Да не оставит надежда

За спиной Павла Александровича раздался детский голос: — Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство! Ливен обернулся, за ним бежала Таня, ее длинные волосы, перехваченные голубой лентой, развевались на ветру. Должно быть, в окно комнаты, куда ее отправила читать Жданова, она увидела, что он уходил, и решила полюбопытствовать, зачем он приезжал. А то вдруг Надежда Адриановна ей не скажет. Но она не стала спрашивать. Она догнала его, чтобы вроде как попрощаться. — Ваше Сиятельство! Хорошей Вам дороги! — Благодарю. — Вы к нам еще приедете? — Не думаю. Я привозил Надежде Адриановне поклон от одного господина, — слегка изменил причину своего визита Ливен. Но если бы Карелин знал Жданову, он непременно передал бы ей поклон. — Не от папеньки? — испуганно спросила Таня и мгновенно из почти юной барышни превратилась в ребенка. — Нет, не от него. Ливен понял, что девочка боялась отца. Видимо, ранее она представляла его другим, а пожив с ним, изменила к нему отношение. — Татьяна, как тебе живется у Надежды Адриановны? — Хорошо живется, лучше, чем у папеньки. Та дама, которая привезла меня в Колпино, сказала, что папенька меня ждет, а он меня совсем не ждал, — грустно сказала побочная дочь Каверина. Павел Александрович отметил, что, как он и предполагал, Татьяну из Петербурга увезла Перовская. — Он много ругался, говорил, что я привезла мало денег, что я дармоедка и бестолочь, я знаю, что это значит, что я ем, а ничего полезного взамен этого не делаю, и что еще я глупая… Я пыталась делать, что он велел, только у меня не очень получалось… Может, я, и правда, глупая. Я ведь даже одно слово забыла, какое папенька как-то сказал, только сейчас вспомнила. Что-то вроде пеструшки. Может, байструшка? Нет, байстрючка. Да, он так и говорил: «Навязалась байстрючка на мою голову». Вы знаете, что значит это слово, Ваше Сиятельство? Услышав это, Павел Александрович в буквальном смысле слова прикусил язык, чтобы не произнести вслух выражения еще похлестче в отношении подонка Каверина, оскорблявшего дочь. Еще он растерялся. Как осторожно и понятно объяснить десятилетней девочке значение этого грязного слова. Ему вспомнилась история, которую Саша рассказал ему не так давно, уже после смерти его отца. Он очень тосковал по батюшке, ему хотелось говорить о нем, и он поделился с ним воспоминанием о смешной, по его мнению, ситуации, произошедшей в его детстве. — Павел, мне было, наверное, лет шесть, когда я случайно услышал разговор на конюшне, куда пришел к своему пони. Я почти ничего не понял, было много незнакомых слов, и я решил пойти прямо к батюшке, пока не забыл те слова. Он был в кабинете, читал бумаги и потягивал вино или коньяк из бокала. — Что тебе, Алексаша? — Батюшка, я могу Вас спросить? — Спрашивай. — Вы княгиню совратили, обрюхатили, а потом в могилу загнали? От моего вопроса у отца из руки выпал бокал, и его содержимое разлилось по бумагам. Он встал, достал из кармана платок и промокнул лужу. Затем подошел ко мне, взял меня на руки и спросил: — Алексаша, сынок, ты где такое услышал? — На конюшне. Новый конюх это Груше сказал. — А что она ответила? — Что он несет вздор, что наследник у Его Сиятельства года через три появился. И что ему за такие грязные слова надо рот с мылом вымыть. Батюшка, так что он сказал, я не понял? Что значит совратил и обрюхатил? Отец вздохнул, видимо, объяснить маленькому сыну подобные вещи ему было неловко. Но и не объяснить он тоже не мог. — Алексаша, сначала положено венчаться в церкви, а уже потом, став мужем и женой, делить постель. Но когда мужчина, не обвенчавшись с барышней, склоняет ее лечь с ним в постель, это называется совратил или соблазнил. Я же с твоей матушкой сначала обвенчался, как и было должно. — И потом легли в постель? Батюшка улыбнулся: — Да, и потом лег в постель. А когда муж и жена делят