«Tattoo — Loreen»
***
Никогда в своей жизни Артур не жалел только об одном — своей работе. Ещё в совсем маленьком возрасте он почувствовал эту непроходящую тягу ко всему старинному. Он с любопытством таскался за родителями в музеи, на экскурсии по старинным поместьям и в галереи, а когда подрос делал это уже самостоятельно. Причину такой тяги к древности он не знал, но чувствовал её постоянно, буквально погружаясь с головой и в какой-то момент своей жизни начиная изучать историю. В школе это был его самый любимый предмет, в котором он всегда преуспевал и из года в год оставался любимчиком преподавателя, который и порекомендовал ему перед началом последнего года обучения заняться в будущем археологией, филологией или реставрацией. Почему-то именно реставрация заинтересовала его больше всего, поэтому после выпуска он тут же подал документы в институт, занимающийся обучением будущих специалистов в этой области. Там-то Артур всегда чувствовал себя в своей тарелке, и даже в самые трудные времена, его спасала учеба, а после и работа. Он уже долгое время находит для себя утешение в реставрировании, в работе со старинными картинами и книгами, параллельно занимаясь изучением интересующих его исторических событий. Когда-то он даже стал знакомиться с легендами и мифологией своей страны, но стоило делу дойти до самой известной, — истории об Альбионе, Камелоте, короле Настоящего и Грядущего, мече в камне и волшебнике, — он столкнулся с самым до сих пор непонятным ему чувством — тоской. Конечно, в нем всегда присутствовала некая грусть от чтения фэнтезийной литературы или просмотра фильмов о древности, но он знал, что эти чувства просыпаются в нём из-за отрицания сложности реального мира. Ему, как и любому не совсем довольному жизнью человеку, хотелось сбежать от своей судьбы, от проблем в один из этих чудесных миров, но никогда он ещё не чувствовал настолько всеобъемлющую тоску из-за легенды. Словно он когда-то был там, но забыл об этом, и сейчас, вспоминая, желает вернуться обратно. Очень странное чувство. Но что ещё более странно, так это проснувшаяся в нём впервые в жизни ненависть к своей работе. Артур после смерти родителей ещё довольно долго работал в своём родном городе, несмотря на всю свою нелюбовь к нему. И именно работа была единственным, что его и удерживало, и спасало. Но прямо сейчас, наблюдая за тем, как двое работников со всей осторожностью переносят злосчастную картину к нему в мастерскую, он чувствует, что впервые в жизни хочет послать к чертям и реставрацию, и работодательницу, потому что это жуткое ощущение опасности или даже страха, что вся жизнь его зависит конкретно от этой самой картины не дают спокойно вздохнуть. Однако ему приходится силой прогнать эти мысли и ощущения. Он не из тех, кто так просто опускает руки, тем более, что вчера миссис Грейси написала ему что-то об увеличении гонорара за сложную «операцию по спасению» очередного шедевра человечества. Поэтому, успокоившись и закрыв дверь за грузчиками, Артур направился прямо к мастерской. «Чем раньше начну, тем быстрее уеду», — думал он, но на мгновение замялся перед дверью. На него с ещё большей силой накатило предчувствие неминуемого, но он постарался отмахнуться от него. «Я ношу чертово имя короля, сразившего могучую колдунью, так чего же поджимаю хвост из-за демонов в голове?» — эти мысли подействовали на него как пощёчина, и он зашёл в комнату до того, как успел опомниться. Его мастерская довольно маленькая, когда-то бывшая кабинетом отца. Она мрачная из-за отсутствия окон, а также тёмных оттенков в интерьере, но две длинные белые лампы над его рабочим столом и мольбертом давали достаточно света, чтобы чувствовать себя комфортно. Однако сейчас, даже в освещённой комнатушке, он ощущал себя стоящим перед палачом. Картину, как он и просил, оставили сразу на мольберте, от чего непроглядное изображение оказалось к нему лицом. Артур всё ещё понятия не имел, с чего начинать работу и как именно бывшие хозяева обращались с этой хрупкой вещью. Конечно на вид и не сказать, что полотно или рамка каким-либо образом пострадали, что честно натыкало на мысль о том, что работа, вероятнее всего, не такая старая, какой кажется из-за слишком вычурной резьбы по дереву рамы или плотности самого полотна. Когда Артур