Чего бы тебе хотелось? Я бы хотел, чтобы мои деньги имели какую-то цену.
Попытайся объяснить, что такое твоя жизнь,
связать все это воедино -
те мгновения, когда ты глотаешь грязь, глотаешь битые стекла
и чувствуешь запах крови на сбитых костяшках… Я не смог заставить его убить меня, но носил его куртку, пока мог.
Мегуми делает не слишком мудрый выбор и откладывает свое возвращение домой. После того, как он покидает библиотеку, он пытается унять головную боль под старым дубом на холме, окидывая взглядом школьное поле для бейсбола. Трава на нем ненамного лучше, чем на территории общественного центра, но школа все же ближе, и тут тихо, и это все, что его волнует. На какое-то время он засыпает. Просыпается обгоревшим. Рефлекторно проверяет, на месте ли его велосипед. Отсюда ему видна библиотека и слабый блеск его черного, ржавого велосипеда. Автобусы шумно носятся по улице, заставляя птиц, спрятавшихся в деревьях, петь громче. Начинает садиться солнце. Он должен идти. Ты должен сделать это. Голос в его голове немного напоминает голос Маки. Он встает и оттряхивает траву с брюк, морщась от контакта покрасневшей кожи с тканью. Он думает о том, чтобы надеть наушники. Ревущая музыка, которая прогонит его мысли прочь: что-то громкое и хаотичное, возможно, что-то из плейлиста с названием «Фушигуро ПОСЛУШАЙ ВОТ ЭТО», который Юджи создал еще в прошлом году и куда до сих пор добавляет новые песни. Играя с ключами, он раздумывает, стоит ли ему быть менее осторожным на велосипеде по пути домой. Что ж, если меня собьет машина, мне хотя бы не придется говорить с Тоджи… — Мне нужно кое-что тебе сказать. Мегуми подпрыгивает от неожиданно зазвучавшего голоса. — Итадори, черт тебя дери, хоть бы покашлял! — Прости, я думал, что ты видел меня на остановке, — Юджи медленно моргает. Солнце садится, окрашивая библиотеку во все оттенки золотого и розового, танцует в волосах Юджи, словно заставляя их светиться. Когда он делает шаг вперед, цвет его глаз напоминает теплый мед. — Я должен сказать тебе кое-что, — повторяет он, заставляя Мегуми сжать жесткий металлический замок его велосипеда. — … Ладно. Что? — Я тебя люблю. Металлический замок падает на асфальт. Мегуми кажется, что его сердцебиение звучит в каждой части его тела: в его ушах, груди, голове, горле, руках. — Что? Юджи расправляет плечи. — Я люблю тебя. Я не понимал, что во мне есть что-то «ненатуральное», потому что думал, что все любят своих друзей так же, как я люблю тебя, и когда я поговорил об этом с Нобарой, которую тоже люблю, но по-другому, стало очевидно, что я, оказывается, просто влюблен в тебя. Его робкий смешок и лучезарная улыбка причиняют Мегуми физическую боль. Юджи упорно продолжает: — Ну и короче, я правда люблю тебя как лучшего друга, потому что ты им и являешься, но я люблю тебя так, будто… Будто иногда я хочу тебя поцеловать, когда ты, например, смеешься, или улыбаешься, или выковыриваешь для меня семена из помидорок. Я люблю тебя так, как будто хочу пойти с тобой на свидание, держать тебя за руку и рассказать нашим друзьям о том, что ты – мой парень. Парень. Все тело Мегуми дрожит. — Я… Я не знаю что сказать я не знаю что делать я не понимаю за что ты меня любишь. — Я хотел сказать об этом еще на прошлой неделе, но ты выглядел так, как будто у тебя вот-вот случится паническая атака, и в общем-то были вещи и поважнее. Если что, то тебе не нужно ничего мне говорить, — Юджи расслабленно улыбается. — Ни сейчас, ни когда-либо еще. Наверное, я просто хотел рассказать тебе об этом. И о том, что я понял, что я – би, — он расставляет руки в стороны. — Та-да. За его спиной автобус, на котором иногда ездит Мегуми, подъезжает