Вечность с тобой

Есть скандинавская поговорка, которую многим из нас советовали бы сделать девизом всей жизни: «Северный ветер создал викингов».  С самого начала пути, нам твердят, что трудная дорога – есть истина рождённая в закалке и силе разума.  С чего же люди взяли, что спокойная жизнь, полная удовольствия, отсутствие трудностей и забот не способны сделать людей счастливыми? Наверно, потому что такие вещи смягчают характер. Косте было не до пиздостраданий. Недавняя ситуация потрясла настолько, что он, дабы не поймать ментал брейкдаун, нагрузил себя работой. Окружил своё рабочее место бумагами и принялся разгребать висяки месячной давности.  По документам ему двадцать два, но всем говорил, что чуть меньше тридцати. В администрации его считают сыном важной шишки. По факту, он приближённый мэра, его заместитель. Основную работу «внутренней администрации» делал Уралов сам. Разбирал макулатуру, много подписывал, ходил на встречи как «Агент» или «Доверенное лицо».  — В тексте прописан пункт о пожертвовании на ландшафтные работы у дома престарелых? О какой сумме идёт речь? — незаинтересованно читал документ Екатеринбург. — Это я хотел у вас спросить, мы же благотворительная организация, Константин.  Переговоры отнимали достаточное количество времени. И церемониться Уралов не желал.  — Тогда что вы здесь забыли? Я разве похож на филантропа? — грубо отмахнулся он, кинул листы на стол и направился к выходу. — Подавайте заявку на госгрант.  Недопитый кофе остался на столике переговорной. Застигнутый врасплох мужчина ослабил петлю галстука и принялся сгребать все в свою папку. Его предупреждали, что с дотошным заместителем не так просто работать, но его неожиданная вспыльчивость сбивала с толку.  У Кости был резон раздражаться. Как обычно, никто не спросил, какого же быть тайной главой города. Знать юрисдикцию мэрии, и к своему раздражению, ей придерживаться. А ещё смотреть на то, что люди вытворяют за его спиной.  Когда он вышел с выходных после злополучных событий, всё в его восприятии приобрело сероватый оттенок. И дни проходили с послевкусием горечи. Он готов признать, что очень непрофессионально переносить свои досадные неудачи личной жизни на работу, но ничего поделать не мог. Старался влиться в ритм как можно быстрее, не думать о человеке, кем были заняты все мысли до этого. И чем сильнее абстрагировался, тем больнее опаляла жаром случайно пропущенная мысль про него. Иногда он отвечал на звонки, чтобы отвлечься. — Да, добрый день, мэрия Екатеринбурга. Вы по какому вопросу? А, ясно… Передайте епархии, что земля уже занята. Да, выкупили.  Пил кофе из автомата и выдерживал дежурные разговоры.  — Так вот, и она говорит, что Полина – это на самом деле Павел, и она от него типа случайно залетела, мужик, мне очень нужен этот отгул! — взволнованно умолял его коллега, славившийся своей ушлостью. И ходил в курилку. Иногда от переутомления плыл текст, ощущалась навязчивая сухость в глазах. Решал такие моменты перерывом, точнее, перекуром. И каждый раз удивлялся, как местные сотрудники умудрились составить иерархию даже в курилке! Это до абсурдного смешно, но на него смотрели как на неумеху, новичка в искусстве курения. Он обязательно расскажет анекдот, как пережил их прапрадеда с табачной самокруткой меж губ, но немного позже.  Погода в городе была скверная, и октябрь встретил жителей своим вредным нравом. А Косте от этого ещё тоскливее.  