Да не оставит надежда

Начальник дворцовой полиции полковник Ширинкин стоял у окна Аничкова дворца, выходившего на служебный подъезд. К подъезду подъехала карета князя Ливена, князь вышел из нее, окликнул кучера, и тот спустился с козел. С другой стороны от все еще открытой дверцы кареты стоял дюжий лакей Его Сиятельства, который до этого помог своему хозяину выбраться из экипажа. Для Ширинкина это был знак, что он должен вывести двойника Императора из его кабинета, а затем незаметно провести туда Александра III. И открытая дверца кареты, у которой стояли князь с кучером, и высокая массивная фигура лакея с другой стороны загораживали обзор между каретой и дверью во дворец от посторонних глаз. Его Сиятельство распекал своих слуг достаточно долго, чтоб Государь, скрытый им самим и Демьяном с Трофимом, смог пройти во дворец, а Иван Ковалев занял его место в карете. Теперь заместитель начальника охраны Императора мог вернуться к себе. По пути он остановился пару раз для обмена придворными новостями с известными сплетниками. Адъютант Варфоломеева, услышав, как подполковник Ливен открывает свой кабинет, выбежал в коридор: — Ваше Сиятельство! Вас к себе требует Государь, уже два раза Вас спрашивали! — Полковник у себя? — Нет, все еще у Государя. Видимо, Вас по тому же поводу вызывают, что и Его Высокоблагородие. Ливен довольно усмехнулся про себя — замечательно, его уже якобы потеряли, да еще и дважды, все идет по плану. Александр III на этот раз в нетерпении сам открывший дверь своего кабинета, чтоб спросить, не появился ли Ливен, завидев его, тут же высказал ему свое недовольство: — Павел Александрович! Ей Богу, Вас как за смертью посылать! Вы же сказали, что только туда и обратно. У нас тут совещание, а Вы и не торопитесь! — Ваше Величество, меня никто о совещании не уведомлял, — спокойно ответил подполковник Ливен. — Я отсутствовал, как Вы сами знаете, по Вашему поручению. Если бы я был заранее предупрежден о совещании, я бы занялся Вашей просьбой после него, — Павел Александрович подумал о том, что теперь у кого-то могла появиться и другая версия насчет его поездки, та, что Император отправил князя по делу, а он решил воспользоваться ситуацией и заодно устроить короткое свидание с любовницей — зря что-ли он так принарядился и взял карету. Подполковнику Ливену карета вроде как ни к чему. Ох уж этот столичный волокита! — Ваше присутствие понадобилось… внезапно. Нам нужно было услышать Ваше мнение по одному важному вопросу. — Государь, я готов высказать его, как только Вы ознакомите меня с сутью вопроса, — снова нейтральным голосом произнес Ливен, следуя за Императором и закрывая за собой дверь в его кабинет. — Итак, господа, по какому вопросу я так срочно понадобился? — спросил подполковник Ливен, сев за круглый стол рядом с тайным советником Васильевым. — Когда я возвратился, господа обсуждали, насколько мой двойник готов к выполнению различного рода заданий, — пояснил Император. — И каковы мнения полковника и тайного советника? — Ковалева можно пока использовать в тех случаях, когда требуется только присутствие фигуры Императора, например, проехать по городу в карете, или же когда не нужно общаться с людьми, знающими Государя довольно хорошо. Для остального он пока не совсем готов, — высказал свое мнение полковник Варфоломеев. — Согласен, — поддержал его Васильев. — Но у него есть потенциал, он способный малый, при дальнейших занятиях он, несомненно, продвинется в своих умениях похоже изображать Его Величество. Кроме того, не нужно сбрасывать со счетов, что для него сегодня был первый раз. Немного попривыкнет и не станет так волноваться. — Я тоже так считаю, — кивнул Ливен, — со временем он наберется мастерства. Но, надеюсь, он и в первый раз справился достаточно успешно. — Как мне доложили, успешно, — сказал Александр III, одергивая свой костюм. — Вот же наказание! Не могу в нем себя уютно чувствовать, слишком новый. Утром еще ничего, а сейчас и вовсе неудобно. Павел Александрович позволил себе усмешку: — Простите за неудобство, Ваше Величество. Но где бы мы нашли другой такой же хорошо поношенный костюм как у Вас? Отыскать похожий почти новый было гораздо проще. «Хорошо, что уговорили Вас надеть практически новый, без зашитых дыр, а то бы для Ивана заплатки пришлось ставить», — сьехидничал он про себя относительно предпочтения