к остановке. — Это мой, — говорит Юджи, указывая большим пальцем за спину. — Тебе не нужно ничего говорить. Я не прошу тебя ни о чем, пока ты не будешь готов. Просто… Ведь ты мне скажешь, если я смогу помочь тебе избавиться от Тоджи? — … Да. Это единственное слово, которое у него получается из себя выдавить, учитывая такое головокружительное открытие. Он оцепенело смотрит за тем, как Юджи садится в автобус и машет ему на прощание. Не ожидая ответа. Даже, судя по всему, не нуждаясь в нем. Он просто хочет, чтобы Мегуми знал. «Ты – благословение, как ты, черт возьми, можешь быть для меня чем-то другим?» Мегуми садится на велосипед, сворачивая на длинную боковую улицу, которая в конечном итоге приведет его к дому. «Ты же знаешь, что можешь рассказать мне абсолютно все.» Он крутит педали быстрее, сжимая руль руками. Юджи обнимает его в душевой общественного центра. Юджи прячет лицо в груди Мегуми, когда ему сообщают, что состояние его дедушки стабилизировалось спустя три дня в больнице. Юджи лежит рядом с ним на своей кровати. Юджи смотрит на него, пока он сидит на кухонной стойке. Слова приходят к нему внезапно. Та же истина, которую он осознал перед Нобарой, бьет по нему, соединяясь остро, громко и ярко, как когда по бейсбольному мячу бьют битой. Он резко останавливается. Достает телефон. Звучит только два гудка. — Я… Я тоже люблю тебя, — мягко произносит Мегуми, звуча одновременно испуганно, ошеломленно и разбито, и этот эмоциональный коктейль настолько непривычен для его ушей, что он практически в ужасе. Но Юджи лишь улыбается. Мегуми не видит его лица, но слышит улыбку в восторженном «Правда?!», что громко звучит из телефона. — Да, — именно смех и ничего больше пузырится в его грудной клетке. — Да, блять, люблю. Правда люблю. Именно так. Как парня. Думаю, что уже какое-то время. «Серьезно?!» — Да, серьезно, — и, боже, у него от этого перехватывает дыхание: от сумасшедшего осознания, что его влюбленность в Юджи не безответна, что у него правда… Правда может быть что-то такое. Что-то ценное, редкое и его. Его. «Я сейчас приеду.» Голос Юджи дрожит либо от тряски в автобусе, либо от волнения – он не знает. «Сейчас приеду, и мы пойдем есть мороженое: я плачу, это свидание, и…» — Притормози, — смеется Мегуми. — Приезжай после ужина. Тогда и поедим. Хорошо? — Да, хорошо, — и он вешает трубку, слишком взволнованный, чтобы вообще даже сесть на велосипед. Скорее всего, весь путь до дома он пробежит, нежно думает Мегуми. Дом. Тоджи. Точно. Мысли о предстоящем разговоре больше не тяготят его, и он не может понять, хорошо ли это, или же это чувство – самое ужасное и неподходящее в мире.***
Все меняется, когда он приходит домой, потому что все летит к чертям. Цумики, всегда учтивая и тихая Цумики, кричит с широко распахнутыми глазами, стоя на их кухне рядом с опрокинутым стулом. Тоджи стоит перед ней со скрещенными на груди руками, сфокусировав взгляд на чем-то позади нее. — … не позволю опять забрать его! — кричит Цумики, пока Мегуми закрывает дверь. Она переключается на него, а влажные от пота волосы бьют ее по плечам. — Мегуми Фушигуро, пожалуйста, скажи мне, что ты не согласился на это! — На… что? — он смотрит на нее. На Тоджи. Пожалуйста, пожалуйста, он ведь не рассказал ей? Она не должна знать об этом. — Ты собирался уехать с ним?! — ее голос срывается. — К его семье?! Ты вообще знаешь, чего они от тебя хотят? Он не знает. Он не думал об этом. Вместо этого, он думает о дрожащих руках Юджи, о его мягком голосе, о его больших глазах. — Я… — Цумики, он уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. — Заткнись! — Цумики набрасывается на Тоджи. У Мегуми уходит несколько