Да не оставит надежда

На станцию Ливен прибыл с подполковником Червинским, Петр Александрович был еще одним заместителем Варфоломеева, начальника Собственной Его Императорского Величества охраны. Ему тоже было нужно на поезд до Петербурга. В вагоне они заняли соседние места. Червинский знал, что обязанности подполковника Ливена выходили далеко за рамки его собственных — организации физической охраны Императора. Чем Ливен занимался помимо этого, а также разрабатывания наиболее безопасных путей следования Государя по Российской Империи и за ее пределами, он мог только предполагать, поскольку знать ему об этом не полагалось. Ливен был на особом положении у Александра Третьего, он мог зайти к нему без доклада, немало времени проводил вне своих служебных кабинетов во дворцах, например, в своей усадьбе в Царском Селе, где он сам неоднократно бывал, но исключительно по служебным делам. Вот и теперь, в отличии от него самого, Ливен не был при Императоре в Гатчине, а только приехал к нему с донесением или же, наоборот, за приказом, и сразу же убывал обратно в столицу. А, может, и не в столицу. Подполковник Ливен периодически бывал в разъездах, мог отсутствовать в Петербурге по несколько дней, а то и недель. — Павел Александрович, по приезду Вам тоже в Аничков? — Нет, я только до Александровской. Червинский подумал, какие дела могли быть там у Ливена, но даже если он спросит, князь не обязан удовлетворять его любытство. Тем более, когда был не в лучшем расположении духа. Может, Император остался недоволен его докладом, а, может, поручение, которое дал ему, было не из легких и даже приятных. Ливен видел, что Червинскому было любопытно, что ему понадобилось в Александровской. Ему же было интересно, насмелится ли подполковник задать следующий вопрос или, видя его хмурое лицо, решит, что лучше не лезть к нему с расспросами. Червинский стойко хранил молчание. Когда кондуктор объявил, что поезд прибывал на станцию, он сам обратился к подполковнику: — Петр Александрович, желаю Вам благополучно доехать до Петербурга. Мне же далее по тряской дороге. Не самый лучший способ добираться в Царское Село, но иного, к сожалению, пока нет. Железную дорогу от Гатчины до Царского Села еще не построили, — сказав это, он подумал, что в следующий раз стоит озадачить Александра Третьего этим вопросом. Дорога с одной станции до другой не была такой уж плохой и к тому же такой длинной, чтобы сетовать о поездке в пролетке извозчика. Но в любом случае Павел Александрович был рад пересесть в свою коляску. В пути до Колпино ему удалось немного вздремнуть, все же Мейнгардт разбудил его довольно рано, особенно если брать во внимание, что он до глубокой ночи засиделся с документами и газетами. Дом, в котором жил отставной ротмистр Каверин, находился в конце переулка и выходил на пустырь. — Ваше Сиятельство, не заперто, — Демьян придержал для князя дверь. В комнату, где был Каверин, вошли трое мужчин. Отставной ротмистр сразу же понял — один из зашедших, что был в отменном костюме и с дорогой тростью, принадлежал к знати. Смотрел на него так, как будто он был чернью, его зелено-голубые глаза пронзали насквозь. Двое других, у которых выражения лиц тоже не предвещали ничего хорошего, были одеты попроще, но весьма добротно. Один выглядел постарше того, у которого была трость, второй, гораздо моложе, был на полголовы выше обоих и гораздо шире в плечах. Он взял у господина трость и загородил собой дверной проем. — Каверин, ротмистр в отставке? — Да. А Вы кто? — Каверин встал с дивана. Аристократ был одного роста с ним, но, казалось, смотрел сверху вниз. — Князь Ливен, подполковник, заместитель начальника охраны Императора. — И по какому делу пожаловали? — Где Ваша дочь? — Какая дочь? — Как какая? Вы что их дюжину настрогали? Непризнанная Вами. Татьяна. — Нет у меня никакой дочери. — Неужели? — Не припоминаю, чтоб была. — Не припоминаете? — Нет. Может, и была, да мне память отшибло, — усмехнулся Каверин. — Я сейчас Вам сам что-нибудь отшибу. Глядишь, и память вернется. Ливен рукой в перчатке из тонкой дорогой кожи нанес удар Каверину под дых, тот охнул и осел на пол около дивана — из него словно дух вышибло. — Как, не помогло вспомнить? Каверин, прохрипел: — Нет. Ливен навис над ним, замахнулся, но задержал руку в воздухе. Каверин весь съежился: — Ну есть у меня незаконная дочь. Но где она — не представляю. Приходила же полиция, спрашивали, дом осмотрели, убедились, что ее здесь нет. Что Вам еще нужно? — Мне