***
Однажды кто-то сказал мне, что объяснение – это признание своей неудачи. Уверен, что ты помнишь, ведь мы говорили с тобой по телефону, радость моя.
Тренировка по бейсболу тяжелая. По большей части из-за жары. Для этого времени года она слишком уж сильная: Мегуми чувствует, как капли пота попадают в глаза, когда он опускается в глубокий присед, ожидая, что Юджи сделает то же, что и обычно, и ударит по мячу в его направлении. В глазах других они – отличная команда, хотя Мегуми думает, что им еще далеко до ужасающей синхронности сестер Зенин. Единственное, что спасает всю ситуацию – это очевидная ненависть девушек друг к другу, поэтому Мегуми даже не приходится беспокоиться о победе своей команды. Будь он умнее, думает он, смотря на Тодо с домашней базы, он бы их разделил. К слову, Мегуми понятия не имеет, почему абсолютно безбашенный младшекурсник является их тренером по бейсболу, но его это и не должно волновать: сейчас Тодо – это проблема Юджи, и… Юджи отбивает чистый хоум-ран, Тоге все равно делает рывок за мячом, а Мива торжествующе кричит, когда он промахивается. Юджи бежит так, словно от этого зависит его жизнь, и хлопает Мегуми по плечу, когда проносится мимо. Это один из их ритуалов. Юджи пробегает мимо Мегуми и касается его. Мегуми трижды стучит по домашней базе Итадори, прежде чем замахнуться, хотя Итадори всегда для него открыт. Эти простые вещи, рожденные из многолетней дружбы, помогают ему держать связь с реальностью. И, думает он, когда видит проезжающую мимо уродливую машину Тоджи (коричневый седан с ржавыми дверьми, который в одном повороте от того, чтобы развалиться), сейчас связь с реальностью нужна ему, как никогда. Душевые в общественном центре заполняются быстро: почти все товарищи Мегуми на тренировку приезжают на автобусе и хотят сначала переодеться из мокрой формы в сухую одежду. Мегуми тоже в их числе: он забегает в кабинку, закрывает дверь и быстро раздевается, радуясь, когда одежда из спортивной сумки не прилипает к нему так сильно. Парня, что стоит у раковины с открытым краном, Мегуми не знает. Тоге сказал, что его зовут Юта, и что он – новичок, который начнет обучение осенью. Фушигуро не был в восторге от пополнения в их рядах, но заставил свой «территориальный характер» не обращать на это внимания, о чем всегда напоминает ему Цумики. По крайней мере, он кажется хорошим с этими большими, уставшими глазами и робкой, но легкой улыбкой. Он словно немного оживляется под вниманием Юджи, но опять же, разве это происходит не со всеми? Юта тихо ругается: Мегуми не придает этому значения, пока что-то небольшое, серебряное и блестящее не закатывается под дверь кабинки. — Прости, — говорит Юта, звуча ближе. — Ты не мог бы мне его отдать? — Конечно. Это кольцо. Мегуми поднимает его и передает через верх. Вместе с голосом Юты звучит его смущенный смех. — Спасибо. Я иногда снимаю его, когда мою руки. Наверное, не лучшая идея. Момент тишины после этих слов нарушается взрывом смеха. — Фушигу-у-у-у-ро! — пропевает Юджи, пробиваясь в душевую. Судя по звуку шагов, за ним также идут Тодо и Тоге. — Не хочешь пообедать у меня? Мегуми рад, что его никто не видит, потому что он сразу же облегченно выдыхает. Тоджи сейчас не дома, но может вернуться в любой момент, а Мегуми совсем не в настроении. — Конечно. Он поправляет воротник рубашки и открывает дверь кабинки, даже не дергаясь, когда встречается лицом к лицу с Юджи. За ним с небольшой улыбкой на лице стоит Юта, словно наслаждаясь видом двух подростков, которые чуть не врезались друг в друга из-за того, что помещение слишком, черт возьми, маленькое для пятерых. Глаза Юджи округляются. — Подожди-ка, я же искал эту рубашку! — он дергает ее за воротник, а Мегуми слегка отстраняется, чувствуя, как от груди по телу распространяется тепло. Странно, когда он настолько близко. — Ты же ее вернешь? Тоге печатает что-то в телефоне, поднимает его, чтобы все увидели С КАКИХ ЭТО ПОР ВЫ ДЕЛИТЕСЬ ОДЕЖДОЙ? в заметках жирным шрифтом. — Не делимся, — Мегуми жалеет, что