Позже, вроде как, смирившись с своим положением, он понял одну простую вещь: быть самодостаточным у него не выходило по двум причинам, и одна из них проста как день — любовь. Да, такая всепоглощающая, обиженная несправедливостью и чертовски наивная. А вторая: отказавшись от любви, он становился худшей версией себя. И пусть ему больно, он будет держать свою любовь при себе, закрыв в грудной клетке, думая что так лучше, чем отпустить её в свободный полёт. Так он сдерживал и себя.  Но в какой-то момент полностью забыть не вышло. И каждый раз возвращаясь в начало своих размышлений, он узнавал все больше фактов про себя и свою больную чувствами дружбу. Идя в конец, он часто видел лишь одно имя, источник множества его трансформаций и застоя одновременно. Любовь же должна делать людей счастливыми? Но почему то Уралов, видя эту железную стену без намёка на ступени, тянул руки, в надежде зацепиться за что-то, помогающее её преодолеть. Он перелистывал их с Юрой фотографии. От тёплых воспоминаний сходила тревожность, создавалась кратковременная иллюзия, что все как раньше. Но так не было.  Его красивое лицо, точеные линии, прямой нос, немного вздернутый. Костя обводил контур лица указательным пальцем и грустно улыбался. У него самые красивые глаза: глубже Байкала, проникновеннее любого чувства. Они показывали многое и скрывали целый айсберг того, что другим видеть не стоило. Но Косте казалось, будто смотря на возлюбленного в последнюю их встречу, он видел в этих радужках абсолютно все. Потому что он позволил.  Чтобы любить человека, необязательно быть с ним рядом. Достаточно только изредка смотреть на его фотографию и понимать, что у него всё хорошо. Но общую печаль это не отнимало. И зная Юру, нельзя было сказать точно, что у него все в порядке. Они оба пережили потрясение и сильнейший стресс.  Снимки детей вызывали щемящее чувство утраты. Это совсем другая привязанность, но такая нужная. Катюша с Серёжей звонили пару раз, и ему стало значительно легче. Юра общаться не запрещал. Но не было той свободы как раньше, и казалось, у Кости отняли право называть этих детей своими. Нет, не потому что они чужие. Самые что ни на есть родные, просто такие далёкие… Как и сам Татищев, родной, но такой недоступный.  — Это твоя племянница? — с любопытством поинтересовалась знакомая, нечаянно заглянувшая в чужой экран. Девочка с косичками на фотографии артистично позировала на фоне фонтана.  — Это моя дочь, — исключая последующие вопросы про возраст и семейную половинчатую прическу, он удалился первым, не продолжая разговор.  Как всегда хотелось расслабиться, написать Юре в мессенджере. И как непривычно себе отказывать в таком.  Палец замер на клавиатуре, и закусив губу, Костя с досадой положил телефон обратно в карман пальто.  Сложно понять, когда все началось. Долгая история, полная радости и грусти, казалась, не закончится никогда. Сейчас, сидя в пустой и холодной машине, он снова винил себя. Когда-то здесь царила жизнь. Он даже купил для Снежинска детское кресло. Юра включал свою музыку, а Серёжа оставил в бардачке кепку.  Пыльная торпеда, мутные окна в разводах. Он и не заметил, как все запустил. Положил руки на руль и обессилено упёрся в него лбом. Нет больше выдержки терпеть это. Неужели всё так и закончится? Он глянул на пришедшее уведомление. На обоях смартфона стояло их общее с Аней и Юрой селфи возле нулевой версты Челябинска. Этот снимок делал Татищев, тот довольно улыбался, надев на себя Анины солнечные очки. Девушка была запечатлена в мимолетном раздражении, Костя стоял между ними, приобнимая обоих за талии. Позолоченный герб поблёскивал на солнце, заставляя верить, что даже после самой тёмной ночи всегда последует рассвет. 

