Да не оставит надежда

Из управления Штольман пошел прямо домой. День был не то чтобы очень сложным, но все же насыщенным, и следующий тоже не обещал быть спокойным. Мысли о вечере с женой, ужине, о котором она позаботилась, ускорили его шаг. Когда Яков зашел в дом, Анна перебирала детскую одежду, занимавшую весь стол в центре гостиной. — Аня, я смотрю, тебе сегодня благоволила удача? — он поцеловал жену. — Даже больше, чем я рассчитывала. Я рассказала Аглае Гавриловне про Егорку и Юрия все, как есть. И спросила про вещи, которые не пригодились ее сыну. Она не рассердилась, наоборот, сказала, что рада поддержать Юрия в его благородном деле, особенно если у него сейчас материальные трудности. Сначала принесла те новые вещи, что малы Грише. А потом спросила, не будет ли оскорбительным, если она предложит те, что ее сын носил ранее. Простую одежду она отдает прислуге для родственников в деревню, пусть деревенские мальчишки носят штаны и рубашки. А вот хорошие, дорогие вещи, многие так и лежат. Гриша растет быстро, да еще и егоза, то порвет что-то, то измажет так, что трудно вывести пятна. Те вещи, которые он испортил, когда уже вырастал из них, больше не чинили и не пытались отстирать, просто убирали. Так что среди них можно выбрать несколько вполне приличных. В итоге получился целый ворох. Мне даже пришлось взять извозчика, чтоб привезти все домой. Вот, Яков, смотри, матросский костюмчик, у него на штанах небольшая дырка под коленом, а вот пальто, у него только пуговица с мясом вырвана, все это Марфа сможет зашить так, что и заметно не будет, и тогда мы отдадим это Юрию. Штольман смотрел на синее пальто с медными пуговицами, которое Анна держала в руках, и улыбался. — Яков, что? — Во первых, я счастлив, что у меня такая неравнодушная, отзывчивая жена, и что у нее есть знакомые, подобные ей. А во вторых, совсем недавно я слышал про такое пальто. Павел увидел Юрия и Егорку в окно и попросил меня пригласить их в кабинет. Помимо обещания Юрию помочь с попечителем он дал ему денег. Юрий, разумеется, отказывался, но Павел сказал Егорке, что тятенька купит ему сапожки и синее пальтецо с золотыми пуговками. Так что теперь у Егорки будет именно такое пальто. А в третьих, Егорка дал нам с Павлом повод посмеяться. Спросил у Юрия, кто такой князь, тот ответил, что это как принц из сказки. Егорка засомневался, так как в сказке принц молодой, а этот старый. Тут мы с Павлом чуть смехом не подавились, а Юрий, конечно, смутился. Егорка спросил, где его корона, Павел ответил, что она дома, чтоб не потерять или не украли. Я тогда представил Павла в короне, а сейчас вспомнил об этом. Хотелось бы на это посмотреть воочию. — У него на самом деле есть корона? — Говорит, что есть — княжеская. Но поскольку весь разговор тогда был в шутливом тоне, так ли это, сказать затрудняюсь. Аня, давай я пока уберу вещи на сундук, а мы накроем на стол. — Да, конечно. Я так обрадовалась одежде для Егорки, что перебираю ее в который раз. Ужин будет сейчас же, у меня есть, что предложить тебе. Когда я возвращала тарелку в трактир, я заказала там для нас кулебяку с рыбой, которую нахваливал хозяин, и несколько пирожков с творогом и вишнями, для нас и тебе завтра на службу. — Спасибо, возьму, сам съем с чаем и Коробейникова угощу. — Антон Андреич уже сегодня ел эти пирожки, мы с ним встретились недалеко от трактира, и он меня туда проводил. Он отказался от кулебяки, так как уже ел рыбный пирог, вот мы и взяли пирожков. — Так, пирожки с творогом и вишнями, рыбный пирог — и это все, когда Коробейников выполнял мое поручение в первую половину дня. С такой скоростью Антон Андреевич быстро округлится, — пошутил Штольман, подумав, что в этой шутке была доля правды.  — Да будет тебе, Яков. Вон вы с Коробейниковым сколько каждый день по городу ходите, где уж тут округлиться, тут бы с лица не спасть. — Ну у меня есть жена, которая этого не допустит. И Марфа, тоже. У нее мы точно не отощаем, даже если бы хотели. — Сегодня определенно не отощаем, даже без Марфы. Яков, я пойду на кухню, мне нужно нарезать кулебяку на куски, надеюсь, она еще теплая, ее принесли не так давно. Анна развернула пирог, а Яков взял нож: — Давай все же нарежу я, по паре хороших кусков, думаю, нам хватит. Если нет, потом отрежем еще. В кулебяке оказалось три слоя разных сортов рыбы: — На вид и на запах — хороша, надеюсь, и на вкус она будет такой же. Штольман принес в гостиную поднос, а Анна расставила все на столе. — Кушать подано, Ваша Милость, — глаза Анны лучились. — И Вы, Ваша Милость, присаживайтесь. Аня, рад, что у тебя хорошее настроение. — Да, и с одеждой для Егорки повезло, и ты на службе не задержался, всегда бы так. — Всегда так не получится, ты же сама понимаешь. Чтоб Анна не стала расспрашивать о том, как прошел день — о чем ему не хотелось ей говорить, а то еще захочет попробовать вызвать дух убитого, и ей снова станет дурно, он переключил ее внимание на ужин: — Кулебяка восхитительна! — Да. Харитон у Павла готовит превосходно, но это тоже чудо, во рту тает, — похвалила Анна трактирную стряпню. — Гораздо лучше фаршированный рыбы, которую готовила к моему возвращению Прасковья. — Аня, мы и ее съели, когда проголодались. — Да, проголодаться было от чего, — хихикнула Анна, меняя тарелки. — Не знаю, как ты, но сейчас мне хватит и одного пирожка. Позволь мне поухаживать за тобой, — она налила в чашки заварки и добавила кипятка из бульотки. — Все же бульотка — хорошее приобретение, — оценил Штольман. — Вот, а тебе ранее не понравилось, что Марфа купила ее. — Аня, мне не понравилась не бульотка, а то, как она была приобретена Марфой — на деньги Павла. — Не нужно было напоминать тебе, как бульотка появилась в доме. Давай считать ее вроде как подарком. — Что ж, это подходящий вариант. Аня, извини, мне по-прежнему во многом неловко. — Я понимаю. И обращение к тебе Ваша Милость тоже было лишним… — Ну от этого мне, похоже, никуда не деться. Не дуться же мне каждый раз, когда я его услышу. В том же трактире, откуда ужин, ко мне обращаются именно так. — Яков, что если мы иногда будем заказывать там ужин, когда у Марфы будет выходной? Ресторан дворянского собрания — дороговато, а этот трактир весьма по средствам. Ты не против? — Почему я должен быть против? — Ты сам знаешь… — Честно, мне не хотелось туда заходить. Но я не пожалел, что вчера принес оттуда ужин. И сегодняшний ужин тоже удался. Не зря там подвизаются офицеры из гарнизона. Они не стали бы постоянно ходить туда, если бы им там не нравилась кухня. А насчет неприятных моментов, связанных с этим заведением, думаю, если заказывать еду домой, как ты сказала, то они не будут беспокоить так сильно, как если бы мы ужинали там. А заказывать там мы можем и не только тогда, когда у Марфы выходной, но и когда просто захотим побаловать себя вкусными блюдами. Думаю, даже Его Сиятельство не погнушался бы откушать блюд из этого трактира. Анне стало весело: — Яков, одно из любимых блюд Его Сиятельства — жареная на масле картошка, а к ней мясо и яйцо. Такое кушанье в трактире для него наверняка смогут приготовить без труда. Яков ответил серьезно: — Аня, полагаю, любовь к таким незамысловатым блюдам у Павла идет из детства, когда маленькому князю, жившему на попечении дворни, не готовили разносолов, а подавали в основном то, что попроще, только чтоб ребенок был сыт. Не удивлюсь, что ему на сладкое мазали хлеб вареньем, а конфеты он видел только тогда, когда их привозил ему Дмитрий. — Я как-то об этом не подумала. Но ты прав, когда хозяева далеко и появляются раз в несколько месяцев, слуги не будут составлять особого меню для забытого ими в имении сына, который им по сути не нужен… А ты помнишь какие-нибудь блюда из своего дома? — Когда мы ужинали с Дубельтом в ресторане Дворянского собрания, и Паскаль предложил нам штрудели, я вспомнил, что матушка сама пекла штрудели с разными начинками, наверное, для меня это и есть вкус детства. Штрудели с творогом и вишнями, матушка, кстати, тоже пекла. Говорила мне, что рада, что они мне