Да не оставит надежда

Санкт-Петербург

При выходе из своего дома на Милионной улице князь Павел Александрович Ливен улыбался — перед его сиявшими от счастья зелено-голубыми глазами все еще стоял присланный ему из Затонска портрет Анны и Якова. Но чем ближе он подходил Зимнему дворцу, тем больше он превращался из Павла в заместителя начальника охраны Императора подполковника Ливена, и тем больше у него портилось настроение. Когда он шел по коридору Зимнего, он выглядел мрачнее тучи. Он снова думал о том, что случилось в Затонске с его племянником Яковом — через что тому пришлось пройти, и какие страдания это принесло Анне. На встречу ему попался капитан Шилов, а затем адъютант Варфоломеева, спешивший куда-то по приказу полковника — вот, пожалуй, еще одна причина не откладывать разговор на потом, лишние уши для подобного совершенно не нужны. Он проследовал мимо своего кабинета и зашел в соседний. — Добрый день, Павел Александрович, — поздоровался полковник Варфоломеев со своим заместителем. — И Вас приветствую. А день — кому добрый, а кому и не очень. Полковник, чем перед Вами провинился Штольман, что Вы с ним так обошлись — сделали марионеткой в Вашем лицедейском представлении, с сюжетом про химика и охотников за малозначимыми результатами его исследований? — со сталью в голосе спросил подполковник Ливен своего формального начальника. Варфоломеев опешил: — Павел Александрович, откуда Вам это стало известно? — Из достоверных источников. — Из достоверных источников? Это… государственная тайна. — Государственная тайна — это я, — от подполковника Ливена повеяло холодом так, что казалось, окна в кабинете начальника охраны Императора покроются изморозью. — Да, по-другому про Вас, Ваше Сиятельство, и сказать невозможно, — согласился Варфоломеев. — Даже я не знаю о Вас всего… — А Вам и не положено. И я могу спрашивать Вас о чем угодно, а Вы меня только о том, что относится непосредственно к моим официальным служебным обязанностям. Почему именно Штольман? Не нашлось никого другого на роль… подсадной утки, которую можно саму заманить в силок и, если до этого дойдет, без сожаления отдать на растерзание стае хищников? — у Ливена были ответы на эти вопросы, но ему хотелось услышать их из уст Варфоломеева. Попытается ли он вывернуться или скажет правду. — Стечение обстоятельств, не более. Ничего личного. Кто-то должен был поехать в Затонск — пьеса уже была написана. Требовался исполнитель. А тут… такая удача — Штольман со своей дуэлью с Разумовским. Грех было не воспользоваться этой ситуацией, тем более что можно было… заинтересовать событиями в Затонске не только князя, но и фрейлину Императрицы. Такой шанс упустить было невозможно… и непозволительно… То, что впоследствии случилось со Штольманом — это, так сказать, сопутствующие обстоятельства… к сожалению, очень печальные… Я со своей стороны сделал все, чтоб вывести Якова Платоновича из-под удара. — Вы знали, что он — Ливен? Отвечайте, полковник, не юлите! — потребовал Павел Александрович. — Такого неопределенного ответа как в прошлый раз я больше не приму! — Предполагал… — Варфоломеев, нервничая, взял, а затем положил на место пресс-папье, а затем принялся перебирать перьевые ручки в письменном приборе. — Полковник, у меня терпение не железное! А Вы им и так уже злоупотребили! — зелено-голубые глаза Ливена недобро сверкнули. — Да, знал, — все же смог признаться полковник. — Узнали, когда князь Ливен ходил просить за него у сильных мира сего? Поняли, что Штольман — незаконный сын князя, раз Его Сиятельство так за него хлопотал? — Нет, тогда я получил подтверждение тому, что случайно узнал много лет назад… — И что же? Вы меня интригуете, полковник, — на