась. - Холоддддно! - соскочила с его рук драгоценная. Добежав до каюты, Анна с нетерпением постучалась к горничной, чтобы Татьяна помогла с платьем и прической. Яков сам расстелил постель и встал у окна. Из ванной доносился плеск воды. Очевидно, Аня отогревалась. Когда же она выйдет и выйдет ли? Может, она хочет, чтобы он лег спать один и не ждал ее? На их супружеской постели все еще лежали два одеяла. Утром перестилали постель, и, если она распорядилась не уносить второй комплект белья, то это значит... - Яша! Я прождала тебя целую вечность! - сердито сказала Аня, выйдя из ванной в одной тонкой белой простынке. - Я не знал. Думал, вдруг ты все еще не хочешь видеть меня... настолько близко. Аня не понимала. Несколько мгновений она, нахмурив брови, растерянно смотрела на него. - С ума сошел человек! - Анна, наконец, отмерла и покачала головой. Она решительно подошла к нему и начала стягивать рубашку, расстёгивать брюки. Смело, сердито и нетерпеливо. - Я не умею мириться по частям, как ты. Если я тебя простила, значит целиком, полностью, безо всяких задних мыслей! - Значит, теперь я могу стребовать с тебя супружеский долг? - усмехнулся Яков. Он нарочно опять так выразился, хотелось перечеркнуть то, что он наговорил и сделал недавно. - Можешь, - со смехом закусила губу Аня, чем ужасно воспламенила его, - но пока из нас двоих супружеский долг требую только я. Он втянул через тонкую ткань крупный сосок, дождавшись судорожного вдоха. Яков стал целовать жену, пока она не задрожала и не застонала в его объятиях. - Отлично, я хочу сразу все, что недополучил за эту неделю... - шепнул он и отнес ее на кровать. На этот раз Яков был так нежен, словно в первый раз. Аня хихикнула. - Ты что смеёшься, негодница? - недовольно спросил Яков, с трудом отрываясь от ее живота, который он целовал. - Я думала, ты сегодня будешь буйствовать! - охотно ответила Анна. - Хочется понежничать... Мне кажется, я сам задолжал тебе за эти дни. Аня хмыкнула. - Все приходится делать самой! - пробурчала она и неожиданно перевернула мужа на спину. Он не стал сопротивляться. Все, что угодно, дорогая! В темноте она не увидела улыбки мужа, но зато услышала смех. До чего же приятно чувствовать довольство любимого! Его горячие ладони немедленно накрыли ее груди, приподняли их, лаская нежными, дразнящими прикосновениями. Затем он погладил ее подрагивающий живот, медленно провел по ягодицам и притянул к себе, так, что его восставшая мужская плоть оказалась прижатой к ее бедрам. - Ну уж нет! - зашептала Аня и наклонилась к его животу, запечатлев яростный поцелуй на его и без того разгоряченном теле. За первым поцелуем последовал второй, третий... Яков затаил дыхание. Она совсем нечасто баловала его подобными ласками. Он вздохнул, когда почувствовал очередное прикосновение ее дразнящего язычка к своей коже. Аня тоже вздохнула, прошептала слова любви и нежно начала прокладывать поцелуями дорогу вниз, намереваясь приласкать каждый дюйм тела мужа. Обхватив его руками, она целовала любимого, продвигаясь все ниже и ниже, медленно опускаясь на колени, ни на мгновение не отрывая губ. Яков то закрывал глаза от удовольствия, то снова смотрел на Аню. Вид этих русых кудрей, рассыпанных по его животу, был так же восхитителен, как и прикосновения ее мягких трепетных губ к его коже. Любимая явно не торопилась и сводила его с ума своей медлительностью. - Я тебя умоляю! - застонал Яков. Анна победно засмеялась и в тот же миг почувствовала, как его сильные пальцы погрузились в ее волосы, отчаянно прижимая ее голову к себе. Анна покрепче обняла его и осмелела... Позже он накрыл ее своим телом. Яков соединялся с женой, приподымая ее бедра и погружаясь в податливое тело. Он чутко делал все так, как нужно было ей самой. Яков чувствовал свою жену так хорошо, как не чувствовал ни одну женщину. Он был готов дать ей все, и даже больше. Яков хотел, чтобы Аня насладилась его теплом и вниманием. Он получал огромное удовольствие, когда видел, как его избранница тает под ним в неге и наслаждении. Так и должно было быть. Просто он очень любил ее. Его сильные руки крепко обнимали Аню, а губы дарили долгие, бесконечные поцелуи. Держать хрупкую, доверчивую драгоценность в своих объятиях, знать, что она принадлежит ему и никому больше, все это наполняло его такой радостью. Он был ужасным собственником, и сам прекрасно об этом знал. И пусть. - Любишь меня? - вздохнула Аня, обняв его покрепче. Она все еще переживала их размолвку. - Люблю больше жизни! - категорично ответил ей Штольман. Остаток ночи они лежали бок о бок, укрывшись одним одеялом, соединившись помыслами, душами и телами, и не было на свете большего счастья.