секунд, чтобы понять, что его собственный голос присоединился к голосу сестры. Тоджи закатывает глаза. — Никогда не думал, что мой сын не сможет сдержать свое слово. И у Мегуми сносит крышу. Он кидает ключи где-то у стола и подлетает к мужчине, причастному к его рождению, со сжатыми и готовыми к удару кулаками. — Я не твой ебаный сын, — кричит он, врезаясь предплечьями в тело мужчины и отталкивая его к ближайшей стене. — Больше никогда меня так не называй! Тоджи смеется. По-настоящему смеется, и Мегуми опять хочется его ударить. Много раз. — Ты сказал, что поедешь со мной, и я жду, что ты сдержишь свое обещание. — НЕТ! — кричит Цумики, и Мегуми понимает, что его локоть вывернут в обратную сторону, и что она держится за него, как за последнюю надежду. — Не бей его, Мегуми, это того не стоит, прекрати! — Отпусти, — он слышит свое собственное рычание и пытается выпутаться из хватки сестры, все еще прижимая Тоджи к стене предплечьем, упираясь в его ключицы. — Цумики, отпусти! — Нет, Мегуми, перестань, — в ее голосе сквозит сталь. — Тоджи, тебе нужно уйти. Я была добра к тебе, потому что ты – его отец, но ты перешел все границы. Если Мегуми с тобой не едет, ты уезжаешь один. Тоджи отталкивается от стены. Вытягивает руки и бьет Мегуми в район солнечного сплетения, впечатывая один кулак в его живот, а другой скользит по его лицу. Мегуми кричит и чувствует под собой мягкую поверхность дивана, выкидывая ноги вперед. Тоджи отскакивает в сторону, с поднятым вверх кулаком вставая рядом с Цумики. — Давай же, — уговаривает он. — Поехали, пацан. — Нет, — твердо отвечает Мегуми, чувствуя тяжесть в груди. — Отойди нахуй от Цумики. Съеби уже из нашего дома. Я не поеду с тобой. Я вообще не хочу тебя больше видеть. Тоджи смотрит на него нечитаемым взглядом словно несколько часов. Затем, он опускает кулаки и пожимает плечами. — Как хочешь. Мегуми не задерживается, чтобы посмотреть, как он покидает их дом. Из его носа идет кровь. Он отрывает несколько бумажных полотенец и идет к раковине в ванной, пытаясь дрожащими руками остановить кровотечение. Дверь хлопает. Он тяжело опирается на раковину, дрожа всем телом. Цумики появляется у него за спиной, аккуратно поглаживая по плечу. — Мегуми… — Не надо, — он охрип. — Пожалуйста, не надо. Прости меня. Она поворачивает его к себе лицом, обхватив за плечи. — Я не злюсь, — она притягивает брата в объятие, не заботясь о бумажных полотенцах или о крови. — Братишка, я не злюсь, ты ведь пытался защитить меня. Все хорошо. Мегуми все еще трясет. Вкус крови во рту слишком насыщенный, и его начинает тошнить. — Мне нужно идти, — шепчет он, а адреналин в его теле гудит и ревет. Ему нужно бежать. Или спрятаться. Или сделать что-то еще, вообще что угодно, без взволнованной публики или его сестры рядом. — Прости. — Все в порядке, — она гладит его по спине. — Иди прогуляйся. Все хорошо, — глаза Цумики вглядываются в его. — Я правда не расстроена. Обо всем остальном поговорим позже.***
Как только он выходит за дверь, он срывается с места. Стук подошвы об асфальт и бешеное биение его сердца быстро уносят его от дома, настолько быстро, что он не может дышать и соображать. Так даже лучше: он забывает хриплый голос Тоджи и думать не может о том, как страшно ему было даже тогда, когда он с ним дрался, кричал и все же выставил этого ублюдка из нашего дома. Он бежит, бежит, и бежит, пока не оказывается на тротуаре во вроде бы знакомом ему районе, спотыкается и падает, а из горла вырываются хриплые, резкие всхлипы, на языке соль, а на коленях – кровь, и кто-то хватает его за плечи… — Фушигуро! — Юджи. — Я как раз к тебе шел и… Стой, блять, Мегуми, Мегуми, что случилось?! … и