И все, что я могу – это стоять на тротуаре и говорить «Прости за кровь у тебя во рту. Жаль, что она не моя».
В понедельник Мегуми готовит еды на неделю вперед, раскладывает по контейнерам и оставляет в холодильнике. Прошло уже больше недели (восемь дней, Мегуми посчитал) с появления Тоджи. Цумики не поднимает эту тему, хотя ее настороженный взгляд перемещается к дивану, когда она видит еду на полках. — Этому всему есть какая-то конкретная причина? — спрашивает она его, окидывая рукой контейнеры разных цветов и размеров. Мегуми пожимает плечами, пряча руки под столом, чтобы она не видела, как они сжимаются в кулаки. Идея зрела у него в голове, как головная боль: идея, которая спасет Цумики от бессонных ночей и выставит Тоджи к черту из его дома. Идея, которую он ненавидит. Но которой он последует. — Твоя взяла, — выплевывает он в направлении своего отца, когда дверь за его сестрой закрывается. — Завтра ночью я с тобой уеду. После того, как Цумики уснет. В глазах Тоджи зажигается что-то, что намного темнее надежды. — Уверен? — Да, — Мегуми вынужденно пялится в стол. Не спрашивай еще раз. Это не ощущается как принятие. Как подчинение. Как вообще что-либо. Благодаря ему его сестре на следующие несколько дней еды хватит. Беспокойство о том, что она будет есть в его отсутствие и хватит ли ей вообще времени на готовку, преследует его. Но это чувство… это другое, может, немного более приятное, чем мысли о том, что произойдет, если Тоджи останется. Молчать, пока он устанет ждать – не вариант. Ему нужно собираться. Нужно… Он слышит звук уведомления на своем телефоне. Юджи Тренировку отменили. Очень жарко. Щас помру. Прийти не хочешь? Ключи оказываются в руках Мегуми, а кроссовки на ногах прежде, чем он понимает, что делает. Я совсем ненадолго. Дайте мне забыть о том, что я собираюсь сделать.***
— Эй, Юджи? Они растянулись на кровати Итадори, сняв футболки из-за сумасшедшей жары. Это первый по-настоящему жаркий день лета: теперь Мегуми точно понимает, почему тренировку отменили. Быстро вращающиеся лопасти потолочного вентилятора дают какое-то подобие комфорта, как и отдаленные звуки шагов дедушки Юджи, доносящиеся с первого этажа. — Да? — голос Юджи звучит сонно. Его глаза закрыты, а ноги закинуты на стену, прямо под один из его киноплакатов. Это положение и момент настолько знакомы, что пульс Мегуми болезненно ускоряется. Мегуми не открывает глаза. Он хочет запомнить этот день. Хочет пронести этот покой с собой до момента, когда он более не сможет прокручивать его в своей голове в любой момент. Юджи рядом с ним шевелится. Ты должен спросить. — Если бы ты знал, что человеку, которого ты любишь, было бы безопаснее без тебя, ты бы уехал? Он замечает, как один из глаз Юджи приоткрывается. — Хм… А будет известно, куда я поеду? Отлично, он думает, что это все гипотетически. — Нет. Он не сможет сказать что-либо даже Цумики, зная, что она никогда не прекратит искать его, и зная, что Тоджи будет в ярости от этого. Ему необходимо просто уехать. Ты превращаешься в него, шепчет ему мерзкий голос в голове. Ты превращаешься в своего отца, в человека, который исчезает без всяких слов и оставляет Цумики одну. — Ну… — Юджи у его бока выпячивает губы, и Мегуми кажется это невероятно милым (Прекрати это! Прекрати!!) и медленно отвечает. — Ну типа, думаю, что этот человек будет очень долго скучать по мне. И будет очень расстроен. Так что я, знаешь, наверное бы задумался, стоит ли это того. Мегуми кивает, не доверяя своему голосу, и закрывает глаза, несмотря на горячее покалывание за веками. Я буду скучать по тебе. — Понятно. И затем, Юджи без предупреждения вскакивает и шепчет, почти что плача. — Подожди, Фушигуро, что ты там задумал? Его голос высокий и напуганный. В последний раз он звучал так тогда, когда в конце учебного года ему позвонили из больницы, чтобы сообщить о его дедушке. — Мегуми, — говорит он, подползая ближе и смотря прямо в глаза другу. — Мегуми, что