Сопровождая Цесаревича

Почти все дома в Каре были украшены флагами согласно особому повелению Александра III. Для частных лиц в торжественных случаях дозволялся только русский флаг, состоящий из трёх полос - белой, синей и красной. Черно-желто-белый имперский флаг использовался только правительственными учреждениями. На здании тюремного управления был именно такой. Штольману он нравился больше - уж очень эффектный. С раннего утра большинство жителей поселка были на ногах, а иные служащие, из-за ночного переполоха, не ложились спать вовсе. Петр Иванович и семья Хорошкиных с рассвета неотлучно находились в шатре, где предполагалось устроить торжественный обед для Цесаревича и его свиты. Вокруг шатра стояло множество белых палаток - для гостей и сопровождающих их лиц. Многие из палаток принадлежали торговцам. «Депутации» - так называли организованную группу посланников из отдаленных населенных пунктов, городов и деревень. Часть из них проделала очень большой путь, чтобы увидеть наследника престола. Со многими купцами господину Штольману пришлось нелегко, они считали ночные действия полиции и удаление из Кары большинства людей без документов грубым нарушением прав принимающей стороны. А они были именно принимающей стороной, так как тоже активно готовили торжество. Купцы все твердили, что власти им весь распорядок праздника испортили, а это для них тяжелейший ущерб репутации и чести, ибо они «потеряли лицо». Штольман в такие моменты иронично думал, что удовлетворить запросы и требования всех - от начальника безопасности наследника до уважаемых господ миллионщиков просто невозможно. Проще застрелиться! Однако это в его планы не входило. Он хотел жить долго и счастливо, поэтому держался, упрямо делая все так, как считал нужным. Безопасность гостя превыше всего. Яков Платонович успокаивал себя тем, что эта суета - временная. Цесаревич уедет, и жизнь вернется в прежнее русло. Во дворе дома начальника каторги кучер Боголюб готовил экипаж на случай поездки. Он расчесывал гривы лошадям и с ворчанием вязал на них шелковые банты. Барыня попросила, а так бы он ни за что скотину не мучал! Когда мимо проходил хозяин, кучер неожиданно воскликнул в сердцах: - Да кому ж это надо, банты на лошадях! Штольман остановился. - Анна Викторовна попросила? - А кто ж еще! - Положено так, Боголюб, не спорь. Нам заранее бумага пришла, в ней все указано, как встречать и как украшать. - Вот, барин, Вы как хотите, но блажь все это. Царевичу это не нужно - он еще мальчик молоденький! Штольман был с этим мнением согласен, но сказано - банты, значит, пусть будут банты. Прибытие Цесаревича - событие незаурядное. На свадебное торжество повенчанных молодых тоже везет наряженная тройка, и на банты в гривах лошадей никто не жалуется. Он вдруг задумался о том, что так ли благодушен простой народ к членам императорской фамилии. Во всяком случае, в Каре благодушны были далеко не все. *** Этой ночью Аннушка растолкала мужа и тихонько поинтересовалась, как все прошло. Услышав, что заговорщиков поймали, она облегченно вздохнула и больше ничего не сказала ему. С утра Анна едва кивнула мужу и убежала нянчить сына, собираться... А он... он скучал по ней, хотя дел было невпроворот. Яков скучал по той близости и тому доверию, что были между ними. Он был готов делать шаги навстречу, но ждал хоть небольшого сигнала со стороны жены, знака, что она не оттолкнет его. Не тут-то было! На деле оказалось, что Аннушка замкнулась. О чем она думала, он не понимал. Жена была неуловима, и на глаза ему почти не попадалась. Однако завтрак вовремя оказался на столе, Вацлав подал идеально вычищенную форму, а няня принесла и показала проснувшегося Сашеньку. В каждом из этих маленьких событий чувствовалась рука жены, ласковая и внимательная. Штольман не выдержал, заглянул в спальню. Он тут же задумался, изумленно разглядывая удивительный наряд. Для Анны приготовили голубой, расшитый золотом сарафан. Здесь же лежал небольшой кокошник, унизанный жемчугом. Сзади к головному убору была прикреплена тонкая белая ткань, напоминающая фату. Как есть, невеста перед свадьбой! - Яков Платонович? - спросила вошедшая Анна. Она торопилась, но не переодеваться же при муже! Позади маячила Татьяна, которая должна была помочь хозяйке. -Татьяна, подожди в коридоре. - кивнул Штольман. - Да, барин! - ответила горничная и вышла. - Анна Викторовна, что это? - указал он на великолепный наряд. - Платье. Вам не нравится? - осторожно спросила она. - Нравится. Но почему такое странное? - Так встреча предполагается в русском стиле. Это не мы придумали, есть определенный регламент. Все дамы будут в похожих сарафанах, даже супруга губернатора. Это придворный вариант русского платья. В подобных даже княжны ходят. Мне кажется, очень нарядно. - Слишком... нарядно. Была бы моя воля, я бы Вас вообще после вчерашнего из дома не выпустил. - Так я вся Ваша, не выпускайте. - пожала плечами Анна и с вызовом посмотрела на мужа. Она недоумевала и злилась. - И прослыть