Да не оставит надежда

Санкт-Петербург

Сидя за столом в своем кабинете Аничкова дворца, Ливен изогнулся и потер рукой место под лопаткой, куда ему попал толкнувший его мальчишка, один их тех, что бегали по перрону в Затонске, когда он торопился к отправлявшемуся через пару минут поезду. Толчок был столь сильным, что он сам чуть не налетел на господина, шедшего ему навстречу. Мужчина вздрогнул, недовольно скривился, но пошел дальше. Павлу хотелось перед ним извиниться, но на извинение человек мог отреагировать по-разному, не только принять его, но и, наоборот, использовать как повод для дальнейшей ссоры, а он не мог позволить себе опоздать на поезд. Это было, пожалуй, единственной неприятностью с того времени, как он покинул дом Якова и Анны. Накануне все прошло отлично. Ранним вечером он прошелся у дома князя, но ничего, что могло бы вызвать у него подозрение, не заметил. Затем встретился со своими людьми и дал четкие распоряжения относительно сопровождения некой госпожи и охраны флигеля князя К. А в начале двенадцатого подъехал к зданию в своей карете, которой до этого в последний раз пользовался для поездки в Затонск, чтоб произвести впечатление на местных жителей. В этот раз карета нужна была для того, чтоб, с одной стороны, привлечь внимание, но в то же время озадачить возможных любопытных прохожих. По гербу на карете можно было определить, чья она, однако увидеть того, кто в ней был, не было возможности — оба мужчины, вышедшие из нее были одеты в длинные плащи-накидки с капюшонами. Ливен ухмыльнулся, или Его Сиятельство посчитают за дурака, если он, облачась в балахон, чтоб его не узнали, поехал на тайное свидание в своей собственной карете, или сочтут, что его кучер решил подзаработать, используя имущество князя. Скорее всего, последнее вероятней, поскольку дураком князь Ливен в обществе не слыл. Однако, и они были бы далеки от истины, кучер Его Сиятельства на этот раз не правил, уступив козлы камердинеру, а занимал место в карете напротив князя. Ливен решил появиться у дома в компании крупного высокого мужчины, походившего фигурой на Государя, которого ему предстояло привести туда же на следующий день. Привлекать к этому Ивана Ковалева он не стал, в просторном плаще и Трофим издалека будет казаться примерно такой же комплекции, что и Александр III. Кроме того, Трофима можно было задействовать в дополнительной проверке того, насколько хорошо охранялся дом князя К. Трофим подошел к двери флигеля первым и постучал своим кулачищем несколько раз: — Открывайте! От Его Сиятельства князя Ливена известие имею! Дверь открыли, втащили Трофима в дом и тут же закрыли. Павел Александрович постоял на улице пару минут, чтоб стражи смогли обезвредить мужчину в накидке, но не успели переусердствовать. Затем он открыл дверь ключом, полученным от князя, зашел и тут же почувствовал у своего затылка дуло револьвера: — Подними руки и встань на колени! Дернешься, убью! Ливен выполнил то, что ему приказали. Рисковать своим здоровьем он не собирался. В случае неповиновения мог последовать выстрел, не в голову, конечно. А потом бы это списали на то, что подозрительный субъект хотел ограбить дом князя К. Человек, стоявший за его спиной, держал его на мушке, а второй подошел спереди, откинул капюшон с его лица и обомлел: — Ваше Сиятельство! Что же Вы сразу не сказали, что это Вы. — Не успел, — слукавил Павел Александрович. — Разрешите помочь Вам, — агент протянул руку заместителю охраны Императора, но князь Ливен встал сам. — Докладывайте. — В целом все в порядке. Но задержали двоих. Один появился прямо перед Вами, сказал, что Ваш слуга, возмущался сильно, пришлось связать и закрыть в чулане. А другой, полковник Дубельт, с четверть часа назад попытался проникнуть в дом через полуподвал, когда ему преградили путь, сказал, что у него от Вас записка, чтоб его отпустили. Но при нем обнаружилось холодное оружие, так что задержали до Вашего распоряжения, он в другом чулане, буянит иногда. В подтверждение этому откуда-то неподалеку послышались удары по дереву и ругательства на русском и