Александром III поношенных вещей. — Да, Вы правы, Павел Александрович. В конце концов такое неудобство не идет ни в какое сравнение с тем, что это помогло в том деле, которое сегодня имело место… Как Вы считаете, сколько еще понадобится времени, чтоб подготовить Ковалева более тщательно? — Ваше Величество, смотря для чего. Если для того, чтоб, как сказал полковник, он занимал Ваше место в экипаже, то не так много. Если же для того, чтоб он предстал в Вашем образе перед конкретными людьми, то, разумеется, дольше. Но последнее я бы использовал в крайних случаях, когда нет других вариантов. — Что ж, давайте на этом закончим. Артемий Ефремович и Сан Саныч, Вы можете быть свободны. А Вас, Павел Александрович, я попрошу остаться. Когда Варфоломеев неспешно поднимался из-за стола, Павел Александрович обратился к Васильеву: — Сан Саныч, я хотел бы заглянуть к вам с Эмилией Николаевной на днях. Скажите, когда вам будет удобно. — Если Вы не заняты, приходите прямо сегодня, часов в семь, разделите с нами наш скромный семейный ужин. Я позвоню Эмилии и предупрежу, что у нас будет столь желанный гость. Император и заместитель начальника его охраны остались одни. Александр III тут же обратился к Ливену с мучившим его вопросом: — Павел Александрович, как Вы считаете, письма — настоящие? — Насколько я могу судить, все они написаны одной рукой — если Вы об этом. Судя по стилю изложения, их писал один и тот же человек. Хотя я знаю польский не особо хорошо, явные несоответствия я бы заметил. Насчет содержания писем, насколько это соотносится с действительностью, могут быть варианты. — Павел Александрович, я попрошу Вас быть со мной предельно откровенным и говорить прямо, как думаете, а не завуалированно. Вы полагаете, что такое возможно, чтоб мой отец выкинул подобный фортель с Калиновской? — К сожалению, я не исключаю такого. — У Вас есть основания думать так? — Если бы их не было, я бы не сказал. Если, потеряв голову в пятьдесят с лишним лет, он, простите, докатился до того, чтоб при живой супруге поселить рядом с ней в Императорском дворце свою любовницу и незаконных детей от нее, то, потеряв голову от страсти в двадцать, он мог выкинуть еще и не такое. Ходили же слухи, что он намеревался последовать примеру своего дяди Константина Павловича, который от всего отказался и женился на польке. Великий князь своим морганатическим браком привнес изменения в линию престолонаследования, и после смерти Александра I Императором стал не он, а его младший брат Николай Павлович, то есть отец Александра Николаевича и Ваш дед. Чтобы избежать подобного, за Цесаревичем и его пассией приглядывали и, пока не дошло до беды, разлучили их, отправив наследника в путешествие по Европе. Там он встретился с принцессой Гессенской, влюбился в нее и сообщил родителям, что намерен на ней жениться. Он избрал принцессу в качестве жены, так как имел к ней пылкие чувства? Или потому что у нее было сомнительное происхождение, так как, судя по всему, мать родила ее не от мужа, Людвига II Гессенского, а от барона де Гранси, что его венценосным родителям могло совершенно не понравиться, и Император бы не дал согласия на этот брак? Ведь поначалу Императрица была против принцессы Гессенской, однако позже приняла выбор сына. По-видимому, даже такая невестка показалась ей и ее августейшему супругу подходящей в сравнении с Калиновской. Но, выбрав себе будущую жену и вернувшись в Россию, Цесаревич тут же кинулся в новый роман с Калиновской, страсть к которой разгорелась с еще большей силой, и через некоторое время уже не жаждал жениться на принцессе как ранее. Последнее отнюдь не досужие домыслы. — Да, это так, — согласился Александр III. — Я слышал, что отец тогда на какое-то время охладел к матушке. Но потом его чувства возобновились. — Принцессе Марии тогда было лет пятнадцать, невинное дитя, да еще далеко. А Цесаревич уже был мужчиной, и рядом любовница, с которой можно удариться во все тяжкие. Соблазн был весьма велик. Император тяжело вздохнул, а Ливен продолжил: — Предположим, что то, о чем говорилось в письме, правда. Тогда становится понятно, отчего Цесаревич переменил намерения относительно своей женитьбы на принцессе Гессенской. Его бурный роман с Калиновской, затмивший всякий разум, дал последствия, и он тайно женился на ней. Какой в этом случае может быть брак с другой? Озвучить