самодуром! - усмехнулся сам себе Штольман. - Ну знаете, я может и идти то не желаю, после вчерашнего, вот только кто меня спрашивает! Они стояли и буровили друг на друга взглядами. Анне так хотелось поцеловать Якова, чтобы он успокоился, но сейчас было не время. Вот когда они помирятся... Если, конечно, помирятся! Пока она вообще не видела ни намека с его стороны! - Не злитесь, - тихо сказала она. - Нет, платье чудесное... просто так много всего случилось. Вы извините меня. Штольман покачал головой, быстро поцеловал ей руку и вышел. Лошадям - бантики, его жене - кокошник, черт знает что! *** С минуты на минуту в Кару должны были приехать повара, служившие на специальной походной императорской кухне. Эта служба всегда на несколько часов опережала кортеж. Слуги Цесаревича тщательно проверяли запасы продуктов согласно заранее присланному распоряжению, и качество уже готовых блюд. Список того, что должны были иметь встречающие на своих кухнях, поражал воображение. К примеру, на закуску необходимо было припасти: икру паюсную, сардины, сыр швейцарский, страсбургский пирог, ветчину и колбасы, омары. И эта роскошь в бедной Каре, где и традиционных фруктов по сезону добрая часть населения не видела! Петр Иванович с удовольствием смотрел, как красиво слуги декорируют длинные столы гирляндами зелени. Сам шатер был оформлен в русском стиле: скатерти с росписью под гжель, белоснежные рушники с вышитыми на них синими розами. В вазах на столах стояли сине-фиолетовые анютины глазки, изящные синие и лиловые ирисы. Благодаря цветам шатер наполнился пряным, чуть горьковатым ароматом. В ведрах, наполненных ледяной водой, ожидали своего часа еще множество букетов. Предполагалось, что женщины и дети будут бросать цветы под ноги гостям. - Главное, лошадей не пугать. Кидать цветы только когда все спешатся! - командовал Хорошкин. На каждой станции и в каждом продолжительном месте отдыха следовало заготовить квас в бочонках и сельтерскую (газированную) воду в бутылках. Среди продуктов для завтрака и закуски была особо указана простокваша, ее нужно было приготовить заранее, в чистой посуде, и в ней же подавать гостям. Для этого в магазине Лапочкина в Чите были заказаны особые стеклянные чашки с крышечками. *** Петру Ивановичу нравилось чувствовать себя нужным. Он и не помнил, когда в последний раз надолго уходил в загул. Ему нравилось жить. Здесь, вдалеке от привычного провинциальным дворянам расслабленного образа жизни, он вдруг вдохнул полной грудью. Над ним не довлел авторитет более успешного старшего брата. Миронов-младший неожиданно стал свободен, как птица, и ему впервые было не совестно за свою несостоятельность. Захотелось делать что-то, приносить пользу людям, и у него, вдруг, начало получаться. - А Вы были женаты, господин Миронов? - поинтересовалась губернаторша. - Нет, к сожалению. - От чего же? - Не встретил пока ту единственную, с которой хотел бы сочетаться законным браком. - У Вас капитал, стало быть, имеется? - Увы, особенного капитала у меня нет. Небольшое содержание мне выписывает старший брат. Хорошкина изумилась. - Тогда Вам срочно нужно искать даму с хорошим приданым, а не гнаться за неведомой любовью! - Не могу позволить себе жить за счет женщины, - твердо сказал Миронов. - Государственную службу начинать поздно, хотя с Вашими связями... Пользуясь положением и протекцией господина Штольмана, Вы бы могли сделать неплохую карьеру. - Это не мое! - покачал головой Миронов. «А жить за счет брата и зятя его устраивает!» - насмешливо подумала Хорошкина, но промолчала. Петр Иванович всегда любил племянницу, как родную дочь. Он понял, что пока хочет жить с ней рядом, оберегать ее. Аннет стремительно взрослела. Не за горами был тот день, когда дядюшка станет ей, уже взрослой самостоятельной женщине, совсем не нужен. Миронов это прекрасно понимал. Но пока племяннице нужно его плечо, он будет рядом. Во всяком случае, пока семья Анны не решит уехать из этого медвежьего края. Господин Штольман для нее - отличная пара. Когда есть такая необходимость, Яков Платонович отлично укрощает Аннет, остужает ее порывы и спускает с небес на грешную землю. Иной мужчина эту стихию не удержал бы. Петр Иванович нередко злился на Штольмана, но справедливости ради признавал, что муж с женой прекрасно дополняют друг друга. Горничная Татьяна, по просьбе хозяйки, затягивала ей корсет потуже . - Анечка Викторовна, доктор просил сильно не утягивать, особенно грудь. - Давай, Таня, посильнее. Я только что Сашеньку покормила, все до капли сцедила, глядишь, не прильет так сильно, как в прошлый раз. Мне нехорошо от приливов, когда ребенка нет рядом. Грудь распирает и болит. Доктор Милц в поездке, посоветоваться не с кем. - Не хочу я Вас так мучить! - стояла на своем горничная. - И потом, Таня, мне неловко. Большая грудь - это слишком вызывающе. В Сретенске я ловила на себе мужские взгляды, и мне это ужасно не нравилось. Довольно противно чувствовать себя этакой племенной коровушкой. - Ну, как знаете! А