нужна Татьяна. И меня результаты действий полиции не удовлетворяют. Похоже, они сделали весьма поверхностный осмотр. Обыскать дом тщательнейшим образом, — приказал Его Сиятельство сопровождавшим его людям. — Кроме дома — двор и постройки: баню, нужник, сарай, все. Хоть переверните все вверх дном, хоть на бревна разберите, но найдите мне доказательства, что девочка здесь была. — Полномочий таких не имеете, — скривился ротмистр в отставке. — У меня такие полномочия, что Вам в самом страшном сне не приснится, — бесстрастно сказал заместитель начальника охраны Императора. — Приступайте, — кивнул он слугам. — Я на Вас жаловаться буду. — Вы, кто находился под следствием и был вынужден выйти в отставку по решению суда чести? — с презрением спросил Павел Александрович. — Такой неблагонадежный гражданин будет жаловаться на штаб-офицера, которому доверено охранять жизнь Государя? Знаете, Вы меня даже интригуете. Придется побыть зрителем в Вашем театре абсурда и посмотреть пьесу в жанре драмы, нет, трагедии. — Я, пожалуй, пойду сначала баню проверю, — предложил Демьян. — В доме-то, скорее всего, все убрали. А про баню и забыть могли. — Ступай. Демьян вернулся через несколько минут: — Ваше Сиятельство! В бане на полу между лавкой и стеной платочек скомканный лежал, детской рукой вышит — цветочек и инициалы Т. К. — показал он мятый белый лоскуток. — Ну Вот видите, Каверин, и дом разбирать не пришлось. Не прошло и пяти минут, как нашлась улика, что девочка здесь была. — Даже если и была. — Где она сейчас? Каверин молчал. — Я задал вопрос и жду ответа. У меня терпение не стальное. В отличии от клинка. — На дуэль что ли вызовите? — Вас? На дуэль? — князь посмотрел на Каверина как на отребье. — Вы слишком много о себе возомнили. Вы мне не ровня, чтобы вызывать на дуэль. — Я дворянин и офицер в отставке. — Свое дворянство и офицерство в моих глазах Вы потеряли, еще когда были под следствием. Про Ваше отношение к дочери даже не говорю. Так где она? Я пока по-хорошему спрашиваю. — Не знаю. — Не знаете? Что ж, придется по-плохому. Эти двое, что со мной, — князь Ливен показал на своих слуг, — не дворяне, не офицеры. Им дуэльный кодекс неведом. Они по-простому, по-мужицки — кулаком да дубиной, но от души. Демьян с Трофимом встали по обе стороны от князя. Великан поигрывал тростью Его Сиятельства. Каверин с опаской смотрел на нее. — На трость не обращайте внимания. Она так, для антуража. Нравится ему… как игрушка. Я ее с собой заберу, когда здесь обоих молодчиков оставлю. У них свои инструменты есть… Дом у Вас на отшибе, соседей не видно. Криков Ваших никто не услышит. Если, конечно, Вы еще в состоянии кричать будете. В чем я очень сомневаюсь. — Вы не посмеете. — Не посмею? Вы зря на это надеетесь. Посмею. Начинайте, любезные, как только я выйду из дома. Не хочу свой костюм кровью запачкать. Я в экипаже подожду. Вы же недолго. — Недолго? — переспросил Алексей Андреевич. — Так долго никто не выдерживал… Ну давайте поживее, а то у меня и других дел полно, — князь Ливен взял из рук Трофима свою трость и повернулся спиной к Каверину, делая вид, что собирается уйти. Каверин попытался встать, но кулачище амбала тут же уперлось ему в лицо: — Дернешься, прибью! — Сударь, Вы… поосторожней с ним. Не злите его, — посоветовал Демьян. — А то он осерчать может. И тогда силы своей сдерживать не станет. Забьет насмерть. А так, хоть калекой, но в живых останетесь… На лице князя Ливена появилась ухмылка — все шло, как надо. Трофим с Демьяном умели пугать, когда нужно. И он сам тоже. — Ваше Сиятельство, а если он упираться будет, подвесить его можно? Или только бить прикажете? — уточнил Трофим у хозяина. — Любезный, я в способах тебя не ограничиваю. Поступай, как сам сочтешь необходимым. Мне нужен результат. Как ты его добьешься, мне все равно. Только прошу, потом не рассказывай мне, как. У меня от твоих рассказов потом аппетит пропадает. А у меня сегодня с членом Правительственного Сената ужин в клубе, там подают такое чудное мясо, не хотелось бы от него отказываться… из-за всяких… неприятных мелочей. А до ужина мне еще с начальником Охранки нужно встретиться. Так что поторопись, чтобы я не опоздал, — сказал князь, так и не обернувшись. — Как прикажете, Ваше Сиятельство. Раз Вы торопитесь, то уж я расстараюсь… — Да уж постарайся. И на часы удовольствие не растягивай… как тебе иногда нравится… Для этого другой раз будет. А сейчас — попродуктивней, побыстрей. Schneller, schneller! Алексей Андреевич не на шутку испугался — похоже, молодчики князя собирались не только бить, но и пытать… — Ваше Сиятельство! — Что? — князь сменил ухмылку на суровое выражение прежде чем повернуться. — Девчонка сейчас у помещицы Ждановой. Ее имение в получасе езды, это на востоке отсюда.  — Молитесь, чтоб она там оказалась. Иначе лучше сразу пойти свою панихиду заказать… заблаговременно… — посоветовал камердинер князя. — Там она. Жданова из поместья редко когда выезжает. Трофим за грудки поднял Каверина и посадил на диван, а Демьян снова дал ему совет: — Вы бы, сударь, все же сходили в церковь помолились… на всякий случай… Путь до усадьбы Ждановой действительно занял около получаса. Когда из-за деревьев показался небольшой господский дом, Ливен отдал распоряжение: — Трофим, останови, дальше я пройдусь. Ждите меня здесь, никуда не ходите. Нечего показываться всей компанией. Хватит и меня одного. — Ваше Сиятельство, Вы уж помещицу сильно-то не стращайте. Это же не ротмистр, дама-таки, хоть и сельская жительница. У нее от одного Вашего титула и должности, поди, душа в пятки уйдет, — высказался Трофим. — Ну уж как получится, — усмехнулся князь. — Но без нужды пугать не стану. Он и не собирался пугать помещицу Жданову, по крайней мере специально. Одного его вида хватит, чтобы понять, что с ним не стоит вступать в конфронтацию. Он не успел даже постучать в дверь, как она открылась, и на пороге появилась прислуга: — Чего изволите, барин? — Это дом госпожи Ждановой? — Ее. — Доложи, что ее хочет видеть князь Ливен. — Князь Ливен?! — послышался удивленный голос из дома. Горничная впустила князя внутрь. В прихожую вышли очень привлекательная женщина лет тридцати-тридцати пяти и необычайно красивая девочка-подросток. — Князь Павел Александрович Ливен, заместитель начальника охраны Его Императорского Величества, подполковник, — представился Ливен второй раз за день. — Госпожа Жданова, барышня, — склонил он в легком поклоне голову. Высокий, с гордой осанкой он смотрел на обитательниц дома холодными пронзительными зелено-голубыми глазами, выделявшимися на его красивом лице, которое имело серьезное, даже скорее суровое выражение. Хозяйка чуть замешкалась от неожиданности, что визитер оказался столь важной фигурой — мало того, что князь, так еще и приближенный к Государю. — Жданова Надежда Адриановна, помещица. А это Таня, моя гостья. Девочка сделала книксен: — Ваше Сиятельство. — Прошу Вас, проходите, Ваше Сиятельство. Чем обязана такому визиту? — Мне бы хотелось обсудить с Вами одно дело. Тет-а-тет. — Тет-а-тет? — Да, наедине, — сказал князь, словно помещица не поняла расхожего французского выражения. — Что ж, пройдемте тогда в сад в беседку. Я прикажу подать туда чай. Или Вы предпочитаете кофе, Ваше Сиятельство? — Я предпочитаю чай. — Стеша, подай нам с Его Сиятельством чай, в моем любимом сервизе. Таня, а ты иди к себе в комнату, почитай книгу, я приду позже. Беседка была с изумительными деревянными кружевами. Павел подумал, что такую он бы хотел иметь в саду в своей усадьбе. А то ту, в которой они с Лизой любили пить чай или просто сидеть, обнявшись, разрушило в страшнейшую бурю в аккурат в годовщину ее смерти. Старое дерево упало прямо на беседку, дерево выкорчевали, беседку снесли и на том месте разбили клумбы. Но тогда ему было все равно, тем более, что он подумывал продавать усадьбу, от чего его отговорил брат. Дмитрий о беседке не вспоминал, а Саша и не знал. Сам он время от времени чаевничал на веранде, на которую выходила гостиная. Там же иногда пили чай Дмитрий и Саша. Теперь, когда к нему кроме Саши будут приезжать Яков с Анной, было бы хорошо поставить новую беседку. Ливен сидел молча и ждал, когда прислуга расставит на столе все, что принесла на подносе. Сервиз хозяйки был не только любимым, но и без сомнения парадным — для особых случаев и гостей, таких как князь. Он понимал, что Жданова волновалась, но намеренно не начинал разговора. Разливая чай, она заговорила сама: — Ваше Сиятельство, пирожки и печенье я сегодня утром пекла. Варенье вишневое и клубничное из ягод нынешнего урожая, сама варила. Павел Александрович усмехнулся про себя — еще бы хозяйка поставила перед князем прошлогоднее варенье или вчерашнюю сдобу. — Или, может, Вы с дороги что-то посущественнее хотели? А я и не спросила… Чаем-то с пирожками сыт ее будешь. — Нет, благодарю, ничего больше не нужно. Да и я сюда не чай пить приехал, — сказал князь Ливен и тем не менее сделал глоток чая — неплохого, кстати. — А