Где-то в космосе и в прошлом
Раута Раббан слышал от шепчущейся украдкой прислуги, что у родителей был ещё сын. Сильно взрослый и сильно жестокий. Горничные, только делающие вид, что смахивают пыль со статуэток на каминной полке, пересказывали друг другу, будто он, Раута Раббан — сын-на-замену. Его и назвали в честь деда, потому что тот был добрым человеком, которого любил народ. Все надеялись, что через несколько лет Ланкивейлем будет править Раута-младший. Но на Ланкивейль пришли страшные чёрные люди. Их огромный фрегат, не похожий ни на что другое, что Раута-младший видел в книгофильмах, с трудом поместился на взлётной площадке космопорта. Его было видно даже из окон замка. — Саид-сахир, милорд просил Вас проследовать в свои покои, — няня, с виду сухонькая старушка, а на деле весьма бойкая, всегда знающая, куда прячется маленький лорд, помогла мальчику спуститься с высокого подоконника, на который тот взобрался, чтобы получше увидеть корабль. — Что-то случилось, Нурмин? Я что-то сделал? — держа няню за прохладную, сухую кисть, спрашивал Раута Раббан. Женщина необычайно ласково посмотрела на ребёнка и остановившись, присела на колено, чтобы их глаза были на одном уровне. Она положила обе ладони по бокам округлого детского лица, большими пальцами погладила щёки и улыбнулась. — Ничего, саид-сахир, — ответила Нурмин. — Но Вам лучше не попадаться Харконненам. Откуда-то снизу послышались голоса, лающие, страшные. Нурмин перестала улыбаться и подобрав юбки, крепко схватила Рауту за запястье, потянув в сторону семейного крыла. От неожиданности Раута пискнул, но послушно последовал за няней, перейдя на бег, так быстро шла женщина. Она втолкнула растерянного мальчика в детскую и сказала напоследок: — Что бы ни случилось, чего бы Вы не услышали, саид-сахир, не выходите из покоев. Щёлкнул замок. Рауту заперли, а совсем скоро внизу раздались крики. Испугавшись, мальчик забился в угол комнаты — между комодом и тяжёлыми шторами. Но это не помогло. За дверью раздались тяжелые шаги, а затем створка рухнула внутрь помещения, выбитая мощным ударом. — Ну, ну, и кто у нас здесь? — Рауту выволокли в центр комнаты, а затем, обхватив за талию, подняли и пару раз сильно встряхнули. — Маленький братец! Какой миленький! А ты у нас явно удался на мордашку! Вторая попытка оказалась успешней первой, а? — ребёнок испуганно смотрел на мужчину с рыхло-белой кожей, обтянувшей крупный череп. Человека ли? «Братишка»? Этот монстр — его брат? — Раз наш слабовольный дед не платит по счетам, я заберу тебя в качестве уплаты долга, — сказал Глоссу Раббан, оскалив крупные зубы и добившись испуганной дрожи, довольно захохотал и сунул мальчика, как мешок риса пунди под подмышку. — Нурмин! Нурмин! Пусти! — задёргался в стальной хватке мальчик. В холле замка было столько чёрных людей! — Зовёшь старуху? Эту? — бесстрастно поинтересовался Глоссу Раббан, ослабив хватку, позволяя ребёнку упасть на пол, прямиком в лужу крови. — Узнаешь ли её такой? Я вот не узнал бы, хотя она была моей кормилицей. Раута Раббан испуганно завизжал, уткнувшись лицом в что-то серо-розовое, вытекающее из размозжённого черепа няни. Большой и страшный человек, назвавшийся братом, увёз Рауту на своём корабле. Он сказал, что они летят на Гьеди-Прайм, их новую родину, которой управляет старший брат их отца. Всю дорогу до таинственной Гьеди-Прайм Раута Раббан провёл в маленькой каюте, положенной, кажется, стюарду. А может быть, это была подсобка, торопливо переоборудованная в подобие каюты-камеры. Это потому, что он ещё маленький, что будто ему не нужно много пространства? А между тем, стены давили. В каюту даже не был проведён свет! Лишь пара узких лент светодиодов, которые, видимо, не смогли демонтировать из боковых панелей, давали немного слабого грязно-жёлтого света. Мальчик совершенно потерял счёт времени: день он в этой импровизированной камере? Два? Три? Какое сейчас время суток? Не определялось время и по тому, когда приносили еду — склизко-чёрный брусок чего-то ужасного на вкус. Его, бывало, приносили, то часто, то с большими перерывами. Это касалось и воды. Порой в «каюту» заглядывал тот мужчина. Это не может быть его брат! — Как тебе отведённые покои, братец? Не слишком ли роскошные? — не дожидаясь ответа, Глоссу Раббан начинал довольно смеяться, словно услышал лучшую шутку. — Увы, ты тут не задержишься, мы с минуты на минуту сядем в космопорте Харко. Пошли! Первое, что увидел юный на-граф Ланкивейля — обжигающий свет, заставивший закрыть лицо ладонями. Вокруг всё незнакомое и чуждое: куда ни глянь — всё серое, поддёрнутое маревом, скрадывающие истинные пропорции зданий, похожих на плоды настольных игр на баланс: «Башня», «Баусак», «Мистакос». Раута любит настольные игры, которые заставляют думать над последствиями неправильного выбора — одна ошибка и постройка рухнет. Мальчик замер на краю корабельного трапа, во все глаза рассматривая промышленный пейзаж. Воздух пах стухшими яйцами. — Пошевеливайся, братец! — грубый тычок между лопаток и Раута, ничего не видящий из-за ослепительного света, упал на колени и стесал ладони о ещё не успевший остыть металл. — Ну кто так обращается с детьми, Глоссу? — слышит мальчик новый голос. Щуря слезящиеся глаза, он поднял голову и увидел ещё более огромного человека, висящего над землёй. Это было удивительно, такие технологии на Ланкивейле не использовались. Дедушка даже редко посещал комнату связи, лишь единожды взяв с собой внука, чтобы показать, что это вообще такое. — Здравствуйте… дядя, — прошептал Раута, неуклюже поднявшись на ноги и склонившись в протокольном поклоне. Барон Владимир Харконнен довольно расхохотался, похлопывая себя по объёмному брюху. — Учись, Глоссу! Если хочешь стать графом Ланкивейля, поработай над своими манерами, сколько лет я тебя об этом просил! Раута вскинулся. Ланкивейль обещан ему! Он будущий граф, а не этот громила! — Подойди ко мне, дитя, — поманил барон Харконнен поманил мальчика толстым пальцем и когда Раута оказался в его досягаемости, снизился и ухватил его за подбородок, поворачивая лицо племянника то вправо, то влево. — Ты удивительно похож на свою мать… Хоть какой-то прок от гессеритской ведьмы — она освежила нашу кровь. Тебе надо многому научиться, Раута. Ты хочешь учиться? Готов ли? Раута облизнул пересохшие губы. — Милорд, а когда Вы отправите меня домой? — Теперь твой дом — Гьеди-Прайм, — провозгласил барон. — Невежливо не отвечать на вопросы старших, дорогой племянник. Так ты готов учиться? Отрицательного ответа летающий дядюшка бы не принял и сглотнув горький комок, Раута поклонился вновь: — Да… дядя. Благодарю за оказанную мне честь.⸙⸙⸙
Любое обезболивающее ничто по сравнению с действием меланжа, но его ещё надо заслужить. В дни самых суровых тренировок будущий на-барон только мог мечтать о том, чтобы боль утихла хотя бы на мгновение. Треснувшие кости, отбитые внутренние органы и обожжённая солнцем кожа жителя холодной планеты, что слезала лохмотьями в первые годы жизни на Гьеди-Прайм. Этим активно пользовались наставники — во время борьбы хватая за обожжённые участки, причиняя невыносимую боль. Не трогали только лицо, оно нравилось барону. — Ты бьёшь не в полную силу! Ты расстраиваешь меня, Раута… — ладонь барона легла на тонкую детскую шею и для острастки сжала её. Раута дёрнулся. Заплывшие глаза довольно блеснули, и хватка на шее усилилась. Мальчик забился в железной хватке, дышать стало невероятно тяжело. Голубые глаза, покрытые сеткой лопнувших капилляров, закатились. Барон Харконнен недовольно поморщился, отбрасив тело. — Тебе ещё столькому надо научиться… Боль — усвоение знаний. Если выжил, значит, урок усвоен. Тело не принадлежит самому