Оранжевая дверь

Барышня лет четырёх — в платьице с кружевными оборками, в лаковых алых туфельках и с красным бантом, огромным, как пропеллер, стоит на перекрёстке шумного города и отчаянно старается не зареветь. Причин сразу две: ссадина на ладошке и испачканное платье. Неудачно приземлилась на асфальте, пока исследовала яркие вывески с весёлым поваром. Придётся как-то отчитываться за ущерб. Третья причина ещё до конца не осознаётся, но барышня начинает что-то подозревать. Маму она не видит уже минут пятнадцать, если верить часам на башне по ту сторону перекрёстка. У барышни два сокровища в руках: кукла Иоланда, названная так в честь старшей сестрёнки, и обезьянка Нечисть, которая умеет светиться в темноте. Имя обезьянке дал, конечно, папа. Папа, как обычно, чинит машину, сестрёнка в школе, а мама отправилась с младшей дочкой погулять, да и потерялась. Теперь вокруг слишком высокие дома, слишком шумные машины, слишком незнакомые люди, всё это нервирует. Поэтому ничего не остаётся, как стоять около сердито мигающего светофора и готовиться по-настоящему, от всей души, качественно зареветь. Зареветь девочка не успевает. В поле зрения появляется сначала умопомрачительное платье цвета розовой пенки на клубничном варенье, потом его обладательница садится на корточки и сообщает: — Я Тайна! А ты кто? Барышня в кружевном платьице и лаковых туфельках изумлена и покорена. Никто так сходу не доверял ей тайны, да ещё такие красивые. — Я Корнелия,— тихо говорит она, чтобы никто не услышал, потому что нельзя же сообщать своё имя всем встречным. — Очень красивое имя! — хвалит Тайна.— Ты потерялась? — Нет,— с жаром убеждает девочка,— это моя мама потерялась неясно где, а я мучительно сомневаюсь, где её искать.— Цветистые обороты она всегда заимствует из папиной речи. — Тогда давай искать вместе,— предлагает необыкновенная Тайна и в два счёта выпытывает, во что одета мама, какие у неё волосы и какого размера сумочка.— Готова к поискам? Сверху будет лучше видно. После чего происходит невообразимое. Корнелию обнимают, а потом земля уходит из-под ног, и всю улицу видно разом: все люди, машины и деревья крошечные, как её любимая Нечисть. Впервые девочка видит улицы и деревья настолько сверху, и это очень будоражит и поселяет в где-то пятках неясные новые ощущения. Поэтому и мама находится мгновенно, в своём жёлтом плаще и с огненно-красной сумочкой: она тоже маленькая, но совершает самые беспокойные движения в толпе. Девочка смеётся от радости и от того, как захватывает дух, но полёт уже заканчивается, и Тайна, приземляясь, бережно ставит спутницу на землю. Корнелия бежит к маме и, взбудораженная, рассказывает, как соскучилась и что ей помогли отыскать пропажу. — Погоди-ка,— говорит она маме. Тайна ещё не успела уйти и с улыбкой смотрит на девочку, которая, насупив брови, снова направляется к ней. — Я решила подарить тебе почти самое дорогое, что у меня есть,— торжественно говорит она и протягивает девушке бледно-зелёную фигурку обезьянки.— Ведь ты помогла мне найти самое дорогое! Значит, это справедливо. — Спасибо! Мама девочки подходит, благодарит девушку за помощь и спрашивает, как её зовут. — Это тайна! — говорит девочка.— Незнакомым людям на улице нельзя говорить своё имя! — Этой категоричностью она умело маскирует свою недавнюю маленькую оплошность. Мама Корнелии приглашает Тайну поужинать в знак благодарности, но девушка ужасно смущается, говорит, что это совсем необязательно и про себя благодарит час пик в городе в тёплую погоду, когда в толпе можно бесследно раствориться без всяких кибернетических ухищрений. В городской суете никто не обратил внимания на девушку с летающим ранцем за спиной. Но существо непонятной породы, то ли обезьянку, то ли чертёнка, Тайна хранит с нежностью; существо проникновенно светится в темноте и рассеивает грусть, когда она не нужна. Проницательная Арабелла, увидев существо, сказала, что звать его, должно быть, Нечистью; имя прижилось. * * * За высоким окном акварелью лиловое небо и влажные листья дзелькв и клёнов; тихие ровные струи дождя и тёмная стройная фигурка на фоне огромного мокрого стекла. Ветер налетает и расправляет намокшую листву. Окна в пол, так что видно дощатый настил перрона, потемневший от сырости. Ветер гоняет по доскам листья, которые сам же и сорвал с деревьев. На полу в зале ожидания зеркальные тёмные лужи: в раскрытые двери натекло. В небе латунные и лазурные проблески. У самого стекла висит тонкий металлический колокольчик и тихо звенит от движения воздуха. Фигурка у окна — девушка с распущенными тёмными волосами, в бледно-голубом свитере, длинном, до бёдер, и в узких джинсах; кот у её ног растёкся чернильной кляксой. Девушка неуловимо потягивается и в два шага оказывается рядом с Тайной; садится, вытянув ноги, и в воздух спрашивает: — Когда он уже закончится? «Жанетта» запаздывает из-за плохой погоды. В зале ожидания гул голосов — свободных мест нет; большинство пассажиров, конечно, выйдет на своих остановках через день или два, но сейчас зал полон, и все волнуются, рассевшись на чемоданах и рюкзаках. Тайна глядит на большие часы