по какому Вы все же делу? — Я к Вам по поводу девочки. — Да? А какое отношение к ней имеет охрана Его Величества? — недоуменно посмотрела на князя Жданова. — Никакого. Я сказал Вам о своей должности лишь затем, чтобы Вы представляли, с кем имеете дело. Кем Вам приходится девочка? — По сути никем, гостит у меня. Я знакомая ее отца, отставного ротмистра Каверина Алексея Андреевича. — То есть она находится у Вас с согласия Каверина? — Конечно. Иначе как бы я могла пригласить ее, не получив от него разрешения, он же ее отец. — По закону у Каверина на нее не больше прав, чем, например, у Вас. — Я Вас не понимаю, Ваше Сиятельство. Таня — его дочь, как у него нет на нее прав? — Татьяна — его внебрачная дочь. У девочки есть законный отец, муж ее матери, который разыскивает ее уже полтора месяца. — О Господи! — Надежда Адриановна на мгновение прикрыла рот рукой. — Внебрачная дочь… То-то он к ней так относится… Я ничего об этом не знала. — Я не удивлен. — Вы, Вы — знакомый Таниного формального отца? — Нет, мой племянник — начальник сыскного отделения полиции того города, где тот господин проживает. По его рекомендации в Петербурге, где девочка жила с матерью, заведено дело об ее исчезновении. — Заведено дело? В полиции? — Да. Я здесь неофициально, так сказать, по доброте душевной, иначе бы был в мундире, — произнес подполковник Ливен тоном, в котором не было и намека на доброту. — Но если к Вам прибудет полиция, церемониться они вряд ли станут. Просто заберут у Вас девочку. В лучшем случае. — О Господи! — еще раз воскликнула помещица. — Танюша и так настрадалась, у нее ведь матушка умерла. Зачем же ее еще полицией пугать? Я бы, конечно, очень хотела, чтобы Таня жила со мной, тем более, раз уж она Каверину не нужна… Но раз у нее есть законный отец, есть, кому о ней позаботиться… кроме меня, то это… меняет дело… А без полиции никак нельзя обойтись? — Можно. И я бы сказал, нужно, из-за самой девочки, которая, как Вы правильно сказали, и так настрадалась. Я могу поспособствовать тому, чтобы отец девочки… не предъявлял… претензий… И у меня есть план, как сделать, чтобы Таня не страдала еще больше, ведь она не знает, что тот господин формально приходится ей родителем, и она будет жить с ним. — Не знает? Как так? — Нет, не знает. Мать сказала ей, что ее отец — Каверин, а ее муж — их дальний родственник. — Вот как… Как же все… запутано… — покачала головой Надежда Адриановна. — Да, запутано. Но в глазах властей предельно просто и ясно: отец девочки — муж ее матери. И только у него есть права на ребенка. — И что же Вы предлагаете, Ваше Сиятельство? — Вы с Татьяной поедете на воды в тот город, около которого расположено имение ее приемного отца. Там встретитесь с ним, и он сам решит, как объяснить ей ту непростую ситуацию с… родственниками, которую по сути создала ее мать. Городок небольшой, но уютный. Воды пользуются популярностью. В прошлом году даже фрейлина Ее Величества была. — У меня недостаточно средств, чтобы ехать на воды. На билеты, думаю, хватит, а вот жить там какое-то время — вряд ли, — призналась помещица. — У Вас будут на это средства. — Откуда? — Каверин даст. — Он не даст. Он скупой. У него зимой снега не выпросишь. — Поверьте мне, даст. Жданова поверила — этому человеку даст. А не даст — лучше и не думать, что в таком случае может быть… — А не даст, что ж, за решеткой они ему все равно не понадобятся. — За решеткой? За какое же преступление? — Каверин не является законным отцом девочки и даже ее опекуном, чтобы она могла жить с ним. Он знал, что Татьяну будут искать, наверняка знал. Но не сообщил об этом… своим знакомым, которым пришлось обращаться в полицию. Он скрыл то, что девочка находилась у него, а потом и вовсе, думаю, воспользовался ситуацией, чтобы отослать ее… подальше от себя… К ее розыску были привлечены несколько полицейских чинов и не только они. Уездная полиция была у Каверина пару дней назад, и он солгал им, сказал, что не имеет понятия, где Татьяна. Госпожа Жданова, Вы осознаете, что это не шутки? — Осознаю, — вздохнула еще раз Надежда Адриановна. — Его Сиятельство тоже принимал участие в поисках? — Его Сиятельство? — не понял Ливен. — Ваш племянник. — Да, он оказывал содействие. Но он делал это не из служебного долга, а по зову сердца, как и, к примеру, полковник из Главного штаба и его знакомый офицер, которые помогали в определении места жительства Каверина, скрывавшего его. — И Вы, Ваше Сиятельство. Вот тоже помогаете вернуть девочку