причину того, почему он решил порвать с принцессой Гессенской, у него не хватило духа. Но кто-то догадался или узнал об этом, — поделился своими соображениями с Государем Ливен. — И доложил Императору? — Разумеется. Ведь это бы был скандал. Даже не скандал, а скандалище, на всю Европу. И этого допустить ни в коем случае было нельзя. Нужно было уничтожить все свидетельства бездумного и опрометчивого поступка престолонаследника. Цесаревича удалили из Петербурга, подстроили, чтоб Калиновская потеряла ребенка, например, подсыпав ей что-то в еду или питье, и отслали ее из России. В церкви, где наследник венчался со своей любовницей, устроили пожар, в котором сгорело все, включая документы и священника. Когда Цесаревич вернулся в столицу, ему приказали забыть про то, что он был связан с Калиновской узами брака, иначе ей не поздоровится. Любовницей она быть могла, но супругой никогда. Он обязан жениться на той, на ком обещал, на принцессе Гессенской. — И отец… запамятовал, — подобрал подходящее слово Александр III, — что уже был женат, и женился на принцессе Марии… — А куда ему было деваться? Было предпринято все, чтобы о его первом браке не осталось и следа. К тому же в принцессу Гессенскую он тоже был влюблен. Такой брак несомненно более приятный, чем у тех наследников престола, которым навязывают ненавистных им невест. — Это так. И их супружество многие годы было удачным… Правда, ходили слухи про романы отца и помимо связи с Екатериной Долгорукой, например, про его отношения с Александрой Долгоруковой и про продолжавшуюся и после его женитьбы связь с Калиновской. И про то, что ее сын не от мужа Огинского, а от Императора. — Да, про такое поговаривали. — Получается, он поддерживал отношения со своей… первой женой… Думаете, он хранил документ о венчании с Калиновской? — Это было бы крайне неосмотрительно. Лучше всего было бы его сжечь. Как сожгли церковь. Если уж он, будучи все еще женатым, вступил в другой брак, — снова высказал свое мнение Павел Александрович. — Как по-Вашему, у Калиновской есть какие-нибудь бумаги, подтверждающие, что Цесаревич был ее мужем? Например, письма от него, где он называет ее женой? — Государь, такое обращение ничего не значит. Мужчина может называть женой законную супругу, женщину, с которой состоит в не освященном церковью союзе и, на то пошло, даже другого мужчину, с кем у него любовная связь. — И все же? — Не исключено. — Почему же тогда она не предприняла ничего, когда он намерился жениться на другой? — Потому что ей хотелось жить, — просто ответил заместитель начальника охраны Государя. — Их с Цесаревичем ребенка уже извели. Следующей на очереди была она. Несчастный случай или какая-нибудь загадочная болезнь. Если не успокоится сама, успокоят ее. — Но про сына, потом рожденного, возможно, от Императора, она молчать не стала. — Насколько мне известно, эти слухи распространял сам Богдан Огинский, а не его мать. Вполне вероятно, что она даже никогда не подтверждала, что родила его от Императора, а он сам так решил. Быть сыном Императора, пусть и незаконным, в своих собственных глазах — иметь гораздо более высокое происхождение, нежели быть сыном графа. — Как Вы думаете, Павел Александрович, брак с Калиновской, если он все же имел место, могли тайно расторгнуть или посчитать недействительным? Ведь по Положению об Императорской фамилии, составленному Императором Павлом I, действительным считается только брак равнородный и одобренный Императором, а Цесаревич женился на ней без позволения Государя. — Это было бы гораздо лучшим вариантом, чем скрытое двоеженство. Вы, полагаю, сейчас провели параллель с тем, что брак Вашего младшего брата Алексея Александровича с фрейлиной Александрой Жуковской по повелению Вашего отца Императора Александра II был расторгут Синодом, и следы его, как говорится, постарались замести? — Да. Что, если отец решил тогда прекратить подобным способом морганатический брак Алексея… памятуя о своем собственном… А ведь Алексей не был Цесаревичем… Когда умер Никс, Цесаревичем стал я, и ко времени женитьбы Алексея уже был женат на Минни. — У его решения могла быть и иная причина. — Иная? Какая же? — Ситуация с другим его сыном. Император вопросительно посмотрел на князя Ливена: — Вы обо мне и княжне Мещерской? Да, я думал об отречении от престола и браке с Марией, — согласился он, — но