не может вернуться в кабинку и спрятаться. — Видимо, я просто ее когда-то одолжил и не вернул. Юджи улыбается. — Все нормально. Когда-нибудь да заберу. У меня вроде вообще какая-то твоя куртка еще со времен зимы лежит. Так и есть. Это любимая куртка Мегуми, черный бомбер, который он нашел в каком-то богом забытом секонде. — Твоя рубашка будет у меня в заложниках, пока ты не вернешь мне бомбер, — торжественно выдает он, а дрожь в теле доходит даже до кончиков пальцев, когда Юджи смеется. Все они вываливаются из душевых одной большой кучей криков и подшучиваний. Мегуми замечает, как Май закатывает глаза, видя всю эту картину и отходит в сторону, когда Тоге подбегает к Маки и показывает ей свой телефон. — Юджи! — зовет Тодо. — Девчонки тоже идут? — Если захотят! Мегуми не уверен, кому это предназначается, но, судя по тому, как кричит Нобара и как тащит за собой Миву, минимум они двое приглашение принимают. — Маки, ты с нами? Маки поднимает большие пальцы вверх и возвращает телефон Тоге. Мегуми не может не заметить, как Юта замедляет шаг, чтобы пойти вместе с ними, хотя не понимает, почему. Казалось, что Юта весь день страшно боялся Маки, а с Тоге они вообще даже рядом на одном поле не стояли. Да все равно. Мегуми практически бежит, чтобы догнать Юджи. Он знает, почему Итадори на самом деле пригласил всех к себе. Его дедушку положили в больницу пять дней назад, и без него ему слишком пусто. В Юджи больше жизни, чем в ком-либо еще, и ему не нравится тихий, безжизненный дом, поэтому он предпочтет наполнить его людьми, которых любит. Поездка на автобусе громкая и долгая. Юджи тащит Мегуми на место рядом с собой несмотря на то, что из-за этого ему приходится почти что впечататься лицом в грязное стекло. Мегуми практически расслабляется, пока Нобара не приземляется рядом с ним, отпинывая его локтями и протягивая Юджи свой телефон, чтобы что-то показать. Когда они возвращаются в дом Итадори, все сразу же обосновываются на кухне. Нобара и Маки достают из холодильника уже подуставший салат, пока Юджи моет и нарезает томаты с грибами. Тодо и Тоге спорят о том, как лучше поменять перегоревшую, ржавую лампочку в кладовке (Мегуми приходится прикусить язык, чтобы оставить ужасную шутку при себе), а Юта и Мива ищут стаканы, чтобы хватило на всех, оправдывая это тем, что «Мы долгое время были на жаре, нужно восполнить недостаток жидкости». На какой-то момент Мегуми, пялясь на коричневую машину за окном кухни, которая точно не принадлежит Тоджи, забывает, где вообще находится. В чувство его приводит теплая рука, которая легла между лопаток. — Эй. Ты в порядке? — цвет глаз Юджи намного красивее, чем цвет той коричневой машины, думает Мегуми, и… Стоп. Откуда, черт возьми, взялась эта мысль? — Ага, — голос Мегуми звучит грубо даже для него самого. — Да, я в порядке. Юджи хмурится, но больше ничего не говорит. Вместо этого он отодвигает в сторону разделочную доску и стучит ладонью по столешнице. — Ну, тогда приступай! Еще одна традиция. Мегуми моет руки, забирается на столешницу и начинает выковыривать семена из нарезанных томатов. И Юджи, и Маки их ненавидят, и эта задача обычно падает на Мегуми. Он не уверен, почему. Просто так всегда получается.***
Начинает смеркаться, когда Мегуми, сжав зубы, садится на автобус до дома. Они с Юджи играли в видеоигры, сидя на диване даже после того, как все ушли. Между сражениями с боссами и бесконечными побочными квестами Юджи, они разговаривают. Итадори говорит о своем дедушке, о том, как он волнуется и о том, что он не знает, что будет делать, если произойдет самое худшее (Останешься со мной у меня, хотел бы сказать Мегуми, но удерживает себя от невозможных слов). Мегуми, нажимая на кнопки джойстика во время разговора сильнее, чем следует, жалуется на непробиваемую упертость Цумики и на то, что она против летней работы для него. — Знаешь, — произносит Юджи, когда Мегуми завершает свою тираду. — Я вроде ее понимаю, — когда Фушигуро посылает в него тяжелый взгляд, он вскидывает ладони вверх. — Да