отцу… — И я, — согласился Павел Александрович. — Мне очень жаль, я не знала, что Таню кто-то ищет. Я ведь думала, что она никому не нужна. Никому кроме меня… Вот я и взяла ее, со мной-то ей уж точно было лучше, чем с Кавериным. — Госпожа Жданова, расскажите, как получилось, что Татьяна оказалась у Вас. — С чего же начать? — спросила у себя самой Надежда Адриановна. — Начните… с начала. — Каверин, он был моим… поклонником. — Да говорите уж прямо, что любовником, к чему эвфемизмы? — Да, любовником. Прошлым летом у нас была короткая связь, которая закончилась по моей инициативе. Как мужчина он был хорош. А вот как человек… Я поняла, что его интрес ко мне был не только как к женщине, но и как к владелице имения, в котором он намеревался жить… ни на что не тратясь, в то время как за наем дома ему, конечно, приходилось платить… По-видимому, думал, что как любовник он настолько неотразим, что я потеряла всякий разум. — Вы — единоличная владелица имения? — Сейчас, да. Я — бездетная вдова. Мой муж и его младший брат погибли в Турецкую. Я жила со свекрами, как их бросишь, когда обоих сыновей потеряли. Свекры ко мне относились как к дочери… Сначала я замуж даже не думала выходить, очень по Андрею, мужу своему любимому горевала. Потом мне стал оказывать внимание один мужчина. Его ухаживания я принимала благосклонно, поскольку он был мне симпатичен. Предложение собирался мне делать, но не сделал, когда узнал, что приданое у меня было небольшое, а имение — оно же стало моим только после смерти свекров. Что ж, и так бывает… Ливен слушал помещицу Жданову не перебивая, пусть рассказывает о своей судьбе, если считает нужным. Хотя ему самому подробности о ее жизни до Каверина были без надобности. Но он знал — оборвешь человека, он закроется и потом, возможно, не скажет чего-то важного. Несколько лишних минут у него есть. — После был милый друг, очень приятный человек, хоть и на женитьбу не настроенный, но мне тогда это было неважно, у меня впервые после гибели Андрея появились сердечные чувства к мужчине. Свекры знали о нашем романе и принимали его в доме. Мы встречались не один год, пока он не уехал… А потом в моей жизни появился отставной ротмистр… мужчина красивый, пылкий… но опять же в браке незаинтересованный, зато заинтересованный в моем доме — как бесплатном пристанище. И ведь могла бы жить с ним вместе, никто бы и слова не сказал, свекровь я за полгода до того похоронила, а свекра еще на год раньше. Только мужчина, который рассчитывает жить за счет женщины — не тот, кого бы я пустила в свой дом. Дому нужен хозяин, а не приживалец, — высказала свое представление об отношениях между мужчиной и женщиной Надежда Адриановна. — Совершенно с Вами согласен. Если уж жить невенчанными, то хоть чувствовать себя вроде супружеской пары. Чтобы мужчина был опорой, хозяином, как Вы сказали, помогал с имением, а не жил на всем готовом.  — Да, да, именно так… Но у Алексея Андреевича не было никакого желания вникать в суть дел… Не скрою, он ночевал у меня несколько раз. Как-то утром пришел управляющий, сказал, что на одном поле кто-то пшеницу потравил. Я думала, Каверин съездит со мной посмотреть — хотя бы за компанию. А он: «Я в этом ничего не понимаю и понимать не хочу. И вообще меня подобные темы утомляют. Это такая скукота». Ну и я сказала ему, что его утомляют такие темы, а меня утомляет присутствие такого человека как он в моем доме. — Как Вы его… приложили! — впервые на серьезном лице князя появилось что-то наподобие усмешки. — Да, вот так. Больше мы с ним как любовники не встречались. Виделись случайно в городе несколько раз. А тут я хотела перечитать одну книгу и вспомнила, что давала ее Каверину, а он так мне ее и не вернул. Не пошла бы за ней, только мне ее свекор покойный подарил, в свое последнее Рождество. Пришла к нему, дверь мне открыла девочка, похожая на Каверина. Сначала я подумала, может, родственница, племянница, например, он ведь мне про свою семью ничего не рассказывал. Представилась, сказала, что хотела бы видеть Алексея Андреевича. А девочка ответила, что папенька еще со службы не вернулся. Я была ошеломлена — у Каверина дочь?! Переспросила — возможно, ослышалась, а та сказала дяденька. Нет, Алексей Андреевич ей папенька. А она — Таня, Татьяна Алексеевна. Сказала, что они с маменькой жили в Петербурге, но она недавно умерла, и теперь она живет с папенькой. Пригласила меня войти. Я прождала не более нескольких минут, и тут раздался крик Каверина: «Я тебе сколько раз