лице Павла Александровича появилась нехорошая ухмылка. — В интригах Вы весьма преуспели… Выкладывайте все, что знаете. — Присаживайтесь, Павел Александрович, в ногах правды нет, — предложил Варфоломеев, чтобы выиграть пару секунд для того, чтоб собраться с мыслями. — Это в словах правды нет, — Ливен занял стул перед столом хозяина кабинета. — В моих будет. Я все скажу, как было. Это давняя история. Как-то в молодости, даже скорее в юности я ужинал в одном трактире. На улице была сильнейшая непогода. Наверное, из-за этого в него и зашел господин, который совершенно не был похож на других посетителей — богатый аристократ. Он сел за соседний стол и заказал выпить, думаю, чтоб согреться. А потом, после двух-трех рюмок спросил, может ли присоединиться ко мне со своим графином коньяка. Я не имел ничего против. Мы выпили по рюмке, затем еще по одной, и тут этот господин, как говорится, поплыл. Завел разговор о том, как ему горько, как он несчастен, как немилосердно обошлась с ним судьба. Что из-за отца-деспота после смерти жены вынужден оставить своего сына у ее мужа, а не воспитывать сам, а Штольман мальчика совсем не любит. Я тогда не понял, посчитал, что он заговаривался. Спросил его, чья все же жена умерла, и чей сын. Он ответил, что жена того человека, а сын — его. И, вытирая слезы, посетовал, что так бывает, и князья, к сожалению, не являются исключением для подобных рвущих сердце на части обстоятельств. Лица князя я толком рассмотреть не мог — в том углу, где стоял стол, за которым мы сидели, было темно. Видел лишь черты лица в общем. Со временем и они подзабылись, в отличии от перстня с латинской буквой L, который был на руке князя и блестел в тусклом свете свечи, когда он наливал очередную рюмку. Это мне запомнилось, как и сама ситуация — что я стал невольным конфидентетом князя, сын которого жил с неким Штольманом. — А много лет спустя судьба свела Вас с человеком по фамилии Штольман… — Да, когда Вы были в отьезде, возникла ситуация, которая требовала незамедлительного вмешательства. Васильев порекомендовал мне Штольмана, чиновника по особым поручениям, о котором был самого высокого мнения. В его внешности я увидел Ваши черты лица — князя, имеющего перстень с латинской L, как и у других князей Ливенов. Я тогда подумал про Вашего брата Дмитрия Александровича — не его ли я встретил тогда в трактире. Его Сиятельство, уже в зрелом возрасте, я видел как-то лишь мельком, да еще на снимках у Вас дома. Но насколько я мог представить, Яков Платонович похож на него. — Яков — копия Дмитрия Александровича. — Ну Вам об этом лучше судить. Я же тогда не стал исключать и того, что даже подобное сходство могло быть совпадением. И решил узнать про Штольмана побольше. В его деле говорилось, что мать умерла, когда он был ребенком, а отец, провинциальный дворянин из Эстляндии, определил его в дорогой пансион в Петербурге. После него Штольман закончил Императорское училище правоведения. Возможно, у Штольмана-старшего и были деньги платить за пансион. Но как провинциальный Остзейский дворянин смог пристроить сына в Училище правоведения — это вопрос, не того он полета птица. Я как-то спросил Якова Платоновича про семью. Он ответил, что мать почти не помнит. А отец отвез его в Петербург для получения образования, но ни разу потом не навестил, поэтому воспоминания о нем у него довольно смутные. Выложить такие огромные деньги за образование сына и ни разу не приехать повидать его? Разве что только сын не его, и платил за мальчика кто-то другой — его настоящий отец, мужчина с состоянием, положением и связями. Такой как Ваш старший брат — князь Дмитрий Александрович Ливен. Но опять же на тот момент это были лишь предположения. А