нравятся, так как они сытнее. — Вы жили очень стесненно? Отец не давал вам денег? — Аня, я не знаю, сколько Штольман давал жене. У меня пока только отрывки воспоминаний и… умозаключения на основании их… Цельной картины нет, и, возможно, не будет никогда… Не думаю, что я голодал дома, я бы запомнил, если бы мне постоянно хотелось есть. Если даже средств на хозяйство Штольман выделял мало, на еду хватало, возможно, без изысков, поэтому я и помню матушкины штрудели. Сейчас вот припомнил, что варенье варила тоже сама матушка, а не наша служанка, и я помогал ей доставать косточки из вишен. О том, что матушка сама обрезала вишневые кусты, и они с ней на пару носили засохшие ветки, что он тоже вспомнил, но говорить Анне не стал. Может, как-нибудь в другой раз, как и о других своих воспоминаниях, которые пришли к нему вместе со снами, когда Анна гостила у Павла. Лучше он покажет ей то, что намеревался вчера. Он достал из комода часы: — Аня, это не воспоминание, этого я никогда не видел прежде, хоть эта вещь и принадлежит моей семье. Эти часы мне привез Павел, они моего деда по матери Владимира Ридигера. Моя матушка подарила их Дмитрию Александровичу, он их очень берег и редко носил. — Катин подарок Мите? Конечно, он берег подарок своей любимой. А ты собираешься носить их? — Возможно. Они в отличном состоянии. Наверняка Дмитрий Александрович время от времени относил их часовщику, чтоб тот чистил их, проверял ход. Пожалуй, я буду носить их, но не на службу, а вне ее, например, когда мы с тобой куда-нибудь соберемся. — В ресторан Дворянского собрания? — Или даже к твоим родителям. Марии Тимофеевне будет приятно узнать, что Его Сиятельство хранил подарок своей возлюбленной. Это еще одно подтверждение того, что его чувства к Екатерине Владимировне были серьезными. — А тебе самому приятно? — Да, конечно. И эти часы, и портрет, который заказал Дмитрий Александрович, где мы с ним и матушкой, и тот, который ты привезла мне, все это говорит о том, что чувства князя к моей матушке не были увлечением, что она много значила для него. Это для меня важно. Я все еще не могу до конца принять то, что узнал о себе… и как в связи с этим изменилась моя жизнь… Но то, о чем я только что сказал, помогает мне в какой-то степени со всем этим… примириться — другого более подходящего слова я найти не могу. — Мне кажется, чем больше ты будешь узнавать о Дмитрии Александровиче, тем больше будешь принимать то, что он был твоим отцом. — Да, думаю, ты права, — согласился Яков, убирая часы своего деда в комод. — И Павел, и Саша многое расскажут тебе о нем со временем. Да и Марфа, если ты захочешь, тоже, — сказала Анна и подумала, что кое-что Марфа не расскажет никогда — о том, что столько лет любила Дмитрия Александровича. — Не знаю, стоит ли расспрашивать Марфу. А вот у меня есть вопрос насчет нее. Когда она возвращается? — Ты недоволен, что Марфа уехала? И что мне некому помогать? — спросила Анна, собираясь взять со стола поднос, который хотела отнести на кухню. — Разумеется, нет. Если б я был недоволен, я сказал бы об этом тогда, когда мы с тобой обсуждали ее возможную поездку с Марией Тимофеевной. Позволь мне, — Яков Платонович перехватил поднос, и, вернувшись с кухни, сел рядом с Анной, расположившейся на диване: — Доктор Милц интересовался сегодня Марфой, спрашивал, когда она приезжает. — Ну он же приглашал ее смотреть микроскоп. — Похоже, его интерес не только в микроскопе. — Яков, он на что-то надеется? Не хотелось бы, чтоб Александр Францевич питал напрасные надежды, ведь у Марфы отношения с Демьяном. — Он надеется разве что на дружеское расположение. То, что у нее есть кавалер, он догадался сам. Но он опасается, что для некоторых Затонских мужчин это не станет помехой приударить за ней. Поэтому хочет, чтобы у окружающих создалось впечатление, что он ухаживает за ней, если она на такое согласится. — Ты считаешь, что это хорошая идея? — Я считаю, что это решать Марфе. Но если вдруг она будет спрашивать наше мнение, мы должны сказать, что