говорил, чтоб ты дверь запирала, бестолочь?!» А уж когда меня в гостиной увидел, вовсе разошелся: «Тебе хоть кол на голове теши! Вся в мать-дуру! Сколько раз было сказано, чтоб не открывала никому! Свалилась на мою голову, дармоедка! Холера тебя забери!» Ваше Сиятельство, я таким Каверина никогда не видела — ни злым, ни в такой степени подпития. Он явно после службы зашел в трактир и хорошенько приложился к рюмке. А Таня даже не заплакала, видно, не в первой подобное от отца видела, лишь сказала: «Папенька, я же стараюсь и ем немного». Короткие ухоженные ногти князя Ливена впились в его ладонь — от злости, от негодования. Ему хотелось поехать прямо к Каверину и избить его. — Я тогда про книгу совсем забыла. Только про девочку думала. Что нельзя ее оставлять с отцом, который в таком состоянии. Заберу ее к себе ненадолго, если позволит, хоть я и Надежда, а не холера, — грустно улыбнулась Жданова. — Сказала, что хотела бы пригласить Таню к себе в имение в гости, пусть бы у меня пожила. А Каверин сказал: «В гости? Что ж, пусть едет, хоть отдохну от нее. А хотите, насовсем ее берите. У Вас же детей нет, так ведь и не сподобились родить, ни от мужа, ни от любовников». Ногти Павла Александровича снова врезались в его ладонь. Что за мразь! Говорить дочери, что ее может забрать себе посторонняя женщина. Унижать женщину, что она не успела родить детей в коротком браке, и не сочла возможным иметь их от внебрачных связей — как его бывшая любовница, мать Тани. — Мне тогда очень хотелось дать Каверину пощечину, но сдержалась. Нельзя было при девочке допускать подобное. — Вы правы, лучше ей такого было не видеть. Ей и выходок пьяного родителя было достаточно. — Каверин сказал ей собирать свои пожитки и ехать со мной. Я думала, она провозится со своими нарядами, а она пришла обратно в гостиную сразу же, в руках только саквояж. Я ей сказала, что раз я ее приглашаю на несколько дней, может, ей лучше чемоданчик какой с вещами взять. А она ответила, что у нее там все, что есть — платье и смена белья с чулками. Я тогда оторопела, как, говорю, у тебя только одно платье и белье, а где все остальное? Оказалось, все остальные вещи остались в Петербурге, в квартире, где они с матерью жили. А Каверин ехать за ними отказался, мол, у него других дел полно. Я тогда подумала, ну хорошо, может, правда, некогда ехать в Петербург, но не купить ребенку пару платьев, не таких нарядных, как она в столице носила, а простых, и белья, какая на это отговорка может быть? Сказала Тане, что это не беда, как ко мне приедем, сама ей сошью. — Сшили? — Сшила, — кивнула Жданова. — То платье, в котором Танюша сейчас — моих рук. Шить меня свекровь научила, как и многому другому. Вот варенье вишневое, что Вы попробовали — по ее рецепту. Тане оно очень нравится, каждый день к чаю его ставлю. Хоть что-то ей доставляет радость. При ее-то переживаниях… Тоскует она по любимой маменьке, плачет по ней, но оно и понятно… Я ее пытаюсь отвлечь от горьких мыслей, занимаю, чем могу. Учу по дому управляться да и другим вещам тоже… В Петербурге-то у них прислуга приходящая была, убирала и готовила. А Каверин ожидал, что Таня и полы будет мыть, и обеды ему варить. А она ничего не умела, вот он ее дармоедкой и называл. Она даже волосы сама не могла вымыть, ей мать всегда помогала. Сказала, что просила папеньку ей помочь, а он накричал, что она такая взрослая девица, а неумеха. И раз так, то надо будет постричь под горшок, меньше мороки. И помыть их тогда не помог, только вылил ей на голову целый ушат воды, и она чуть не захлебнулась. Значит, Каверин был с Таней в бане. Ливен надеялся, что тот хоть не предстал перед дочерью нагим, рановато еще ей видеть мужские отличия. И что он не заглядывался на Таню как на красивую юную барышню, а то ведь всякое бывает… — Когда я решила ей волосы подровнять, она расплакалась, умоляла, чтоб я ее под горшок не подстригала как папенька велел. Я ей сказала, что Алексей Андреевич, видимо, пошутил неудачно, никто такие богатые волосы обрезать не будет. Мало ей переживаний о матушке, так еще и отец… чудит… — А когда Вы ее от Каверина забирали, очень расстраивалась? — Из-за того, что с отцом расставалась, нет. А вот из-за того, что он сказал тогда — да. Он ведь еще добавил потом, чтоб я Таню раньше начала осени и привозить обратно не думала. Не до нее ему. — Он это также в присутствии дочери сказал? — уточнил Ливен. — Да. Вот тогда только Таня заплакала. Не навзрыд, только слезы покатились. «Но