своего рода доказательства моим догадкам появились тогда, когда мне стало известно, что князь Ливен хлопотал за Штольмана. За чужого человека так пороги обивать не станут, только за близкого. За сына, например. Пусть побочного, но несомненно любимого. И тайного — поскольку Вы не тот человек, чтоб отречься от своего племянника из-за того, что он появился на свет… не будучи законным наследником. — Почему Вы даже не намекнули мне об этом? — просверлил взглядом князь Ливен Варфоломеева. — Не хотел вмешиваться в дела Вашей семьи. Кроме того, я не знал, по какой причине Ваш брат скрывал то, что у него есть внебрачный сын. Возможно, причина была очень… деликатной… — Но Ваша… назовем ее, щепетильность тем не менее позволила Вам вовлечь моего племянника в Вашу… чертову авантюру… — жестко высказался Павел Александрович. — Подполковник, мы с Вами люди служивые, и Штольман тоже. Для таких как мы долг превыше всего. Иногда приходится действовать вопреки… своим желаниям. — Долг, полковник? Вы бы еще про честь вспомнили… — скривился Ливен. — Мой брат умер из-за того, что у него не выдержало сердце — его сын, которого Вы отправили в Затонск для участия в Вашем фарсе, подозревался в убийстве и пропал без вести. В этой ситуации он оказался, в том числе и… благодаря Вашему чувству долга. — Павел Александрович, Вы обвиняете меня в том, что случилось со Штольманом? — нахмурившись, спросил полковник Варфоломеев. — Если бы я Вас действительно обвинял, наш разговор протекал бы совсем по-другому. И не только разговор… А я всего лишь… негодую. И думаю, что имею на это право. — Имеете. А чего Вы сейчас от меня хотите? Извинений? — Извинений? — с деланным недоумением посмотрел на Варфоломеева князь Ливен. — Помилуйте, полковник, мне-то к чему Ваши извинения? Вы моей жизнью и счастьем не играли… не посмели бы… — Хотите, чтоб я принес свои извинения Штольману? Что ж, я готов. — Надеетесь, что он простит Вас? Знаете ли, подобное простить не просто, да даже понять… — Штольман — человек хоть и с непростым характером, но благородный. Ливен как никак. В этом он похож на Вас, Павел Александрович. Я напишу Якову Платоновичу, покаюсь, так сказать, и попрошу прощения. Надеюсь, что он поймет и простит. — Да не оставит Вас надежда… Напишите, только не откладывайте. — На этой неделе напишу, обещаю Вам… Вы спросили, почему я Вам не сказал, что Штольман, скорее всего, Ваш родственник. Не решился. И, признаюсь, пытался организовать все так, чтоб Вы с ним не столкнулись. Боялся, что если Вы его увидите, сами догадаетесь обо всем, пойдете к нему… с открытым сердцем, а он… пошлет Вас ко всем чертям. Он ведь гордый. Не нужен был Ливенам почти сорок лет, и они ему теперь тоже без надобности… Зачем было вносить сумятицу в его жизнь? — Конечно, лучше в нее внести угрозу ее потерять, что уж мелочиться, — с сарказмом сказал Ливен. — Павел Александрович, еще раз говорю, я сделал все возможное, чтоб вытащить Штольмана из той передряги. — Знаю. И благодарен Вам за это. В отличии от всего остального… Однако Вы не могли не вытащить его… — Не мог, — признал полковник Варфоломеев. — Иначе, когда бы Вы все узнали — а Вы бы узнали рано или поздно, Вы бы меня со свету сжили. — Всего лишь сжил со свету? Не думаю, что я был бы столь благодушен. Или Вы все же питали бы надежду на это? — впервые за разговор Павел Александрович просто усмехнулся. — А что бы мне еще оставалось делать? — Найти убийцу Разумовского. — Его уже нашли. Точнее определили, кто он. — Нет, полковник, — не согласился Ливен, — точнее будет сказать — определили, кого им считать. Это ведь не Лассаль. — Главное, что не Штольман… — А кто истинный убийца Вы знаете? — Нет, не знаю, — покачал