***

— Саш, а можно мне твою книгу одолжить, пока ты здесь? Скоро ведь уедешь, а я… Мне бы другу показать те чудеса, про которые ты рассказывал, — смущено попросил Костя. — А, конечно, — мальчик достаёт из чемодана плотный фолиант украшенный серебром, — Держи. Изнывая от предвкушения, Уралов не знал, куда деть руки. Видя, как столица осторожно обращался с подарком отца, ему хотелось и вовсе к нему не прикасаться. Он мог бы, конечно, позвать Юру в эти роскошные Екатеринбургские покои, но ему уже дали понять, что Михаил Юрьевич против гостей. Да и юношеская чуткость давно подсказала, что его друзья вряд ли поладят. — Я обещаю аккуратно, Саш. Чувствуя под пальцами холодноватую, покрытую специальным лаком кожу обложки, он устремился в сторону степных домиков, где на время обосновались Уфа с младшим братом. Дело в том, что пока Петербург занимался своим подобием столичных дел, Москва решал реальные вопросы. Как Косте объяснили, у них с Данисом разного рода споры. И последний упускать возможность встречи не захотел, примчался в Екатеринбург с первой вестью. А Уралову это в радость, ведь это значило, что он вновь увидит Юрочку. Запрыгивая на крылечко, он постучал три раза. Ему открыл заспанный Юра, потирая глаза. — С первыми петухами, Кость? — он довольно потянулся, с блаженной улыбкой ловя телом утренний прохладный воздух. — Уже должно быть восемь. Привет. Брат дома? — Нет, вроде лошадей выгуливает. Но меня гулять все равно не пустит, — пожимает плечами он и отходит в сторону, пропуская гостя, — Заходи. И отказываясь от угощений, Костя сходу демонстрирует другу то, что так усердно нес. Татищева не впечатлили ни серебристая роспись, ни изящные рельефные вензеля. Но стоило лишь раскрыть хрустящие страницы, как скрупулёзно выполненные гравюры увлекли его полностью. Точные до мелочей черно-белые картинки разных частей света, природных достояний. Интереснейшие народности, коих ни Юра, ни Костя в жизни не имели возможности повидать. Но больше всего Татищеву понравился раздел с Египтом, а точнее, местный транспорт Египтян и просто отличная скотина — верблюды. — Прочитай-ка, что здесь написано, — Попросил его заворожённый иллюстрациями Юра. — Говорится, что верблюды – незаменимые спутники в пустыне. Выносливые и благородные животные, внушающие почтение и аллегро… аллего…— запнулся он, не понимая значения слова и правильное его прочтение, — Что-то про мудрость, долголетие, память, верность, терпение. — Вот это да. Чудо-чудесное, а не зверье. Да ещё и как красиво описаны,— воскликнул Юрка, — Хорошо, что тебя Саша читать научил. — Я могу попросить и для тебя уроков. — Да не надо столице на меня отвлекаться. А знаешь, что? Мне наказали недавно герб придумать, не хочу я как у всех с медведями и львами. Пусть с верблюдом будет! И мой народ узнает, что он мудр и долголетен как верблюд, — Загорелся Юра внезапной идеей. — Сомневаюсь, что они поймут твою задумку. Может с волком лучше? Точно уж роднее будет твоим людям. — Пусть Данис свою куницу на волка меняет, а я верблюда оставлю, — продолжал упрямо отстаивать Юра. Эта уверенность и стремление выполнить свой замысел всегда вызывали у Кости восхищение. Они заключали в себе отвагу и уверенность в себе, чего иной порой не доставало Уралову. И он будет с удовольствием учиться этому у друга. — Спасибо, что принёс её. Хорошая вещица. И Романову своему привет передай.

***

«В труде как на войне!» — Приговаривал Костя, дабы не уснуть за стопкой белоснежных бумаг. Подпись за подписью, он в который раз понимал, как сложно работать без секретаря.  Металлическая шариковая ручка звякнула об лаковое покрытие дубового стола, когда он услышал рингтон смартфона, издававшийся из сумки.  Сердце сделало кульбит, яркими буквами высветилось имя контакта: «Юра» и милая фотография рядом, где он спит за рабочим столом. Уралов вытер вспотевшую ладонь об рубашку, прежде чем ответить. Внезапно из трубки раздаётся громкое истеричное: — Приезжайте, срочно!  — Что? — Костя не сразу сообразил. — Я н-не знаю, он начал кашлять кровью и не может нормально дышать! Он сказал звонить вам! Прошу, помогите! И эти слова заставили его взбодрится. Константин импульсивно встал со стула и чуть не опрокинул стол. Стало понятно сразу про что речь. Внутри что-то вспыхнуло, а потом едко опустилось, оставляя осадок тревожности. Он на бегу пытался собрать нужные вещи. — Я понял. Адрес я знаю. Буду через час с чем-то.  — Сколько?! Он тут умрет!  — Не умрет! Не вызывайте скорую! — Командовал он. На словах казалось, что Уралов держит все под контролем. Но сам чувствовал, что сейчас взорвется от переизбытка негативных ощущений и странных игнорируемых предчувствий. По дороге к машине он размышлял, как же преодолеть двести километров за час с лишним и не разбиться. Это было второстепенной задачей, первостепенная — приехать к Юре. И не важно, что они в непонятной ссоре, возможно, содержащей в себе неприязнь или что-то подобное. Он приедет в любом случае, что бы между ними не случилось, Костя знал, что привязан к нему слишком сильно.