по мне, так было красивее! - сказала горничная, что есть силы натянула ленты. Аня ойкнула. Татьяна с чувством завязала бант. *** Тем временем карета Цесаревича мчалась в Кару. Компанию кузену составил все тот же кузен Георгий, принц Греческий. - Ты замечал, Ники, что все встречи проходят по одному сценарию? Куда бы мы ни прибыли, нас везде ожидают с дамы с хлебом и солью, с иконой - столоначальники. Везде уже накрыты столы. Что в больших городах, что в поселках - одинаково скучно! - Вот поэтому, Джорджи, я попросил организовать для нас поездку на каторгу и в тайгу, к раскольникам. Вот потом уже можно воспользоваться гостеприимством губернатора, начальника каторги, купцов и золотопромышленников. Так что завтра, вполне возможно, будем ночевать в палатке, а наша свита и обозы - под открытым небом, или прямо в экипажах. Квартиры в тайге, думаю, встречаются далеко не везде. - Старик Ратцинг с ума сойдет от беспокойства! - Представляешь, господа встречающие так запаниковали, что опять завели свою старую песню о покушениях. Особенно приамурский барон фон Кейзерлинг усердствовал. Принц Георгий захохотал и хлопнул брата по спине. - И все же, Ники, признай, их можно понять! Знаешь, я такую штуку придумал... Кузен изложил детали забавы. Николай покачал головой, но признал, что шалость выйдет остроумная. *** Супруга губернатора Хорошкина распорядилась, чтобы ее помощники показали прибывшим поварам Цесаревича припасы по списку. Для организации работы кухни в запасах следовало иметь: хорошо откормленного бычка или отпоенного теленка, цыплят, а на жаркое - индейку или дичь (уток, гусей, рябчиков), косулю. Служащий изучал меню: Суп-пюре из перепелов Суп-консоме, прантаньер Филе, шпигованное трюфелями Таймень под майонезом Пунш глясе, королевский Спаржа Пудинг «Дипломат», по-английски Парфэ земляничное. - Прекрасно, госпожа Хорошкина, должен признать, все вы отлично подготовились, обед достойный. Хорошкина польщенно улыбнулась и отправилась приводить себя в порядок. - Так, господа, за дело! - прикрикнул повар на других слуг. - Соберитесь! Вы сегодня кормите Его Императорское Высочество! Принимайтесь за работу! Повара Цесаревича вместе с остальной прислугой остались присматривать за работой кухни. Такие меры предосторожности нужны были еще и потому, что стояло жаркое лето. Придворный лейб-медик строго предупредил поваров об ответственности за возможное отравление наследника несвежими или непривычными продуктами. *** На въезде в Кару кортеж Цесаревича встретил наказной атаман казачьего войска с докладом. Здесь же Его Высочество встречали губернатор, начальник каторги, местный начальник тюрьмы и другие высокопоставленные чиновники. Цесаревич, который был наслышан от генерал-губернатора о возможном покушении, смеясь, пожал руку Якова Платоновича и спросил: - Ну что, господин Штольман, поплывем сегодня или взлетим? - Поплывем! Думаю, все пройдет благополучно, Ваше Императорское Высочество! Мы приложили все силы! - ответил Штольман. - Я всегда считал, что бояться - недостойно мужчины, и, потом, это ужасно скучно. Хочется увидеть настоящую жизнь. Все мы под Богом ходим! - серьезно сказал наследник престола. Вдоль первых улиц на въезде в Кару была выстроена в пешем строю казачья бригада, а далее, вплоть до школы - гражданское население. Иные крестьяне проделали путь в несколько сот верст. Цесаревич со свитой прошел вдоль улиц, оценив внешний вид и строевую подготовку встречающих казаков. Это было скучно, несколько дежурно, но необходимо. Оставшись доволен, Его Высочество отдал приказ о награждении войска. - Его Императорское Высочество жалует по два серебряных рубля и чарке водки каждому! - крикнул атаман. Восторженные крики были искренней благодарностью за оказанное внимание. Толпа ликовала и с придыханием ловила каждое слово встречающих, гостей и особенно самого наследника. Труднее всего Штольману пришлось с поварами, слугами и прочим персоналом, привезенными в Кару купцами. Ночью он распорядился действовать особенно сурово и позволил находиться в числе встречающих только тем, из чьих свидетельств и паспортов отчетливо было очевидно, что они - профессионалы своего дела, или слуги, и в прошлом ничем себя не запятнали. Основная сложность была в том, что множество людей были наняты временно. Иные из этих «помощников» заявили начальству, что хотели вблизи посмотреть на цесаревича, другие соблазнились возможностью высокого заработка. Штольман закусил удила, слишком многое было на кону. Под армейским конвоем всех людей, не сумевших подтвердить свою благонадежность, отвели примерно за километр на безлесный холм. Оттуда, с безопасного расстояния, они смогли наблюдать прибытие, прием, сам праздник и отъезд престолонаследника. Только так. *** Июнь в Забайкалье природа встречала всеми красками, свойственными началу лета. Ярко зеленели молодые веточки тополей, всюду высаженных на центральных улицах еще прошлым летом. Именно они были выбраны для озеленения Кары. Тополя росли чрезвычайно