Вечность с тобой

Из раза в раз человеку приходится воевать с самим собой, договариваться, потом, снова воевать, а после — жалеть. И если кто-то пытается справиться с противоречием внутри с помощью рефлексии, убирая или наоборот кладя новый документ на полку архива с вековым сроком годности, то другие пытаются себя чем-то занять в таком количестве, что через время становится понятно: все, что было нужно раньше, уже потеряло свою ценность. Потому что время не щадит никого, оно не имеет души и разума, эмпатия чужда древнему палачу. А земные существа, имеющие в распоряжении врождённое свободомыслие, наивно полагают, что успеют все. И сколько бы Юра ни потратил часов на размышления о настоящем и дальнейшем, всегда заходил в тупик. Поиск себя затянулся ещё с юношества, прекрасно понимая, что прошлый образ жизни не дал ему ничего, кроме целого собрания защитных реакций, он, кажется, не хочет возвращаться к тому, как раньше смотрел на мир и возможности, открытые ему. Говоря проще, он утомился. И угнетало его многое. Люди, раньше казавшиеся ему невероятно интересными, больше не вызывают в нем прежний трепет. Анечка. Он думал, что она причина многих его душевных бед. Или одной конкретной. Прекрасная девушка, лёгкая, юморная, чуткая и по-девичьи романтичная, хоть и не любит показывать это в обществе своих друзей. Он видел её такой. Каждый задумчивый взгляд, что она бросала в сторону Кости… Как же Юре хотелось верить, что на самом деле её знаки внимания адресованы ему. Но он не был слеп, как и она не была глупа. Не только насущное усложняло жизнь, но и внутреннее. Эта надоедливая, такая выделяющаяся на фоне остальных чувств противоречивость поставила его в невыгодное положение. А на уме сейчас самый примитивный, но интуитивно оправданный выбор решения этой проблемы. — Илюх, я, кажется, отпускаю её, — с щемящим сердцем произнёс он, смотря сквозь пальцы, словно сама любовь ускользает через них под стол. Кургана от такой разбитой интонации самого пошатнуло. Юра подливает себе ещё пива в чайную кружку, смотря как алкоголь заполняет пустоту в посуде. И кажется в его душе тоже. Поэтому он сейчас здесь, слушает, как собственный голос подрагивает от неожиданных, до этого никогда не произносимых откровений. Юра поджимает ноги под себя и чувствует эту физическую тяжесть от звенящей тишины, от проглоченных слов собеседника. Илья просто молча пьёт, раздумывая над ответом. — Это хорошо Юр, — Илья покачивал стакан виски в руке. — Она Костю любит. Охуеть как. Я думаю, я должен уступить. — Они друзья, — с абсолютным знанием выдаёт тот. Татищев хмурится. Он чего-то не знает? — Ага, такие же как и мы с Аней, — Недовольно отрезал Челябинск. — Чувак, а чего ты хотел? Она всю жизнь на Костю смотрела, как на памятник Ленину в 54-том. Сорян, но на мой объективный мужской взгляд, тебе с ним не потягаться. Юра уже собирался вспылить, но вовремя осёкся. В голову закрались мысли, что друг прав, и это охладило пыл Челябинска. Да, он не терпел стёба над собой, хотя и старался быть самоироничным, ключевое слово старался. Дело в Косте. Юру сравнили с Ураловым, тем самым дали понять: он проиграл эту войну ещё двести лет назад. Потому что Костя невероятно хорош собой, умён и солиден, ходит постоянно в своей классике и начищенных туфлях даже зимой. Начитан, умеет вести полемику и сражать оппонента своим каменным лицом. Он, мать твою, спортивен и подкачан, широкоплечий двухцветный ловелас. Сам Челябинск очень терялся на его фоне. Костя, кажется, воспринимал его каким-то другим, не как в жизни. Уралов не переставал изображать его в своих картинах, с точностью портретиста выделял сильные стороны внешности и личности. Юра продолжал себя убеждать, что тот факт, что его лицо появляется чаще всего остального в его блокнотах и на холстах — это обычное стечение обстоятельств. Они часто виделись, поэтому Катя просто запоминал его лицо и рисовал по памяти. Поэтому Юра на них выходил таким красивым. Костя видел его таким. Так ведь? — Короче, — Курган икнул и продолжил: — Юрас, не циклись, просто оглянись и прозрей, — он закинул свою руку ему за шею, — сколько сочных женщин вокруг тебя! Юра не реагировал на его поддержку. Ему не нужна просто «сочная женщина». Он романтик, хоть и подавлял это качество в себе с детства… по многим причинам. Рос суровым горным мужчиной, взращивая под сердцем трепетную любовь к рыжей подружке. Правда, сейчас из всей былой суровости, в нем осталась лишь пристрастие к чёрному юмору и стойкая ненависть к меньшинствам. — …и мужчин, — добавил Илья, ехидно улыбаясь. — Я тебе щас въебу, — несерьёзно ответил Юра, наблюдая расслабленное лицо собеседника в опасной близости со своим.