постель, у них появляются дети. — Как я у Вас с матушкой? — Да, так, как ты у меня с Елизаветой Алексеевной. Слово, которое сказал конюх, происходит от слова брюхо, то есть живот. Когда женщина носит в животе ребеночка, про это образованные и культурные люди говорят, что она в положении, в ожидании, или что муж подарил ей дитя. Но некоторые люди используют грубые слова, кои можно употреблять разве что по отношению к животным. Конюх сказал так, как сказал бы про лошадей. В отношении людей такое слово говорить грешно. Не вздумай сказать его, а то я сам вымою тебе рот с мылом. Саша, ты меня понял? — отец поставил меня на ковер. — Понял, батюшка, — кивнул я. И тут вспомнил, что не спросил еще про кое-то непонятное мне. — А почему конюх сказал, что Вы загнали княгиню в могилу? — Наверное, потому, что считал, что я дурно относился к своей жене, и от этого она заболела и умерла. Но твоя матушка умерла от чахотки, она была слабого здоровья. Слава Богу, ты у меня крепенький, не в нее. — А кто такой старый хрыч? Отец рассмеялся так, что в его зелено-голубых глазах даже появились слезы: — Саша, старый хрыч, по мнению конюха, это я. Так пренебрежительно говорят про старого человека, старика. Я, конечно, уже мужчина в возрасте, но далеко не старик. Алексаша, не слушай больше, что говорит конюх, это от скудного ума и вздорного характера. — Вы прикажете вымыть ему рот с мылом? Батюшка покачал головой: — Нет, пожалуй, я рассчитаю его. Алексаша, если человек так сквернословит о людях, от него можно ожидать чего угодно. Мне такие работники не нужны. Саша, и не ходи на конюшню один, пока я тебе не позволю. Когда Сашка рассказывал про этот случай, ему было весело. Конечно, так смутить отца из-за своей детской неосведомленности. Павел был уверен, что Дмитрий рассчитал конюха с поганым языком в тот же день, поэтому Саша не запомнил даже его имени. А вот разговор с батюшкой, который теперь казался ему забавным, запомнил очень хорошо. Дмитрий умел доходчиво объяснять сыну и те вещи, о которых иным родителям трудно даже заикнуться… А ему как-то нужно объяснить десятилетней девочке про то, как Каверин назвал свою внебрачную дочь. — Таня, таким словом некоторые люди называют незаконного ребенка, такого, у кого, родители не были венчаны, то есть не состояли в законном браке. Таня задумалась: — А почему папенька так назвал меня? Ведь мама была за ним замужем, иначе бы у нее была фамилия, как у моих бабушки и дедушки, которые умерли. Ливен тяжело вздохнул про себя — теперь ему придется еще и рассказать правду о ее легкомысленной матери, которая задурила дочери голову своими выдумками. Он хотел, чтобы это сделал Карелин, но, похоже, ему этого не избежать. — Танюша, у нее и была фамилия ее мужа… Но им был не Алексей Андреевич, а другой мужчина. — Как так? — Она уже была замужем, когда встретила Алексея Андреевича. Они полюбили друг друга, и родилась ты, — Павел Александрович хотел хоть как-то смягчить удар. Пусть девочка считает, что родители любили друг друга, так ей легче принять новости. Ей совершенно незачем знать, что ее настоящий отец закрутил роман с ее матерью для удовлетворения своих плотских желаний, а сама она оказалось последствием их беспечного отношения к мерам предосторожности. — А кто тогда мамин муж? Я его знаю? — Знаешь. Это Алексей Александрович Карелин, который приезжал к Вам в Петербург из провинции. У твоей матушки была его фамилия, и у тебя тоже. — Но ведь у папеньки такая же фамилия — Карелин… Но это, верно, потому что Алексей Александрович — папин родственник. — Нет, Алексей Андреевич — Каверин. И они не родственники. — А я и не знала… А кто тогда Илья Анатольевич? Он тоже нам не родственник? — Нет, — покачал головой Павел Александрович. — Тогда почему он помогал нам с маменькой, давал деньги, покупал наряды? Князь Ливен замешкался с ответом, и Таня предложила свой: — Потому