себе, оно ресурс. Благодаря телу ты можешь получить власть, оно же механизм, устраняющий лишние формы жизни, не заслуживающие дышать одним с тобой отфильтрованным воздухом, тем самым ускоряя износ фильтрационной системы, есть привезённую из других миров еду. Черни, низшим и гулямам положены белковые блоки, изготовленные из выращиваемых на фермах насекомых с примесью химии. Это ими его кормил Глоссу, когда вывез с Ланкивейля. Ныне титул графа — его. Он им так кичится… Ну ничего, пусть забирает, зато Гьеди-Прайм — его. Боль — предвестник удовольствия. Нет ничего лучше ещё трепещущего сердца, вырванного из грудной клетки гладиатора. Сгусток крови и мышц можно растереть между ладоней, но лучше съесть, чтобы забрать силу. После ямы на окраине Харко никто не звал его Раутой Раббаном, его фамилия стала Харконнен. А после дебюта на арене он и Раутой-младшим быть перестал, став Фейд-Раутой. «Фейд» — богатство, выгода. Хорошее имя для наследника Великого Дома, что владеет Арракисом. Боль — значит, ты живой. Заговорщики, почти убившие наследника барона хитрым ядом, что выжег ему горло и часть пищевода, были найдены и приговорены к одному из самых страшных наказаний: их выволокли за пределы защитных куполов и привязали к каменным, изъеденным ветрами и кислотными дождями бурым столбам. Чувствуй Фейд-Раута себя лучше и наказать собственных обидчиков смог бы сам, а пока приходилось сидеть по правую руку от дяди и время от времени прислонять к лицу кислородную маску и смотреть, как предателей привязывают к столбам. Фейд-Раута не хотел выглядеть слабым в глазах дяди, а потому старался как можно меньше делать вдохов, хотя уже начинала кружиться голова. Ждать шоу долго не пришлось: красно-чёрные тучи собрались над пустошью и жёлтая молния, пронзив небосвод, излилась на землю кислотными осадками. Силовой купол слабо глушил звуки. Крики умирающих преступников были прекрасно слышны из первого ряда, как была видна обнажающаяся под кислотным дождём агонизирующая плоть. — И так будет со всеми, кто посмеет тронуть моего наследника! Нашего любимого на-барона Фейд-Рауту! — разнёсся по округе голос Владимира Харконнена. Обманчиво-мягкая ладонь погладила высокого, худощавого подростка между лопаток. — Ты посинел, мой милый Фейд. Вдохни-ка, — барон протянул ему другую кислородную маску. Трубка от неё шла к стеклянному баллону, заполненному газом золотисто-красного цвета. Меланж. Фейд-Раута послушно сделал первый вдох. Сладковатый воздух проник в изувеченное нутро, унимая боль. — Пряность должна течь! — постановил барон Харконнен, поддержав за плечо начинающего заваливаться на бок наследника. Фейд-Раута с наслаждением сделал ещё один вдох, освобождаясь от боли, от которой так устал.Каладан
Вдох с присвистом разбудил на-барона. Открыв глаза и сморгнув мутную плёнку, юноша уставился в тёмно-синий балдахин над кроватью, вновь омерзительно мягкой и напоминающей о чём-то далёком, нездешнем. Тело неприятно одеревенело в мягком коконе, а горло словно было заковано в тугой ошейник: было трудно дышать, глотать и хотелось пить. Неужели у низшего со шрамом настолько тяжёлая рука? Точно, низшие. Непокорный раб и раб, возомнивший о себе и посмевший поднять руку на благородно рождённого! По их милости и распущенности он чувствует себя отбитым куском мяса. Насколько же слабы Атрейдесы, что позволяют низшим быть настолько своенравными? Он на-барон Гьеди-Прайм, ему никогда не отказывают! И тем более не избивают за желание получить удовольствие! Для любого представителя аристократии столичного города было честью, если юный на-барон обратит своё внимание на него или неё. Тело — ресурс. Иногда он истощается и тогда Фейд-Раута после удовлетворения зова плоти развлекал себя по-другому. Это было полезное занятие — у его любимых девочек появлялось свежее мясо. Никто никогда не выказывал