немецком языках. Ливен отвернулся от агента, сдерживая смех. Таких витиеватых выражений, да еще на двух языках сразу, он не слышал очень много лет — с того времени, как перестал ездить с Дмитрием по имениям отца, который в пьяном виде ругался как сапожник. — Выпустить обоих немедленно! — Слушаюсь, Ваше Сиятельство! Первым из заточения вышел полковник Дубельт. На этот раз он был не в мундире, а в костюме, во внутренний карман пиджака которого и положил возвращенный ему короткий кинжал в ножнах, изъятый при досмотре ранее. Во взгляде Ливена он увидел вопрос. — Нет, Павел Александрович, оружие я, как Вы и просили, спрятал — выше щиколотки было, сейчас просто не хочу снова его там приспосабливать, раз на это больше нет необходимости, — объяснил полковник, когда они с Ливеном проследовали в гостиную, где должна была состояться встреча Императора с графиней. — А ругаться необходимость была, притом на двух языках, да еще так колоритно? — на лице Павла Александровича появилась ухмылка. — А как же. Нужно же было как-то выказывать свое возмущение, иначе бы Ваши люди поняли, что все подстроено, и что я заранее знал, что меня посадят под замок. А так вроде как мой своеобразный арест был для меня неожиданностью. — Не хотите что-нибудь выпить, чтоб успокоить свои нервы? Здесь кое-что имеется. — Откупиться от меня так дешево решили, Ваше Сиятельство? А я-то согласился на Вашу просьбу только потому, что Вы пообещали мне ужин в клубе, — для виду вздохнул Дубельт. — Нет, благодарю, Павел Александрович, ничего не нужно, — уже серьезно добавил он. — Я отвезу Вас домой, у меня карета. — Ну в княжеской карете доехать до дома я не откажусь, не каждый день мне выпадает такое. Я все больше на извозчике или пешком. Князь Ливен дождался, когда освободят Трофима, и доставил полковника Дубельта домой, а затем отправился к себе, и ему, и его слугам нужно было отдохнуть. Заснул и проснулся он с мыслями о том, как все же хорошо он сделал, что съездил в Затонск, иначе переживания, возможно, не давали бы ему сосредоточиться в полной мере, что было крайне важно. Теперь Павел Александрович посматривал на часы — Демьян и Трофим должны привезти двойника Императора Ивана Ковалева, которому предстояло на короткое время заменить Его Императорское Величество. — Ваше Сиятельство, Ваша карета подъехала! — сообщил адьютант полковника Варфоломеева князю Ливену, собиравшемуся, по его словам, ехать по поручению Государя, видимо, туда, где его титул, экипаж и пошитый по последней моде костюм должны были произвести неизгладимое впечатление. Прежде чем пройти к служебному подъезду, Ливен выразил желание на минуту зайти к полковнику. — У Его Высокоблагородия тайный советник Васильев. — Знаю. Они ожидают меня. Доложи. После доклада адъютанта Ливен был допущен в кабинет начальника охраны Императора. За обменом взаимными приветствиями последовала реплика полковника: — Начинаем? — Начинаем. — Как и условились, мы с Сан Санычем будем в кабинете Государя, пока он не вернется. — Не смущайте слишком нашего подопечного. Пусть вживается в свою роль без лишних треволнений. Если что, помогите ему… выкрутиться. Но, надеюсь, такого не произойдет. — Тоже надеюсь. — Пожелать Вам удачи… в бою? — предложил тайный советник. — Ведь у Вас, Павел Александрович, самая трудная задача. — Удача никогда не помешает. И все же я полагаюсь на тщательную подготовку, нежели на благосклонность такой непостоянной дамы. Увидимся, как все закончится, господа. Начальник дворцовой полиции Ширинкин незаметно для своих подчиненных провел Императора из его кабинета к карете князя Ливена, вывел из нее мнимого монарха и сопроводил его в кабинет Его Величества. В карете Ливен помог Государю облачиться в темный плащ-накидку, что было не так легко, поскольку хоть княжеский экипаж и был просторным, Император, будучи весьма крупного телосложения, занимал в нем много места, как и Трофим, сопровождавший своего хозяина и уже одетый в такую же накидку. — Ваше Императорское Величество, Вам придется сесть спиной к кучеру, так как мне необходим обзор по ходу