что он любил маму, да? Я однажды видела, как маменька целовала его… Но я тогда решила, что это потому, что он так добр к нам… — Да, он любил твою матушку, поэтому заботился о вас, — Павел Александрович подумал, что хоть в этом не обманул Таню. По мнению и Карелина, и Стаднитского, Полянский действительно испытывал к Ульяне Карелиной чувства, а не просто имел ее в содержанках. — И поэтому он забрал меня к себе, когда маменька умерла? — Да, поэтому. Когда мужчина любит женщину, он любит и ее детей. Илья Анатольевич беспокоился, что ты осталась одна, без матушки. — Если бы я не уехала к папеньке, я бы жила у него? — Нет. Ты бы оставалась у него до тех пор, пока за тобой не приехал Алексей Александрович. — Почему? — Потому что Алексей Александрович — твой законный отец. И теперь ты можешь жить только с ним. — А почему он — мой отец? — Потому что твоя матушка была его женой. У них долго не было детей, а потом, когда ты родилась, он признал тебя своей дочерью. Если муж не заявляет, что ребенок не его, то он становился его родителем по закону, дает ему свою фамилию и отчество, — разъяснил девочке Ливен. — Значит, я Алексеевна не по папеньке, а по Алексею Александровичу? — уточнила Таня. — Так и есть. Ты очень сообразительная девочка. — Не бестолочь? — Ну что ты! Алексей Андреевич был несправедлив к тебе. Но это, думаю, потому, что у него нет опыта общения с детьми. Родителю требуется много терпения и сил, чтобы должным образом относиться к своим детям. — И не наказывать их? — Ну наказание зависит от провинности и от того, было ли это сделано случайно или намеренно. — Я чашку разбила случайно, а папенька меня веником… — Что он сделал? — переспросил Ливен, едва сдерживая гнев. — Я подметала пол и запнулась за веник, нечаянно толкнула стол, и чашка упала и разбилась. А папенька назвал меня косорукой и за чашку несколько раз ударил веником… Потом было больно сидеть… «Вот же сукин сын! — с ненавистью подумал Павел Александрович. — Ничего! Об тебя весь веник обломают! Не то что сидеть, стоять не сможешь!» Он ненавидел, когда причиняли боль более слабым, хоть физически, хоть словесно. — Таня, это он совершенно зря, тем более, что, как ты и сказала, сделала это не нарочно. — Конечно, не нарочно, чашка была красивая и почти целая, только с трещиной. Мне ее самой было жалко, я потом плакала… Что же Каверин за сволота! Еще и чашка битая была! Сам, поди, по пьяни уронил раньше. Может, и разбилась, так как уже с трещиной была… И ребенка за нее по мягкому месту веником… Ладно бы хоть весь Мейсенский сервиз побила, еще как-то можно было бы понять, что от большого расстройства не сдержался, но за дешевую треснутую чашку… Ливен попытался успокоиться, чтобы Таня не заметила его ярости. И припомнил, что Сашка как-то тоже разбил чашку. Он вертелся за столом и, ставя ее, ударил о край блюдца. После завтрака он сам доложил отцу о своем проступке и сказал, что батюшка должен лишить его сладкого на неделю, чтобы непотраченные на это деньги использовать для покупки новой чашки. Дмитрий так и сделал. А они с братом потом смеялись, что, чтобы купить такую дорогую чашку, семилетнего княжича нужно было лишить сладкого на год, но остальные пятьдесят одна неделя были ему прощены за честность и смелость. — Такое может случиться с любым. И это не повод, чтобы из-за этого на человеке вымещать злобу, — заверил Павел Александрович девочку. — Ваше Сиятельство, а почему я не нужна папеньке? — задала Татьяна вопрос, который Ливен боялся услышать. — Таня, к сожалению, так бывает. Особенно в тех случаях, когда отцы по какой-то причине не живут со своими детьми. — У нас в гимназии есть девочка Соня. Она мне сказала по секрету, что у нее два папеньки, тот, с которым она живет, и тот, который к ней приходит, он граф. Но он ее любит, покупает ей подарки, балует ее… Разве так не могло быть и у меня, чтобы у