на-барону Харконнену претензий за потерю ценного ресурса — сына или дочери. В конце концов, они знали, на что идут. Фейд-Раута никогда не скрывал своих предпочтений в постели. Атрейдесовы низшие разбалованы! Было бы неплохо их научить хорошим манерам… Фейд-Раута попытался вдохнуть побольше воздуха, но нос был отёкшим и забит зеленоватой слизью. Из горла вырвался лающий кашель. — У Вас подорван иммунитет, — ко рту поднесли стакан. На-барон с наслаждением выпил тёплой воды, в которой явно было размешано какое-то химическое вещество. — Каладанский климат Вашему организму не по нраву, на-барон, — доктор Лицман, отставив стакан, потянулась к нему, чтобы считать сердечный ритм, но юноша, окинув женщину злым взглядом, вжался в подушки. К реакции юного Харконнена Бри Лицман осталась равнодушна, а потому сухими, холодными пальцами коснулась шеи юноши и прикрыла глаза, вслушиваясь в циркуляцию кровотока. Завершив манипуляции, она повернулась к Фейд-Рауте спиной. — Милорд, за исключением простуды, последовавшей за переохлаждением, здоровью на-барона ничего не угрожает. На-барон Харконнен здоров, насколько это возможно при той обстановке, в которой он пребывал до переселения на Каладан, — доложила доктор. Атрейдесово отродье тоже здесь?! — Какие требуются манипуляции для того, чтобы на-барон Харконнен поправился? — поинтересовался юный на-герцог. — Обильное тёплое питьё, медикаменты и постельный режим. Полагаю, климат Гьеди-Прайм в значительной мере отличается от климата Каладана. Особенно, это касается средней температуры? — предположила доктор Мин. Пол отрывисто кивнул. — Что ж, на-барону не желательно переохлаждаться. На этом у меня всё, милорд, — завершила доклад Бри Лицман. — Благодарю Вас, доктор. Оставьте нас. Женщина поклонилась и покинула комнату. Пол Атрейдес, устало вздохнув, позволил себе на пару мгновений прикрыть глаза. Отец предупреждал, что заложник будет проблемным, но чтобы настолько… На Каладане Фейд-Раута Харконнен меньше месяца, а ему уже хочется послушаться совета Гурни Халлека и упрятать выходца из противоборствующего Дома в подземелье. С его появлением в замке Каладан домашняя атмосфера куда-то пропала. В стенах появилось напряжение, нет ощущения защищённости. Когда юноша открыл глаза, то встретился глазами с Фейд-Раутой. — Вам есть, что сказать, на-барон? — спросил Пол. — Низшие у тебя распущены. Им нужна трёпка, — заявил юный Харконнен, поёрзав в приятно-тёплой, но по-прежнему гадостно-мягкой постели. — Как твой Дом умудрился победить Великий Дом Харконнен?! Твой папаша даже нормально низших воспитать не смог — они не знают своего места! Вы настолько никчёмны, что вас даже врач, прошедший имперское кондиционирование, предал, настолько ему была ненавистна мысль служить в таком паршивом месте! Линия Атрейдесов прервана! Пол нахмурился и увидев его замешательство, на-барон продолжил: — Ты — сын безродной гессеритской шлюхи, на которой твой папаша за столько лет так и не женился! Видимо, плохо ублажала его? Старая стала, а выкинуть рука не поднимается? Она дорога твоему папаше как память? Всё-таки, родила ему сына-на-замену. А твоего братишку папаша не признал, хотя он был благородной крови… Каково это, иметь брата — мозаику? Говорят, что от него не осталось ни одной целой косточки! — от лица на-герцога отхлынула вся кровь, а Фейд-Раута сипло засмеялся. Внутренний покой. Найди его, не позволяй вывести себя из равновесия. — Не смейте говорить такие… подобные… слова о моей матушке, — тихо сказал юноша, опустив глаза в пол. — Пожалуйста… уймитесь. Горло изнутри клокотало от желания выплеснуться Голосом. Нельзя! Нельзя! — Что ты там мямлишь, маленький герцог? — продолжал насмехаться Фейд-Раута, видя, как сгорбился мальчишка Атрейдес. — Рыба гниёт с головы. В твоём случае, она гниёт под двумя солнцами Арракиса! Спокойствие!