взял в руки небольшую лупу, чтобы получше рассмотреть любые мелкие повреждения, он ахнул от того, как хорошо всё сохранилось, во второй раз после встречи с картиной в музее. Ни единой царапинки на дереве, как и полное отсутствие повреждений на самом полотне, словно его специально измазали в саже сверху по лаку или самим краскам. Но, что его порадовало, через близкое рассмотрение он смог отметить рельефность, какая остаётся при рисовании масляными красками, и это уже во многом сужало круг его предположений о картине. Обычно перед самим процессом реставрирования, он занимается оценкой работы, то есть вычисляет её примерный возраст, эпоху, стиль, а также автора. Часто бывает такое, что ему в руки попадают картины о которых всё это уже известно. В любом случае, у него всегда есть возможность узнать о полотне как можно больше перед, непосредственно, самой реставрацией. Но в этот раз всё было совершенно по-другому. Его мнения менялись и сталкивались друг с другом по мере изучения всего возможного, но в итоге не привели почти ни к чему. Всё, что он узнал к тому моменту, когда будильник на его телефоне оповестил о том, что с начала работы прошло два полных часа: под слоем сажи, вероятно, находится портрет, ведь размеры полотна и едва заметные очертания человеческого бюста, указывали на это. Ну, и ещё то, что нарисован, предположительно портрет, масляными красками, а по верх них всегда есть слой лака. Остальное он узнает только после того, как начнёт работу с патиной. Хмыкнув самому себе за проделанные успехи, Артур отключил будильник, сладко потянулся и напечатал сообщение Грейси о своих предположениях, отчего-то совершенно упуская моменты ему непонятные — загадочно идеальные состояние рамки и самого полотна. Когда дело было сделано, он почувствовал, что сильно проголодался, а его глаза устали от долгого напряжения, поэтому решил немного передохнуть и заняться готовкой. Как ни странно, все его предчувствия прошли и Артур даже по-настоящему расслабился, впервые за последнюю неделю. После такой небольшой передышки, за работу он взялся крайне охотно и в приподнятом настроении. Даже пугающий вид картины его больше не удручал, уступая место почти детскому любопытству и желанию разгадать все тайны этого таинственного изображения. Поэтому Артур отделил полотно от рамки и вернул его обратно на мольберт, снова отмечая «новизну» состояния материалов, хотя подрамник и выглядел созданным по довольно старым методам. Но никаких следов старения, словно всё в этой картине было защищено, чем-то совершенно неизвестным, от любого воздействия стихий и времени. Это вгоняло в ступор и заставило его, на всякий случай, записать все свои наблюдения в небольшой блокнот на столе, перед тем как начать избавление от старого слоя лака. Предположительно лака, ведь на его памяти ни одна картина из тех, что были покрыты защитным слоем сверху, не чернели и даже если и находились в удручающем состоянии, то изображение всё ещё можно было разглядеть. Он вздохнул, записывая в блокнот также отсутствие каких-либо трещин или повреждений на изображении, словно картину действительно написали не более недели назад. Решив, что пока этого достаточно, Артур стал подготавливать инструменты для работы. На данный момент ему нужно убрать пыль на полотне с помощью ватного диска и дистиллированной воды. Он нанёс чуть-чуть жидкости на небольшой круглый диск, делая его совсем немного влажным, и, колеблясь лишь мгновение, начал осторожно и без нажима протирать поверхность, начиная с верхнего левого угла. Стирание пыли для Артура всегда было самым простым и даже скучным занятием, но в данный момент он занимался этим с огромной кропотливостью и вниманием, дабы ненароком ничего не испортить. В эту самую секунду он мысленно благодарил все те моменты, когда работа попадала в его руки уже изученная и с точным определением того, что ему нужно будет сделать. Но сейчас ему нужно работать, тыкая пальцем в небо и надеясь, что ничего не испортится. К счастью, от пыли он избавился без проблем, хотя и потратил на это вдвое больше времени, нежели обычно. Но теперь Артур был полностью уверен, что такой черный и непроглядный оттенок даёт лак или, быть может, смесь защитного лака с краской или другим материалом, дающим такой цвет. Это и успокоило, и