он не может дышать, не может думать, не может ничего, кроме как слабо хвататься за руки, которые знает лучше, чем что-либо еще, не может ничего, только вдыхать как можно больше воздуха и… — Ты плачешь, ты… Мегуми, что происходит? — голоса Юджи, высокого и напуганного, достаточно, чтобы привести его в чувство. Немного. Он называет меня Мегуми только тогда, когда взволнован или напуган. — Я… Прости, — хрипит он. — Прости, я не знал, что делать. Уже темнеет. Его глаза крепко зажмурены. Он пытается их открыть, но его лоб сталкивается с чем-то мягким. Юджи. Его грудная клетка, теплая и надежная. Голова Мегуми прижата к его ключице. В голове всплывает как ты можешь быть проклятием, ты – благословение, и ему хочется кричать. Господи. Блять. Я так не могу. Дышать все еще сложно. Его все еще трясет. Кровь стекает по его голеням. — Все в порядке, ты в порядке, я здесь, я рядом, — шепчет Юджи под жарким закатным солнцем. Каким-то образом он оказывается в доме. Юджи усаживает его на кухонный стул и роется в шкафах в поисках аптечки. Садится перед ним на корточки и вытирает кровь с ободранных коленей. Шепчет извинения, когда Мегуми морщится. Оставляет аккуратные поцелуи на каждой наложенной повязке, а уголки его губ немного поднимаются, когда покрасневший Мегуми отворачивается. — Поделиться не хочешь? — затем спрашивает он, перекатываясь на пятки. Мегуми смотрит на него и чувствует, как руки сжимаются в кулаки. — Ты не обязан, — и Юджи тянется, тянется, и берет его руку в свою. Мегуми кажется, что он рассыплется прямо здесь и сейчас: настолько хрупким и нежным это ощущается. Когда он мотает головой, Юджи медленно кивает. — Ладно. Хорошо, — он хмурится, от чего меж бровей появляется складка. Будь у Мегуми хоть немного энергии, он бы дотянулся и разгладил ее. — Цумики в порядке? Мегуми кивает. — Она… Да. Я оставил ее. Убежал. Внезапно его начинает тошнить. Тошнить от того, что он – тот, кто уходит. Тошнить даже от минуты, проведенной рядом с Тоджи Фушигуро. Тошнит тошнит тошнит тошнит… — Эй. Тебя всего трусит, — Юджи встает на колени и обхватывает лицо Мегуми ладонями. Пространство между пальцами Фушигуро пустеет без пальцев Юджи, и ему становится еще более некомфортно. — Что бы ни произошло – все будет хорошо. Мы справимся с этим. Ты и я. Я не хочу, чтобы ты даже приближался к этому. К нам. Ко мне. Ко всему этому. К моей ебнутой семье, к моему разбитому сердцу, ко мне ко мне ко мне. — Мегуми, — голос Юджи невозможный. Теплый и искренний. Как будто в мире только они, как будто эта кухня – единственное значимое место. — Эй. Ты не один. Я с тобой. Я не уйду. Я… — к его щекам приливает краска, а нос слегка краснеет. — Я бы никогда от тебя не ушел. Когда… Когда ты говорил о том, что уедешь, чтобы Цумики была в безопасности, я хотел поехать с тобой. И я бы поехал. Я бы сделал… Боже, да ты о чем угодно меня попроси – я все сделаю. Так я и понял, что люблю тебя. Он проводит большими пальцами по коже под глазами Мегуми, разглаживая покраснения и темные круги. Улики, указывающие на трусость Фушигуро. — Что бы ни было, что бы ни случилось сейчас или будущем – я помогу и тебе, и Цумики, — Юджи слегка пожимает плечами. — И даже если я не справлюсь с этим, то я в любом случае всегда буду рядом. Второй раз за день что-то внутри Мегуми ломается. Трескается, разлетается, блестит, ослепляет, согревает, обнимает, и он наклоняется, прижимает свои губы к губам Юджи, и прежде, чем он может остановиться и сказать себе что это ужасная блять идея ты сделаешь ему больно ты все испортишь он передумает и перестанет тебя любить, Юджи выдыхает нежное, ласковое «Мегуми» и целует его в ответ. На вкус он как