и говорит: — Минуты через четыре дождь начнёт стихать. Девушка в голубом свитере подозрительно прищуривается: — Откуда вы знаете? Тайна раздумывает, как объяснить. Арабелла, её ближайшая подруга, делится с ней всеми новостями. Совсем недавно она нашла бесконечно грустный и красивый многосерийный фильм. Ровно в четыре часа дня они с Альтаиром начинают смотреть новую серию. Альтаир Альтависта на это время неизменно включает меланхоличную погоду, чтобы соответствовала настроению. Каждая серия длится сорок шесть минут. Сейчас четыре часа и сорок две минуты. До конца дождя четыре минуты. Объяснять это, не выдавая секретов, сложно, поэтому Тайна поднимает указательный палец вверх и говорит: — Я так думаю! Девушка в большом голубом свитере смотрит туда, куда указывает светловолосая соседка, но там под потолком только две нахохлившиеся птицы на сиреневых балках, потемневших в сумерках. Она отворачивается, забрасывает ноги на свой серебристо-голубой чемоданчик, и Тайна помимо своей воли любуется ею. Толстый чернильный кот материализуется рядом, трётся о ноги Тайны, но, заметив суровый взгляд голубых глаз хозяйки, перетекает ей на колени прямо с пола. Тонкая девушка в свитере запускает пальцы в его шёрстку. Тайна снова глядит на часы. Ещё одна минута. Когда стрелка на циферблате завершает круг, дождь стихает, и несмело проглядывает солнце. Девушка в голубом бросает ещё один подозрительный взгляд на Тайну, очевидно, думая, что это она и устроила весь этот цирк с дождём, но не находит в этом никакой логики; поэтому подхватывает текучего кота поперёк, прижимает к боку и катит свой чемодан к выходу: объявили посадку, и золотисто-красный нос лайнера «Жанетта» появляется в окне между дзельквами и дощатым перроном. Среди пассажиров ажиотаж: каждый боится не успеть, старается занять своё место поскорее, хотя места у всех написаны в билетах. Тайна заходит почти последней — у неё отдельная крошечная каюта, и если уж получится опоздать, то всегда можно перевести часы на несколько минут назад и попробовать снова. Девушка поправляет широкий подол лёгкого летнего платья, которое даже ей кажется немного коротким. Люк за ней захлопывается автоматически: билеты давно никто не проверяет, поэтому и строго покрикивать на пассажиров совершенно некому. Тайна заталкивает саквояж с провизией в свою каюту на третьем этаже лайнера, протискивается в каюту сама и твёрдо решает ночью подкинуть несколько свёртков с сэндвичами, блинчиками, рагу и домашней пиццей соседям по каютам, пока все спят. Робот Полина, как обычно, наготовила с собой столько, что и за месяц не осилить. Сбросив кроссовки, Тайна с разбегу растягивается на кровати, берёт в руки книжку, но уже после третьей страницы решает, что нужно исследовать лайнер. Почитать можно и потом. Девушка находит в кармашке саквояжа лёгкие босоножки, поправляет перед зеркалом платье в крапинку — небесно-голубое, в тон с соседкой по залу ожидания, и выходит из каюты. В лайнере целый город: пассажиры снуют и осаждают кафе, бары и дискотеки; кто-то деловито набирает в чайную кружку кипяток из титана в конце коридора; под потолком ездят подвесные трамвайчики, толпа гомонит, и над всем этим витает джаз — Элис Колтрейн, бибоп, тягучий свинг, неизменный «Караван» и неожиданно «Болеро» Равеля; в шуме толпы это едва слышно, и ещё музыка внутри каждой кофейни. Тайна думает, что у капитана хороший вкус. Она представляет себе капитана с широкими плечами, ужасно взрослого и чуть ироничного, с седыми висками или даже фигурными бакенбардами, с красивыми сильными руками. Тайна берёт в аренду тёмно-вишнёвый скутер и гоняет по коридорам и огромным отсекам, пока их не свернули за ненадобностью, останавливается посреди перекрёстков, с любопытством взлетает и рассматривает рекламные плакаты с хорошенькими девушками и героическими мужчинами. Скутер поцарапанный и весь в автографах прежних владельцев; с годами он приобрёл характер и привычки, поэтому может остановиться у понравившейся заправки и деликатно покашливать электромотором. Он пахнет вишнёвым деревом, нагретым летним солнцем. В сувенирной лавке Тайна долго любуется глиняными мисками, маленькими, но увесистыми, обожжёнными и покрытыми разноцветной глазурью, — кармин, яично-жёлтый, цвет листьев магнолии и оттенок неба после дождя; покупает несколько в подарок родным и подругам, сокрушаясь только, что неподъёмный багаж станет ещё более неподъёмным. Продавец уверяет, что мисочки родом из самого Древнего Китая, девушка ненавязчиво настаивает, что они изготовлены чуть попозже, указывая на то, что каллиграфические надписи сбоку выполнены скорописью скорее средневековой; впечатлённый негоциант отдаёт изделия по сходной цене, раз в шестнадцать дешевле. Пару раз Тайна даже встречает соседку по залу ожидания в голубом свитере — в кафе и в оживлённом холле: та безмолвно общается со своим чёрным аморфным котом и никого больше не замечает. Целые сутки проходят в исследованиях и знакомствах, и глубокой ночью Тайна без сил валится на кровать, едва успев сбросить одежду на ходу. Но рано утром уже плетётся в компактный душ, чтобы взбодриться, потому