быстро, давали кружевную тень и были природными насосами. Они сушили почву так великолепно, что там, где они были высажены, даже в дождливую погоду лужи быстро пересыхали. Молодая сирень уже отцветала, но запах все еще стоял непередаваемый. Сочная травка покрыла склоны близлежащих сопок. Возле здания Карской школы Цесаревича встречали дамы. На большом полотнище за их головами белыми буквами были написаны слова: "Ура Цесаревичу". Во главе встречающих Яков Платонович сразу увидел лучащуюся радушием и удовольствием Анну Викторовну. Голубой сарафан с широкими рукавами в русском стиле очень шел ей. В руках у супруги было серебряное блюдо с хлебом и солью. Ветер развевал расшитую золотом юбку и трепал локоны, причесанные на русский манер. Стройная хрупкая фигура, свежее лицо, ясные голубые глаза с длинными ресницами притягивали взор. Штольман вздохнул. Разумеется, его молодая супруга в центре внимания. Он думал, будет иначе? Да все смотрят только на Анну. Его Анну. Яков ревниво заметил, что цесаревич расцвел и заулыбался, увидев этакую «хозяйку». Разулыбались и все остальные гости, особенно его греческий кузен. Его Высочество отломил ломоть от каравая и съел его. А после этого он переглянулся с кузеном и расцеловал по очереди всех встречающих дам - губернаторшу, директрису школы и саму Анну. Причем супруге начальника каторги досталось особенно, разошедшись, наследник престола поцеловал ее в обе щечки и губы. - Что это Его Высочество выдумали? - недовольно сказал Штольман племяннику. - Троекратно лобызаются на русский манер. Все по традиции! - улыбнулся Лебедев. - Ну все, после царского поцелуя Елена Константиновна месяц мыться не будет! Хорошкина присела в реверансе, он получался у нее изумительно. Теща Алексея Юрьевича светилась от восторга. Штольман посмотрел, как порозовела кожа у самой Анны, как заблестели ее глаза и негодующе отвел взгляд. Цесаревич был наслышан о построенном убежище для бедных детей, финансируемом местным благотворительном обществом. После краткой экскурсии по приюту он последовал в рукодельную комнату бедных девочек, где были выставлены работы призреваемых. Воспитанницы усердно рукодельничали. Под руководством опытных вышивальщиц они расшивали скатерти и постельное белье, занавески и полотенца, чтобы все это впоследствии украсило спальню наследника престола. По просьбе Анны Викторовны Цесаревич принял в подарок множество замечательных вещиц, сделанных руками бедных детей. - Госпожа Штольман, позвольте мне сделать приюту и школе ответный подарок. Я жалую учреждениям призрения особый пансион в десять тысяч рублей в год и два портрета в драгоценных рамах. - улыбнулся Его Высочество, оценив вклад женщин в благое дело. Цесаревич отдал девочкам, всюду следовавшим за свитой, платок и перчатки, а также распорядился дать каждой по серебряному рублю. Здесь Миронов довольно улыбнулся. Его задумка с подменными перчатками и платками для престолонаследника полностью оправдала себя. Нина Аркадьевна вполуха слушала инструкции супруга, которые он еще раз строго внушал двум журналистам. Англичанам было дано высочайшее соизволение поехать вместе с престолонаследником в Кару и своими глазами увидеть, как содержатся политические заключенные. Это была большая победа. Сэр Николас уже предвкушал громкие публикации, которыми разразится английская пресса после того, как получит материалы из далекого Забайкалья. - Без разрешения далеко не уходите. Моя супруга рассказывала о свирепых русских медведях и лесных тиграх, бесшумно гуляющих в тайге. Фотографируйте только испросив разрешение. Не суетитесь. Больше запоминайте, записывайте. Меньше привлекайте к себе внимание. Не раздражайте служащих. Нина поморщилась, услышав, как военные музыканты на улице исполняли народный гимн «Боже, царя храни!». На ее тонкий вкус это было очень банально. Тем временем наследник позволил сделать свой фотопортрет и согласился сфотографироваться с высшими чинами. Весь день Нина Аркадьевна думала об одном - ей хотелось отомстить Штольману. Черновик документа с особым списком ненадежных политических заключенных она передала мужу. Николас придумает, как им распорядиться. Соблазнить Якоба не удалось, и она чувствовала мрачную неудовлетворенность. Не физическую - моральную. Слишком самодовольным выглядел Штольман и его деревенская женушка, удивительно гармонично вписавшаяся в девственный сельский пейзаж. Если не удалось запятнать репутацию милому немцу, то можно было попробовать взяться за другого молодого человека – его родственника. Мальчишка был рослым, красивым и ужасно напоминал ей самого Якоба. У Алексея были пронзительные серо-голубые глаза и бездна обаяния. И как она раньше не замечала? В голове созрел план. Вообще, Нина Аркадьевна держала себя важно, согласно статусу супруги английского посланника. Ей нравилось, как робеют перед ней присутствующие, особенно дамы. Справиться с провинциалками в битве за честь называться самой изысканной и благородной дамой не составит труда, и награда не