меня тоже было два папы? Павел Александрович предположил, что скорее всего, согрешив с графом, мать девочки вышла замуж, чтобы прикрыть свой позор. И хоть граф не женился на ней, кто знает, по какой причине, может, по той же, что была у Дмитрия и его самого — отец не разрешил жениться на избраннице, но от своего ребенка не отказался, и принимает участие в его жизни. Это все же лучше, чем делать вид, что его и вовсе не существует. — Это зависит от человека. Есть мужчины, которые рады иметь ребенка в любом случае, будут любить его и стараться видеться с ним. Но есть и другие, которым Господь не дал такого доброго сердца. Увы, похоже, Алексей Андреевич из таких мужчин, у него такая натура. Нельзя заставить мужчину полюбить ребенка, даже такого прекрасного как ты, если он сам того не желает. — Ваше Сиятельство, а сколько детей у Вас? — поинтересовалась Татьяна. — Таня, я не женат, и у меня нет своих детей. У меня есть племянник, сын моего брата, который мне как сын, я участвовал в его воспитании вместе с его батюшкой. — Ваш племянник такой счастливый, что у него кроме папеньки и маменьки есть такой дядюшка. — Матушка Саши умерла, когда ему не было и года. — Он сильно тосковал по ней? Как я? — Он ее не помнил, он был слишком маленький, когда ее не стало. А вот батюшка умер этой зимой. И, конечно, ему очень его не хватает. — Бедный, теперь он совсем один-одинешенек, — вздохнула Таня. — Он не один, у него есть я. И ты тоже не одна, у тебя есть Алексей Александрович. Я понимаю, что тебе будет трудно принять его в качестве родителя, ведь ты не помнишь, как Вы жили все вместе. Но постарайся увидеть в сложившейся ситуации хорошую сторону. Если бы у тебя на самом деле никого не осталось, тебе бы назначили опекуна, а им мог стать совершенно незнакомый тебе человек, кроме того не самого приятного нрава. Алексея Александровича ты знаешь, он хороший человек, и будет относиться к тебе с любовью. В том положении, что, к сожалению, ты оказалась, я не пожелал бы тебе другого. — Значит, теперь я буду жить с Алексеем Александровичем? В провинции? Мне бы так не хотелось уезжать из Петербурга… — Танюша, я, думаю, Алексей Александрович сможет привозить тебя в Петербург в гости к Илье Анатольевичу, ведь он к тебе тоже привязан. Ливен не сомневался, что Полянский будет рад принимать у себя Карелина и Таню. И никто ему в этом препятствовать не станет, так как, когда он узнает о том, что Перовская организовала исчезновение Татьяны, разорвет с ней не только помолвку, но и всяческие отношения. Если же она станет требовать с Полянского деньги, как с других своих обманутых женихов, или чем-то шантажировать его — исходя из натуры Перовской, он не исключал и того, что Полянский выбрал себе невесту не столько по своей воле, сколько, по его мнению, от безысходности, придется припугнуть Перовскую уголовным преследованием — похищение ребенка это не облапошивание доверчивых мужчин, хотя и это, разумеется, неправоправное деяние. Связываться с заместителем начальника охраны Императора, у которого знакомства в высшем эшелоне власти, она не станет. — А Надежда Адриановна может поехать со мной к Алексею Александровичу? Хоть ненадолго? — Обещаю, я приложу все усилия, чтобы это стало возможным. — Ваше Сиятельство, какой же Вы добрый! Можно я Вас поцелую? — Отчего же нет? Мне будет приятно получить поцелуй от такой прелестной барышни. Он немного нагнулся, и Таня ткнулась губами в его щеку: — Так? — Так, — он погладил девочку по голове. — Я никогда не целовала мужчину. Мама не позволяла мне целовать Илью Анатольевича, а папенька сам не хотел… Ливен подумал, что мать Тани была против, чтобы дочь ластилась к ее любовнику, а Каверину это было совершенно не нужно, как и сама побочная дочь… — Давай тогда и я тебя поцелую, — Павел Александрович приложился к нежной детской щечке. Это напомнило ему то, как он целовал