против воли отца не пошел и женился на Минни. — А Алексей Александрович пошел и обвенчался с любимой женщиной, которая ни в коем случае не должна была стать Великой Княгиней. — Как ранее хотел я, и, как, возможно, поступил он сам? Яблоки от яблони недалеко падают, особенно от Романовской. Вы ведь об этом? Но в отличии от отца, если бы я и женился на Марии Элимовне, не стал бы потом скрывать это от родителей, чтобы они думали, что я все еще холост, и строили планы относительно моего брака, угодного им. Я не стал бы венчаться с Минни, будучи мужем Марии… «Да, до этого, слава Богу, не дошло. Но как знать, что могло бы быть, если бы Вы, Александр Александрович, не озвучили перед отцом своих намерений относительно Мещерской, и он не впал бы в ярость», — подумал Ливен. — Вернемся к ситуации с моим отцом. Значит, Вы полагаете, что то, о чем говорилось в письмах, могло быть правдой? — Как я уже сказал, я этого не исключаю. — А можно как-то все же узнать, имели ли некие события место на самом деле? — Я предприму для этого все возможное, — заверил Ливен Императора. — Но для того, чтоб получить неопровержимые результы, прошло слишком много времени — полвека. Люди, которые могли хоть что-то знать, в своем большинстве умерли. — Но Калиновская, вроде бы, еще жива. — Нам это никак не поможет. Она никогда не признается в том, что венчалась с Цесаревичем, иначе ее брак с Огинским может быть признан недействительным, и, следовательно, ее сын — незаконорожденным. Не думаю, что она хотела своему сыну такой участи. — Да, Вы правы. — Можно обратиться к другим источникам. И на основании их анализа сделать выводы, у которых будет высокая степень вероятности. — Каким образом? — Сначала нужно поднять документы и выяснить, где после его возвращения из Германии и до отъезда Калиновской в Польшу был Цесаревич, в каких резиденциях — там, где он мог встречаться со своей любовницей, состоявшей при дворе. От них очертить окружности — с максимальным расстоянием, до которого можно добраться за несколько часов, ведь молодые должны были уехать и вернуться незамеченными, и посмотреть, какие церкви в них окажутся, предпочтительно маленькие сельские, в которых в то время был престарелый или подслеповатый, глуховатый и небольшого ума батюшка. И выяснить, не сгорела ли какая из них вместе с ним в грозу. — А почему священник должен быть таким, как Вы описали? — Потому что Цесаревич вряд ли венчался как Его Императорское Высочество, для этого нужно было разрешение Императора. И никакой батюшка престолонаследника венчать бы не стал. Но он мог пойти навстречу желавшему соединиться со своей любимой Александру Николаевичу Романову, например, генералу — хоть что-то да должно было соотвествовать правде кроме имени. Но молодой человек вряд ли мог достичь такого звания, а батюшке, судя по всему, это странным не показалось. Скорее всего, он был полуслеп и толком не видел того, кто к нему обратился, и глуховат — не смог определить по голосу возраст жениха, и не отличался особым умом, чтоб повести аналогию между венчавшимся и наследником престола с таким же именем, — представил Императору свои умозаключения Ливен. — А такой брак законен? — Я не настолько сведущ в правовых вопросах, чтоб сказать Вам об этом определенно. Но хочу отметить, что без найденных доказательств вероятности заключения брака, это пока досужие рассуждения. Если все, что мы знаем, сложится воедино — расположение церкви, пожар в ней в грозу, гибель священника, то шанс, что венчание имело место, существует. Если же не совпадет хотя бы один момент, то это, скорее всего, ложные сведения. — Поясните, Павел Александрович. — Положим, какая-то церковь сгорела в грозу до тла и в ней погиб батюшка, но она находится чуть ли не в дне пути от Гатчинского дворца, тогда она нам не подходит. Или же церковь, расположенная достаточно близко к Павловску, сгорела от молнии в грозу, но батюшка не погиб. А он в нашем случае должен был сгореть вместе со зданием церкви и бумагами, ведь для этого пожар и затевался. Или батюшка погиб, но здание церкви было уничтожено не полностью, и церковные записи не пострадали — опять же, не наш вариант, так как церковные книги должны были быть уничтожены наверняка. Если будет лишь частичное совпадение условий, то история с церковью, вероятнее всего, просто придумана или взята откуда-то, например, из