расслабься! Просто… Она хочет, чтобы ты был ребенком, понимаешь? Даже если ты сам этого не хочешь, ты все равно ребенок, поэтому она думает еще и об этом. Уверен, что она хочет, чтобы ты сосредоточился на учебе. К раздражению Мегуми, в словах Юджи есть смысл. В них всегда есть смысл. Но Фушигуро этого не признает. Они завершают последний уровень, заходящее солнце оставляет на экране телевизора золото-зеленые мазки, и Юджи задает вопрос. — Что-то случилось, из-за чего ты не смог ответить на мое сообщение? Подбор слов странный, но Мегуми сразу же понимает, к чему это. Я не могу сказать тебе. Что-то оседает у него внутри, что-то еще более тяжелое, чем злоба, которую он ощущал прошлой ночью, но холоднее в два раза. — Нет. Просто… Был занят. С Цумики разговаривал и все такое. Прости. Он чувствует взгляд Юджи на своем лице. Он солгал ему всего несколько раз, и все эти разы касались Тоджи. Не мог же он сказать прости, что исчез на несколько дней, служба опеки посчитала, что с Цумики или с кем-либо еще я остаться не могу или прости, что не ходил в школу, потому что «заболел», мой отец по сути похитил меня, а затем забыл о моем существовании, пока я был в соседней комнате. Это было бы тупо. Да и это тоже тупо. Юджи молчит, пока Мегуми не начинает завязывать шнурки. И замирает. — Эй, Мегуми? Это и привлекает внимание Фушигуро. Юджи называет его так только в том случае, когда он серьезен. Или напуган. Или серьезно напуган. — Да? — Если бы что-то было не так, ты бы сказал мне, да? Я не могу. В любом случае, все так. Завтра Тоджи уже уедет. Все в порядке. Все в порядке. Все в порядке. — Да. Конечно, сказал бы, — каким-то образом он умудряется найти в себе улыбку для лучшего друга. — Я бы обо всем тебе рассказал. Обо всем, но не об этом.***
У Мегуми много талантов. Бойкот, длящийся часами – один из них. Когда он возвращается домой, Тоджи сидит на диване и пьет пиво, вперив взгляд в сдохший ноутбук. Мегуми сразу же идет на кухню и смотрит в холодильник. Словно в ответ на его мысли об ужине, на телефон приходит уведомление. Цумики Приду домой немного позже. Прости.Я Ничего. Что хочешь на ужин?
Цумики Острый рамэн? Мегуми отправляет эмодзи с поднятым вверх большим пальцем в ответ и начинает поиски упаковок лапши. На их кухне это самый дешевый продукт. Он стал экспертом в приготовлении лапши, хотя в этот раз открывает только две упаковки. Готовь себе, блять, сам, думает он как можно более злобно в направлении мужчины, который, к сожалению, внес свой вклад в его существование. Он как раз расставляет тарелки на стол (накрыв их другими тарелками, чтобы не остыло), когда Цумики хлопает входной дверью. Мегуми видит конкретный момент, когда она вспоминает, что сейчас их дом им полностью не принадлежит: ее лицо мрачнеет, от чего Мегуми хочется что-нибудь ударить. Ужин проходит тихо. Он не спрашивает о том, как прошел ее день, потому что Тоджи это не касается. Цумики сбегает в спальню настолько быстро, насколько возможно. И Мегуми ее не винит. Он моет посуду, когда с ним заговаривает Тоджи, лениво опираясь на столешницу. — Итак. В чем твоя проблема? — Я хочу, чтобы ты выметался к черту из моего дома, — произносит Мегуми, даже не смотря в его сторону. Тоджи усмехается. — Я сказал что-то смешное? — Просто ты научился звучать жестче. Вот и все. Мегуми сжимает руки в кулаки в мыльной воде. Не надо не надо не надо. — Я сам могу о себе позаботиться. И о Цумики. Тоджи выпускает смешок. — Глава дома, да? Ага. Ты таковым никогда не был. Мегуми так сильно прикусывает язык, что чувствует вкус крови. — Ты к чему-то клонишь? — Да, — краем глаза Мегуми видит, как он складывает руки на груди. — Моя семья хочет тебя видеть. Наверное, отчасти поэтому я здесь. Чтобы забрать тебя с собой. Все тело Мегуми накрывает волной холода. Ему опять тринадцать, он стоит на этой самой кухне, от злости его всего трясет. Он не хочет уходить, но так нужно. Ради Цумики. Ради Цумики. Ради Цумики. — Никуда я не поеду, — выплевывает он сквозь сжатые зубы. — Я остаюсь здесь. Тоджи наклоняется к лицу Мегуми, почти соприкасаясь с ним носом. — У тебя нет выбора. Я никуда не денусь, пока ты не согласишься уехать со мной. В следующий момент он уже идет обратно к дивану, оставляя Мегуми одного в холодной, темной кухне со все еще сжатыми в грязной воде кулаками.***