фруктовый пунш и он сам, что бы это ни было, он не знает, но так и есть. Мегуми пытается зацепиться за детали, но не может: все пространство занимают теплые губы Юджи, его осторожные касания по подбородку, и то, как Юджи шепчет имя Мегуми между поцелуями. Они отрываются друг от друга только потому, что сердце Фушигуро стучит так бешено, что он не может дышать. — Боже, — выдыхает Юджи с закрытыми глазами, прижавшись лбом ко лбу Мегуми. — Боже, Мегуми. Мегуми не сдерживается и с его губ слетает смешок. — Да, — тупо соглашается он. Мир вокруг все еще давит. Его глаза все еще горят от непролитых слез, а руки до сих пор дрожат. Но, как бы глупо это ни звучало, теперь ничего не кажется совсем непреодолимым. Юджи отодвигается, чтобы посмотреть Мегуми в глаза. — Эй, — шепчет он. — Все будет хорошо. Я рядом. Хорошо? Мегуми чувствует, как его сердце сжимается и содрогается. — Да, — вновь отвечает он. Я верю тебе. Я доверяю тебе. Я просто не доверяю себе. — Прости, что испортил наше первое свидание. Слова вылетают изо рта прежде, чем он успевает их остановить, прежде, чем он успевает их обдумать или переосмыслить. Щеки Юджи краснеют. — Ну, мороженое мы, конечно, не поели, но ты поцеловал меня, так что… Думаю, я все равно выигрываю. Это настолько в стиле Юджи, что-то настолько искренне, честное и счастливое, что Мегуми не может не рассмеяться.***
Когда Мегуми возвращается домой, приведя с собой Юджи, Цумики сидит на диване, обхватив голову руками. — Прости меня, — это первое, что Мегуми говорит сестре, опускаясь перед ней на колени и обхватывая ее запястья. — Прости меня, Цумики. За все. — Все хорошо, — она устало улыбается. — Я не злюсь. Мне просто больно, что ты мне ничего не рассказал, — и то, что осталось от потрепанного сердца Мегуми, дрожит. — Но я понимаю. Он поставил тебе ужасные условия, и это не твоя вина. Она немного ерзает, устраиваясь удобнее, и поднимает взгляд. — Привет, Юджи, — мягко говорит она, и Юджи, должно быть, машет в ответ, потому что на ее лице появляется легкая улыбка. — Давно я тебя не видела. — Прости, что я убежал, — Мегуми не должен перебивать их, но сейчас в таком состоянии это его не особо волнует: вина сжирает его изнутри, а ненависть к себе сжимает его сердце. — Я… Я не уйду. И я не должен был оставлять тебя. И бить его, наверное. — Бить его?! — голос Юджи срывается от шока. — Мегуми, все в порядке, — Цумики высвобождает одну руку, чтобы убрать прядь волос с лица Мегуми. — Ты защищал нас, потому что ты – хороший брат, и я не расстроена, — она нажимает на кончик его носа. — Пожалуйста, постарайся отпустить это, ладно? Теперь все в порядке. Мегуми перекатывается на пятки. Теперь все в порядке. А так ли это? Внезапно он понимает, что слишком устал, чтобы беспокоиться об этом. Он позволяет Цумики осмотреть его нос, закатывает глаза, когда Юджи обругивает Тоджи за то, что ударил Мегуми по лицу, и послушно садится на диван, когда Цумики приносит ему лед для его коленей. Он абстрагируется от разговора на кухне, приглушенного гулом от холодильника и прислушивается только тогда, когда слышит свое имя. — Мне он очень, очень нравится, — осторожно говорит Юджи. — И я… Ты – его сестра. Твое мнение много для него значит. Так что я хотел, чтобы ты знала. Цумики мягко смеется. — Я не знаю, совпадаешь ли ты со вкусами Мегуми или нет. Мы никогда особо не говорили об ориентации, но я надеюсь, что он знает, что я люблю его несмотря ни на что. Все, что меня волнует – чтобы человек, с которым он встречается, хорошо с ним обращался, имел твердый характер и хотел связать с ним свою жизнь. И насколько я знаю, ты очень хорошо подходишь под эти критерии. В груди Мегуми