заставит себя ждать. В Каре Цесаревича завалили подношениями. Так, пожилая чета Тополевых, упав на колени, преподнесла гостю старинный образ Николая Чудотворца, который передавался в семье от отца сыну. Другая семья сплела для Цесаревича берестяную корзинку с кедровыми орехами, так называемый "сибирский разговор". Перед тем, как отправиться на торжественный обед, престолонаследник щедро одарил жителей Кары. Чиновники, в том числе Яков Платонович, получили часы, многие семьи - золотые монеты. Семье Хорошкиной и семье Штольман достались главные подарки - памятные портреты Его Императорского Высочества. Под восторженные восклицания и пение хора наследник со свитой отправились к праздничному шатру. Сдержать народ не было никакой возможности. Обгоняя друг друга, люди с восторженными криками бежали вдоль улиц за наследником престола, безжалостно вытоптав на своем пути клумбы, молодые деревца, кустики, посаженные к приезду гостя. К счастью, разгонять толпу не пришлось. Близко к наследнику жители приближаться не решались. За обедом Цесаревич радушно предложил дамам сесть рядом с ним, выделив госпожу Хорошкину и госпожу Штольман. В отличие от сдержанного в оценках Якова Платоновича, губернатор надулся от важности. Правда Хорошкин осторожно прислушивался к беседе Елены Константиновны с высоким гостем, опасаясь, что супруга сболтнет лишнего. В заглавной речи Цесаревич поблагодарил присутствующих за гостеприимство и пожелал процветания всему Забайкалью. Шампанское полилось рекой. Сама Аня предпочитала пить сельтерскую воду, надеясь перед отъездом покормить сына. Грудь начинала болеть, и она всем видом старалась не показывать своего недомогания. Яков сидел с противоположной стороны стола и невозмутимо беседовал с ее недавним знакомым - князем Ухтомским. По другую руку от Штольмана сидела Нина Аркадьевна и улыбалась Анне сладкой улыбкой змеи. - Анна Викторовна, попробуйте закусить шампанское редиской. - улыбаясь, предложил наследник. - Я не пью шампанское, Ваше Высочество. - покачала головой она. - Только пару глоточков. Оно очень вкусное! - настаивал Августейший гость. Анна сдалась. Она отпила немного, тут же наткнувшись на внимательный взгляд Якова. - Единственное, что может конкурировать с редиской в свите шампанского, так это малосольный огурец, поверьте профессионалу! - согласился принц Греческий. Кузен наследника и вовсе мешал шампанское с хлебным квасом по последней московской моде. Этому фокусу его научили господа, путешествующие вместе с ними. Следующие тосты произносили за Их Императорских Величеств, за Августейшего путешественника и четвертый - за Его Королевское Высочество принца Греческого Георгия. Во время четвертого тоста оркестр заиграл греческий гимн. - Якоб, ты знаешь, мой муж отдаст тот черновик Его Высочеству, или журналистам... или еще кому-нибудь. Я бы могла его отдать тебе, но увы, ты сам отказался от меня! - сказала Нина Аркадьевна. Яков улыбнулся. Сэр Николас с супругой угодили прямо в расставленную им ловушку, они сами поймут свою глупую ошибку, как только решат предать бумагу гласности. - Нина, я все не мог понять, что же плохого тебе сделала твоя родина, что ты ее так ненавидишь. - Родина? Бог ты мой! Якоб, ты всегда был безнадежным идеалистом. Это просто выбор стороны, как в твоих любимых шахматах. Я всегда буду фигурой на поле более сильного игрока. Белой, черной - это уже не столь важно. - И сильные игроки теряют фигуры, - заметил Яков. - Зато сейчас у меня такая защита, почет, уважение, статус...Неприкосновенность! А у тебя... тебя же просто сослали в это ужасное место, словно ты сам каторжанин. И за что? За то, что служил своей Родине много лет? - Я не помню, чтобы жаловался. Я счастлив Нина, здесь, с этими людьми. - И со своей супругой! - сладко пропела Нина. Она многозначительно кивнула на Анну, которая беззаботно щебетала с престолонаследником. - И с Анной Викторовной! - твердо кивнул Штольман. - Ну что же. Не смею подвергать сомнению твои идиллические представления о своей жизни! - сказала Нина. Она провокационно положила в рот виноградинку и растянула алые губы в фальшивой улыбке. Как назло, этот момент увидела Анна и очень расстроилась. Все повторялось как тогда, в Сретенске. Яков опять очень холоден, и эта невыносимая женщина снова рядом! На Нине Аркадьевне было шелковое платье из переливчатого красного шелка. Она выглядела, словно царица. Анна бесконечно устала от того, что нужно держать лицо и, сидя во главе стола рядом с Цесаревичем, внимательно слушать бесконечные депутации. От второго бокала шампанского она категорически отказалась. Анна очень ревновала мужа и уверилась окончательно, что надоела ему. Очевидно, вся любовь у него прошла... Он так резко разговаривал с ней и ночью, и утром! Платье ее ему не понравилось... всем понравилось, а ему нет! Наверное, потому что она сама ему не нравится! Яков, тем временем, мрачно думал о том, как оторвать Анну от общества молодых офицеров, которые попеременно ухаживали за ней и удерживали