газеты, без проверки того, могла ли она на самом деле соответствовать действительности. — Павел Александрович, я в очередной раз поражаюсь Вашему недюжинному уму! — Благодарю, Ваше Величество. Мне приятна Ваша оценка моих способностей, — скромно ответил Павел Александрович. — Если история, как Вы говорите, придумана, что это означает? Что письмо подложное? Или Калиновская обманула Валевскую? — Может быть и то, и другое. — Для чего ей такой обман? — Возможно, вызвать еще большее сочувствие к себе. Отставка, которую дал фаворитке августейший любовник — ситуация весьма тривиальная, чтоб к ней отнеслись с должным участием. К покинутой и обманутой жене больше сопереживания. В то же время женские тайны, рассказанные на ушко, не имеют никакого веса в отличии от официально сделанных заявлений. Она всегда потом могла опровергнуть слухи, если бы такие появились, сказать, что или ее неправильно поняли, или хотели очернить. Это лишь предположение, я не могу утверждать, что могло быть у нее на уме. — Когда Вы займетесь этим делом? — Безотлагательно. Но прежде чем приступить к столь объемной работе по поиску церкви, я отдам письма для изучения одному человеку, в чьей компетентности я не сомневаюсь, и кому полностью доверяю. Мне необходимо убедиться, что письма, точнее, по большей части, одно из них действительно не фальшивка, выполненная настолько качественно, что я не смог определить этого сам. Помимо прочего он проведет экспертизы бумаги и чернил, — посвятил Императора в свой план действий Ливен. — Даже если доверяете, разумно ли доверять постороннему человеку такую… зловещую, великую тайну, которая может иметь катастрофические последствия? — О какой великой тайне Вы ведете речь, Ваше Величество? О романе каких-то Ольги и Саши и его возможном двоеженстве? О том, кто стоит за этими распространенными именами, знает графиня фон Мольтке, Вы и я. Если этого не знать, история в этом письме не стоит и полушки. — Если выяснится, что письмо — фальсификация, напрашивается вопрос — к чему было… городить этот огород? — Чтобы вызвать скандал. — Опорочить Императорскую фамилию хотя бы на уровне слухов? — Это — одна цель, но, возможно, есть и другая. — Другой я вообще не представляю, — признался Александр III. — Государь, письма были спрятаны в часах, которые находились у человека, имевшего, так сказать, зуб на Россию — из-за смерти его любимого деда. Если бы он обнаружил эти письма, он бы не преминул ими воспользоваться. Не думаю, что бы Вы были снисходительны к такому человеку, скорее всего, он бы впал в немилость. Последствия этого могли быть весьма ощутимыми. И кто-то от этого мог выиграть. — Такая простая причина? — с сомнением спросил Император. — Такая обыденная причина. Ищи кому выгодно. В данном случае, кому выгодно дискредитировать Радолинского, хоть на службе, хоть в частной жизни. Например, банальная месть, реванш. Желание занять его место или убрать его, чтоб не мешал. Получить то, что предназначалось ему — возможно, Радолинского привечали не только сердобольные Замойские, но и другие родственники, у которых есть что унаследовать. — Если до этого дойдет дело, Вы ведь постараетесь выяснить это наверняка? Как и остальное? Как Вы понимаете, меня очень беспокоят сегодняшние новости. — Безусловно, я сделаю это. Государь, не стоит переживать, пока не будет каких-то конкретных результатов. Вполне возможно, что когда они появятся, повода для беспокойства более не будет. — Как бы хотелось на это надеяться… — Ваше Величество, даже если результаты будут неточными, и не удастся выяснить наверняка, что венчания не было, вещественные доказательства противоположного вряд ли сохранились. По крайней мере, за полвека они не всплыли. Даже если что-то вдруг и появится, всегда можно заявить, что это подлог, — постарался успокоить Императора Ливен. — Ну если так… Но если все же будут подозрения насчет того, что венчание было, Вы съездите туда, где была церковь, чтобы постараться собрать какие-нибудь сведения, путь даже слухи? — Непременно. — Павел Александрович, у Вас то одна поездка, то другая, то по службным делам, то по личным… Вы ведь на днях снова ездили к своим новым родственникам? — Да, это так. У меня в Царском Селе гостила племянница Анна, а племянник Яков, к сожалению, приехать не мог из-за службы. Вот я и навестил их обоих, когда мне позволили