ты-то, скотина, у меня порыдаешь!» — зло подумал Ливен про Каверина. — Когда мы вышли за ворота, Таня пробормотала, что раньше папенька не был таким, что же с ним случилось. Я сказала ей, что Алексей Андреевич, верно, не в себе из-за смерти ее матушки, вот и ведет себя так. Бывает, что от горя у людей помутнение случается, и они и не такую глупость могут сказать… Ваше Сиятельство, я ведь тогда как подумала, что матушка Тани — это жена Каверина, к которой он чувства имел, хоть они и жили раздельно, и изменял он ей… в том числе со мной… Мне, честно скажу, тогда не по себе стало, что у меня была связь с женатым мужчиной. Знала бы, никогда себе ничего с ним не позволила… А про Каверина подумала, что он после смерти жены с горя пить начал и на дочери срывался — из-за того, что она ему так жену напоминала… Ну не мог видеть ее…в тот момент… больно ему было… Раньше-то, как я Вам и сказала, я его таким не видела… А оказывается, что он на матери Тани и женат не был, и дочери законным отцом не является… — Для Вас имеет значение, что Татьяна его незаконная дочь? — внимательно посмотрел на помещицу Ливен. — Для меня это значения не имеет, Таня тут не причем. Но наводит на мысли — что он, похоже, не с горя пил… а чтобы Таня сама от него ушла… поскольку на самом деле раздражала его… Не нужна ему была дочь. Я это стала подозревать, когда Таня потом сказала, что папенька служил очень далеко и не мог жить с ними, приезжал к ним только раз в год. Пусть даже так. Но здесь он с лета прошлого года, за это время до Петербурга мог не один раз доехать, а десятки, если бы захотел, если бы дочь ему была нужна. А она, как видно, не нужна ему, раз не навещал и был рад, что я ее увезу… Вот тогда я и решила, что пусть Таня лучше со мной живет, до тех пор, пока Каверин сам за ней не приедет. Но в глубине души надеялась, что он разрешит ей у меня жить постоянно, а сам проведывать ее будет. Но второй месяц пошел, а он даже не появился справиться, как тут его дочь, что недавно мать потеряла. Вот такой отец… — Чему тут удивляться, он о ней по несколько лет не вспоминал. В отличии от приемного отца, который о ней все время помнил и навещал по мере возможности. — Скажите, Ваше Сиятельство, а этот человек достойный? Не такой беспутный как Алексей Андреевич? — Насколько мне известно, весьма достойный. И нрава доброго. Татьяне будет у него хорошо, — заверил Ливен помещицу, которая беспокоилась о девочке. — Я ведь к Танюше сердцем прикипела. Да и она ко мне тоже привыкла. А это для девочки, потерявшей мать и других родственниц не имеющей, очень важно… Я очень хотела детей от Андрея, мужа своего любимого. Он ухаживал долго, обстоятельно, потом помолвлены были тоже немало, но он был порядочным человеком, ни к чему меня не склонял. А когда поженились, всего несколько месяцев вместе прожили до того как он ушел на войну. Ребенка за это время не зачали, но я не расстраивалась тогда, казалось, вся жизнь впереди, а Андрюша погиб, такой молодой… Ни мужа, ни ребенка… А от кавалера, пусть к которому и были чувства, рожать дитя, простите уж за откровенность, Ваше Сиятельство, мне казалось неправильным. Зачем ребенка заранее обрекать на муки? Когда свекор умер, свекровь все меня уговаривала поскорее выйти замуж, хоть за кого, только чтобы была возможность родить ребеночка, пока время совсем не ушло… Но я так не могу, чтобы дитя было от мужчины, к которому я бы чувств не испытывала. Она говорила, что как на тот свет уйдет, я останусь одна-одинешенька. Хоть бы сиротку из приюта тогда взяла. Богатства особого нет, доходы от небольшого поместья невелики, но на одного-то ребенка хватит. Я думала над этим, но так и не решилась. А тут Таня, и не совсем чужая, все же дочь бывшего любовника… — Я понимаю Ваше желание взять себе девочку. И с Вами ей было действительно лучше, чем с Кавериным. Но теперь ей нужно будет ехать к ее формальному отцу. Затонск, конечно, не Петербург, но, как я уже сказал, приятный городок. — Скажите, а как Таня с матушкой могли позволить себе жить в Петербурге на жалование Каверина, да еще когда он настолько скуп? — отважилась спросить Надежда Адриановна о том, чего не могла понять. — Таня, правда, упоминала про какого-то родственника отца, который всегда был добр к ним с маменькой. Может, он им чем-то помогал? — Госпожа Жданова, тот якобы родственник был на самом деле любовником матери Татьяны, несколько лет они жили на его содержании, а также частично на деньги мужа дамы. Каверин им ничем не помогал. — У