ты сделал? — Я… — Мегуми пытается сесть, удерживая равновесие на мягком матрасе, но задыхается, и единственные слова, которые он может из себя выдавить – это правдивые, ужасные, те, которые он произносить не должен. — Я уезжаю. Со своим отцом… — С твоим биологическим отцом? Подожди, типа, с Тоджи? — … потому что если я поеду с ним и поговорю с его семьей, он уедет из нашего дома и оставит Цумики в покое. Глаза Юджи расширяются от ужаса. — Ты не можешь! — вскрикивает он, хватая Мегуми за плечи и сажая его в вертикальное положение. — Ты не можешь, ты сумасшедший, это же чел, который тебя, можно сказать, похитил! — По-другому он не уйдет, — голос Мегуми переходит в болезненный шепот. — Он у нас уже больше недели, и без меня не уедет. Я должен уехать, — и он извивается, пытаясь вырваться из хватки Юджи… Но хватка становится только крепче. — Почему? — пронзительный взгляд Юджи и его голос проделывают дыру в грудной клетке Мегуми, когда он сжимает его предплечья с ужасающей, любимой силой. — Почему, Мегуми? Почему ты должен уехать? Благословение. Благословение. — Потому что я – чертово проклятие, — выплевывает он. — И Цумики будет лучше без меня. Тоджи нужно отстать от нее. — Поэтому ты собираешься поехать с ним бог знает куда и бог знает на сколько? — и, боже, не таким ему виделся их последний день вместе. — Это неправильно! Это не нормально! Ты же разобьешь ей сердце! Ты разобьешь… — Что? — и ничего больше не отделяет сердце Мегуми от разума, когда он шипит, плюется и усмехается, пытаясь стать живым воплощением слов, которые собирается произнести. — Я разобью твое сердце? — ДА! Тишина. Юджи все еще смотрит на него. Его сердце все еще отдает пульсом у него в ушах. Руки немеют. «ДА!» О. О. — Ты не можешь, — шепчет Мегуми, отворачиваясь. Пальцы Юджи бегают по его коже. — Не можешь. — Чего не могу? — Не можешь это усложнять! Он чувствует, как его сердце сбивается с привычного ритма. Надо бы поработать над своей корявой связью между мозгом и ртом, убежденно думает он. Но Юджи все еще смотрит на него. Огромные глаза. Неподвижные руки, что держат Мегуми. — А то что? — Боже, его голос такой мягкий. — Или… — он делает вдох, который абсолютно не помогает его сердцу успокоиться. — Я знаю, я сказал, что я – проклятие, и я знаю, что будет лучше, если я уеду, если… Но… Я не хочу покидать это место. Тебя, в смысле. Я… Я не хочу покидать тебя. Но я… Ты не можешь заставить меня остаться. Не тогда, когда… Не тогда, когда Цумики несчастна и напугана, не тогда, когда я уже решил, что единственный вариант – это защищать ее от боли. Юджи резко вдыхает. Кривит губы. Его теплые руки гладят кожу Мегуми от локтей до плеч. — Благословение, — произносит он, а его шепот так же легок и воздушен, как ветерок от потолочного вентилятора, что крутится над их лицами. — Фушигуро, ты не можешь быть проклятием, ты – благословение, как ты, черт возьми, можешь быть для меня чем-то другим? — Не говори так. — Заткнись, — говорит он нежно. Слишком нежно. — Знаю я, что значит твое имя. И я знаю тебя. Знаю, что ты не хочешь оставлять Цумики, знаю, что ты… Что ты там всегда говоришь? Что будешь бороться, пока не выиграешь или пока не встретишь Бога? — Мегуми не может не посмеяться над этим, хоть и в его голосе звучат слезы, которые он пытается сдерживать. — Я знаю тебя. Я знаю, что ты хочешь ее защитить. Но я также знаю, что ничего хорошего не выйдет, если ты уедешь. Она будет искать тебя. И никогда не прекратит поиски. Это разобьет ей сердце. Все опять будет так же, как и в детстве. — Все… — даже сам Мегуми, пока говорит, понимает, что он просто пытается убедить самого себя. — Все будет хорошо. Я останусь в городе. В конце концов Тоджи обо мне забудет. — А Цумики нет. Я – нет, — Юджи наклоняется вперед и упирается лбом в лоб Мегуми. — Ты же понимаешь, что это ничего не решит. Я знаю, что ты знаешь. Пожалуйста, — и его голос опускается до дрожащего шепота. — Мегуми. Не уезжай. Мегуми смотрит в его лицо, или, скорее, в размытые его черты, учитывая их близость к друг другу. Он чувствует, как болит его сердце. Разбивается. Разлетается на кусочки. — Ладно, — шепчет он спустя, казалось бы, вечность. Вкус поражения горчит во рту, но надежда в глазах Юджи греет его, как теплое летнее солнце. — Хорошо. Юджи обвивается вокруг него, заполоняя теплой кожей и дрожью все вокруг. — Спасибо, — выдавливает он. Мегуми не может понять, почему пытается сдержать слезы.***