Сашку. Какой же все-таки Каверин убогий человек. Ведь мог бы стать настоящим отцом такой девчушке, хоть и не по закону. — Танюша, а теперь беги к Надежде Адриановне, а то она хватится тебя и будет беспокоиться. Ливен проводил взглядом девочку в простом ситцевом платье с голубыми и розовыми цветами, которое ей сшила добрая женщина, по сути спасшая ее от жестокого, бессердечного отца. — Ваше Сиятельство, как там все? А то мы тут шибко переживаем, — не удержался от вопроса Трофим, увидев князя. — Слава Богу, все благополучно — насколько это может быть в подобной ситуации. Жданова — прекрасная женщина, думаю, Карелин будет ей век благодарен, что она забрала Таню к себе. Лучше бы девочка никогда не знала, что Каверин ее родитель, и уж тем более не появлялась у него. Он такое дерьмо. Мне страшно представить, что было бы с Татьяной, если бы она осталась у него на долгое время… или же убежала от него, чего, скорее всего, он и добивался, по сути третируя ее… — Ваше Сиятельство, я Вас правильно понял, что этот мерзавец дурно обращался с ней, чтобы она не выдержала издевательств и сама от него сбежала, и он вроде как к ее изчезновению не имел никакого отношения? — уточнил Демьян. — Да, похоже, что так. Он приходил домой сильно пьяным, ругался, обзывал Таню всевозможными гадкими словами, веником по мягкому месту ее за разбитую чашку приложил… — Ваше Сиятельство, можно я помимо прочего его тоже веником приложу? — спросил Трофим, лицо которого исказилось от злости. — Чтоб не повадно было! Мы ведь к этому подлюге еще вернемся? — Да, придется заехать, вытрясти из него деньги для поездки Ждановой и Тани в Затонск. Конечно, я мог бы дать свои, и Карелин, формальный отец Татьяны, дал бы, да и Полянский, который их с матерью несколько лет содержал, тоже. Но я хотел бы, чтобы деньги, хоть какие-то, были изъяты у Каверина, так сказать… в назидание… — Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство! Весь дом обыщем, каждый рублик, каждую копеечку, что припрятал, отыщем! — пообещал камердинер князя. Когда они снова подъехали к дому, который нанимал ротмистр в отставке, Демьян без стука открыл дверь и зашел внутрь. Дверь Его Сиятельству придержал Трофим. Каверин не ожидал увидеть столь неприятную компанию второй раз на дню. — А сейчас-то что Вам от меня нужно? — Я пришел за деньгами, — пояснил князь Ливен. — Что, в охране Императора настолько низкое жалование, что Вы собираете с миру по полушке? — попытался уколоть князя Каверин. — Деньги не для меня, мне достаточно своих. Деньги для Татьяны, чтобы Жданова могла поехать с ней к Карелину. — У меня нет денег. — Нет? А где те, что Вы выманили у Ульяны Карелиной и что привезла Вам Татьяна? — Так когда мне Ульяна давала, вспомнили тоже… А Таня привезла-то всего ничего… Я уже все потратил. — Неужели? Какой Вы, однако, мот… Но вдруг у Вас все же что-то… завалялось… Вспомните сами? Или предпочтете, чтобы мои люди помогли Вам в этом? — Что найдете, то Ваше, — махнул рукой Каверин. — Бумажник на стол! И все из карманов! — приказал князь Ливен. — И пошевеливайтесть, не то моим людям придется Вас поторопить! Каверин вытащил видавший виды тощий бумажник, в котором Демьян обнаружил пять рублей и несколько медяков. — Что еще? — Ничего. — Пиджак снимайте! Живее! Schneller! — Вы что же меня совсем раздеть собираетесь? Какой Вы, оказывается, падкий на телесную красоту… Князь Ливен, недолго думая, врезал кулаком по наглой физиономии: — Вот уже и красота померкла… а скоро засияет разноцветными красками… Каверин схватился за глаз, куда пришелся княжеский кулак в перчатке. — Добавить ему, Ваше Сиятельство, чтобы не хорохорился? — спросил Трофим, беря Каверина за лацканы пиджака. — Не сейчас. Пиджак проверь и обыщи его полностью. Каверин стянул с себя пиджак, его карманы оказались пустыми, зато из правого кармана брюк Трофим выудил рубль. — Ну