теплеет от осознания, что Юджи не собирается выдавать его, даже когда ищет одобрения у его сестры. Он пока не готов рассказать ей об этом. Рассказать кому-либо, на самом-то деле. Что он уже успел понять, так это то, что ничего хорошее с ним надолго не задерживается. Тоджи всегда будет возвращаться. Другие люди всегда могут уйти. Единственное, что он может сделать – это постараться быть с Юджи настолько долго, насколько возможно, держа их в секрете на случай, если что-то или кто-то еще попытается отнять его. Это не здорово, шепчет голосок в его голове одновременно с Юджи не уйдет. У Мегуми болит голова. Он откидывается на потрепанные диванные подушки и закрывает глаза. Надеюсь, что не уйдет. Я этого не вынесу.***
Он не уходит. Мегуми просыпается посреди ночи, а Юджи спит рядом, свернувшись на диване и положив ноги на колени Мегуми. Дверь в спальню закрыта, а это значит, что Цумики уже спит. Голова Фушигуро словно налита свинцом, и любой мыслительный процесс причиняет боль, так что когда он на мгновение задумывается о том, чтобы сходить за водой, он понимает, что это вообще не стоит того. Должно быть, он думал слишком усиленно. Юджи шевелится и садится, зевая. — Фушигуро? — мягко спрашивает он, и Мегуми приоткрывает один глаз. — Прости… — Все в порядке, — шепчет он. — Я только проснулся. Он не может удержаться от довольного мычания, когда Юджи прижимается к его боку. Шея Мегуми чертовски болит от сна с откинутой назад головой, а его нос болит с каждым вдохом, но это приятно. Очень приятно. — Так что. Ты ударил Тоджи? — голос Юджи медленный и сонный. Из-за этого Мегуми хочется найти способ поселиться в нем. — Ага, — говорить больно. Он, должно быть, хмурится, потому что руки Юджи ложатся на его виски, легко на них нажимая. — М-м. Приятно. — Хорошо, — Юджи опять ерзает, и Мегуми уже хочет открыть глаза и попросить его перестать, но чувствует на бедрах теплую тяжесть. — Тебе удобно? Или хочешь лечь в свою кровать? Нет. Его кровать находится напротив кровати Цумики, и либо здравый смысл Юджи, либо ее склонность к чуткому сну предотвратят это. Это, потому что когда Мегуми поднимает взгляд, Итадори сидит на нем. В приглушенном свете комнаты, в которую через окно проникает только уличный фонарь, он выглядит фантастически. Как божество, как что-то, к чему Мегуми не должен прикасаться, чем Мегуми не должен обладать или что не должен обнимать. И его внезапная сухость во рту никак не связана с его желанием пить. — Да, — шепчет Мегуми, кивая. — Да, это… — и Юджи начинает разминать его плечи своими сильными, уверенными руками, и все, что остается Мегуми – это закрыть глаза и держаться, но его руки ложатся на бедра Юджи до того, как он может себя остановить. Но Юджи не против. Он тихо мычит, но продолжает работать над болью в плечах и в голове Мегуми. Фушигуро, сам того не замечая, начинает большим пальцем выводить круги на своем… О, он мой парень, думает Мегуми и чувствует, как в груди разливается тепло. — Я люблю тебя, — внезапно бормочет Юджи, целуя Мегуми в лоб. — Просто чтобы ты знал. В груди у Мегуми болит от этого чувства, от я тоже люблю тебя, прости, хотел бы я быть лучше, я хочу быть лучше, я хочу любить тебя правильно, я люблю тебя. Вместо этого, он приподнимается на локтях и нежно целует Юджи, и он так же нежно ему отвечает: мягкость его нижней губы сталкивается с бархатом губ Итадори. Это ощущается как победа и поражение, как утешение и безопасность. Это ощущается реальным, намного более невозможно настоящим и живым, чем все то, что Мегуми когда-либо ощущал раньше. Это ощущается так, думает он, пока Юджи стонет в его губы и прижимается все ближе и ближе, как будто я дома.