Он возвращается домой несколькими часами позднее, будучи эмоционально истощенным и измотанным. Юджи обнимал его словно вечность, и это навело порядок в его душе, но выжало его сердце, как лимон. Юджи спросил, не хочет ли Мегуми переночевать у него. Фушигуро не смог посмотреть ему в глаза, когда отказывал. — Мне нужно вернуться, — сказал тогда он. — Мне нужно сказать ему, что я не еду. Но когда он возвращается домой, Тоджи спит. Цумики сидит за кухонным столом, а на древнем планшете, который они используют для учебы и работы, открыта ее электронная таблица. Она улыбается брату, тихо информируя его о том, что ее повысили на второй работе. Мегуми радуется удовлетворению в ее глазах, хоть и сопротивляется ее настойчивым просьбам купить себе новые кроссовки для бега к началу учебного года. Протянет в них еще семестр. — Тебе нужно купить хорошую обувь для работы, — говорит он ей, притягивая в объятия. — Чтобы спина не болела. Она смеется в его плечо. — Может и куплю, — ее худая рука аккуратно поглаживает спину Фушигуро. — Маленький мой братишка. Всегда так беспокоишься. Мегуми смотрит на спящую фигуру Тоджи. Я не поеду с тобой, уверенно думает он. Не поеду. Не могу. Ему нужно придумать, как заставить Тоджи исчезнуть. Это следующий шаг, который его преследует. Когда он, наконец, засыпает, ему снится темная комната и как его, будучи ребенком, оставили на произвол судьбы вдали от дома, потому что его отец вновь забыл о его существовании. У него нет выбора, кроме как уйти рано утром из-за того, что более оптимистичная его версия когда-то согласилась быть волонтером в библиотечной программе, начинающейся сразу начала работы библиотеки. В каком-то роде это весело: это мероприятие для детей, которое проходит на природе, и дети там не старше десяти лет, соответственно, очень энергичные. Мегуми доводится подержать змею, и фото с этого события остается у него в телефоне. Он отправляет его в групповой чат с друзьями, мотая головой, когда Тоге моментально отвечает ГДЕ ЗМЕЯ??? Я ПРИДУ. И он действительно приходит. В полдень Инумаки появляется в библиотеке, опираясь на стол, за которым Мегуми обычно работает, а Маки стоит рядом. Девушка протягивает банку газировки, когда подходит Фушигуро. — Мы принесли тебе ее в знак примирения. — Примирения? — Мегуми забирает банку. Холодная. — В каком смысле? — Мы хотим задать тебе несколько вопросов личного характера. — Отлично, — Мегуми стучит по банке. — Я не смогу выпить это здесь, так что, давайте, пока. Маки фыркает. Тоге поднимает свой телефон. А ТЫ НА ПЕРЕРЫВ УЙТИ НЕ МОЖЕШЬ? И ГДЕ ЗМЕЯ? — Программа закончилась час назад. Прости.***
Маленький внутренний дворик библиотеки идеально подходит для Мегуми, который ходит по нему туда-сюда, изливая свою душу. — Ты хочешь сделать что-то глупое, за что я на тебя накричу, так что если хочешь поделиться – мы закончим с этим быстрее, — произнесла Маки, забираясь на разваливающийся стол для пикника. Тоге сидел на скамейке у ее ног, выжидающе смотря на Мегуми. Мегуми пытался сопротивляться. — Как ты вообще можешь знать об этом? — Из-за твоего взгляда в глазах на днях, — на лице Маки появилось выражение, которое Мегуми не мог прочитать. — Я знаю этот взгляд. Это взгляд человека, который серьезно настроен на побег. И вот он, Мегуми: наворачивает круги по дворику, признаваясь во всем. Он рассказывает о приезде Тоджи и о тревоге в глазах Цумики. О том, как Тоджи сказал, что уедет только с Мегуми. И о том, как Мегуми