вот, глядишь, скоро и на билеты наберется. — А то, Ваше Сиятельство, в доме-то сколько заначек может быть… — Не думаю, что в кухне, он не стал бы держать деньги там, где Татьяна могла бы их найти. Если и были, то перепрятал, — высказал свое мнение Павел Александрович. — Но гляньте на всякий случай и там. Слуги князя осмотрели кухню, но, как и предположил Его Сиятельство, ничего не нашли. Затем они перешли в скудно обставленную гостиную. Демьян обследовал буфет, комод, диван, с которого спихнул Каверина на пол, затем перетряс десяток книг, стоявших на грубо сколоченной полке. В одной книге была надпись «Дорогой дочке Надюше в День Рождества Христова. Храни тебя Господь!» Камердинер князя показал ему это, и Ливен понял, что это и была та самая книга, которую Надежде Адриановне подарил свекор в свое последнее Рождество и за которой она заходила к Каверину, когда встретила у него Таню и забрала к себе. — Трофим, когда повезешь деньги Ждановой, захвати эту книгу. — Слушаюсь, Ваше Сиятельство. Из гостиной слуги князя прошли в спальню, которая выглядела еще более обшарпанной, чем комната, куда могли зайти посторонние. Демьян начал с сундука, стоявшего напротив кровати. Он прошелся по всему его содержимому. В свернутой наволочке камердинер князя нашел пять рублей, о которых, судя по выражению лица Каверина, тот успел позабыть, а в кармане мундира, который изгнанный с позором из полка ротмистр не имел права носить, но в котором тем не менее появлялся перед своими знакомыми и бывшей любовницей в столице, около пятидесяти. В том же сундуке обнаружилась небольшая шкатулка с несколькими письмами и фотографией Тани с матерью, это была та самая шкатулка, которую девочка забрала из квартиры в Петербурге. Павел Александрович предположил, что Перовская могла встретить девочку, когда она вышла из дома, чтобы идти обратно к Полянскому, поэтому у нее и было с собой так мало — платье и смена белья и шкатулка. Ведь она в любое время могла вернуться за другой одеждой. А Перовская, уговорив Татьяну ехать к папеньке, решила увезти ее к нему с тем, что у нее было с собой. А то как бы за то время, пока девочка собирала вещи, она не передумала ехать к Каверину, или же в квартире Карелиных не объявился Полянский. Тогда бы ее план полетел к чертям. Шкатулку Ливен также приказал отвезти к Ждановой. Еще три рубля Демьян обнаружил в табачной коробке в ящике прикроватной тумбы. Увидев это, Каверин попытался отобрать деньги у слуги князя. Но Трофим толкнул его на старую кровать: — Сиди, паскуда! — На что я буду жить? Вы у меня последнее взяли! Мне что, с голоду помирать? — Зачем же? Могу оставить Вам на дорогу до Петербурга, — милостиво сказал князь Ливен. — Для чего? — До столичных бань добраться. На содержание Вас вряд ли кто возьмет, Вы уже изрядно поистаскались. А в банях, думаю, для Вас работа найдется. Вы же торговали своим телом, для Вас ситуация привычная. А что на этот раз придется иметь дело не с дамами, а с кавалерами, так не в Вашем положении… привередничать… Конечно, и там на Вас не многие позарятся, но все же будут желающие, чтобы их обслужили, особенно если они в той степени подпития, когда все равно с кем… А понравитесь клиентам, они мелочиться не будут — не только деньгами одарят, но и… объедками с барского стола… — Павел Александрович намеренно выбрал гадкую, позорную тему, пусть Каверин почувствует на своей шкуре, каково это, когда тебя унижают и оскорбляют. — Да как Вы смеете?! — не выдержал Каверин. — А чем Вы недовольны? — князь Ливен сделал удивленное лицо. — Я же предложил Вам хороший вариант, в отличии от трущоб. В банях все же публика поприличнее бывает, чем на улице, где вас в грязной подворотне станут… — князь употребил ядреное слово, которое Каверин вряд ли ожидал от него услышать. — Иной вакансии нежели в бане Вы все равно не получите, уж я об этом позабочусь. О своем