дела. — И чем он сейчас занимается в провинции? — Начальник сыскного отделения уездного города. — И это после чиновника по особым поручениям? — Служба на благо Государя и Отечества почетна в любом чине и должности и в любом месте. Кроме того, начальник сыска в городке между Москвой и Петербургом — далеко не худший вариант, не в Сибири и не на Камчатке. — Да будет Вам, Павел Александрович. Штольман мог бы служить с гораздо большей пользой для Отечества в столице, ну или в Москве или другом крупном городе. Уездный город для него слишком мелок. Я как-то встречался с ним, он произвел на меня весьма сильное впечатление. — На меня тоже. — Кстати, я тогда подумал, что он мне кого-то напомнил, и почему-то не понял, что Вас. Как говорится, не увидел у себя под носом. А Вы ведь еще тогда могли с ним встретиться. — Не мог. — Почему? — Так сложились обстоятельства, я был в длительном отъезде по Вашему поручению, — Павел Александрович не стал вдаваться в подробности, касавшиеся решения начальника службы охраны Императора препятстовать встрече князя Ливена с незаконным сыном его брата. — А теперь пытаетесь наверстать упущенное? — По мере возможности. — В Петербург в гости пригласить не собираетесь? — Хотел бы, но опять же Яков из-за службы вряд ли сможет, если только его жена Анна. — Ну хоть она. И с ней Вам повезло — такая живая, непосредственная, добросердечная девочка. Вон как за Вас переживала, хоть вы и знакомы всего ничего. — Да, Вы правы, и сердце доброе, и живость характера присутствует. — И способности необычные имеются. Ливен ждал, когда Александр III наконец заговорит об этом. — Имелись, так будет правильнее сказать. — Но, насколько мне известно, кое что от способностей у нее все же осталось. — Именно кое что. Не на том уровне, который достоин внимания и тем более применения. — Оберегаете ее, щадите? — Александр Александрович, а зачем нужен родственник, как не оберегать и не щадить? Беспощадных людей вокруг и так достаточно, тем более по отношению к тем, кто от других кроме добра ничего не ожидает. — А если я все же попрошу Вас посодействовать, чтоб госпожа Штольман применила свой дар? — Я скажу нет. — А если я буду настаивать? — Мой ответ будет отрицательным. — А если я прикажу? — Александр III решил посмотреть, до какого предела собрался упорствовать Ливен. — Полагаю, что у Вас, Ваше Императорское Величество, может появиться другой заместитель начальника охраны, так как нынешний окажется выполнить Ваш приказ, — спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном, сказал подполковник Ливен. — Я надеюсь, что Вы несерьезно? — Я надеюсь, что Вы тоже. — Павел Александрович, объясните, почему. — Потому что выяснить таким образом что-то определенное, не подвергающееся сомнению, практически не представляется возможным. А спекуляций, основанных на догадках и вольных интерпретациях видений и расспросов духов, особенно касаемо вопросов безопасности Империи и сохранения неприкосновенности монархии, я не могу допустить в принципе. — У Вас всегда есть аргументированный ответ, в котором Вы озвучиваете вескую причину. — Было бы странно, если бы при моей должности у меня подобного не было, неправда ли? — чуть повел плечами Ливен. — И все же, Павел Александрович, если не получится определить, фальшивое ли письмо, Вы не могли бы попросите Вашу племянницу вызвать дух моего отца и спросить у него, венчался ли он с Калиновской? — Как Вы это себе представляете, Ваше Величество? Вызвать дух неопределенного Саши и спросить, было ли у него венчание с Ольгой? — Почему же Саши, дух Императора Александра II, — уточнил его сын. — Как мне помнится, немного ранее, когда я уведомил Вас, что собираюсь отдать письма на экспертизу, Вы говорили о том, как можно доверить такую великую тайну постороннему человеку. — Но разве Ваша племянница посторонняя? — А разве нет? Она даже не Ливен. — Куда Вы клоните, Павел Александрович? — Клоню? По-моему, я выразился предельно ясно. — Ваше Сиятельство, Вы же сами знаете, что другое невозможно. — Знаю, — согласился князь Ливен. — И прошу прощения, что я коснулся этой темы, я не должен был этого делать. — Я сочувствую Вам, Павел Александрович, и понимаю Ваши родственные чувства. Но не в силах ничего изменить в данной ситуации с Вашим племянником. Но ведь от того, что Ваши родственники без титула, они для Вас не менее