***

— Юра! Это туберкулёз или что? Боже. Он согнулся и надавил на свою грудь. Так делают душевнобольные в фильмах, когда что-то или кто-то внутри препятствует, управляет действиями. Бил кулаками по рёбрам. И методика «ударь и заработает» не помогла. Горло зачесалось, его глотка высохла и добавляла тяжести.  — Юра, мать твою! Скорую вызвать?! Сердце забилось бешено, он выглядел как загнанное животное, сжавшееся и слишком испуганное. Юра не знал, почему так боялся. Конечно, никто не захочет испытать то, что он будет ощущать в скором времени. Настрадается, но точно не умрет, а Зина об этом не знает!  Парень замахал головой в отрицательном жесте.  — Нет, я щас, — он тяжело сглотнул, — Ты только не переживай.  Где-то он нашел силы подойти и положить ладонь на чужой экран, где были набраны три цифры. И сразу же упал навзничь, перед глазами все расплылось, помутнела лампа. Конечности такие тяжелые, что подняться он не смог даже попытаться. Пока шокированная женщина опускалась рядом и пыталась что-то спросить, он, не реагируя, протянул ей свой телефон. — Косте…— он с усилием отхаркивает кровяной сгусток, — Набери. В скорую нельзя, — хрипит и его голос слышен совсем плохо. Но на адреналине, подруга уловила часть смысла и судорожно копалась в чужих контактах.  — Ты связался с криминалом? Почему… — она слишком нервничала, ситуация своей неожиданность выбила почву из под ног, — Это передоз? — спрашивала, чуть не плача.  Она помнила лица молодых людей, чья жизнь была сломлена из-за этого. Безвыходность и мрачное ожидание смерти, ощущение, что ничего уже не поможет.  И не смотря на свою слабость и крайне малое количество кислорода в крови, он взял её руку в свою, пытаясь успокоить.  — Нет. Он все объяснит, ты только…  И снова начал задыхаться, оставляя Зину со своей паникой один на один. Она считала себя ужасным человеком, из-за того, что послушалась. Звонила неизвестному, когда Юре нужен был врач. Мальчик может погибнуть и эта смерть будет на ее совести. 

***

Уралов сжимал руль машины, как будто от этого зависела её скорость. Он старался хоть как-то ускорить свой путь, обгонял, лавировал, нарушал все возможные и невозможные правила вождения. Думал о Юре. Им были заняты все мысли, что между ними сейчас? Кто такая — звонившая женщина? При всем этом знал, что своим быстрым приездом никак не сможет облегчить состояние Челябинска. Он пару раз отвлекался на новости, смотрел сводки по городу, и все они твердили одно: настал режим чёрного неба. Конечно, он ждал с ним встречи, хотел хотя бы пересечься взглядами на собираниях, но Юра из раза в раз не приходил. Костя думал о том, что же увидит на его лице, какая эмоция будет сильнее, чтобы понять для себя, есть ли надежда дружить как раньше. Он предвещал всё, но точно не такие обстоятельства. Мысли материальны, поэтому, как Костя и хотел, он едет на встречу к Татищеву. Звучит хорошо, если не знать контекста.