что жажда исследований неумолима. Девушка успела помочь с починкой трамвая, застрявшего на повороте, и отведать китайских деликатесов, после которых пришлось выпить литр воды, но всё равно огонь бушевал по всему телу. Ночами она босиком выскальзывает из каюты и разносит кулинарные сюрпризы по каютам спящих и ничего не подозревающих пассажиров, а на следующий день слушает изумлённые впечатления и в душе гордится Полиной. Тайна уже побывала в спортзале, кинотеатре и во все отсеках, где чем-нибудь кормят; поэтому она забралась в самые неизведанные уголки лайнера и исследует его пустынные коридоры. Половина пассажиров уже вышла в районе пояса астероидов и на крупных спутниках, остальные закрылись в своих каютах, спят и едят, как принято в долгих путешествиях. Коридоры слабо освещены; свет желтоватый, приглушённый, и лампы гудят. Проходов и вестибюлей целая путаница: они громоздятся один над другим и похожи как две капли мутной воды. На пластиковых панелях надписи на разных языках; корабль старый, неоднократно чинившийся, и пользовались им не одно поколение, поэтому на стенах и граффити, и рисунки сангиной, и временами на потолках фрески помпейских времён. В одном из коридоров девушка внезапно останавливается и прислушивается. А потом отодвигает часть стены и видит испуганную взъерошенную девочку лет тринадцати или четырнадцати. На девочке синие шлёпанцы, такие же синие шорты и безразмерная белая футболка, сползшая на одно плечо. Девочка сидит, вжавшись в стену и прижимая к груди большие наушники, смотрит на Тайну умоляющими глазами и шепчет: — Вы же меня не выдадите? За поворотом раздаются чьи-то шаги, и Тайна, торопливо скользнув за перегородку, садится рядом с девочкой и задвигает панель на место. — Не выдам,— шепчет она в ответ. Под ногами камни, и Тайна пытается усесться поудобнее; пахнет мокрой пылью, где-то рядом монотонно капает вода. Девушка проводит ладонью по стене: ладонь остаётся влажной. — Вы меня поймите,— продолжает девочка вполголоса.— У меня столько денег нету, а билет дорогой. Я хотела на праздники к маме слетать, вот и пробралась на корабль. Уже полгода не виделись. Я уже на следующей остановке выхожу. — Правда, до неё ещё двое суток пути,— замечает Тайна.— Ты точно это выдержишь? — А куда я денусь,— вздыхает девочка.— Я уже больше суток тут одна сижу. Музыку вот слушаю.— Она показывает наушники, от которых тонкий проводок тянется в карман шортов.— Вы правда меня никому не выдадите? — Правда,— обещает Тайна.— Я и сама к маме лечу. Уже давно с ней не виделась, года полтора. — А почему так долго? — У меня мама не может жить на Земле,— тихо объясняет девушка.— Она родилась во время полёта, наша гравитация ей противопоказана. Вот и обитает на планете с небольшой силой тяжести. Такая космическая русалка… Представляешь, на этой планете можно подпрыгивать на три метра без разбега. — Вы наверняка совсем редко видитесь и скучаете,— сочувственно говорит девочка, и Тайна ощущает, как горячие ладошки сжимают её руку. Она улыбается. — Да, и правда. Папа на краю Земли, а мама ещё дальше. Но я всё равно езжу к ним в гости. И летаю. Она достаёт из бокового кармашка светящуюся обезьянку. Тёмный крошечный отсек освещается таинственным зеленоватым светом. — Что это? — заинтригованно спрашивает девочка, разглаживая вихры на голове. — Я пока не решила, но зовут его Нечисть. Мне подарила одна чудесная особа как раз на такие случаи. Девочка смеётся. — Кстати, меня зовут Ронни. А вас? — Тайна. Не в смысле секрет, а имя такое. Ронни — дочь разбойника? — уточняет Тайна. — Почти,— серьёзно кивает девочка.— Папа в детстве мечтал грабить банки, но не сложилось. Но детскую мечту он не оставил, поэтому работает в банке финансовым аналитиком. Я не знаю, какая из этих профессий опаснее. — У меня папа исследователь, биолог, лингвист и кибернетик. Я унаследовала его характер, поэтому и сую нос везде, где можно. Иначе бы тебя не обнаружила. Идём, поживёшь пару дней у меня в каюте. Я всё равно в ней едва появляюсь. И наверняка ты ничего не ела. — Мне неудобно. То есть, конечно, я не против,— торопливо добавляет Ронни.— Но объедать свою спасительницу как-то неловко. — О! — восклицает Тайна.— Видишь ли, у меня есть робот Полина. Если я выхожу из дома, она автоматически готовит для меня съестных припасов в расчёте на арктическую экспедицию. — Уговорили… Уговорила… Как правильно? — Мы вместе прятались в пыли за стеной в заброшенном и всеми позабытом коридоре,— говорит Тайна.