ее внимание, бесконечно что-то рассказывая. Часто Анну и вовсе не было видно, когда многочисленные депутации к наследнику выстраивались в ряд и перекрывали весь обзор. Его беспокоило, не пьет ли она много шампанского. Молодые ценители женской красоты нервировали Якова. Иногда он с тоской думал, что если бы Анна, после той памятной ссоры, покинула Затонск и уехала в Петербург, то, безо всяких сомнений, составила блестящую партию какому-нибудь молодому аристократу со звучной фамилией. Держалась его жена превосходно, была грациозна, очаровательна, ничуть не смущалась высоких гостей. Каждый раз, когда Анна попадала в подобное общество, Яков думал, что она, в отличие от него, находится там на своем месте. Празднование растянулось надолго, до самого вечера. Депутации щедро одаривали наследника, а Цесаревич одаривал их в ответ. Анне запомнились купцы, которые принесли Его Высочеству несколько сундуков отборного чая. Дородные миллионщики надели на себя золотые медали, цепочки и ордена. Выглядели гости очень торжественно. После депутаций пришло время артистов и музыкантов, начались танцы. Девушки-казАчки стали водить хоровод. Николай Александрович вышел в круг и сплясал вместе с ними. После этого он сделал каждому артисту небольшой подарок. Сегодня князь Эспер Эсперович Ухтомский наконец понял, кто является супругом дамы, которая так понравилась ему в Сретенске. Сам начальник каторги! Разумеется, дама запомнилась князю не только примечательной внешностью. У Анны Викторовны обнаружился живой и деятельный ум. Она расспрашивала его о том, как организовано путешествие наследника. Анна Викторовна была очень удивлена, когда он рассказал ей, что памятные серебряные монеты были отпечатаны заранее, а обозы с подарками от Цесаревича опережают кортеж на несколько дней и ожидают их прибытия отдельно. Она задавала еще много вопросов, а он с удовольствием на них отвечал. Сегодня Ухтомский решил составить компанию за столом господину Штольману, исключительно из-за того факта, что понравившаяся ему дама была супругой этого чиновника. - Скажите, господин начальник каторги, как Вам Забайкалье? - Не жалуюсь, Ваша Светлость. Здесь много хорошего и удивительного. И потом, служба! В отдаленных уголках страны людей не хватает, а работы достаточно. Тем более здесь, на Карийской каторге. - Да, не терпится завтра посмотреть на знаменитые рудники и самих заключенных. Его Высочество хочет даже поговорить с некоторыми из них. Разумеется, с самыми смирными. - Думаю, это вполне можно будет устроить. - Скажите, а это правда, господин Штольман, что Ваша супруга обладает определенным даром? Ее способности очень заинтересовали свиту Его Высочества. Особенно с Анной Викторовной хочет побеседовать старик Ратцинг, это камердинер наследника. - Правда. Только мы стараемся не очень афишировать это, - сказал Штольман и сжал зубы. Он наблюдал, как князь Ухтомский в очередной раз внимательно смотрит на его жену. Наконец, пришло время отправляться на пароход. В ночь их ждало небольшое путешествие по реке. Аня с грустью подумала, что к Сашеньке она не успевает, и очень огорчилась от этого. Ее малыш будет без нее, а она вынуждена быть здесь. Да и не нужно ей никакое веселье без мужа! Яков был очень сдержан, даже немного раздражен. Сначала он вместе с помощниками осматривал судно, а потом и вовсе, даже не посмотрев на нее, скрылся в рубке с капитаном. Завтра у них состоится визит в Акатуйскую тюрьму и после этого поездка в тайгу, к молоканам - безобидным христианам-отшельникам, живущим в добровольном изгнании. На пароходе ее уже ждала горничная, доставившая небольшой багаж. - Как там Саша? - спросила Анна. - Хорошо, барыня. Спит ваш сынок, молока у него достаточно. Искупали его и тут же заснул. От мыслей о сыне у нее опять прилило молоко, резко бросило в жар, а еще ужасно заболела грудь. Она мысленно стала считать минуты, когда же окажется в каюте и сможет ослабить корсет. До блеска надраенный и расцвеченный множеством флагов пароход на небольшой скорости рассекал воды реки. С берегов на пути судна всё так же неслись восторженные радостные крики. Крестьяне вставали на колени и крестились. А некоторые жители на лодках пытались приблизиться к пароходу. Удалось это сделать только одному человеку. Внимание Штольмана, а затем и всех остальных привлек мужчина, показывавший издали... огромную рыбу. Цесаревич даже приказал замедлить ход корабля, чтобы рыбак смог добраться до парохода и пригласил его взойти на борт. Невероятно радостный мужчина оказался лицом к лицу с наследником российского престола и дрожащими руками передал ему рыбу. - Спасибо! - сказал Цесаревич и вручил рыбаку две золотые монеты. - Это Вашим детишкам на память. Несмотря на то, что было лето, Аня страшно озябла. Ей стало ужасно холодно. На ее плечах была вечерняя шаль верескового цвета - подарок мамы. Где же Яков? - подумала она. Тем временем Штольман, согласно своим полномочиям, еще раз вместе с князем Барятинским осматривал пароход. Яков Платонович