хотел поехать, пока Юджи не попросил об обратном. Он рассказывает им все, даже то, что говорить не собирался. — Что этому типу вообще от тебя нужно? — только и спрашивает Маки, моргая. — Он хочет представить меня своей семье. Ее глаза расширяются. — О, черта с два. Ни за что, блять. Даже не приближайся к семье Зенин. Хруст открывающейся банки вырывает его из состояния, близкого к панике. Тоге поднимается с газировкой в руке, идет по помятой траве и останавливается в нескольких сантиметрах от Мегуми. Сначала он вытягивает свой телефон: ТЕБЕ НЕ СТОИТ УЕЗЖАТЬ. ЧЕГО БЫ НИ ХОТЕЛ ТВОЙ ОТЕЦ, ТЕБЯ ЭТО НИКАК НЕ КАСАЕТСЯ. ОН УЖЕ ДВАЖДЫ ЗАБИВАЛ НА ТЕБЯ И ЕМУ БЫЛО ПЛЕВАТЬ. ОН НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ ТОГО, ЧТО ПОЛУЧИТ, ПРИВЕДЯ ТЕБЯ К СВОЕЙ СЕМЬЕ. Сердце Мегуми сжимается. Выражение его лица, должно быть, заметно изменилось, потому что Тоге отдает ему банку и печатает уже пальцами обоих рук. ОН ТЕБЯ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ. И НИКОГДА НЕ ЗАСЛУЖИВАЛ. ТВОЕ МЕСТО ТАМ, ГДЕ ТЕБЯ ЛЮБЯТ. И что-то внутри Мегуми ломается. Он чувствует, как на глаза наворачиваются жгучие слезы и, к его унижению, они срываются с век, когда он опускает голову. Мегуми опускается на корточки, пытаясь не пролить то, что Маки принесла ему в знак извинения, и ставит банку на землю на безопасном от себя расстоянии, и обхватывает голову руками. Маки садится на колени перед ним, и спустя секунду он чувствует ее руки на своих плечах. — Эй, — произносит она, изо всех сил пытаясь звучать мягче. — Эй, Фушигуро, все хорошо. Она не очень хороша в этом, как и он. Это нормально. Тоге кладет руку на голову Мегуми, путая пальцы в черных взъерошенных волосах. Маки, должно быть, замечает текст на телефоне Тоге, и сжимает плечо Мегуми. — Он прав. Твое место рядом с нами. Здесь тебя любят, — шепчет она. Я не могу сейчас с этим справиться. — Как мне заставить его уйти? — умудряется выдавить он, смаргивая слезы и сбрасывая одну руку Маки с плеча. — Мне нужно, чтобы он уехал, я так больше не могу. Часть его ожидает, что Маки отругает его за детскую капризность. Вместо этого она наклоняется и поднимает его лицо за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. — Скажи ему, чтоб выметался. Скажи, что он тратит время, потому что ты никуда не собираешься, — острая улыбка расплывается у нее на лице. — И если это не сработает, напиши мне: я приду и помогу тебе надрать ему задницу. Тоге за спиной Маки решительно кивает, и Мегуми не может не засмеяться. — Спасибо, — говорит он им обоим, настолько искренне, что Маки приходится отвернуться. — Я серьезно. — Держись подальше от семейки Зенин, — все, что говорит Маки, вытягивая Мегуми с земли на ноги. — Напиши, если нужна будет помощь. И выпей уже свою газировку, — она замолкает и смотрит на Мегуми нечитаемым взглядом, который ничего не говорит о эмоциональном срыве друга. — Дерьмово выглядишь. И на этом все. Мегуми чувствует, как узел в груди немного слабеет. Из всех людей именно Маки честно бы сказала ему, если бы он делал что-то не так. Сказала бы, если бы ему нужно было перестать быть глупым эгоистом и просто уйти. Я не уеду, говорит он сам себе, пока машет на прощание друзьям, людям, которые изо всех сил старались остановить его, прежде чем он разрушит свою жизнь и покинет единственных людей, которых, как ему кажется, он вообще может полюбить. Не уеду. Он видит лицо Юджи каждый раз, когда моргает. И от этого не легче. Я не уеду. Это мантра, которую он повторяет остаток дня, расставляя книги по полкам, разговаривая с пожилыми посетителями. И когда через окно он улавливает силуэт Юджи, бегущего к автобусной остановке, он не может и не хочет бороться со взрывом яркого, солнечного тепла в груди. Я не уеду. Эти слова ощущаются как начало пожара. Как битва. Как конфликт, который он никогда не сможет разрешить. Но также эти слова ощущаются как своего рода договор, соглашение. И пока что этого достаточно.