— После такой близости как-то неудобно общаться на «вы». Осталось съесть что-нибудь на брудершафт. В общем, на «ты», конечно. — Уговорила,— улыбается девочка. Они выбираются из пыльного отсека, Тайна тут же чихает, и Ронни испуганно замирает и хватает девушку за руку. — Тише! — Ронни, моя дорогая, я не против соблюдать таинственность, но о том, что ты без билета, знаешь только ты. И теперь я. Заметить безбилетников на этом лайнере можно, только если это взвод морских пехотинцев. А ты не тянешь на взвод. Ронни оглядывает свои худые коленки и растягивает безразмерную футболку в стороны: — А так? — Если только на полвзвода… В каюте Тайна отправляет девочку в душ, а сама накрывает на стол из расчёта, что Ронни не ела уже дня полтора. — Блаженство,— сообщает девочка, появляясь из облака пара; она на ходу пытается соорудить из полотенца в меру длинное платье, но уже нацепила наушники. У неё ярко-морковные волосы, на щеках веснушек ещё больше, чем у Тайны, и мордашка выглядит довольной. Она видит тарелки, бутерброды, чашки и целую россыпь плиток шоколада, и в глазах её разгорается трепетное пламя; Тайна не успевает засечь время, как от припасов ничего не остаётся. Девушка недоверчиво приоткрывает крышку пустой салатницы: — Как у тебя так получается? — Мне все говорят, что это какой-то особенный талант,— смущённо признается Ронни.— Меня вообще опасно оставлять наедине с едой. — Ничего. Я обычно пренебрегаю опасностями,— Тайна кивает на огромный саквояж с провизией, который не опустошён ещё и наполовину.— Веришь ли, часть я уже раздала. — Кому? — с любопытством спрашивает Ронни. — Просто соседям. По ночам оставляла в их каютах. Тайком, с риском быть обнаруженной, прокрадывалась и подбрасывала на стол. Слушала сонные невнятные возгласы и замирала во тьме, боясь пошевелиться. Знаешь, все эти причмокивания, вскрики, ворчание в полусне, попытки спихнуть соседа с кровати. В полной темноте это звучит почти пугающе. Девочка от смеха валится на пол. — Ты бессердечная. Они едят и мучаются догадками. Но едят. Но мучаются. Через день просыпаются в надежде, а нового ничего нет. И заочно ругают тебя, конечно, потому что к хорошему быстро привыкаешь. Двое суток пролетают быстро: Тайна и Ронни вместе катаются на вишнёвом скутере по пустеющему лайнеру, плавают в бассейне наперегонки, знакомятся с посетителями пустынных баров и угощаются «Голубой лагуной» и «Красным бархатом»: оставшиеся пассажиры немедленно влюбляются сразу в обеих юных девушек, но им скоро выходить, поэтому звёздных романов не получается. Запасы провизии в каюте тоже заметно уменьшаются. Тайна рассказывает спутнице про своего питомца Джека, механического пса, обожающего хозяйку до коротких замыканий. Про то, что ради развлечения она конструирует гидравлических ленивцев, которые ничего не делают и тратят на это весь заряд батареи, и обаятельных кибернетических кротов — их она дарит знакомым фермерам, помогать с весенними полевыми работами. У Ронни загораются глаза, и она обещает тоже научиться. Она рассказывает, что не может жить без музыки, носит с собой битком набитый плеер с любимыми композициями и мечтает играть в собственной рок-группе. — Знаешь, что? — говорит она.— Я назову её твоим именем. На одной из небольших планет по пути лайнер делает короткую посадку, и Тайна смотрит в иллюминатор на Ронни: девочка стоит в рыжей вечерней пыли у стеклянной станции, спустив на шею наушники и пытаясь пригладить непослушные морковные волосы на горячем ветру, и машет ладошкой. Потом и эта планета исчезает в темноте. Тайна, привыкшая к компании смешливой девочки, возвращается в каюту, достаёт из карманов микросхемы и, чтобы занять мысли, собирает из подручных материалов небольшого робота — настенного попутчика; и моделирует ему голос, похожий на голос Ронни. Робот-попутчик читает ей вслух из Астрид Линдгрен, пока сон не побеждает. Наутро лайнер ещё меньше: кают-компания, несколько жилых и хозяйственных отсеков и небольшой квартал, где можно размяться и перекусить. Остальные отсеки свернули за ненадобностью. Тайна, взъерошенная и не до конца проснувшаяся, ходит босиком по узким пустым коридорам, завернувшись в длинную белую рубашку; хорошо, что гудят двигатели, иначе тишина была бы слишком утомительной. Корабль, свёрнутый до размера домика в предместье, становится невероятно уютным. Девушка доходит до прачечной с громоздкими бледно-голубыми стиральными машинами. Они утробно урчат и временами тихонько подпрыгивают, переходя в режим сверхзвукового отжима. У стены стоят несколько шатких стульев, на которых сохнут полотенца. В прачечной прямо на стиральной машине сидит девушка в голубом свитере, скрестив голые ноги, и размышляет над начатой шахматной партией: фигурки расставлены, ходы сделаны, хотя противников не наблюдается. Тайна гадает, один ли у девушки свитер или несколько: он то небесно-голубой, то почти винтажного лунного оттенка. Без джинсов её ноги кажутся ещё длиннее, а фигурка ещё тоньше. — Надо в шахматы сыграть,— серьёзно говорит темноволосая девушка. Она садится, спускает ноги и просовывает ладони под коленки.— А не с кем. Все разошлись. Давай? — Тайна думает, что если бы пассажиры не вышли на предыдущих остановках, то выстраивались бы в очередь, чтобы сыграть с очаровательной шахматисткой. — В четырёхмерные,— уточняет Тайна. — Не глядя.— В глазах девушки разгорается интерес. Она покачивает босыми ступнями в воздухе.— Проигравшая танцует голышом на столе в кают-компании. И готовит кофе. — Одновременно? Принято,— улыбается Тайна.— Я Тайна. — У каждого свои секреты,— отвечает девушка. У неё в глазах впервые какое-то подобие улыбки.