***

Она осела на пол, положила его голову к себе на колени.  — Ты только скажи, как тебе помочь? Юрочка, ты слышишь? — спрашивала женщина. Её трясло от безысходности.  В ответ он что-то промычал с недовольным лицом и попытался отвернуться. Чувствовал себя слишком жалким, когда видел её взгляд. Виноватый, беспокойный. — Он скоро приедет. Продержись часок, — обнадеживала сама себя. Зина знала, с этой работой стала черствее и хладнокровнее, но Юра лежащий в приступе не дал ей успокоиться. — Давай, поднимайся, на полу холодно, — своими слабыми руками она подхватила его, от этих действий Татищев ещё сильнее закашлялся. Женщина заключила его в свои объятия, пыталась согреть. Гладила по спине. Он был такой худой, прям как она сама.  Сейчас этот парень был в агонии собственного здоровья, и она — единственный человек здесь, который может хоть как-то помочь.  — Ингаля…тор, — Юра судорожно выдохнул, — В шкафу, рядом посуда. Она подлетела к кухонным шкафчикам, и после быстрых импульсивных поисков женщина нашла один. Дала Юре в руки, он был в состоянии сам им воспользоваться. Татищев приподнялся на руках и облокотился спиной на ножку стола. Наконец, смог глубоко вздохнуть, знал, что эффект не долгий, поэтому быстро выдал:  — Это не заразно. Косте можно доверять. Я не умру. Зин, все хорошо. Но минута его здорового дыхания сразу закончилась, поэтому он снова согнулся от дерущей боли в глотке и бронхах.  Зине кажется, что абсолютно все, что Юра сказал — неправда.  Татищеву было охуеть как стыдно перед Костей, который едет сейчас в Челябинск из-за его пиздеца. Уралов вообще не обязан приезжать, они вроде как в ссоре, которая не подразумевает внезапную помощь и подобные вещи. Получается, что воспользовался его чувствами. Ведь знал же, что Костя не откажет. С другой стороны, можно было допустить вероятность, что он сейчас откинется, и последняя, кто его увидит живым будет Зина. А Уралов такой эгоизм не простит. Ему больше некого просить, и иногда полезно обращаться за помощью к тому, кому ты дорог сильнее, чем самому себе. Юра уверен, они со всем вместе разберутся, но только позже, когда стабилизируется воздушный баланс. Боязно было за Серёжу, все ли хорошо у них? Почувствовав легкий спад своего отвратительного состояния, он попросил Зину набрать со своего телефона контакт «Сына». И её, конечно, смутило название, но в ситуации как эта ей было уже глубоко насрать на мелкие условности. — Чего такое, Юр, здарова, — отозвался он в трубке.  Татищев отхаркнул мокроту с кровью, — У меня чернуха. У вас там чего? — Юра попытался не выдать своего упаднического настроя. — Бля. Ты один?! Нам приехать? — забеспокоился он. — Не, сидите там. Костя едет.  — Хорошо, ты, это, держись, ладно? Я Кате не скажу. У нас все хорошо. — Ага, держусь, сына,— обронил он случайно, перед тем как снова начать хрипеть. Все, плакала его конспирация.  — Племянник твой? — спросила Зина, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку. — Нет, сын, — непонятно зачем ответил Юра. Звучало не к месту, но сейчас ему вообще было сложно оценить действия адекватно.

***

Невероятно уставший, но одновременно взволнованный, нервный и до пизды испуганный, Костя резко врывается в знакомую квартиру. Здесь уже давно все пропахло дымом, ужасно убийственный воздух оставлял осадок где-то под небом, но никакой маски он не взял. От звуков дернулась сидевшая на полу женщина с выгоревшими волосами. Она продолжила меланхолично поглаживать спину задыхающегося в своих руках Челябинска. Уралов вмиг помрачнел. И не сказав ни слова, подбежал и потянул Татищева из объятий, хватив под подмышками. Такой легкий и дрожащий, словно потопленый котёнок из ведра. Холодный… — Куда? — Зина обессилено зацепила кистью Юрину штанину, — Поехали в больницу. — В Екатеринбург, — отчеканил Костя и направился было к выходу, но женщина не унималась. — Он так мучился, помоги мальчику, если ты врач! — воскликнула она, ещё крепче держась руками за ткань. — Собирайся, — сказал он, понимая, что эта дама Юру просто так не оставит. Как только он вошёл, его охватил лёгкий ступор. Женщин в окружении у друга было не так много, но эта — обычная смертная. На лицо ей лет 37, она не была похожа на девушку, любовницу или около того. Больше напоминала мать, которой у многих городов никогда и не было. Именно это сравнение заставило Костю сжалиться и проявить снисхождение. Пусть едет с ними. Холодная морозная погода проникающим под расстегнутое пальто воздухом вызывала табун мурашек. Но ещё сильнее проявляло гусиную кожу едва различимое мимолетное «Костя» в смеси с хрипом около уха. Уралов сильнее прижал его к груди, пытаясь выразить хоть какую-то несловесную поддержку. Наблюдая подобную близость, Зина пообещала себе ничего не говорить по этому поводу.