кареты. Александр III не стал спорить и сделал то, что сказал ему заместитель начальника его охраны, в конце концов ехать всего несколько минут. — Государь, я не представляю, чтоб могла произойти утечка информации, и на Вас попытались сейчас совершить покушение, но все же, от греха подальше, лучше подстраховаться, — подполковник Ливен протянул Императору револьвер. — Против бомбы он, конечно, не поможет, а вот если смогут устроить засаду у дома князя, несмотря на все меры предосторожности, что я предпринял, он может пригодиться. Ливен исхитрился сам надеть накидку, сел рядом с Трофимом и продолжил инструктировать Императора: — Из кареты сначала выйдет Трофим, затем я, следом Вы. До двери дома всего пара шагов. Но Вы должны будете оказаться у двери после Трофима, передо мной, чтоб придержать ее для меня после того, как нам откроют, и Трофим отступит в сторону — это на тот случай, что если злодеи не будут уверены в правдивости информации и могут решить, что встреча — отвлекающий манер князя Ливена, который появился только со своими людьми, без Государя. Император ведь никогда не станет прислуживать князю. — Павел Александрович, есть ли варианты, даже мелочи, которые Вы не продумываете? — Очень надеюсь, что нет. — Князь, я Вам потом припомню эту дверь. Ладно бы Вы были дамой, — пошутил Александр III. — Рад, что Вы в хорошем расположении духа. — Пока в хорошем. Не думаю, что мне удастся сохранить его после новостей, которые мне хотят преподнести. — Ваше Величество, поскольку я не знаю, в чем суть, мне трудно предположить, какова будет Ваша реакция. Возможно, все не так серьезно, как может казаться. Мы узнаем об этом в течение нескольких минут. Офицер-подчиненный подполковника Ливена, которому было приказано контролировать прилегающую улицу, завидев его карету, едва заметным знаком проинформировал его, что все в порядке. Этот же знак подал другой офицер охраны, занимавший позицию в переулке. Карета свернула во двор флигеля. Агент, переодетый дворником, также дал понять подполковнику, что все идет, как нужно. Из кареты в дом князя К. все прошли так, как распорядился Ливен. Трофим помог с накидками Императору и князю. Павел Александрович провел Государя в гостиную. — Дамы еще нет? — удивился Александр III. — Появится с минуты на минуту. Просчитать точно, сколько времени понадобилось бы, чтоб сойти с поезда, получить багаж, загрузить его в экипаж и тронуться в путь, невозможно. Почти сразу же после слов Ливена во входную дверь снова постучали условным сигналом. — Графиня прибыла, — известил подполковник Государя, — я встречу ее. В гостиную он вернулся с женщиной, одетой в дорогое элегантное дорожное платье и шляпу с вуалью. Дама приподняла вуаль только в присутствии Императора. У нее было аристократическое лицо, на котором помимо красоты можно было заметить ум и живость характера. — Ваше Императорское Величество, позвольте представить Вам графиню фон Мольтке. — Приятно познакомиться, графиня. Давайте присядем за стол, — пригласил даму Император. Ливен помог графине сесть на стул, а сам остался стоять и занял место по правую руку от Государя. — Сударыня, мне известно, что Вы желали встретиться со мной наедине. Но я безмерно доверяю князю Ливену, и вне зависимости от того, каков будет предмет разговора, я хотел бы, чтоб он знал о нем. Поэтому я настаиваю на его присутствии. — Я тоже доверяю князю, иначе бы не стала иметь с ним дела. Но мне хотелось, чтобы Вы сами решили, посвящать ли кого-то в то, что узнаете от меня, — графиня говорила на русском языке с чуть заметным акцентом. — Я уже это решил. Государь внимательнее присмотрелся к собеседнице: — У меня впечатление, что я Вас когда-то уже видел. — Вы не ошибаетесь, Ваше Императорское Величество, мы с Вами встречались, очень давно. В Ницце. При весьма печальных обстоятельствах. Александр III задумался: — Вы — княжна Софья Понятовская? — Да, я была ей когда-то. Но с тех пор я была и баронессой, и маркизой, а теперь графиня. — Если мы знакомы, к чему такая таинственность? — На это есть причины, Ваше Императорское Величество. После