— Я Этна. Тайна только сейчас обращает внимание на тембр голоса Этны. Он мягкий, но словно присыпан песочком, и от этого вкрадчивого чуть шуршащего звучания девушка кажется настолько же изысканной, насколько далёкой и недосягаемой. Тайна думает, что с такими безукоризненными девочками ей хотелось дружить в школе. К счастью, Арабелла ещё старшеклассницей оказалась не только безукоризненной, но и сердечной. — Где твой кот? Этна кивает на чёрную плитку, которой выложен пол. На угольно-чёрной поверхности распахиваются два тревожно-зелёных глаза, потом снова захлопываются, и чернильная тень поводит ушами. — Мимикрирует,— объясняет девушка.— И ещё он умеет есть и спать. — Полон талантов,— соглашается Тайна.— Редкие способности. — Ещё он может урчать на низких частотах. Человеческому уху не слышно, но кажется, что сейчас начнётся землетрясение. И на ультравысоких. — Часто пригождается? — Да, когда одной хочется побыть.— Девушка спрыгивает со стиральной машины, ставит доску на пол и, схватив один стул, садится на него верхом. Тайна, устроившись прямо на полу и закутавшись в рубашку, спрашивает: — А где мы возьмём четырёхмерные шахматы? Я, конечно, могу соорудить, но уйдёт часа четыре. — Обойдёмся обычными,— решает Этна.— А кто будет за нас переставлять фигурки, если будем играть не глядя? Клякса у меня не настолько дрессированный. — Клякса? Твой кот? Девушка в голубом свитере кивает. — Ладно. Не капитана же заставлять,— пожимает плечиками Тайна и улыбается.— Играем в обычные? — Что ж… Тогда буду отчаянно жульничать,— предупреждает Этна, делая первый ход. — Я тоже,— обещает Тайна. Стиральные машины уютно жужжат, соперничая с мерным гулом двигателей, пластиковая плитка на полу тёплая, даже фигуры по доске стучат уютно, и Тайна, рассчитав в уме несколько тысяч вариаций партии, позволяет себе расслабиться и полюбоваться на девушку в голубом свитере. И, конечно, следит, чтобы та не жульничала: временами фигурки на доске начинают двигаться сами, и Тайна допускает, что это микроволновое излучение необычного кота так влияет. Вокруг девушек сами собой образуются тарелочки с чипсами и стаканы с соками — это всегда так бывает, когда чем-то сильно увлекаешься. Игра затягивается, а Этна ежеминутно меняет положение: то ложится на живот прямо на пол, изучая замысловатые комбинации, болтает ногами в воздухе, то индифферентно забирается на стиральную машину и грызёт шоколад с орехами, то встаёт коленками на стул и обозревает диспозицию с высоты. — Тебе как будто ноги некуда девать,— замечает Тайна.— Твой ход. Этна улыбается и рискованно качается на стуле, задумчиво глядя на опасную комбинацию на доске. — Предлагаешь ничью? — невинно интересуется Тайна. — Уже ночь, спать пора, вот что я думаю. — Я ещё бодрая и свежая,— сообщает Тайна, и они играют ещё час; Этна засунула коленки под свитер, так, что видны только пальцы ног, чёлка её едва открывает кончик носа, и девушка внимательно изучает фигуры на доске и соперницу. — Поразительно. Я думала, я тебя за семь минут обыграю. — Мне, конечно, ужасно хочется посмотреть на твой танец на столе,— Тайна старается не засмеяться,— но так и быть, ничья. Девушка в голубом свитере серьёзно пожимает ей руку. У неё сухая, тёплая и очень твёрдая ладошка. Тайна в тон ей пытается быть серьёзной, и ей жалко расставаться с достойной соперницей. Она собирается предложить продолжение партии на завтра, но Этна уже собрала постиранные голубые свитера со стульев и, прихватив Кляксу, выскользнула из прачечной, неслышно касаясь пола. — Как кошка,— вздыхает Тайна и идёт спать.— Неуловимая и непостижимая. Дни на галактическом лайнере оказались такими беспокойными, что она без сил валится носом вниз на кровать и лежит так целую минуту. Потом одним движением сбрасывает рубашку, пеленает сама себя в прохладную простыню и мгновенно засыпает. Робот-попутчик сползает со стены, поправляет на девушке простынку и жалуется в темноту голосом рыжеволосой девочки-подростка: — И для кого меня собирали? У меня в запасе ещё столько всего интересного… Ранним утром Тайна просыпается от пения птиц и от мягкого утреннего света, заливающего каюту. Подозрительно открывает один глаз, улыбается и выключает изобретательный будильник на настенном попутчике. — Кто-то невероятная соня,— ябедничает робот-попутчик Тайне на неё же саму.— Проспала ночь, весь прошлый день и ещё всю ночь. — Серьёзно?! Тайна подскакивает на кровати и проверяет календарь: и правда, целые сутки неясно куда делись. А ведь хотела продолжить партию с Этной; Этна, правда, об этом не знает, но тем обиднее. Тайна забирается в душ, долго нежится под прохладными струями воды, а потом, выбираясь из прозрачной кабинки и на ходу вытираясь, останавливается и втягивает воздух. Запах горячего шоколада с карамелью, ароматного чая и яблочного пирога настолько сильный, что она торопливо натягивает шорты, рубашку и бежит в кают-компанию. И замирает на пороге. — С добрым утром! Голос — под стать телосложению, ломкий: мальчишка худощавый, узкоплечий, в очках. Одет, впрочем, со вкусом, в лиловые джинсы, рубашку, чуть выпущенную из ремня, и жилетку, в вишнёвые ботинки, и ещё кожаный браслет на запястье; и если бы не очки, то выглядел бы пиратом из кино. И длинные