попросил показать судовую роль (кадровый список), который тщательно проштудировал. О каждом члене команды, вплоть до последнего матроса, капитан дал все необходимые сведения. Оркестр заиграл танцы, и присутствующие кавалеры начали приглашать дам. В этот раз князь Эспер Ухтомский был первым, и он без промедления пригласил Анну Викторовну на вальс. Он с удивлением отметил, какой хмурой выглядит госпожа Штольман. Причину плохого настроения Его Светлость понял чуть позже, когда случайно соприкоснулся со своей партнершей обнаженной кожей предплечий. У Анны Викторовны был жар, да такой сильный, от которого в пору было впасть в беспамятство. - Вам нужно скорей идти отдыхать. - посоветовал Ухтомский. - Вы полагаете, это допустимо? - неуверенно спросила она. - Я уверен. В противном случае, я опасаюсь, что Вы можете лишиться чувств прямо здесь. Вас проводить? - Нет, нет. Я сама дойду... сказала Анна. Как только Штольман очутился на палубе, он сразу заметил, что Анны нигде нет. Опять убежала! Все дамы были на месте, Цесаревич разговаривал с генерал-губернатором, но вот его жена куда-то пропала. Подошедший член экипажа пояснил, что госпожа Штольман ушла к себе. Яков не мог покинуть присутствующих, пока Цесаревич не решит отправиться в личные покои. В это время Анна с помощью Татьяны пыталась раздеться. - Корсет! Снимай быстрее! - умоляла она. Как только женщины сняли корсет, а затем и сорочку, их взору открылась ужасная картина. Грудь Анны была очень горячей, кожа покраснела. Окружающие ткани ужасно отекли. Кожа горела огнем, к ней совершенно невозможно было прикоснуться. Увидев это, Аня всхлипнула. - Говорила я Вам, барыня! Нельзя так туго затягиваться. Что теперь делать будем? Вы же горячая, словно печка! Так и до горячки недалеко! - Сцеживаться будем. Неси большое полотенце и таз. Однако ничего не помогало. Жар усиливался, а отекшая грудь не желала опустошаться. Аня знала, что такое бывает. Читала в книжках. Молочные протоки перекрываются застоявшимся молоком, образуя пробки. Но знать - это одно, а почувствовать на себе - совсем другое. Все комки, через боль, через слабость, следовало размять, переднее молоко сцедить, а после этого дать грудь ребенку. Однако такой возможности не было. Они были далеко, Саша спал дома, а помочь себе здесь она могла только сама. Через час старик Радцинг напомнил наследнику, что ему пора идти отдыхать. Барон фон Кейзерлинг подошел к Штольману: - Интересный старик. Он, кстати, тоже родом из Пруссии. Так заботится о наследнике, как нянька....Каждый вечер перед сном Цесаревич добросовестно делает записи в путевом дневнике, затем его осматривает доктор. Вот, видите еще одного немца? Это Райнбах, лейб-медик. После этого старик купает наследника, точно младенца и укладывает спать, а утром будит и одевает. Яков покосился на начальника. Сплетни о Его Высочестве последнее, что его интересовало. Кто их разберет, великих князей, прочих придворных особ и их образ жизни. Нина ему рассказывала и более пикантные истории, от которых хотелось вымыть руки. Но бывшей фрейлине он просто советовал не распространяться. Начальству он подобные советы давать не стал. Когда высокие гости разошлись, Штольман поспешил в каюту. Сейчас он поговорит с женой и попросит у нее прощения. За все сразу. Какая, Бог ты мой, уже разница, кто прав, кто виноват. Так больше продолжаться не может. Яков застал в каюте картину, которая повергла его в оцепенение. Перед кроватью стояла ширма, ничего не было видно. Аня плакала и просила его выйти. Рядом суетилась растерянная Татьяна. - Что с Вами? - спросил Штольман. - Ничего, выйдите, пожалуйста, Яков Платонович, я Вас очень прошу! Штольман несколько секунд потоптался, вздохнул и вышел. Он стоял в коридоре и смотрел в окно. Приближалась стоянка. Из номера вышла взбудораженная горничная. У Татьяны тряслись руки. - Таня! Что происходит? - рявкнул Штольман. - Так барыня приказали Вам не говорить! Увидев рассерженное лицо хозяина, Татьяна выдохнула, и, убедившись, что их никто не видит, принялась шептать. - Да плохо дело, барин. У Анны Викторовны жар сильный. Никогда такого не видела. Она просто огнем горит. А все потому, что молоко не выходит. Днем барыня долго в корсете ходили, не сумели Александра Яковлевича вовремя покормить. Теперь ни туда ни сюда. Барыню трясет уже от жара. - А чем Анне Викторовне помочь? - Домой ей нужно, к ребенку. Младенец кушать захочет, все барыне рассосет, время только нужно. - Мы не можем сейчас ехать домой. У нас здесь свои обязанности. Анну Викторовну я тоже одну не отпущу. - Сутки, барин, не расцедится, резать придется. Я такое видела в деревне. Штольман напряженно думал. - Вот что. Сейчас будет остановка, я тебя высажу, найду тарантас и казачка в охранники. Поедете домой. Там разбуди Александра Францевича, Паулину, и везите нам Сашу. Пароход будет стоять всю ночь на приколе. В крайнем случае, поедете за нами до Акатуя. Я напишу записку, вас везде пропустят. *** После того, как Штольман лично проводил