смерти первого мужа, барона, умершего от ранений после Австро-Прусской войны, я вышла замуж за итальянского маркиза. Свекровь, которая состоит в родстве с Габсбургами, умоляла меня, чтоб я оставила сына ей и семье ее дочери, муж которой занимал высокое положение при дворе. Так что мой Франц вырос в Вене, сначала состоял при кронпринце Рудольфе, а после трагедии при Императоре Франце Иосифе. Мой последний муж — немецкий граф. Поэтому было бы довольно подозрительно, если бы мать приближенного к Императору Австро-Венгрии и вдова немецкого графа просила аудиенции у Императора Российской Империи. И не менее подозрительно, если бы Император ее ею удостоил. Поэтому я и хотела, чтоб наша встреча состоялась в тайне. — В этом есть свой резон, — согласился Александр III. — Сударыня, не хотите ли чего-нибудь с дороги? Прошу Вас, не стесняйтесь. — От бокала легкого вина я бы не отказалась, — призналась графиня, подумав, что несколько глотков вина помогут ей справиться с волнением. — Павел Александрович, не поухаживаете ли за нашей гостьей? Мне ничего не нужно. — С удовольствием. Ливен налил графине фон Мольтке вина, которое она предпочитала, когда он встречался с ней у Маринеллы в Италии. — Ваше Сиятельство, невероятно, Вы даже помните мои вкусы, — поразилась графиня. — У князя Ливена отменная память. Как и другие качества, о которых можно говорить лишь в превосходной степени. — Несомненно, — согласилась дама. Она сделала пару глотков вина и поставила бокал. Она не знала, как лучше начать разговор с Российским монархом. Тот, видимо, понял, что она в замешательстве, и поинтересовался сам: — И что же Вы хотели мне рассказать? — Я хотела ознакомить Вас с письмами, полученными моей дальней родственницей графиней Замойской от ее подруги Барбары Валевской. В них упоминается об отношениях Ольги Калиновской* и Цесаревича Александра Николаевича. Позвольте, Ваше Императорское Величество, я зачитаю Вам, точнее переведу то, что там написано. — Извольте. Графиня фон Мольтке достала из потайного кармана юбки несколько конвертов и извлекла письмо из одного: — Итак, Ваше Императорское Величество, в этом письме Бася Валевская пишет, что время своей поездки в Петербург она видела Ольгу, та вся светилась от счастья, так как ее обожаемый Саша дал ей обещание, что они всегда будут неразлучны. — Это могло быть написано о ком угодно. Ольга и Саша довольно распространенные имена, — высказал свое мнение Александр Александрович. — Соглашусь с Вами, Ваше Императорское Величество. Но есть и еще письма, посланные позднее, — графиня взяла два других конверта, письма в них были длинными, по два-три листа в каждом. — В этом написано, что Ольга постоянно рыдает из-за того, что ее удалили из столицы от любимого, но надеется, что это лишь временно, и что они с Сашей снова будут вместе. А в этом немного больше: когда Ольга прочла новости в газете, с ней случился обморок. Она призналась Басе, что муж бросил ее и все же женится на немке. Этого она не переживет, так как ранее на нее и так обрушилась одна беда за другой — она потеряла ребенка от мужа, церковь, где они венчались с Сашей, сгорела в грозу дотла, батюшка погиб. Бася сокрушается, что столько напастей бедное создание перенести не в состоянии… Ваше Величество, я сочла необходимым известить Вас о том, что написано в третьем письме. Император вопросительно посмотрел на заместителя начальника своей охраны: — Что скажете, Павел Александрович? — Я хочу узнать у Ее Сиятельства, почему она так уверена, что в письмах речь идет именно о Калиновской и Цесаревиче. — Графиня Мария Замойская была близкой подругой Барбары Валевской, которая в свою очередь была родственницей Ольги Калиновской, их бабки Юзефа и Марианна Любомирские** были сестрами. Из-за романа с Цесаревичем Александром Николаевичем Калиновской пришлось уехать в Польшу к своим родственникам, которые были также родственниками Валевской, у них Бася и встречалась с Ольгой, пока не вышла замуж и не переехала к мужу. У Баси не было другой знакомой по имени Ольга, о которой она могла бы писать Марысе. Если