волосы, слабость Тайны, только, конечно, не в этом случае. Мальчишка то ли её ровесник, то ли чуть младше. В сравнении с Артуром и даже Ромуилом он несколько проигрывает, убеждает себя девушка. Кулинарные таланты его, впрочем, на высоте, и девушка с аппетитом уплетает завтрак. — Я думала, к этой части галактики уже все пассажиры выйдут. Молодой человек улыбается: — Я и не пассажир. Пассажиры действительно уже все давно вышли. Секунду Тайна ошарашенно смотрит на него: — Вы капитан? Почему-то ей хочется вскочить и вытянуть руки по швам. Но она понимает, что взъерошенная после душа, в небрежно застёгнутой рубашке и босоногая, она всё равно не при параде. — Сейчас простой отрезок пути, я поставил корабль на автопилот, позволил себе немного отдохнуть. Капитан усердно угощает Тайну и даже поставил на столе букетик с цветами и зажёг свечи. — Тут у меня был неясный перевес в тридцать семь килограммов,— рассказывает капитан.— Непонятно, откуда он взялся. Всё проверил, так и не нашёл причину. Тайна вспоминает девочку с морковными торчащими волосами, в наушниках, смешливую и худую, и заинтересованно смотрит куда-то в потолок. — И больше из пассажиров совсем никого не осталось? — спрашивает она, испытывая смутную досаду, что Этна тоже вышла где-то и даже не попрощалась с ней. Но капитан развеивает её сомнения и наливает ещё горячего шоколада с ореховым привкусом. Они разговаривают о музыке, и молодой человек включает на наручных часах самые мелодичные композиции Паркера, Армстронга и Эллингтона. Свечи, хоть и горят совсем декоративно и трепетно, оказываются очень уместны, потому что в разгар душевной беседы свет вдруг гаснет — весь, в кают-компании, и в коридорах, и гул двигателей стихает, и слышно только порывистое дыхание капитана. — Кажется, что-то пошло не так,— замечает Тайна. Даже в темноте, в неясных отблесках коптящих свечей, она видит, как побледнело его лицо. Вдвоём они вскакивают и бегут в рубку; Тайна пытается припомнить приёмы ориентирования в кромешной тьме, которым обучала её Рената, но всё равно натыкается на перегородки то лбом, то локтями, шипит от боли и, наконец, нащупывает пульт управления; ни один из приборов не работает. Экраны пусты и черны, и тишина оглушающая. Чуть ли не впервые девушка чувствует себя растерянной. Впрочем, недолго. Она достаёт из кармана Нечисть, потому что свечи капитана на бегу, конечно, погасли. — Нужна диагностика,— говорит она и вскрывает запечатанные дверцы.— Центральный узел тут? Капитан, освещённый неясным зеленоватым светом, кивает, и Тайна, по-хозяйски расположившись на полу, открывает переборки системных узлов и исследует неполадки. — Знаете,— говорит капитан, помогая ей разбирать пульт управления,— в чём основная неприятность? Тайна, зажав в зубах отвёртку, неясно ворчит что-то в ответ. — Да нет,— сокрушается капитан.— Рядом, в трёх сотнях километров, довольно большая планета, и сейчас мы начнём на неё падать. Девушка вынимает изо рта отвёртку, закручивает последний шуруп и отвечает: — Это я уже поняла. Я карты изучала, я тут не первый раз пролетаю. Есть идеи? Капитан отчаянно машет головой: — До критической точки шесть минут, и это с учётом потери ускорения. Можно будет развернуть корабль вширь при падении, чтобы затормозить в нижних слоях атмосферы, но для этого нужно включить хотя бы аварийное питание, а я уже пробовал… И это опасно. Шесть минут. Тайна опускает отвёртку на пол и кладёт руки на колени. На какую-то долю мгновения она понимает, что за шесть минут она ничего не успеет, да и уже несколько минут потеряли. Но она не верит, что всё может просто так закончиться. Её ждут. С ней никогда не может случиться ничего плохого. Она втягивает носом воздух, глубоко вздыхает и вскакивает на ноги. — В общем, здесь всё в порядке, проблема в реакторе. Очевидно, как раз гравитация этой планеты что-то нарушила. Нам нужно очень много стульев и в отсек с блоком питания. — А почему стульев?... — Там высоко. А летающий ранец у меня в каюте где-то в сумке с провизией, долго искать,— скороговоркой отвечает Тайна. Она собирает инструменты и забегает в кают-компанию, где капитан складывает стопкой стулья и на всякий случай стол, безжалостно скинув с него остатки завтрака. — Помочь? — Я сам…— пыхтит капитан. В двадцать лет ни в коем случае нельзя показывать слабость перед девушкой. Но Тайна всё равно подбегает, чтобы забрать у него хотя бы пару стульев. Ещё минута потеряна. Не обращая внимания на осколки посуды под ногами, девушка соображает, с чего начать. Это должен быть очень простой и понятный сбой, и поддаваться панике нельзя. И в этот момент зажигается свет. И начинают гудеть, снова заводясь, двигатели. Лайнер вздрагивает и выравнивает направление. Капитан, хоть и занят стульями, оказывается совсем рядом с Тайной, до того близко, что девушка краснеет. А Этна в голубом свитере и джинсах, но всё ещё босиком, зевая и прикрывая рот узкой ладошкой, появляется в дверях кают-компании. — Вот это у вас тут беспорядок,— замечает она.