дороги. — Разумеется, нет. Моя семья — это семья моего старшего брата Дмитрия Александровича. Сейчас, когда после его смерти, к ней присоединились его старший сын с женой, я этому несказанно рад. — А почему Вы не обзавелись своей семьей? Любимая жена и дети — это счастье, — Император кивнул в сторону фотографий супруги Марии Федоровны и детей, находившихся в его кабинете. — Александр Александрович, я мог бы сказать, что вся моя жизнь посвящена только служению Государю и Отечеству, но я скажу Вам так, как есть на самом деле. До Вас, должно быть, доходили слухи, что моя любимая женщина умерла, и я не смог более отдать своего сердца никакой другой. Так вот, это не слухи, это правда. А заключение брака без любви я не приемлю. Конечно, мне хотелось иметь детей, поэтому законный наследник моего брата мне как сын. Его побочного сына в силу не такой уж огромной разницы в возрасте я воспринимаю больше как брата, а его молодая жена мне в какой-то мере как дочь. Кроме них у меня никого нет. — Но ведь, насколько мне известно, у Вас есть другие братья. — Я видел их всего пару раз, когда был ребенком. У них своя жизнь, они предпочитают общаться только между собой и никогда не интересовались моим существованием, они лет на пятнадцать старше меня. Меня любил только самый старший брат Дмитрий, и я его тоже. — А я очень любил Никса. Это и сблизило нас с Минни. При напоминании о его безвременной кончине графиней я снова почувствовал боль утраты. Каким бы Императором был Никс, если бы остался жив… Никс, а не Бульдожка… — вздохнул Александр III, которому родители в детстве дали такое прозвище. — Ваше Величество, история не имеет сослагательного наклонения. И далеко не всем дается возможность выбрать свой путь в жизни, для многих он определен еще до рождения. Остается только принять это и в соответствии с долгом и честью следовать по нему и стараться достичь наибольших высот, используя качества, данные Господом. — Павел Александрович, ничего против этого не скажешь. Но хоть у кого-то есть выбор, или он стал тем, кем хотел. Например, как Вы — блестящим офицером. — Как я? — рассмеялся князь Ливен. — Александр Александрович, скажу Вам откровенно, я не хотел быть военным. Одна мысль о том, что отец намеревался отдать меня в военное училище, приводила меня в дикий ужас. Мальчик, росший на попечении дворни в забытом Богом и хозяевами имении, изредка навещаемый его добросердечным старшим братом, добившимся, чтоб ему наняли гувернера и учителя музыки, не мечтал об офицерской карьере. Его одинокую жизнь без родительской ласки скрашивали музыка, книги и рисование — то, что отец считал бабскими забавами и хотел, чтобы из него выбили в военном учебном заведении. Только благодаря неустанным мольбам брата, взявшего меня к себе, когда мне исполнялось семь, отец согласился обратиться с просьбой на высочайшее имя принять меня в Пажеский корпус. Иначе бы я закончил какое-нибудь третьеразрядное военное училище, после которого я бы мог играть сонаты Шопена и Бетховена, вальсы Штрауса и собственные сочинения и читать свои стихотворения в каком-нибудь дальнем гарнизоне разве что для пьяных штаб-офицеров и их лошадей. В Корпусе же я понял, что служба и жизнь его выпусника может во многом отличаться от той, что бывает у солдафонов, и приложил все усилия, чтоб закончить его как можно лучше и получить достойное назначение. А далее — служить так, чтоб это было не обязанностью, а делом жизни, в котором находишь удовлетворение и даже удовольствие и можешь применить свои таланты, если таковые имеются. — И великим аналитиком Вы стать тоже не мечтали? — дружелюбно поддел Ливена Император. — Великим аналитиком — нет, а великим музыкантом — да. Но тогда я не понимал, что князю уготована не сцена, а плац или кабинет. В моем случае кабинет несомненно более предпочтителен. — Да Вам и кабинет, собственно говоря, ни к чему. И даже письменный стол. У Вас же все в голове. — Это что же, Ваше Императорское Величество, Вы решили лишить меня кабинетов во всех дворцах? — с притворным беспокойством спросил заместитель начальника охраны Императора. — Если не согласитесь уговорить свою племянницу вызвать дух Александра II, могу и лишить, — так же несерьезно ответил Государь. «Уговорить? Да ей только скажи, так она духов всех Императоров повызывает, начиная с Петра I. А потом и не будешь знать, куда деваться