Разговор с Тоджи преследует Мегуми весь следующий день. Сидит в голове во время его утренней волонтерской смены. Во время поездки на автобусе до общественного центра. Он преследует его даже во время тренировки, из-за чего он пропускает несколько несложных страйк-аутов. Разговор следует за ним по пятам три дня. Три дня присутствия Тоджи и беспокойства Цумики. Осознания того, что Мегуми может прекратить это, если уедет. Он может гарантировать безопасность Цумики. Он может это остановить. Это также значит, что все эти три дня Юджи постоянно спрашивает, в порядке ли он. Садится все ближе и ближе к нему в автобусе, на диване, в парке. Три дня мягкого голоса Юджи и теплых глаз, говорящих ему «Эй, если бы что-то было не так, ты бы мне сказал, да? Я просто хочу помочь». Где-то внутри, похороненное под всей этой тяжестью, что-то в сердце Мегуми натягивается и рвется. У него появляется желание коснуться Юджи в ответ, прильнуть к этому теплу, хочется сказать ему… И он всегда пресекает эти мысли на корню. Что бы он ни чувствовал, чего бы он ни хотел… Это Юджи. Его лучший друг. Единственный, на самом-то деле, потому что это его лучистая доброта притянула к нему Нобару, Маки и всех остальных. Это Юджи. К тому же, у Мегуми есть и другие, более сложные мысли, в которых ему следует разобраться. Например, если он уйдет, то по-настоящему станет сыном своего отца. Он оставит Цумики позади. Оставит Юджи, Нобару, и всех остальных своих друзей. Он никогда не уходит. Это то, что в нем отмечает Юджи. По этой же причине на него полагается Цумики. На четвертый день преследование собственными мыслями прекращается, и они начинают разрушать его, пока он переодевается в душевой и планирует пойти домой после. Он должен пойти домой. Юджи поедет в больницу, чтобы забрать своего дедушку, и Мегуми не хочет мешать семейному моменту. А больше и нет места, где он был бы счастлив или чувствовал себя в безопасности, к тому же, Цумики сегодня освобождается с работы пораньше, так что ему нужно быть там… Внезапно он не может дышать. Воздух слишком теплый, а в своей коже ему словно тесно. Он слышит шум в ушах, что может быть и последствием солнечного удара, и паникой, а может, это что-то другое, он не знает, но во рту соленый привкус и боже я не могу дышать я не могу дышать. — Эй, Фушигуро? — это Юта. — Ты в порядке? Не думаю, что могу дышать. — Да, — кое-как выдавливает он. — В порядке, сейчас выйду. — Хорошо. В его интонации есть что-то завершающее, словно он что-то решил. Дверь открывается, а затем снова закрывается. Отлично. Уходи. Пожалуйста. Мегуми прижимает руку ко лбу. Моя кожа слишком горячая, думаю, что я плачу, я не могу, я не могу, мне нельзя, блять, мне нужно успокоиться. Дверь опять со скрипом открывается. — Это опять я, — Юта. — Я привел Юджи. — Блять. Вода бежит в раковину. Худая, бледная рука Юты передает что-то под дверью. — Влажные бумажные полотенца. Положи их на заднюю часть шеи, — его голос ровный, спокойный. — Поможет. Поверь мне. Мегуми на автомате повинуется. Это действительно помогает. Пульс замедляется, дыхание тоже. Он отдаленно слышит, как Юта что-то шепчет Юджи (необычно тихому Юджи), прежде чем дверь вновь закрывается. Мегуми опирается на одну из стенок кабинки, позволяя теперь уже теплому комку влажных бумажных полотенец упасть на пол. — Мегуми? — мягко спрашивает Юджи, а его голос перекатывается по воспаленным нервам Фушигуро, словно подсвечивая его изнутри. — С тобой все хорошо? — Я в порядке. Удар. Рюкзак Юджи приземляется на грязную плитку. Мегуми это видит, видит, как его ноги перекрещиваются, и теперь Юджи стоит, опершись спиной на дверь кабинки. — Паническая атака в душевой – это не совсем «в порядке», Фушигуро. Я в порядке. В