— Кажется, я проспала свою остановку... Проснулась, темно и двигатели молчат. А всё равно куда-то летим. Сходила в блок питания, починила реактор... Можно мне кофе? Никак не проснусь до конца. Она забирается с ногами на единственный стул, который не успел найти капитан, и кладёт подбородок на коленки. Под её локтём тут же материализуется Клякса. Тайна качает головой и готовит ей крепкий ароматный кофе, пока капитан убегает проверять курс. Только сейчас она понимает, что могло произойти, и очень рада, что можно отвлечься на такие простые действия — залить воду в кофемашину и насыпать зёрна, выбрать вкус напитка, запустить… — Итак, кофе я от тебя дождалась,— сдержанно улыбается Этна,— осталось увидеть твой танец на столе. — В голом виде, конечно,— уточняет Тайна. — Разумеется. Иначе какой интерес? — Это потом. Мы ещё не доиграли партию. — То есть такой возможности ты не отрицаешь,— заинтересованно говорит Этна, отпивая кофе из крошечной чашечки. — Увидеть тебя танцующей голышом на столе? Конечно, не отрицаю. Девушка в голубом свитере тихо смеётся, и от её песочного смеха у Тайны по ногам приятные мурашки. Она садится на пол рядом с Этной, которая немедленно соскальзывает со стула и непринуждённо облокачивается на него. — То есть ты тоже немножко разбираешься в механике. — Совсем немножечко,— кивает Этна и оттягивает ворот на сползшем свитере, чтобы легче дышалось.— Моё маленькое хобби. Половину пути провозилась с Кляксой, достраивала ему блоки интересов и ароматоприёмник. — Клякса — робот? — поражается Тайна и хватает кота; кот недовольно ворчит и пытается вырваться, но в результате только удобнее устраивается у неё на руках и тут же засыпает. — Настоящий Клякса уже три года как состарился и ушёл на восток, не прощаясь,— грустно говорит Этна.— А мне нравится конструировать всякое… — Ох… Я думала, ты вышла где-то у Эридана и не попрощалась,— невпопад говорит Тайна и поправляет девушке прядь волос, щекочущую кончик носа. Этна нетерпеливо машет головой и фыркает: — Говорю же, проспала. Клякса вовремя не разбудил. — А что он ещё умеет? Этна скрещивает ноги и садится по-турецки, приподнимает обеими руками тяжёлые тёмные волосы — у неё на мочках ушей капельки-серёжки с голубыми прозрачными камешками, мигающими, как индикаторы. — Гарнитура? — понимающе говорит Тайна и вытягивает перед собой ногу, показывая едва заметную цепочку на щиколотке: — Я тоже так украшения использую. Это приёмник и координатор курсов. — Я один раз видела, как ты летаешь. Что-то вроде тонкого ранца для полётов? Разница волн и частот? Тайна, довольная, кивает. — Покажешь? Попробую тоже сделать себе такой. — Конечно. Этна бережно забирает кота, свисающего в обе стороны и недовольно приоткрывшего один глаз: — Что он только не умеет… Я храню внутри него всю свою библиотеку и старые рок-записи. И как фонарик использую, он в темноте хорошо светит глазами. И как навигатор… — Я ещё удивилась, когда ты сказала, что он умеет есть и спать. А чем кормишь? Этна нежно чешет Кляксу за ушами, и пол под девушками мелко вибрирует от его низкочастотного довольного урчания; Тайна от неожиданности поджимает пальцы на ногах и дотрагивается ладонью до дрожащих тёплых плиток. — Он сам находит и ест всё подряд. Вчера украл у меня ужин из кофейни и закусил учебником по квантовой физике, переварил, преобразовал в кинетическую энергию и полночи носился в каюте по всем измерениям, не давал мне спать, сволочь бессовестная. Тайна смеётся, представляя. — Если встретимся потом, покажу тебе своего Джека, он тоже кибернетический, только собака. Но уже давно считает себя живым и разумным. Очень обижается, когда я не беру его с собой. — Договорились.— Этна прикасается указательным пальцем к одной голой коленке Тайны, а потом к другой, и пока девушка заворожённо следит за движениями её узкой кисти, Этна изысканным движением поднимает руку и щёлкает Тайну пальцами по кончику носа. И вскакивает на ноги: — Нам уже собираться пора, через полчаса посадка. — Ой! А ты тоже там выйдешь? Этна, уже в дверях, останавливается и говорит: — Да, там красивые цветы должны вырасти, полюбуюсь и по своим делам пойду. — Но лайнер же только через две недели обратно… — Ты что, не знаешь? — удивляется девушка, поддёргивая рукава голубого свитера.— Там в пятом зале ожидания есть пространственные смещения, можно просто через дверь вернуться на Землю. И не только на Землю. Необязательно обратно лететь целую неделю. Она тихо растворяется в полумраке коридора, Клякса тоже незаметно исчез, а Тайна растерянно поднимается на ноги и идёт к себе в каюту, нащупывая в кармане светящуюся обезьянку. Она придаёт ей уверенности. * * * Когда оседают облака тонкой сиреневой пыли, корабль остывает и распахивает люк, Тайна подхватывает заметно похудевший саквояж и замирает на трапе: закат лиловый, почти карамельный, невесомые облака пропускают золотистый свет, и сколько хватает взгляда — бесконечные поля огромных цветов, уходящих в небо. Хрупкие стебли, покачивающиеся с тихим звоном, свежесть бескрайних листьев, лежащих у земли и трепещущих на ветру, целые джунгли мягкой и высокой прохладной травы, чуть припорошённой песчаной пылью с посадочной площадки. И наверху — почти прозрачные цветки