Александр Францевич — порядочный человек, и на него можно положиться. А уж дальше, как она сочтет нужным поступить. Я не собираюсь ни отговаривать ее, ни тем более выступать в роли сводника. — А вот я выступила в роли сводницы, — созналась Анна. — Посоветовала Павлу обратить внимание на графиню получше, для более серьезных отношений. Штольман уже слышал из разговора Павла и Анны, что она пыталась сосватать ему графиню, но не мог сказать, что нечаянно подслушал его: — И что он? — Назвал далеко не одну причину, почему его устраивают именно такие отношения, какие есть, и почему он не хочет других. «Да, причин он озвучил несколько, но среди них определенно не было той, что его сердце отдано отнюдь не графине, а Анне», — заноза ревности снова чуть поцарапала Якова. — Как-то позже он рассказал мне про другую свою пассию, Марину Германовну, вдову богатого итальянского дворянина. Так вот с ней у него могли бы сложиться весьма серьезные отношения, но, к сожалению, этого не произошло, так как ее покойный муж поставил определенные условия, и Павел посчитал, что он не в праве лишать ее того, чего она заслуживала. Мне кажется, что он мог бы быть счастлив с ней, если бы не обстоятельства. Ревность Штольмана уступила место удивлению: — Аня, Павел рассказывал тебе о своих любовницах? — Да, но не обо всех. — Не обо всех? Конечно, нет, рассказать обо всех ему не хватило бы всего твоего пребывания в его усадьбе, — ухмыльнулся Яков. — Яков, ну зачем ты так? Павел — на самом деле не волокита, хоть и пытается казаться таковым. И да, он рассказал мне о двух женщинах, которые занимали в его жизни особое место, когда были его любовницами, и которые до сих являются его друзьями. Марина Германовна — одна из них. И он собирается нас познакомить с обеими. Кстати, эти дамы знакомы друг с другом, только Марина Германовна не знает, что другая дама — бывшая пассия Павла Александровича. — Ну хоть это хорошо. А то уж я, было, подумал, что все его метрессы водят знакомство друг с другом и состоят Обществе бывших любовниц князя Ливена, — с усмешкой произнес Штольман. — Яков Платонович, а у Вас острый язык! — покачала головой Анна. — Острый? А я думал, что нежный, — Яков придвинулся к жене, провел кончиком языка по ее губам, а затем накрыл их своими. Какое ему сейчас дело до женщин князя Ливена, когда у него есть своя, которая принадлежит ему по праву, поскольку носит его имя. Когда долгий чувственный поцелуй закончился, Анна прикоснулась к губам пальцем: — Яков, как хорошо! — Я еще не это могу, чтоб тебе было хорошо со мной. — Нисколько в этом не сомневаюсь, поскольку ты применял свои умения много раз. И, полагаю, сделаешь и сегодня. — Непременно! Как только Вы пожелаете, госпожа Штольман! — Я пожелаю после того, как мы с тобой немного отдохнем после ужина. Как насчет того, чтоб почитать? — Только если ты будешь лежать у меня на коленях. Анна взяла «Джей Эйр» для себя и «Подростка» Достоевского для мужа и устроила свою голову на его коленях, примостившись на диване. Штольман перебирал ее волосы и не столько смотрел на страницы романа, сколько на лицо любимой женщины, на котором отражались эмоции, вызванные книгой, которую она читала. Судя по всему, содержание было довольно серьезным, а, возможно, и не особо приятным, поскольку Анна периодически хмурилась. В какой-то момент она резко захлопнула книгу: — Все, я больше не могу это читать! — Неужели настолько негодная книга? Но ты ведь уже приближаешься к концу… — Нет, книга увлекательная, но сейчас такая сцена, что я хочу прекратить чтение. — Расскажи мне, о чем там, — Штольману было любопытно, что это была за история, которую обсуждали Анна и Павел. — Яков, тебе будет не интересно, — решила Анна, — ты бы никогда не стал читать такую книгу. Яков Платонович усмехнулся про себя — именно это и сказал Павел Анне. — А ты попробуй. — Бедная девушка-сирота Джен поступила гувернанткой в дом богатого сквайра мистера Рочестера, они полюбили друг друга, он сделал ей предложение. На венчании