насторожило, ведь рисовать поверх предыдущей работы было в какой-то момент истории нормой по разным причинам, но никогда ещё он не видел, чтобы кто-то просто нагло перекрывал всё изображение. Из этого Артур сделал ещё пару заметок для блокнота: несмотря на волшебную сохранность картины, её возраст может быть многим больше того, что он ей дал, а также то, что теперь ему уверенно можно снимать верхний слой «грязного лака», под которым, вероятно, помимо самого изображения будет ещё один защитный слой. После того как Артур сделал записи, он не стал прибегать к использованию менее щадящих жидкостей для снятия верхнего слоя, вместо этого нашарив в ящике рабочего стола гель для удаления старого лака. Он снова вооружился своими инструментами — в одной руке оказался чистый ватный диск, а в другой деревянная палочка с ватным наконечником — и, поставив баночку с пастой на мольберт, сел перед картиной. Теперь наступил его любимый момент — знакомство с истинным обликом картины, подпитываемое любопытством и желанием как можно скорее узнать всё, что скрыто под непроглядной чернотой. Артур вздохнул, окунул ватный конец палочки в гель и осторожно нанёс его небольшим квадратиком в правый нижний угол полотна. Теперь ему нужно было подождать около минуты, пока вещества геля начнут расщеплять вещества лака, по истечении которой он осторожно убирает остатки чистым ватным диском, который тут же проверяет на присутствие пигмента и, убедившись, что частиц красок с самого изображения не оказалось, смотрит на очищенный кусочек. Там, где минутой ранее был только чёрный лак, оказался потёртый коричневый. Цвет, заставивший его на мгновение почувствовать дикое узнавание. Артур зажмурился, прогоняя наваждение и продолжил своё дело. Возможно, работа займёт у него не так много времени, как он предполагал изначально, особенно, когда он так намеренно игнорирует все будильники и заканчивает только глубокой ночью. К тому моменту он смог избавиться от половины лака, и теперь на картине появились широкие, мужские плечи. Он не ошибся, когда подумал, что это портрет. Сейчас, конечно, он видел лишь коричневую куртку, скрытую под ней синюю рубаху и кусочек красного шейного платка, а также часть фона, которым служило нечто, похожее на густой лес. Его всё ещё расстраивала невозможность даже примерно вычислить автора, хотя по одежде человека с картины, он и смог предположить возраст картины, никак не соответствующий её внешнему состоянии. Ему бы стоило написать об это Грейси, но на сегодня он слишком устал справляться с непонятными ему флешбэками, а также от сильного напряжения в теле и в глазах. Поэтому Артур убрал рабочее место, проверил, чтобы на полотне не осталось никаких следов геля, наскоро перекусил бутербродом, что недоел на завтрак, и лёг спать, совершенно обессиленный для того, чтобы добраться сегодня до душа.***
— Ты когда-нибудь вообще снимаешь эту дурацкую куртку? Артур каждый день слышал свой голос, но в этот раз он так неузнаваем для его слуха: внезапно смешались огромная самоуверенность, никогда особо ему не присущая, а ещё поддразнивание, словно он говорит с близким другом, с которым они всегда находятся в состоянии словесной перепалки. К слову, друзей у него таких никогда не было. Он чувствует, что сидит на траве, а его волосы развевает свежий тёплый ветер, однако перед глазами темнота, словно Артур закрыл их, дабы не смотреть на яркое солнце. Откуда-то до него доносятся голоса людей, словно там, вдалеке, находится небольшой городок или оживлённая деревушка, шелестят листья, поют птицы и шумят звери. Но совсем рядом разносится ржание лошади, а после тихий-тихий смех, такой знакомый, что Артур от удивления глаза распахивает и жмурится из-за действительно ослепительно яркого солнца. Пока он борется с жжением в глазах, кто-то подходит к нему и становится прямо напротив, заслоняя своей фигурой Земное Светило и закрывая его от дуновения ветра, но как бы Артур не хотел раскрыть глаза и увидеть незнакомца, ничего не выходит. Только на секунду он может чуть-чуть приподнять веки, чтобы застать перед собой до боли знакомые потёртую коричневую куртку, тёмно-синюю рубашку и край красного платка. — Давайте, Ваше Высочество, — последнее слово звучит так насмешливо, что Артур едва-ли может расслышать