пурпурных, лавандовых и сиреневых оттенков; они мягко рассеивают свет, и под ними всё в россыпи бликов закатного солнца, оранжевых и малиновых; и нежно-лиловые тени. — Необыкновенно, да? Этна неслышно появляется сзади, ерошит волосы у Тайны на макушке кончиками пальцев и, улыбнувшись, исчезает в лиловых зарослях. Сонный Клякса плетётся за ней и тоже растворяется в тени. Тайна вдыхает аромат вечернего воздуха, спускается по трапу на землю и машет рукой кораблю. Она знает, что капитан смотрит ей вслед. Лайнер поджимает опоры, втягивает трап, задраивает люки и, поднимаясь к облакам, бесшумно уменьшается до размеров соринки, попавшей в глаз; Тайна трёт глаза, ещё не привыкнув к здешнему освещению, и пытается вспомнить, где тут вокзал и залы ожидания. Идти нужно осторожно — неверный шаг, и из-за слабой силы тяжести подбрасывает вверх; Тайна радуется, что саквояж увеличивает её вес почти вдвое. Девушка всегда чувствует, где мама. Сейчас она даже не заходит в огромное здание смотрительской, а просто оставляет саквояж у порога и прямиком направляется на задний двор. Двор тенистый, потому что посреди растёт вишнёвое дерево — одно-единственное, но крона его широкая, несколько сотен метров в размахе. Это всё из-за плодов, Тайна знает: ягоды на дереве вырастают размером с небольшую дыню, увесистые и внушительные на вид: мама обычно развлекается тем, что кидается вишнями с дерева в Тайну, а девушка с непривычки уворачивается; но из-за слабой гравитации даже большие плоды падают с такой маленькой скоростью, что можно спокойно усесться на траву и не глядя ловить их. Листва даёт прохладную тень, и девушка, сбросив кроссовки, идёт по влажной вечерней траве босиком. Трава мягкая, по колено, и здесь она считается мелкой и недостойной внимания. Мама сидит на высокой ветке, свесив ноги, в ажурной лиловой тени, и читает что-то на древнегреческом языке. Благодаря Арабелле девушка научилась определять язык, едва взглянув на страницу. Ветка обхватом в полтора метра, длинная, не поймёшь, где заканчивается; она даже не шатается, когда Тайна ступает на неё и проходит два десятка метров. Девушка садится рядом с мамой и кладёт голову ей на плечо. Мама, заложив страницу пальцем, обнимает её и целует в тёплую светлую макушку, как в детстве. Ветер пробирается сквозь гигантскую шелестящую листву, и девушка поджимает ноги и теснее прижимается к маме. — Привет,— зажмурившись от тепла и удовольствия, говорит Тайна. — Привет, пельмешек. — Ооо, только не о еде, мам, пожалуйста… — Полина, как обычно, кулинарный террорист? — И не говори… — Жалко,— притворно сокрушается мама.— А я столько всего наготовила к твоему приезду. — Быть мне опять сферической… — Да оно всё лёгкое, сама знаешь, какая тут сила тяжести. — Никакая,— соглашается Тайна.— Впрочем, я тебе привезла цветные древнекитайские мисочки, из них я даже что-нибудь отведаю. — Прямо древнекитайские? — прищурившись, улыбается мама. — Почти. На самом деле нет. Когда я это определила по надписям, я сэкономила кучу денег. Но они красивые и на лайнере казались тяжёлыми. — Идём,— говорит мама,— любоваться.— Она легко спрыгивает вниз, с пятиметровой высоты, взяв Тайну за руку; девушка, как всегда с непривычки, замирает, но вспоминает, что тут можно не падать, а парить в воздухе. — Как долетела, с приключениями, надеюсь? Тайна решает оставить на потом историю, как они чуть не упали на безвестную планету за полчаса до конечной остановки. В смотрительской шесть этажей и ещё пять подземных, голубая прохлада, звуки чуть приглушённые и пахнет цветами из раскрытых настежь окон. Кажется, это единственное заметное здание на планете. — Так цветы в этом году выросли,— поражается девушка. — Как обычно,— улыбается мама,— случайно рассыпала смена и забыла где. Тут солнце очень хорошее, чуть южнее экватора. До поздней ночи они не могут наговориться, а потом до раннего утра, и к рассвету мама стелет Тайне в привычной просторной комнате, до сих пор называя её детской. Тайна по давней традиции возмущается и грозится повесить на дверь табличку «Взрослая». В воздушной перине ей не спится. Она выбирается из постели и садится на подоконник в раскрытом окне, свесив ноги наружу. Утренний свет, отражаясь от стёкол, раскрашивает её ладони в бирюзовые и нежно-персиковые оттенки, и девушка любуется непривычной игрой света на пальцах. Цветы с шорохом и шелестом распускаются навстречу восходящему солнцу, и недалеко, за маленьким океаном поют большие изящные птицы, похожие на птеродактилей. Трава внизу тоже распрямляется, тихо звеня каплями росы — каждая капля величиной с древнекитайскую миску. Тайна, поджав ноги, сворачивается клубочком на просторном подоконнике и задрёмывает. Тут даже вывалиться из окна не страшно, сквозь сон думает она, вот что значит умиротворение… Эта мысль её так захватывает, что она усаживается по-турецки, вытаскивает из кармана блокнот и тщательно готовит чертежи аппаратов, уменьшающих гравитацию под окнами и балконами многоэтажных домов. «Приеду домой и займусь»,— думает она. С этой мыслью она и засыпает, растянувшись на подоконнике, залитом апельсиновыми лучами солнца.