с теми тайнами, которые они ей навыбалтывают». — Это очень веский довод. Если мне не удастся ничего найти самому, я подумаю над этим, — дал еще одно обещание Павел Александрович и вздохнул про себя — теперь ему придется во что бы то ни стало предоставить результат, чтоб не дать повода задействовать Анну. Он знал, что в этой ситуации ее дар мог бы поспособствовать тому, чтоб узнать хоть что-то. Но не хотел обращаться к ней не потому, что был против того, чтоб Анна оказала помощь, а потому что за одним случаем мог последовать второй, а за ним еще один, а там бы это могло перейти в систему. — А над чем Вы думаете сейчас? — Над тем, что Вашему Величеству лучше вернуть мне револьвер, а то он оттягивает Вам карман, поэтому Вам стало еще более неудобно в этом костюме. — Почему Вы об этом не сказали ранее? — Император отдал револьвер Ливену. — Вы хотели, чтоб Варфоломеев и Васильев знали, что я дал Вам револьвер на случай чрезвычайных обстоятельств? Хорош же был бы заместитель начальника охраны Императора, — хмыкнул Ливен. — Павел Александрович, подполковник Ливен не хорош, а превосходен. Превосходен настолько, что его место совсем не на вторых ролях, в заместителях… — Ваше Императорское Величество, мы об этом уже говорили. Моя нынешняя должность дает мне возможность заниматься тем, чем я на самом деле занимаюсь, не привлекая лишнего внимания и в то же время давая мне широкие полномочия и свободу действий. Более высокая официальная должность, к сожалению, для подобного непригодна. — Хорошо, что Вы есть. Что бы я без Вас делал? Тем более в нетривиальных случаях как сегодня? — Государь, вот на этот вопрос у меня нет ответа, — с улыбкой ответил Павел Александрович. — Но я рад, что могу быть Вам полезен как в сегодняшней ситуации и подобных ей, так и в других. — Благодарю Вас, Павел Александрович, за Вашу службу, Вашу преданность и не только. — Рад стараться, Ваше Императорское Величество! — отрапортовал подполковник Ливен. — Можете начать стараться уже сейчас. Как бы мне не были чрезвычайно по душе беседы с Вами, эту придется закончить. Вскоре ко мне придут с докладом. — Ваше Величество, я должен остаться в Петербурге на пару ближайших дней. — Оставайтесь, сколько необходимо. Хоть вплоть до Вашей поездки в Лангинкоски. Но как только узнаете что-нибудь по делу Калиновской, немедленно сообщите мне. — Разумеется. — Кстати, не желаете взять в Финляндию свою племянницу? — Не желаю. Не хочу лишний раз отрывать ее от мужа. Она по нему и так наскучалась в моей усадьбе. — Неужели все, чем она занималась у Вас, это скучала по мужу? Вот уж не поверю, Павел Александрович. В Вашей компании скучать невозможно. — Ну я же не молодой муж, а дядюшка, уже, можно сказать, в годах, — сменил Павел Александрович улыбку на усмешку. — Чем ей со мной заниматься? — Был бы князь Ливен, а уж приятное занятие с ним найдется, — усмехнулся в ответ Александр III. — Неужели на рояле для нее не играли? Танцев не устраивали? — И на рояле играл, и танцы устраивал, в очень узком кругу. — И Дворец в Царском Селе показали. — И Дворец показал. — А теперь можете показать дом Императорский семьи в Лангинкоски. — Могу, но предпочел бы этого не делать. По крайней мере, сейчас. Александр Александрович, они женаты всего несколько месяцев. Неужели не помните, как это было с Вами после женитьбы? — Как же не помнить, если вон напоминание — Цесаревич Николай Александрович, — Александр III с теплой улыбкой посмотрел на снимок членов своей семьи, среди которых, конечно, был его старший сын. — Ну хорошо, пусть Ваша родственница наслаждается семейной жизнью. Не будем тревожить ее без чрезвычайной надобности. — Благодарю за понимание, Ваше Величество. — Павел Александрович, я возвращаюсь в Гатчину завтра, перед обедом, до этого хочу провести несколько часов в библиотеке. Думаете, к этому времени будет готова экспертиза писем? — К этому моменту мне их хотя бы отдать. Я даже не знаю, где точно человек сейчас находится. Возможно, вне столицы, и тогда мне придется ехать к нему. Но завтра я Вам сообщу, смог ли я с ним встретиться. — Буду ждать известий от Вас. Заходите в любое время. — Зайду, как только мне будет что Вам доложить. Заместитель начальника охраны Государя покинул кабинет Александра III, унося во внутреннем кармане пиджака своего элегантного костюма возможную тайну Российской Империи.