оказалось, что у него имелась сумасшедшая жена. Рочестер винился перед ней, предлагал ей уехать за границу, просто жить там вместе, даже не становясь любовниками, но она сбежала. Джен чуть не умерла от холода и голода, скрываясь от Рочестера, но ее спасли люди, оказавшиеся ее родственниками, а от своего дядя она получила наследство, которое поделила со всеми. Однажды она услышала голос мистера Рочестера, зовущего ее, она откликнулась на зов и поспешила в те края, где была его усадьба. Джен узнала, что Торнфильд сгорел при пожаре, устроенном женой Рочестера. Он не смог спасти жену, хоть и пытался, и пострадал сам - потерял руку и один глаз и оспеп на второй. Тогда Джен поехала в дом, куда он перебрался, и увидела слепого калеку в обществе только слуги и собаки. Все, дальше я читать не стала. Штольман подумал о том, что с ним самим случилось необъяснимое — когда в пламени упавшей на бумагу свечи ему привиделось слово «химия», написанное множество раз, что подсказало ему место, где искать пропавшую Анну Викторовну, нуждавшуюся в его помощи. Благодаря этому видению он успел вовремя, чтоб спасти ее от безумного Магистра. Но он не стал говорить об этом жене, чтоб не расстраивать ее неприятными воспоминаниями. Лучше он продолжит разговор о книге. — Значит, та девушка поехала увидеть мужчину, которого любила любым? — Полагаю, что не только увидеть, но и остаться с ним. — Аня, тогда ты зря волнуешься, все закончится хорошо, — Яков Платонович снова погладил Анну по волосам. — Я тоже так думаю. Но не могу сейчас читать дальше, на ночь глядя, продолжу завтра. А то вдруг там будет еще что-то ужасное. До того, как наступит счастливый финал... Яша, почему нельзя просто любить и быть счастливым, а нужно пройти через трудности и страдания? — Анна подняла глаза. — Наверное, потому, что так больше ценишь любовь и счастье. Многие люди не ценят то, что дается легко. — И берегут то, что выстрадано? Как мы с тобой? — Да, как мы с тобой, — согласился Яков. — Аня, у нас иногда бывают размолвки, обиды, но это совершенные пустяки в сравнении с тем, что мы с тобой любим друг друга. Пойдем-ка в спальню, полежим в обнимку, если хочешь. — Я хочу, чтоб ты любил меня, — Анна села на диване. — Драгоценная моя Анна Викторовна, я хочу этого не меньше, — Штольман встал и подхватил жену на руки. В этот раз между ними не было страсти, была нежность и ласка. Счастливый Яков прикорнул возле улыбавшейся во сне любимой женщины. Его сновидение, где они с Анной жили в Петербурге, в квартире, которую им оставил Дмитрий Александрович, прервал громкий крик: — Паули!! Нет!! Ааа!! Анна словно подскочила в кровати и села, тяжело дыша и держась за бок. Штольман заволновался: — Аня, что с тобой? Тебе плохо? — он тоже сел и взял жену за руку, она дрожала. — Я сейчас увидела и почувствовала нехорошее. — Снова дурной сон? Ты звала Павла. Хотела, чтоб он защитил тебя? — предположил Яков Платонович. — Нет, я увидела Павла глазами какого-то человека. Он был очень близко от него, и в это мгновение его, точнее меня пронзила боль в боку, и я проснулась от этого. Наверное, тот человек умер от этого ранения… — Это было на войне? — Нет, — чуть покачала головой Анна, — не на войне. Павел был не в мундире, а в костюме и шляпе, тех, в каких приезжал к нам… Думаю, это человек хотел мне показать того, от чьей руки он погиб… — Что?! Этот человек считает, что его убил князь Ливен?! — воскликнул Яков, будучи не в силах сдержать возмущения. — Видимо, да. Яков, но ведь это невозможно, — с тревогой в голосе произнесла Анна. — Павел бы не мог убить кого-то… просто так. — Конечно, нет. — Почему же тогда он думает на Павла? — Потому что в тот момент он видел князя Ливена, а не кого-то другого. Ливен был у него прямо перед глазами, — нашел объяснение Штольман. — Аня, одни были одни? Точнее этот человек видел только Ливена? Анна задумалась: — Нет, вокруг были люди, много. — Покажи, где точно тебе больно. — Здесь. Анна убрала свою руку из ладони Якова и пальцем затронула на боку то