горничную, он вернулся в каюту. Анна лежала в постели. Вид у нее был совсем неважный. Увидев мужа, она запахнулась и сбежала в ванную. Дожили! - мрачно подумал Яков. - А ведь я у нее роды принимал, и она вполне доверяла мне. Он постучался в ванную. - Аня, можно я войду к тебе? - Уходи! - зарыдала она. - Ты весь день ко мне не подходил, слова мне не сказал, а сейчас вдруг я понадобилась? Потом опять про супружеские обязанности скажешь или еще какую-нибудь гадость придумаешь, и оставишь под утро! Ты - жестокий, сухой человек! Больше никогда не подходи ко мне! Послышался плеск воды и ее сдавленный плач. Их обоих нужно было срочно спасать. Яков разделся и прошел к ней. Он осторожно отодвинул шторку душевой. Анна стояла под горячими струями и безуспешно пыталась размять грудь. Силы у нее, очевидно, были на исходе, а вид был слегка безумным. Она отвернулась от него. - Уходи! - опять сердито повторила Анна и отвернулась. Он решительно шагнул под душ. - Давай, я помогу! - спросил он. - Не нужно. Больше никогда не трогай меня. Ты меня совсем не любишь...Я так больше не хочу и не буду! Он прижал ее к себе, осыпая поцелуями. Да уж! Аня просто огненная и соленая от жара и слез. Яков нашел ее губы и нежно поцеловал, несмотря на вялое сопротивление. - Ну что же ты за дурочка такая... Я тебя только и люблю. Позволь просто помочь тебе. - Нет. - Да. Она закрыла грудь руками, он же мягко развел ладони и припал губами к соску. Аня затихла и перестала вырываться. - Больно очень, - шепотом сказала она и неожиданно погладила его по голове, прижимаясь поближе. Яков припомнил книжку по помощи родильницам, что он листал, пока Анна была беременной. Он оторвался губами от ее груди и начал осторожно массировать застой руками. Струи горячей воды помогали, усиливая кровообращение. - Потерпи милая, - попросил он. Анна затихла и прикрыла глаза. Она все еще дрожала от жара. Ничего не получалось. Позже у Якова даже рот заболел от непривычно сильных сосательных движений. Тут на его усилия все-таки пришел долгожданный ответ. Молоко брызнуло сначала из одной груди, потом, сразу, из второй. Стало так неловко за себя. Он днем столько злился, ревновал, мучился сам. Нет бы подойти, спросить, как она себя чувствует. Все же видел, и нездоровый румянец, и лихорадочный блеск глаз, особенно под вечер. Что он подумал на этот счет? Ну правильно, что Аня разгорячена флиртом и шампанским. И ведь ни разу не подумал, каково ей, даже просто физически, терпеть длительную разлуку с грудным ребенком. Яков с ужасом отметил, что небольшой участок груди у Анны побагровел, то ли это был кровоподтек, то ли он перестарался. Аня была практически без сил. Он вытащил ее из душа, как мог растер, замотал волосы полотенцем и утащил на кровать. Она открыла глаза. Яков нерешительно стоял рядом. - Сейчас я распоряжусь насчет горячего чая. - Не нужно. Так еще хуже будет. - Не переживай. Утром привезут сына и наш маленький справится со всеми твоими застоями. У меня, как оказалось, щеки не такие уж выносливые. - Мне уже лучше. Спасибо тебе. Яков пощупал лоб, действительно, жар спадал прямо на глазах. - Тебе что-то еще нужно? Можем сорочку надеть. - Пока ничего. Просто полежи со мной. Ну наконец-то! - подумал Яков. Второй раз его не нужно было просить. Он просто лег рядом и обнял свою жену. Анна устроилась у него на плече и прикрыла глаза. Он целовал ее макушку. - Прости меня, - сказал Яков. - Я виноват. Я очень тебя люблю. Аня не ответила. Она уже спала. Он заснул рядом с ней. О любви они потом поговорят, когда ей станет полегче. *** - Аня... Анечка... просыпайся, милая. Александр Францевич нам Сашеньку привез. Аня открыла глаза, секунду-другую недоумевала, а потом с готовностью приподняла одеяло. Яков положил сына рядом с ней. Саша был сердит от такого обращения. Повезли неизвестно куда, не кормили! Но он ужасно соскучился по маме. Поэтому сын не стал вредничать, а просто припал к груди и высосал все, до капли. Наступило долгожданное облегчение. Яков дождался, пока Анна закончит кормить сына. Оставив жену отдыхать и ждать доктора, он переодел сына и вышел с ним на палубу. Почти рассвело. Штольман прижал Сашу к груди, и они вместе встречали рассвет. Яков тихо целовал щечку сына и говорил с ним. - Соскучился? Потерпи, родной. Пара дней, и мы будем дома. Все наладится. Мама наша выздоровеет, и все будет, как раньше... Слышишь? Саша улыбался. Якова Платоновича с сыном случайно увидела Нина Аркадьевна. Она не стала подходить близко, а лишь поглядывала на них с другого конца судна, крадучись, словно шпион. То, что происходило между Штольманом и его сыном, было довольно интимным, личным моментом. Якоб вдыхал запах ребенка и улыбался, что-то шептал ему, словно слабоумный. Совсем повело от радости! Надо же, он распорядился, чтобы ему привезли младенца. Дикость какая! И зачем? Она не могла понять такой слабости. - Ни-на! - позвал ее Николас. - Ни-на! Где ты пропала? Бывшая фрейлина досадливо передернула плечами и отправилась в свою каюту.