матери Тани были отношения с тем мужчиной, и он их содержал? — Да. — А Каверин совсем не помогал? — Совсем. — А я ведь, когда Таню к себе взяла, грешным делом подумала, что Алексей Андреевич хотел у меня поселиться, чтобы деньги, которые он на наем дома тратил, жене с дочерью отправлять. Он ведь тогда уже не такое жалование получал как офицерское. — Свое последнее офицерское жалование Каверин получил четыре года назад, когда был вынужден уйти в отставку по решению полкового суда чести, до этого чудом избежав обвинительного приговора за соучастие в краже полкового имущества. — Что?! — Жданова уронила ложечку с вареньем в блюдце. — Ваше Сиятельство, Вы, должно быть, шутите? — Я похож на человека, который будет шутить подобными вещами? — нахмурил брови Ливен. — Простите меня, Ваше Сиятельство. Но это в голове не укладывается… Чего же ему не хватало, что он был замешан в таком позорном эпизоде? — Не имею представления. Но из-за этого он скрывал свое место жительства от старых знакомых, в том числе и от любовника матери Татьяны, который был его приятелем. Для них он все еще был на военной службе, но в каком-то другом месте. — А мне он сказал, что вышел в отставку той весной и решил поселиться у нас. Должно быть, искал место, где поменьше шансов встретить кого-нибудь… из прошлой жизни… Поэтому его и пришлось разыскивать… Вы сказали, что даже полковник из Главного штаба помогал его искать… — Да, это так. — Ваше Сиятельство, а где было его последнее место службы? В Лифляндии как он говорил мне? — В Ржеве. В Лифляндии он служил в молодости. — Снова ложь… Заврался человек совершенно… — покачала головой Надежда Адриановна. — Похоже, у него правды днем с огнем не сыщешь… — Одна ложь тянет за собой другую. Такое часто бывает у людей, которые изворачиваются. — Неужели про то, что был на Турецкой войне, он тоже солгал? Что ранен там был? У него есть шрам… но ведь он мог получить его и не на войне… — Нет, в этом он Вам не солгал. Был на войне. Полк, в котором он тогда служил, принимал участие в военной кампании. — Ну хоть до подобного вранья не опустился… Хотя все остальное тоже ведь не невинный обман, а серьезная ложь. Ладно бы обманывал, чтобы женщину завлечь, хотя и это, разумеется, непорядочно… Но позволить своему ребенку оказаться в центре лжи и страдать от этого… Это невообразимо… Да и матушка Тани тоже хороша… Конечно, я Танюше никогда такого не скажу. — Вы правы, не нужно ей этого знать. По крайней мере, сейчас… — А когда нам с Таней можно будет ехать? Мне будет нужно дать кое-какие распоряжения на время моего отсутствия… — Думаю, через несколько дней. Я сейчас отбываю на пару дней по служебным делам, как раз в Затонск. Я сообщу Карелину, что его дочь нашлась. Думаю, что он сам бы тут же кинулся к девочке, но мне хотелось бы, чтобы для нее все прошло… более плавно… Чтобы Вы вроде как поехали с ней на воды и встретились там с Алексеем Александровичем. Полагаю, он пригласил бы Вас погостить в своем имении. Там бы Таня немного привыкла и к месту, и нему самому. Вот тогда и можно было бы сказать ей, что теперь она будет жить с Алексеем Александровичем в его поместье постоянно. — Да, Ваше Сиятельство, так, пожалуй, будет лучше всего, — согласилась Жданова. — Еще по возвращении в Петербург мне нужно будет встретиться с бывшим любовником мадам Карелиной, уведомить его, что Татьяна нашлась. И попросить, чтобы он организовал отправку в Затонск вещей девочки. Ливен предполагал, что Полянский не ограничится отправкой вещей, а, если ему позволят дела, вызовется сопровождать Таню и Надежду Адриановну до Затонска или же пошлет с ними кого-то, кому он доверяет. — Ох, Ваше Сиятельство, сколько всего у Вас в голове… И это помимо Ваших служебных обязанностей… Вы — исключительный человек… и добросердечный… и совсем не страшный, — по-детски призналась Надежда Адриановна. — Я произвел на Вас такое впечатление? — впервые в присутствии Ждановой на лице Павла Александровича появилась приветливая улыбка. Он прекрасно знал, что мог наводить страх. Хотя в случае с хозяйкой имения он этой цели не преследовал. — Я лишь хотел, чтобы Вы поняли, насколько серьезным было дело, к которому Вы оказались причастны… — Я поняла. Сразу, как Вы сказали… — Спасибо Вам, Надежда Адриановна, что позаботились о девочке. Надеюсь, что Ваша поездка в Затонск будет приятной, — князь Ливен встал из-за стола и поцеловал руку помещице. Затем попрощался с ней и направился в сторону коляски, где его ожидали слуги.