в нём уважение, хотя с чего бы этому человеку его уважать? И с чего бы вообще так обращаться? — Его Величество хотело видеть Вас на совете сегодня в обед, нам нужно возвращаться, — это совсем не ответ на ранний вопрос, но что волнует его больше, так это голос человека, который заставляет по телу пробежать мурашки. Немногим позже до головы Артура доходит, что он, вообще-то, не знает языка, или наречия, на котором тот говорит, но прекрасно понимает каждое слово, а всё его тело буквально вибрирует от узнавания. Это так странно, так необычно, но только ему стоит задуматься о чём-либо, как в следующий момент его перекидывает в другой сон. Он понимает это только потому, что перестаёт чувствовать свежесть лесного ветра и шум природы. Сейчас ему жарко из-за солнца и тяжести одежды, а где-то совсем недалеко слышится лязг метала, неразборчивые голоса и смех людей. Артур стирает пот со лба и отмечает, что одет в доспехи, а в правой руке находится увесистый меч. Он хмурится, осматривая себя и стараясь понять, что, чёрт возьми, происходит, пока краем глаза не замечает движение у своих ног, которое привлекает всё его внимание. — Ну всё, Вы уже простили меня? — снова этот насмешливый, хотя и усталый, голос, звучащий из-за деревянного щита. — Я совсем не специально быстрее тебя бегаю от тебя же разъярённого по коридорам! Артур хмурится ещё больше, пытаясь и в этот раз рассмотреть лицо собеседника, но его глазам снова предстаёт только куртка, выглядывающая рубашка и тёмные, такие же старенькие и потёртые штаны. Он пытается вспомнить, откуда знает этот голос или, что ещё ужаснее, почему понимает незнакомый ему язык, но в голове пустота, которая сменяется очередным броском в другой сон. Теперь ему холодно и страшно, а ещё до ужаса тяжело, ведь он снова в железных доспехах, ко всему прочему, ещё и висит над пропастью. Как из-под воды, он слышит чей-то голос. Женский голос, говорящий всё на том же языке. В нём сквозит ужасная ненависть, прикрытая безразличием и торжеством. Он также слышит, как по стенам ползут пауки, и как затихает чужой голос, после чего раздаются удаляющиеся шаги, а в пещере становится темно. Артур чувствует беспомощность, чувствует, что скоро упадёт, пока в какой-то момент над ним не появляется яркая, светящаяся сфера, похожая на звезду. Он узнаёт её, хоть и видит впервые в жизни, словно всё это уже когда-то было, словно эта сфера уже ни раз вытаскивала его из пропасти и он ей всецело доверяет. Где-то по стенам всё ещё ползут страшные, огромные пауки, а он даже не обращает на них внимания, потому что знает, что сфера его защитит, потому что он уже сорвал цветок и теперь сможет спасти… Спасти кого? Он не знает, кого ему нужно спасти, также, как не понимает, почему оказался в этом месте, но его тело работает отдельно от головы и он лезет вверх, отрываясь от чудовищ, вырываясь из лап тьмы и близкой смерти. Свежий морозный воздух бьёт его по щекам, а ломота во всём теле заставляет на мгновение откинуться на холодной земле и перевести дыхание. Но он знает, что его ждут, что кто-то в опасности, что его друг страдает, что он должен вернуться. Он должен спасти… Кого же он должен спасти? Сон снова обрывается и теперь он оказывается лежащим. Его тело расслаблено, а сам он дремлет, завернувшись в тёплое одеяло, приятно пахнущее лавандой. Вокруг так спокойно, так хорошо, что из головы мгновенно выветриваются все мысли о предыдущем сне. Он отдыхает, он спит. Но стоит только ему по-настоящему полностью расслабиться, как сквозь закрытые глаза он видит свет, а до слуха доносится всё тот же знакомый голос. — Доброе утро, Ваше венценосное Высочество! — незнакомец явно в хорошем настроении, он бодро передвигается, что слышно по его шагам, и шумит так, словно делает это специально, дабы вывести спящего из дрёмы более нервирующим образом. Но, как ни странно, Артур совсем не злится, даже наоборот радуется где-то глубоко в душе, что кто-то так с ним обходится. Он незаметно улыбается в одеяла, но вместо того, чтобы показать свою радость от появления этого человека в комнате, берёт в руки самую маленькую из подушек и кидает её, не целясь. По шипению понятно, что в цель он попал, от чего на душе становится ещё лучше, ещё теплее. После чего его довольно грубо стаскивают на холодный каменный пол вместе со всеми одеялами. Он хмурится и раздражённо ругается и не понимает, почему делает это вместо простого ребяческого смеха и борется с желанием повалить нарушителя своего спокойствия на пол следом. Но теперь, вместо тёплых одеял и такой, отчего-то привычной, утренней рутины, он словно падает в холодную воду. Его тело дрожит в чьих-то руках, на лоб падают горячие капли чужих слёз, а живот словно насквозь пронзили чем-то острым. — Никогда не меняйся… — слышит Артур свой слабый, дрожащий голос и словно выныривает.***