***

Привычка всего прочнее, когда берет начало в детстве; это мы называем воспитанием, которое есть, в сущности, не что иное, как рано сложившиеся привычки. Основа нашего жизненного сценария — то, как нас «запрограммировали» в ранние годы. Мы все хорошие, примерные дети, которые с готовностью принимают то, что нам говорят и проповедуют как «правду». Что же есть реальная правда? Это те убеждения, которым люди доверяют и живут согласно им. Стоит уточнить, что «правду» каждый выбирает себе сам, поэтому нет точной мысли, как она выглядит, и что из себя представляет. Своё юношество и отрочество Юра был озорным и активным ребёнком, его было «много». Единственным проводником в правильное взрослое общество в его жизни был брат. Гордый Уфа, город, занятый другими важными делами, был застигнут врасплох появлением, как он считал, обузы на его плечах. Вопреки ожиданиям, Юра обузой не был, слушаясь старшего, он учил себя самостоятельности, видимо, осознав ещё в детстве, что совсем скоро ему придётся справляться самому. В брате он видел авторитет, тот заставлял держать лицо и соблюдать субординацию. Ни поплакать, ни пошутить. На всё один ответ — строгий взгляд и уставший вид. Будто бы, в глубине души боясь ответственности, Данис огородил ребёнка от себя мысленными стенами. Да, он все ещё приглядывал за ним, исполнял долг родственника. Имя ему дал. — Юр, опять чумазый припёрся, — Данис нахмурился. — Ой, извини, — мальчик потёр ладошкой щеку, — мы там с ребятами сгоревший дом нашли, и… — протараторил он увлечённо своим звонким тонким голосом. — Иди умойся, — Не реагировал он на детский восторг. Юра смущённо попятился, посмотрел на свои испачканные в саже руки. Брат скоро удалился, оставив младшего в глубоких размышлениях о шалости, сделанной сегодня. И о том, что сам виноват в холодности Даниса к нему. Уже через многие года Челябинск почувствовал себя в шкуре Уфы. Только, теперь он отец. Попытавшись оставить все детские обиды позади, он решил для себя, что будет папой, братом и другом для Магнитогорска намного лучше, чем тот человек, который его когда-то воспитывал. На руках у него был свёрток с румяным младенцем. Такой беспокойный и вечно недовольный ребёнок. Юра умилялся, он очень напоминал Даниса в молодости, хоть и вспоминать о нем не очень хотелось. Все равно брат был неотделимой частью его жизни. Он назвал его Сергей, с римского, «знатный», «высокопочтенный». — Он такой хорошенький, Юр, — заворожённо прошептал Костя, укачивая спящего Серёжу в руках. — Ага, это у нас в крови, — он зевнул. — Ты моё спасение, Костян, — в полудрёме ответил Челябинск. Убедившись, что Юра видит десятый сон, Костя погладил его по плечу, — Спи, родной. — Он накрыл его пледом. Когда Уфа впервые приехал посмотреть на ребёнка, конечно же застал Екатеринбург в Юриной квартире. По правде говоря, Косте нравилось возиться с детьми, он представлял, что когда-нибудь дети у них будут общие, и имя они выберут вместе. Понятие не имел, как это реализовать, но в тайне мечтал. Данис никогда не предупреждал о своих приездах, поэтому для него было неожиданностью увидеть Уральское начальство с его племянником в руках. А для Юры нежданно было видеть на пороге Даниса. И слегка неловко, хоть он и держался стойко под натиском его глаз. Ребёнок рос не по дням, а по часам. Будучи подростком, он казался всем меньшей версией Юры #2. Была одна очаровательная деталь — наэлектризованные прядки на макушке. Юра прикалывался над двумя торчащими антеннами: — Как связь ловит, Серёг? — Старший Татищев попробовал пригладить их своей рукой. Попытка не увенчалась успехом, и волосы вновь намагничивались. Серёжа рос интересным человеком, как и отец, он был далёк от интеллигентности и не смыслил в искусстве, но все человеческое ему было не чуждо. Проще говоря, он был добрым парнем, только внешне уставшим. Смотря на него, Челябинск понимал, все было не зря, ведь сравнивать своё и детство ребёнка было приятно. Но все сложилось не так утопично, как он планировал. Юра, сам того не желая, вложил в него те мысли, которые неконтролируемо копились в голове долгие годы. Видимо, влияние Даниса даже здесь оставило своей след.