головой полковник Варфоломеев. — Тогда было важно то, чтоб им не был признан Штольман. Потом дело закрыли — Лассаль, подозреваемый в убийстве князя Разумовского, погиб, утонул. — И во сколько Вам обошлись показания кучера Разумовского против Лассаля? — Недорого. В одну коляску, одну лошадь и одну свободу… Он сам искренне верил, что князя убил француз. Поэтому и дал такие показания — сначала в уездном городе в Тверской губернии, а затем в Петербурге. — Значит, он искренне заблуждался, а Вы этим воспользовались… Что же ему даже вознаграждения не предложили за его рвение помочь найти убийцу барина? — Ему предложили заняться извозом в одном городе севернее Петербурга. — И как он воспринял подобную… щедрость? — С благодарностью. Не столица, но и не абсолютная глушь. Много господ офицеров, готовых платить за услуги извозчика, особенно длинными суровыми зимами, когда на улице можно и обморозиться. Конечно, там холоднее, чем в Тверской губернии и, возможно, в Петербурге, но зато люди с теплым сердцем. Например, полицмейстер, который не стал бы интересоваться, откуда у этого извозчика коляска с лошадью… — Что ж, в любом случае для него так лучше, чем могло бы быть… — Несомненно. — И кто участвовал в этой… кампании? — Мы с Васильевым. Он откуда-то лично знает председателя местного дворянского собрания. Тот господин был рад оказать услугу тайному советнику. — Еще бы, высочайший чин обратился с просьбой. Даже если она не по душе, отказать сановнику не сможешь. А Васильев просил такую малость. Для провинциального дворянина большая честь оказать содействие такому влиятельному человеку. — Да, на это мы и рассчитывали… А как Ваша поездка в провинцию, в Затонск? — За исключением того, что я чуть не скончался от разрыва сердца из-за переживаний по поводу спектакля, который в свое время пропустил, она была приятной. Я ведь ездил в Затонск по семейным делам. — Только ли по семейным? — пристально посмотрел на Ливена Варфоломеев. — Артемий Ефремович, Вы забываетесь! Попридержите язык! А то не ровен час скажете что-нибудь… лишнее, — вспылил Павел Александрович и тут же одернул себя, что забылся сам. — Простите мне мою… экспрессивность. — Я вообще-то о том, что не исключаю того, что одной из целей Вашей поездки было еще раз попытаться узнать, что случилось с Серебренниковым — с помощью дара Анны Викторовны. — Как раз такой цели у меня не было. — Цели у Вас не было, а желание помочь Вам у Анны Викторовны было. Неужели я не прав? Если так, то я очень… ошибся насчет нее. — Нет, не ошиблись, — не стал отрицать Павел Александрович. — И каков результат? Что-то прояснилось? Варфоломеев задал прямой вопрос, и как бы Ливену не хотелось солгать в ответ на него, чтоб защитить Анну, он не смог этого сделать. — Да, прояснилось. — У Анны Викторовны было видение? — Было. — К ней вернулся дар? — с надеждой поинтересовался начальник охраны Императора. — Нет, ее дар по-прежнему проявляется совершенно бессистемно. Но в этот раз ей удалось кое-что увидеть. И благодаря Анне мне стали известны трое… фигурантов в этом деле. — Трое? Насколько я помню, Анна Викторовна слышала разговор двоих. В комнате гостиницы был кто-то третий? — Был, но не в комнате гостиницы, а снаружи. Он и убил Серебренникова. — Все же убийство… не несчастный случай, — вздохнул полковник Варфоломеев. — Несчастным случаем можно назвать только то, что Серебренников оказался там. Но не то, как он погиб. — У Вас есть описание мерзавца? — Я видел его портрет, нарисованный Анной. И знаю его имя. — Анна Викторовна узнала его? — Его узнал я. — Павел Александрович, ну не томите! Кто этот душегуб? — Капитан в отставке Бессарабов. — Кто?!! Бессарабов?!! А он-то как там