бы у меня была хоть толика сомнения в том, о ком в письмах идет речь, я бы никогда не стала беспокоить Его Императорское Величество. — Вы удовлетворены ответом, Павел Александрович? — спросил Император. — Вполне. А теперь, если позволите, Ваше Императорское Величество, я хотел бы задать Ее Сиятельству еще пару вопросов. Александр III кивнул: — Спрашивайте все, что сочтете нужным. Я полагаюсь на Вас. — Что в последнем письме? — Ничего, касающегося Калиновской. В нем в основном о предстоящем замужестве Валевской и об адюльтере одной княгини, результатом которого стала дочь, похожая на мать ее любовника, а не на ее свекровь-княгиню. Я взяла его в доказательство подлинности писем. — Как к Вам попали эти письма? — Совершенно законным путем, можно сказать, по наследству. Об этом не следует беспокоиться, — коротко ответила графиня фон Мольтке. — Мне хотелось бы услышать об этом подробнее, — попросил Ливен. — Графиня Замойская — моя двоюродная тетка, кузина отца. Мария Касперовна умерла где-то три с половиной года назад. Ее муж граф Замойский завещал их дом и большую часть имущества сыну своего единоутробного брата Яну Радолинскому, но только после смерти супруги. Дед Яна по материнской линии Казимир Дзержинский был убит во время Польского Восстания русским офицером, Ян его очень любил и не мог смириться с его смертью, горевал про нему больше, чем по отцу, которого потерял, будучи подростком. Дядя и тетя Замойские проявляли к нему сочувствие, приглашали к себе гости, потом оставили ему наследство. Я же, когда навещала в Польше родителей и брата, заезжала проведать и двоюродную тетку, особенно, когда она овдовела, поэтому она и отписала мне кое-что из своего имущества, даже если я ей и не близкая родственница. В основном то, что принадлежало ей самой, в том числе из ее приданого и того, что она сама унаследовала от родителей. Некоторые предметы я забрала сразу же после оглашения завещания — драгоценности, что она оставила мне и моим дочерям, фарфор — пару Мейсенских сервизов, а также безделушек, картины, которые достались ей от родителей. Были и еще вещи, но с согласия Радолинского я оставила их в доме. И вот не так давно я получила от Радолинского письмо, где он сообщил, что собирается продавать тот дом, и попросил меня приехать и забрать оставленное на хранение наследство. Он отобрал для своего собственного дома предметы мебели и обихода, остальное же намеревался продать, как и дом. При этом посетовал, что напольные часы Буре из библиотеки, которые ему так нравились, перестали идти, и что оба местных часовщика не смогли их починить, поэтому с ними придется расстаться. Тогда я попросила Радолинского отдать их мне, даже если их и невозможно починить, они прекрасно дополнят кабинет моего зятя просто как предмет интерьера, он не возражал. Когда часы доставили домой к моей дочери и зятю, при переноске слуги нечаянно стукнули их о дверь, и от этого из их основания выскочил потайной ящичек, там было несколько писем, в том числе и те, которые я привезла Вам, Ваше Императорское Величество, — графиня отдала письма Императору, а тот сразу же передал их Ливену. — Во всех посланиях были новости от родственников и друзей моей двоюродной тетки, в том числе и о тайных романах, и об адюльтерах, и о других событиях, которые принято скрывать. О некоторых людях, о ком шла речь в тех письмах, я слышала от Марии Касперовны. Она любила рассказывать о прошлом, особенно о своей юности, про своих подруг, больше всего про Басю Валевскую, которая была родственницей Ольги Калиновской. Но о Калиновской она упоминала вскользь, только о том, что у нее, как известно, был роман с наследником Российского престола. Скажу честно, я слушала эти воспоминания вполуха, только чтоб не обидеть старушку. А когда от любопытства прочла письма, точнее то, что в них оказалось про Калиновскую и Цесаревича, я была совершенно потрясена и решила, что мне нужно непременно сообщить об этом Вам, Ваше Императорское Величество, притом Вам одному. — Я ценю то, что Вы решились поделиться со мной тем, что узнали. Что я