***

В 1957 году Свердловск должен был приехать с Челябинском в резиденцию правительства. Юра был уверен, что того вызывают на ковёр без причины и очень упорно упирался. — Я не поеду, у меня лучшая производственная продуктивность. На кого это все оставлю, пока меня не будет? — возмущался Юрий. — Зачем мне туда? — А говорил, столицы не боишься. Все знают про твою деловитость, успокойся. — Костя довольно потянулся на диване, ухмыляясь. — Смотаемся туда-сюда, бумаги какие-нибудь захвати. Нередко Свердловск напоминал ему огромного сытого кота, такого домашнего и неповоротливого. Костя расслабился на мягком покрывале, а его голова утонула в небольших подушках. Он был спокоен, знал же, что такого толкового руководителя как Юра нигде не найти, а если и были какие-то промахи, он с радостью, как Уральская столица, их незаметно загладит. По приезде, один из секретарей со скоростью ракеты проводил их в кабинет Москвы. Под натиском тайны, Михаил показал уральским гостям дитя с двухцветными волосами. — Товарищи, мы пока ещё не поняли, чей из вас это ребёнок, — шутливо поведал он, проводя оценивающим взглядом по подчинённым. — Город закрытый, так что расти будет медленно. Поздравляю, отцы. — Ехидно улыбнулся. Москва явно был очень доволен. Его хорошее настроение, кажется, влияло на погоду, солнце светило сквозь окна ярче и радостней. Константину вручили новорождённого, он изумлённо рассматривал малютку в своих руках, загоняя себя в тупик из раздумий, на кого же она больше похожа. Мягкие пушистые волосики переливались двумя цветами, одна сторона чёрная, как Юрина, другая светло-блондинистая, почти как снег. Почти как его. А может..? Юра пропустил мимо ушей очевидную насмешку, и принялся увлечённо искать при помощи Москвы новый городок на карте. — Смотри Юр, назовём «Касли-2». Ну, это временное название. — Начал он неформально, — Да там в любом случае с ядерной энергетикой производства связаны. Так что, контролируй. Фамилию ей тоже твою дадим. — Ей? Девочка? — обомлел Юра. — Да, — кивнул Московский. — Ладно, идите, бюрократические вопросы позже решим, — начал выпроваживать их хозяин кабинета, — Мне сейчас некогда. Челябинск развернулся с глупой улыбкой, он теперь многодетный отец. Растить детей — это невероятной сложности работа. Ему, инженеру-проектировщику труднее всего переключиться с понятной методички на эту сложную людскую психологию. Чувствовать настроение — не его конёк. Как понять, что у дитятка что-то болит? Или у него просто плохое настроение? Снова бессонные ночи как самый верный спутник молодого отцовства. Юра думал, что с атеистической идеологией он совсем скоро разучится верить, но как же сейчас захотелось поблагодарить те небесные силы или саму судьбу, за то, что у него есть Костя. Его опора и поддержка. Он все не мог понять, зачем это ему? Почему остаётся с ним до последнего всегда, что бы не происходило. Как и сейчас, он смотрит на новый городок с такой нежностью, будто бы это его личная забота. А не «общая», как убеждал его сам Костя. Но предчувствие скорого тяжкого труда не умаляло его счастливый настрой. — Костян, слышал? Девочка. У меня дочь! — пребывая в общей эйфории, поведал он другу, кладя руку на чужое предплечье. Москва крикнул им вдогонку, — Уфу позовите, если он подошёл. Даниса часто вызывали по вопросам разработки гор для содового производства. Его вечно хмурое лицо не предвещало успешных переговоров, но, как известно, в СССР неуспешных переговоров не было, как и секса. Поэтому, несмотря на свою гордость, он шёл на уступки всем странным или вредным инициативам, что предлагало правительство. Мужчина стоял возле двери с красной табличкой и читал газету «Московская правда». Неожиданно для себя, в выходящих из кабинета людях, он признал Челябинск и Свердловск, идущий следом. С одной очень занятой деталью. Сила невероятной ярости накрывает голову, и он, бросая новостное чтиво на диван, хватает Костю за рукав. Тот, дабы не упасть, разворачивается к Уфе лицом. Ошеломлённый увиденным, Данис глядит сначала на ребёнка, потом на Костю, следом на Юру. Его суженые зрачки подсвечены солнцем. Выглядит довольно безумно. — Я не понял, — сказал он хриплым голосом. — Это что? — перешёл на шёпот. Юра громко сглотнул, ощущая кончиками пальцев скорую подступающую дрожь всего тела. Он любому готов высказать все, что думает. Но только не Данису. Особенно если он смотрит так разгневанно. Татищев видит, что Костя нервничает не меньше него, а от этого становится ещё более беспокойно. До слабости в коленках и тремора рук. — Педерастов играть вздумали, а? — Он поднял свои густые брови, Татищев очень жалел, что знал эту эмоцию. — Юра. В себя приди. Чей это ребёнок? Сначала Костя, говоря прямо, охуел, были мысли, что Уфа оказался намного догадливее чем его брат, раскусил ненатуральные пристрастия Свердловска. Новорожденная Юрина дочь с двухцветными прядками вполне очевидно олицетворяла плод любви двоих городов, чьи официальные отношения больше чем дружескими назвать мог разве что Миша со своим, таким же «дружеским» мужем. — А в чем, собственно, проблема? — Костя прочистил горло и заговорил. — Я не к тебе обращаюсь, хоккеист. В жизни всегда настаёт момент, когда приходится выбирать, как поступить. Причём этот выбор является важным только у нас в голове, тяжесть выбранного действия почти не отражается на деле. Татищев раздражён. Он так долго мечтал выстроить идеальный образ из головы, что совсем забыл создать его в реальности. Никакой он не независимый. Вот он, хозяин его личных кандалов на руках и шее, стоит перед ним и не даёт выйти из ступора, пораскинуть мозгами. Тянет на себя, ограничивая поступление кислорода в лёгкие, он рано или поздно задохнётся. Хватит Косте его защищать. — Данис, тебя Москва ждёт. Не трать время партии. — Отчеканил Костя со стальной твёрдостью. Только Свердловск собирался уходить, как Юра начал уверенные наступательные движения. — Ты — чёрт охуевший, а не брат мне, понял?! — заорал на весь коридор Челябинск. — Появляешься в моей жизни раз в два года и ещё что-то предъявляешь. Да мне Костя родственник ближе, чем ты, брат. Я че, разорваться должен? Московский сказал, что за дочь ответственность общая, так что иди на хуй! — кричал он чётко, с должной экспрессией, как артисты свой заготовленный текст. Его не волновало, что он произносит нецензурщину в здании администрации. Данис своими указаниями набил оскомину. — Угомони свои странные фантазии и уёбывай, — буквально выплюнул эти слова на последнем издыхании Татищев, ткнув указательным пальцем в грудь старшего. Последнее, что Костя увидел, было полное вязкого презрения лицо Уфы. «Общая? Он правда это сказал?» — Слова, сказанные на адреналине, грели душу Уралова. Ему стало так все равно на Уфу, и его отвращение к ним. Юра сказал, что это их общий ребёнок. Уже позже, отойдя от аффекта, Челябинск осознал масштаб событий, случившихся сегодня. Таинственная ночь в окне поезда посылала лунные лучи в купе. Они аккуратно обрамляли умиротворённое лицо Кости, который напрочь отказался опускать его дочь из рук. Так и заснули оба, ребёнок возле стены, Костя с краю. Его крупная рука слегка обхватила детскую голову с боку, дабы защитить от ударов и тряски. Утром, решил Юра, он расскажет другу, какие имена ему пришли на ум. Не ясно, почему, но теплее и роднее всего было красивое Катюша.