порядке, потому что так надо, потому что ты стоишь за этой дверью, а можешь опоздать на автобус, если останешься еще на немного, потому что я должен быть в порядке, потому что твоя улыбка освещает все вокруг, когда ты даришь ее мне, и я так, блять, устал… Дверной замок дрожит. В следующую секунду он ломается, будучи дешевым и уже порядком потрепанным временем. Юджи вскрикивает и падает спиной назад, чудом успевая ухватиться за дверную раму, но ему не удается удержаться на ногах, и он спотыкается об Мегуми, хватаясь за его руку и запястье. У Мегуми есть примерно полсекунды, чтобы понять, что он узнает, что я плакал, но Юджи уже отвернулся, покраснев до корней волос. — Прости, прости, я не знал, что это произойдет. — Все хорошо, — Это не так. — Все в порядке. Его руки дрожат. Юджи восстанавливает равновесие, не отпуская запястье Мегуми. — Ты дрожишь, — и его голос звучит слишком трепетно, слишком пугливо для душевой общественного центра. Вблизи он пахнет летом: травой, потом и землей. — Почему ты мне не расскажешь? Я просто… Хочу помочь. — Я знаю. Юджи очаровательно хмурит брови… нет. Нет. Мегуми не может. Не будет трогать это. — Не можешь ты знать, ты мне даже предложение не даешь закончить! — Я знаю тебя, — Мегуми выдавливает из себя улыбку. Ей там не место. — Я просто… Я не могу. Прости. Лицо Юджи мрачнеет. Он тянется рукой к подбородку Мегуми, чтобы смахнуть оставшиеся слезы. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне абсолютно все, — и он звучит настолько искренне, что Мегуми почти что трясет. — Я рядом. — Я знаю, — его голос тихий и приглушенный. — Я… Спасибо. Пальцы Юджи все еще прижаты к его коже. Он немного приподнимает его подбородок, а глаза бегают по лицу Мегуми. — Я серьезно. Я рядом. В этот раз Мегуми действительно дрожит. Юджи делает шаг назад, а тепло его пальцев остается печатью на коже Фушигуро. Блять.***
Пятница – день ужина на холме неподалеку от дома Мегуми. Эта традиция существует уже третье лето подряд: Тоге на своем древнем внедорожнике везет тех, у кого получается влезть, другие добираются на автобусе, а Мегуми готовит согласованное блюдо и идет пешком. Каждую неделю он откладывает лишние деньги на ингредиенты, как и Цумики, которая также вносит свой вклад, потому что «Хорошо, что у тебя есть друзья, Мегуми, мы должны быть добры к ним при каждой возможности». Разум Мегуми затуманен со дня его срыва в общественном центре. Он ест на автомате, сидя между Юджи и Нобарой, надеясь, что их энергии достаточно, чтобы восполнить отсутствие его сил. Когда Юджи отползает, чтобы начать кидать Читос в открытый рот Тоге (большую часть времени промахиваясь и вместо этого попадая по Юте), Нобара переводит взгляд на Мегуми, и он сразу же понимает, что влип. — Что у вас с Итадори произошло? О господи. — Ничего? Мы друзья? Он морщится от того, что это звучит, как вопрос. — Коне-е-ечно, — Нобара смотрит в сторону Юджи. — Он постоянно опирается на тебя, трогает тебя, смотрит не совсем платонически, но окей. Типичное поведение лучших друзей. — Закончила? — Просто… — Нобара водит по экрану телефона, недовольно вздыхая. — Вот, смотри. Мегуми щурится, смотря на экран. Это Юджи, со скрещенными ногами сидит на полу своей гостиной, подняв голову вверх. Подняв голову, потому что смотрит на Мегуми. Фушигуро помнит этот момент поразительно ясно: это был крайний раз, когда они обедали у Юджи, и Мегуми рассказывал какую-то историю. Юджи начал смеяться, и только поэтому Мегуми вообще понял, что тот его слушал. — До этого он слушал тебя хороших таких пять минут, — говорит Нобара. — Ну это так, на всякий случай, если тебя интересовало, нравишься ты ему или нет. — Замолчи, — произносит Мегуми. — И скинь мне это фото. Из-за загадочной ухмылки, с которой она пересылает ему файл, Мегуми хочется спустить ее с этого холма… или скатиться с него самому. И все же, он не может перестать пялиться на это фото. Он сохраняет его в папку избранного, гасит тепло в груди и весь обратный путь домой пытается контролировать выражение