нынешнем месте можете забыть, там не станут держать работника, который участвовал в расхищении полкового имущества, — он вышел из спальни в гостиную. Ротмистр в отставке, прикрыв рукой подбитый князем глаз, последовал за ним: — Это не доказано! — Вы хотите, чтобы это доказали? — снова с притворным изумлением спросил Павел Александрович. — Мне ничего не стоит добиться того, чтобы дело открыли вновь. — В связи с чем? — Пусть это будет тавтологией, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. — Это какими? — Теми, что все это время Вы платили купцам, которые не сдали Вас. Вы ведь на это тратили значительную часть денег, которые выманивали у Ульяны Карелиной. И для этого требовали у нее крупные суммы. — Мне сказали, что если я отдам сразу, они от меня отстанут, — пробормотал Каверин. — Что за наивность в Вашем-то возрасте, ведь не мальчик уже давно! Чтобы шантажисты остановились, когда у них есть возможность тянуть с Вас деньги до конца жизни? Ей Богу, было бы проще, как говорится, получить по заслугам… и начать жизнь с чистого листа… чем быть на крючке до гробовой доски… Неужели сумма, которую Вы тогда нажили, стоила всех напастей, которые Вы накликали на свою голову? — Хорошо Вам рассуждать! Вы, поди, в золоте купаетесь! — Зачем же? У меня водопровод имеется. — Шутите все? Мне Ваши шуточки поперек горла! — Каверин провел рукой поверх не совсем чистого воротника рубашки. — А вот это Вы зря сказали. Поперек горла могут быть не только шутки, но и порез… — ледяным голосом произнес князь Ливен. — Ваше Сиятельство, приступать прикажете? — спросил Трофим, вынув из трости Его Сиятельства клинок. — Да подожди ты! Дай мне хоть на улицу выйти. А то фонтаном еще будет хлестать… Как потом в поезде в Петербург возвращаться? Неловко перед другими пассажирами будет, еще запачкаю кого… Но сначала пропишите ему веником по заду дюжину раз, со всей силы. А потом можете продолжать экзекуцию на ваш вкус. — Слушаюсь, Ваше Сиятельство! Я уж постараюсь! Ливену хотелось присутствовать при том, как его люди расправляются с тварью, чтобы видеть, как теперь мучился он сам. И в то же время, ему было бы противно смотреть на ничтожество, которое бы валялось у него в ногах, моля о пощаде. Еще он боялся, что мог бы не удержаться и за нанесенные Тане обиды сам отходить подонка тростью почем зря… Он не был жестоким человеком, но был жестким, когда этого требовали обстоятельства. И придерживался принципа: за добро добром, за зло по справедливости. И вот теперь справедливость настигла дрянного человечишку, который покрыл позором звание офицера Императорской Армии и издевался над ребенком… Павел Александрович вышел и встал с другой стороны двери. Он слышал звуки ударов, рев белуги и вой. Как он и предполагал, Каверин не был мужчиной даже в том, чтобы сносить побои стойко и не голосить как баба. Через несколько минут он постучал в дверь: — Эй, любезные! Еще как-нибудь приедете позабавиться! Мне уже пора! Демьян с Трофимом вышли во двор, камердинер отдал Его Сиятельству трость. В другой руке у него была шкатулка, куда он сложил все найденные у Каверина деньги, за исключением трех рублей — чтоб, и правда, не помер с голоду, и книга. Трофим сорвал лопух и приложил к руке, на которой были сбиты костяшки. — Не слишком Вы его отделали? — Да могли бы и сильней, да Вы, Ваше Сиятельство, не приказывали, чтоб жизнь в нем еле теплилась, — сказал дюжий кучер. Демьян добавил: — Жить будет, а насчет работы банях, разве что только шайки таскать, к ублажению господ вряд ли будет способен… по крайней мере, какое-то время… Ваше Сиятельство, Вы ведь не серьезно про бани? — Про бани я, конечно, сказал так, для красного словца, но могу и подумать… Шлюхе там самое место… А вот про то, что там, где он служит, его больше не должны держать — нет. — Так он все одно туда не сунется, напуган до смерти… Да и в себя приходить