могу сделать для Вас? — Мне совершенно ничего не надо. Я только хочу, чтоб у Вашего Величества не было ненужных осложнений… Благодарю, что согласились на мои условия встречи, и прощу прощения, если это выглядело как совершеннейшая дерзость. — Ни в коей мере. Наоборот, Ваша осторожность заслуживает похвалы. Не каждая дама будет думать, как все устроить, чтоб все действительно оставалось в тайне. — Такому подходу я научилась у князя Ливена. — О да, у него можно научиться многому. В том числе и задавать нужные вопросы, чтобы получить необходимые ответы. Павел Александрович, у Вас еще есть такой? У Ливена, прочитавшего тем временем все четыре письма, действительно появились новый, важный по его мнению, вопрос: — Графиня, а Радолинский знал про Валевскую и Калиновскую? — Тетка как-то при нас обоих рассказывала о Басе. Радолинский сначала чуть ли не зевал, так ему было скучно, а потом и вовсе сказал тетке, что он об этом уже не раз слышал и просит его этим больше не утомлять, для подобных бесед у нее есть графиня. — Был настолько непочтителен по отношению к родственнице, от которой должен был получить наследство? — Непочтительным я его назвать не могу, просто не сдержался. Понимаете, Мария Касперовна, как бы это сказать помягче, бывало, чересчур увлекалась рассказами о своей молодости, это могло длиться часами… — Часы Буре, что отдал Вам Радолинский — насколько они были ему дороги, когда были в рабочем состоянии? — решил уточнить Ливен. — Весьма. Вряд ли бы он с ними распрощался, если бы они шли. И отправлять их в утиль не захотел, вот и согласился отдать их мне. — А оставить их себе в качестве предмета интерьера, как Вы — он такой возможности не рассматривал? — Нет, для этого он слишком, если можно так выразиться, практичный. Сломанная вещь ему ни к чему, даже если она когда-то и была ему по душе. Кстати, часы починили в Варшаве, мой зять знает одного старого часового мастера, у которого золотые руки. Он что-то в них заменил, и они снова стали ходить. Но об этом, конечно, Радолинскому я сообщать не стала. — Получается, часы попали к Вам случайно? — Совершенно случайно. Кто же мог предположить, что часы такой известной фирмы как Буре могут сломаться, и Радолинский не захочет их более у себя иметь? — Да, предположить такое было бы очень сложно, — согласился князь Ливен. — Не желаете ли еще вина, Ваше Сиятельство, — поинтересовался он, видя как графиня фон Мольтке допила свой бокал. — Нет, благодарю. Вино отменное, но мне не хотелось бы переусердствовать с ним, поскольку мне еще предстоит долгая дорога — на вокзал и потом снова поездом. Я признательна Вам, что Вы прислали за мной экипаж, Ваше Сиятельство. Добраться вовремя самой до места встречи и после него на другой вокзал могло оказаться затруднительным, между поездами всего два часа. — О том, чтобы Вам добираться самостоятельно не могло быть и речи, — для подполковника Ливена было не столь важно оказать любезность графине, как обеспечить ей безопасность, а себе уверенность в том, что не случится никаких неприятных сюрпризов. — Полагаю, раз у Вас столь мало времени, нам лучше закончить нашу встречу, — предложил Император. — Благодарю за понимание, Ваше Императорское Величество. Если я узнаю еще что-то важное, я сообщу об этом князю Ливену, как уже делала ранее. — Буду Вам очень признателен, — Александр III встал из-за стола и поцеловал руку графини. — Желаю Вам приятного путешествия, сударыня. Ливен проводил графиню фон Мольтке до прихожей, где ее ожидал один из агентов, с которыми она приехала, и вернулся в гостиную. Император стоял у столика перед закрытым ставнями окном. В его руке была стопка, в которую он налил себе немного водки. — Волнительно подобное, — признался он после того, как опустошил стопку. — Разумеется. — О том, с кем я встречался, кто-то еще знает? — спросил Государь, повернувшись к князю Ливену. — Кроме меня и Вас, никто. — Графиня — весьма привлекательная женщина, хороша, несмотря на ее годы, — оценил Александр III. — Не могу с Вами не согласиться. — Расскажите мне о ней. — Софья Станиславовна — дочь польского князя Понятовского, ее мать — из Радзивиллов. Бабка по отцу — дочь Отзейского графа и русской графини, сестра бабки была замужем за французским маркизом, к ним в Ниццу и отправили Зосю подальше от Польского Восстания, в котором князь Понятовский был на стороне России. Первый ее муж барон Латтерман, родственник Габсбургов по материнской линии, умер от последствий ранений года через полтора после Австро-Прусской войны, их единственному сыну на тот момент не было и двух. Как она сказала сама, свекровь уговорила ее оставить сына в Вене, чтобы он получил потом место при дворе. Второй ее муж итальянский маркиз Висконти был слабого здоровья, умер от лихорадки, с ним в браке она прожила года три-четыре и овдовела, когда их две дочери были совсем маленькие. Третий муж немецкий граф фон Мольтке был уже в годах, совместных детей в браке не было, но он воспитал ее дочерей. Умер в почтенном возрасте лет шесть назад. После смерти отчима, которого они любили как отца, обе дочери по их собственному желанию поступили в пансион в Швейцарии, младшая все еще там, а старшая замужем и живет в Варшаве. После кончины графа его вдова стала проводить большую часть времени в путешествиях, навещая многочисленных родственников, как своих, так и своих мужей по всей Европе. Я познакомился с ней в Тоскане, где гостил у своей тогдашней пассии, а она — у племянника второго мужа. — Павел Александрович, у Вас с ней… — Зачем мне это? — как бы с недоумением спросил князь Ливен. — Чтоб склонить ее на Вашу сторону. — Александр Александрович, — засмеялся столичный дамский угодник, — настоящее искусство состоит в том, чтоб склонить женщину на свою сторону без того, что Вы имели в виду, лишь с помощью шарма. — О, шарма Вам не занимать. Как и много другого, в том числе и ума. И в связи с последним у меня вопрос: как лучше поступить, когда я тайком вернусь во дворец, точнее в свой кабинет. Мне же непременно будет нужно обсудить с Вами то, что мы узнали от графини. А Вы ведь вроде как отсутствуете по моему поручению. — Можете вызвать меня на совещание с Васильевым и Варфоломеевым и высказать недовольство, что я появился перед Вами не в мгновение ока. Я постараюсь немного задержаться, зайдя во дворец — побеседовать с кем-нибудь, кто мне встретится по пути. Надеюсь, этих нескольких минут хватит, чтоб заместителя начальника Вашей охраны обыскались, — усмехнулся подполковник Ливен. — Тогда так и сделаем. Теперь в обратный путь? — Да, не следует задерживаться дольше необходимого. Лучше не рисковать, как говорится, чем черт не шутит… — А сколько человек задействовано в предприятии с Вашей стороны? — Больше, чем бы я этого хотел. Помимо моих слуг два офицера службы охраны и девять агентов. — К чему столько? — Трое здесь, в доме князя, один во дворе. Два в коляске, которая забирала графиню с Варшавского вокзала, и три в экипаже. Для подстраховки — на случай, если произойдет нападение со стороны или даже одним из сопровождаюших графиню лиц, или же если коляска отклонится от маршрута. Если данная встреча значит для Вас так много, злоумышленникам было бы на руку, если бы она не состоялась. Агентам из экипажа был дан приказ защитить даму из коляски от любого лица и любой ценой. — А как же Его Императорское Величество? — чуть ухмыльнулся Александр III. — На мой взгляд, для его защиты было сделано все возможное. — Кто-нибудь кроме Вас знает все подробности предприятия? — Нет, только я один. Больше всех знает Демьян — на тот случай, если бы со мной что-то случилось. Но и он не знает, с кем именно Вы встречались, знает только, что с дамой, которая в Петербурге проездом. Не более этого знают другие, в том числе Варфоломеев, Ширинкин и Васильев. — И им не доверяете? — Доверяю, и тем не менее считаю, что чем больше людей посвящено в детали, тем больше шансов, что о каких-то из них будет известно и кому-то еще. Пойдемте, Государь, чем раньше Вы вернетесь к себе, тем лучше. Вскоре из дома князя К. вышли трое мужчин в длинных накидках с капюшонами и сели в карету, которая направилась в сторону Аничкова дворца.