своего лица. У тебя есть вещи поважнее глупой влюбленности, о которых нужно беспокоиться, говорит он себе, прежде чем застыть под уличным фонарем, потому что О. Дерьмо. Влюбленность. Блять. Нобара, которая идет за ним к остановке, врезается в спину Мегуми. — Эй! — вскрикивает она, очевидно планируя отругать его, пока не замечает выражение лица Фушигуро. — Подожди, что с тобой такое? — Я… Я влюблен в Юджи, — даже для самого себя он звучит слишком удивленно. — Наверное. — Наверное?! — Нобара хватает его за плечи и кружит. — Фушигуро, до тебя несколько месяцев доходило! Доходило. Это слово заставляет его почувствовать себя немного лучше. Немного более уравновешенно, как будто он еще не полностью потерял контроль над своей жизнью. — Так… И что мне теперь делать? Нобара трясет его. — СКАЗАТЬ ЕМУ! — О, было бы это так просто. — Ты должен, он уже как минимум год страдает…. — … нет, не страдает! — Заткнись, я многое знаю и понимаю, ты должен сказать ему! — от широкой улыбки Нобары почти что летят искры. — Фушигуро, чем ты рискуешь? Им. Моим лучшим другом. Всем. — Я подумаю, — уступает он, отцепляя руку Нобары от своего плеча. — Ничего не говори. — Не скажу, — говорит она, салютуя. Мегуми заказывает глаза. Господи, помоги мне.***
— Уже почти неделя прошла. Ты хоть подумал о том, что я тебе сказал? — Отъебись, — говорит Мегуми мужчине, от которого ему досталась половина его генов. Он стрижет волосы в ванной, и это значит, что Тоджи официально перекрывает его единственный путь к отступлению. — Я не устану ждать, Мегуми, — Тоджи на мгновение запинается, а затем чешет шею. — Благословение. Точно, — говорит он, кажется, самому себе. — Цумики начинает задавать вопросы, — обращается он к своему сыну. — Разберись с этим. Мегуми. Благословение. Он всегда ненавидел свое имя так же сильно, как и человека, который ему его дал. Поэтому все друзья и называют его Фушигуро: по крайней мере, это фамилия его матери, а не та, с которой родился его отец. Благословение. Он бросает ножницы в раковину, морщась от того, что его волосы топорщатся еще сильнее, чем обычно. Попытка пригладить их руками результата не дает, поэтому он сдается и смывает волосы с раковины в сливное отверстие. Ему некуда идти, но везде лучше, чем здесь, поэтому он выходит из дома и просто идет. По субботам в этой части города тихо и спокойно, и обычно тишина его успокаивает, но сегодня… нет. Ноги приводят его к автобусной остановке. Проездной действует еще пару дней, поэтому он садится на первый подошедший автобус. Прежде, чем он вообще осознает, где находится, он обнаруживает себя на полпути к дому Маки. Он едва ли удивлен, когда на подступе к зданию видит саму Зенин, Нобару и Тоге, сидящих на бордюре. Тоге что-то яростно печатает в телефоне, пока Нобара активно размахивает руками рядом с отшатывающейся от нее Маки. Мегуми выходит на следующей остановке. Он идет обратно к своим друзьям, а теплый, летний воздух ерошит его и так растрепанные волосы, и внутри у него что-то переворачивается, когда Тогу ему машет. Нобара замечает его следующей и выкрикивает его имя, а Маки поднимает руку в коротком приветствии. Если кто его и может понять, так это она. Маки, которая сбежала из дома в четырнадцать, устав от нападок и неприятия за то, что не хочет жить по правилам своей семьи. Маки, которая смотрит прямо в глаза тем, кто смеет думать, что может указывать ей, что делать. Уехала бы она, чтобы защитить Цумики? Вопрос глупый, и он никогда его не задаст. Между ними существует негласное соглашение никогда не обсуждать их общие семейные отношения. Это не стоит тех травм, которые Маки позже придется залечивать, или той ярости, которой, несомненно, вспыхнет Мегуми. Он приземляется рядом с Тоге, который, кажется, наслаждается перерывом в длинном монологе Нобары, и подносит телефон к лицу Мегуми: ВСЕ ХОРОШО? СЛЫШАЛ, ЧТО ТЕБЕ НЕЛЕГКО БЫЛО. — Да, — нет. — Все… — он встречается с взволнованными глазами Тоге и с его изогнутой бровью. — Хорошо, — заканчивает он, и больше ничего не говорит.