самое место, куда был ранен Смирнов. Как и опасался Штольман. Значит, Анна увидела Павла глазами того, кто умер в гостинице. Анна заметила, как лицо мужа стало еще более напряженным: — Яков! Кого-то так убили? Скажи! — Убили, одного мужчину из Москвы. Туда, куда ты показала. Поскольку ты сказала, что вокруг были люди, а Коробейников сообщил, что на вокзале вчера было много пассажиров, думаю, там ему и нанесли удар. — Почему только думаешь? — Потому что он умер в другом месте. Позже. На вокзале его только ранили. — Чем ранили? — Чем-то острым и тонким, стилетом или кинжалом. — У Павла, наверное, с собой было оружие. И не только револьвер. — Наверняка в его трости есть кинжал, как и в той, что он подарил мне. Анна охнула, но с надеждой посмотрела прямо в глаза ее Штольмана: — Яков, но ведь это не Павел? Я так боюсь… Хотя, конечно, не верю, что он мог совершить подобное… Яков Платонович тут же постарался успокоить жену: — Нет, не он. Тебе совершенно незачем переживать, уверяю тебя. Павел вышел из нашего дома довольно поздно, у него едва хватило времени, чтобы получить себе место в поезде до того, как он отправился. Он не ждал на перроне и не имел возможности разглядывать окружающих, а был у начальника вокзала. Когда мужчину ранили, полагаю, они с Ливеном шли навстречу друг другу, поэтому он и видел Павла так близко. Чтоб нанести удар клинком от трости, нужно вытащить его из шафта, а у Павла другая рука была занята саквояжем. Держать саквояж и шафт трости одной рукой, а другой высвободить лезвие клинка и ударить им было бы, поверь мне на слово, крайне неловко. Кроме того, Павел правша, и хоть, насколько я могу представить, оружием владеет отлично обеими руками, в ситуации, где все решает мгновение, действовал бы правой. А ранение было нанесено в правый бок. Поэтому я считаю, что пострадавшего ранил тот, кто шел за ним, можно сказать, вплотную. Он увидел его и последовал за ним, а когда он приблизился к Ливену, ударил его клинком, который уже приготовил для этого, — Штольман подумал, что, будучи следователем, он только что выступил в роли адвоката возможного подозреваемого в убийстве, который к тому же имел чувства к его жене. — Яков, что бы я без тебя делала? — Анна прижалась к мужу, все еще слегка дрожа. — Ты объяснил мне все так доходчиво. Мне стало немного лучше. — Аня, милая, не тревожься, — Яков приобнял жену и поцеловал ее в висок. — Павел тут совершенно не при чем. Тот человек, которого убили, подумал о нем лишь потому, что видел его перед собой. Добавлю еще кое-что в защиту Его Сиятельства. Павел говорил, что трости с клинками не подводили его ни разу в течение многих лет, а в теле убитого остался обломок лезвия.У заместителя начальника охраны Государя не могло быть такого ненадежного оружия, которое бы обломилось от того, что встретилось с ребром. Скорее, оно бы пробило кость и застряло там. Так что князь Ливен к этому преступлению не причастен. — Яков Платонович, а Вы не хотели бы со временем пойти в поверенные? У Вас это так хорошо получается! — улыбнувшись, спросила дочь адвоката. — Аня, я рад, что у меня получилось развеять твои опасения, это самое главное. Если тебе ничего не нужно, ложись и постарайся уснуть. Анна кивнула и легла, Яков занял место рядом с ней и обнял ее. Через несколько минут она задремала, а у него в голове крутились мысли. Помимо того, что он смог убедить Анну, что не Павел убил Смирнова, был еще очень важный момент — теперь он, похоже, знал, где было место преступления — на перроне вокзала. Завтра ему с Коробейниковым помимо прочего придется заняться сбором сведений на железнодорожной станции, возможно, кто-то что-то видел, но даже не понял, что призошло. Конечно, и Павел мог что-нибудь заметить, тем более, что был внимательным человеком, но, скорее всего, в тот момент его заботило исключительно то, как бы успеть на поезд, чтоб вовремя вернуться в Петербург на свою службу, а не то, что было вокруг. К князю Ливену он обратится, если ничего не сможет выяснить в Затонске.