с неделю будет… Хотя потом, когда оклемается, и правда, может пойти — скажет, что ограбили его где по дороге, кошелек отобрали и избили… А хозяин сжалится… — Так вот, Демьян, пока я буду в Затонске, найди хозяина этой сволочи и доведи до его сведения про аферу в полку, откуда его выгнали с позором, а также влиятельных людей в посаде, пусть устроят так, чтобы Каверина не брали здесь ни на какое приличное место, только на какую-нибудь грязную работу. — Будет сделано, Ваше Сиятельство! — Еще съезди к начальнику сыска Никольскому, вдруг в уезде есть нераскрытые кражи за последний год, — продолжил давать распоряжения Павел Александрович. — Ваше Сиятельство, Вы считаете, что Каверин мог и этим промышлять? — Не исключаю того. Человек без чести и совести, нуждающийся в средствах, уже ранее замешанный в подобном… Он может произвести хорошее впечатление, поэтому, думаю, был вхож в дома с достатком. Возможно, у кого-то пропадали драгоценности или дорогие предметы, например, серебряные ложки, а вор не был найден… — Вы хотите, чтобы его отправили… подальше? — Я хочу, чтобы мерзавец понес наказание, не только наложенное мной, но и по закону, — холодным тоном произнес Ливен. — В полку он этого смог избежать. Но такая удача лишь дело случая. Рано или поздно наступила бы ситуация, когда бы ему не так повезло. Но я не хочу долго ждать, я хочу приблизить час… расплаты… — Я обязательно съезжу в управление. — Но кроме Никольского не обращайся ни к кому. Когда мы приедем в Петербург, я составлю письма и для следователя, и для остальных. Займись всем прямо завтра с утра. — Слушаюсь, Ваше Сиятельство. — Трофим, а ты, как высадишь нас с Демьяном на вокзале, езжай прямо к Ждановой. Отдай ей книгу и шкатулку, но скажи, чтобы она не торопилась приобретать билеты. Я вернусь из Затонска самое большее через пару дней и вскоре пошлю ей весточку. Но до этого мне нужно будет сделать кое-что в столице, — Павел Александрович намеревался встретиться с Ильей Полянским и сообщить ему о том, что Татьяна нашлась, и с ней все в порядке, несмотря на то, что его невеста Перовская, которая обманом увезла девочку из Петербурга, надеялась на другой исход. — Как прикажете, Ваше Сиятельство, — ответил кучер, выбросил лопух, а затем отвязал лошадь от покосившегося забора и погладил ее. — А после мне возвращаться в усадьбу и ждать там Демьяна? — Да, пожалуй. И руку пока платком завяжи, а как приедешь, Глаше покажи, пусть смажет ее чем-нибудь. Или лучше госпожу Жданову попроси. — Вот еще… — Я тебе что сказал? — чуть повысил голос князь Ливен. — Я не только о тебе беспокоюсь, мало ли какую заразу от этого ловеласишки можно подцепить… Пусть и Жданова увидит, так сказать, свидетельство того, что Каверина настигло возмездие за его скотское отношение к дочери. И хоть немного у нее от сердца отлегнет. — Понял, Ваше Сиятельство. А если дама расспрашивать станет, что и как? — Не пугай ее… кровавыми подробностями. Просто скажи, что Каверин получил по заслугам. А остального Его Сиятельство говорить не велел. — А она к нему не бросится? А то Вы сами сказали, дама жалостливая… — Разве что добить… чтоб не мучился, — зло высказался Павел Александрович. — Трофим, да не смотри ты на меня так! Я вовсе не про Жданову… а в целом… Не поедет она к нему… А мы, наконец, поедем? Или ты собрался на коляске поезд догонять? — Не придумали, поди, еще такого, чтобы на коляске поезд догнать можно было… — Придумали, только до нас это новшество еще не дошло… Трофим, ты в конце концов сядешь на козлы? Или мне самому править? Я, как ты знаешь, могу, но тогда ты до станции за коляской побежишь! — Простите, Ваше Сиятельство… Я мигом, — огромный как медведь кучер взлетел на козлы быстрее птицы. — Не извольте беспокоиться, вовремя прибудем! Князь Ливен с камердинером появились на вокзале в Колпино задолго до того, как подошел поезд на Петербург.