Артур вздрагивает всем телом, когда открывает глаза. У него гудит голова, во рту пересохло, дыхание тяжелое, а на щеках мокрые дорожки от слёз. Его морозит, будто он действительно только что вынырнул из ледяной воды, а мысли бегают со скоростью света, молниеносно перескакивая с одной на другу и не задерживаясь ни на секунду. Он буквально подлетает с кровати, чтобы спуститься на первый этаж, к кухне, и выпить воды, попытаться успокоиться и уложить всё в своей голове. Руки дрожат, когда он набирает воду в стакан, а ноги подкашиваются от слабости, так что ему приходится сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Ощущение, что ещё немного — и ему придётся иметь дело с панической атакой, но оно очень медленно проходит, когда он начинает считать в уме и стараться дышать как можно ровнее. Всё-таки сеансы с психологом не прошли мимо него бесследно и чему-то его научили. От мимолётного взгляда на окно, он понимает, что на улице уже утро — или начало дня — что можно судить по свету, а ещё что погода сегодня снова ужасная. Артур осушает стакан и с грохотом кидает его обратно в раковину, лишь где-то совсем глубоко в сознании надеясь, что тот не треснул. В его голове вихрем проносятся все события из сна и хочется закричать от непонятных чувств, которые практически ломают его изнутри. Что это за человек? Что это за сны такие? А самое главное, почему они заставляют его чувствовать себя так ужасно? Он щипает себя за переносицу и жмурится до звёзд перед глазами. Всё, что он может сказать сейчас, это то, что уже видел эти вещи — куртку и рубашку — на портрете, и что медленно начал сходить с ума. Артур запускает руку в волосы и с силой оттягивает их, надеясь, что такие действия хоть немного отрезвят его. К его сожалению, на то, чтобы прийти в себя, приходится потратить чуть больше времени, продолжая медленно дышать и считать в обратном порядке. И только когда тело перестаёт трясти, а мысли уже не бегают в таком быстром темпе в голове, он решает, что окончательно успокоился. Теперь, когда он немного пришёл в себя, у него появилась связь со здравым смыслом, который уверенно подсказывал ему, что всё это — просто последствия его стресса и переработки. Всё-таки это был сон, а в царстве грёз нельзя искать какой-либо подтекст. Даже если бы он верил в вещие сны, в таком бреду в принципе невозможно разобрать что-либо, кроме того, что чувствовалось это более, чем реальным. Быть может, даже пугающе реальным. Артур щипает себя за руку, чтобы перестать думать об этом и заняться своей утренней рутиной. Беглый взгляд на часы даёт ему понять, что сегодня он довольно сильно заспался, ведь те уверенно добегают до обеда. От мысли о еде, у него сжимается желудок, требующий в себя что-нибудь закинуть. Артур заглядывает в холодильник и тяжело вздыхает. В нём не оказывается ничего, кроме сливочного масла и молока, так что он решает заказать еду на дом, а пока та будет добираться, он примет душ и постарается расслабиться. Ему как никогда нужно смыть с себя остатки ужасной ночи, ведь ещё предстоит много работы. И, едва вспомнив об этом, Артур решает заглянуть в мастерскую. К счастью, или к своему ужасу, он не видит никаких изменений, всё осталось таким же, каким он оставил это перед сном. И само изображение не изменилось, хотя мысленно Артур начал остерегаться, что столкнулся с «Портретом Дориана Грея» в реальности. Эта мысль заставила его вздрогнуть, а за тем тут же покачать головой и фыркнуть от собственной глупости. Однако, даже это не остановило его от желания коснуться тех мест на картине, которые он очистил вчера. Словно наваждение, ткань показалась ему реальной под пальцами, потёртой и тонкой, такой знакомой… Артур отпрянул и тут же сбежал на второй этаж в ванную комнату.