оказался?! — от удивления полковник вскочил со стула, очень быстро для его довольно корпулентной фигуры, и принялся ходить по кабинету взад-перед. — Полагаю, как и другой любовник приехал на ночное рандеву с течной сукой, из-за которой в свое время вылетел из службы охраны как пробка из бутылки. — Как мило Вы отзываетесь о дамах, Ваше Сиятельство, — хмыкнул Варфоломеев, снова садясь за свой стол. — Помнится, что Вы сами в отношении ее употребляли выражения, от которых уши краснели… даже у меня. — Вы уверены, что это она была в гостинице? — Анна увидела в своем видении руку с очень примечательным мундштуком, которая стряхивала за окно пепел. Это несомненно та особа. — А кавалер, который был с ней — тот, про кого я думаю? Граф, родственник Государя? — Определенно. — Вы предприняли что-нибудь… для своей безопасности? Своими силами? Или, может, Вам нужна помощь? — Чья? Ваша, Артемий Ефремович? — подполковник Ливен рассмеялся. — Покорнейше благодарю. Привлекать к этому охрану Императора не считаю необходимым. За обоими приглядывают. Пока ничего больше не требуется. И надеюсь, не потребуется… В отличии от ситуации с Бессарабовым. — Как он все же убил Серебренникова? Ведь доктор обследовал тело и сделал заключение, что это несчастный случай. — Стукнул головой о битые кирпичи, на которые Серебренников упал. Капитан мог умереть от этого и сам. Но Бессарабов добил его. И версии, что он сделал это из любви к ближнему своему, чтобы облегчить его страдания, я не приму никогда. И не оставлю этого безнаказанным, - твердо сказал Ливен. — И что Вы собираетесь делать? — Я? Полковник, капитан Серебренников был формально Вашим подчиненным. — Но в действительности Вашим… — Мы будем препираться насчет этого? Или же действовать? — Конечно, нужно действовать, — согласился Варфоломеев. — У Вас ведь наверняка уже есть соображения. — Соображения у меня безусловно есть. Но не все они Вам понравятся. — Про те, которые не понравятся, можете опустить. — Самое простое и в то же время сложное — найти свидетеля преступления. — Да где ж его найти? Такого и днем с огнем не сыщешь, не то что ночью при луне… — вздохнул полковник. — Разве что только при сверкании золотых червонцев… — Или при перспективе отправиться вместо Туркестана чуть ближе… к цивилизации. На Кавказ, например… — Павел Александрович, я Вас правильно понял? Чтоб граф заявил, что видел убийство Серебренникова Бессарабовым? Но это же дача заведомо ложных показаний… а не искреннее заблуждение… как у кучера Разумовского… — Полковник, с каких это пор Вас стали смущать подобные нюансы? — повел бровью Ливен. — Все же он родственник Императора… хоть и в немилости… — Я предполагаю, что граф мог видеть момент убийства. Начнем с того, что он бы не приминул выглянуть в окно — узнать, кто был человеком, подслушавшим их с княгиней разговор, и что с ним сталось. Увидев, что разбившийся был Серебренниковым, офицером из охраны Государя, он понял, что дело пахнет керосином, и что убраться из этого места нужно как можно быстрее. Дадим княгине на сборы несколько минут, и вот любовники уже у двери на заднее крыльцо. Граф, конечно, сначала осторожно приоткрыл ее и выглянул, нет ли никого поблизости. — И увидел мужчину, склонившегося над Серебренниковым? — Да. Поскольку доктор сказал, что, судя по всему, Серебренников умер почти сразу же, как разбился, это весьма вероятно. — Полагаете, он узнал Бессарабова? — Почему бы нет? В какой-то мере он был его соперником в постели княгини. Думаю, в этом случае мог запомнить фигуру Бессарабова и не только. Хотя бы для того, чтоб сравнить со своей… и убедиться, что его стать ничем не хуже, чем у другого любовника. — Но как убедить графа признаться, что он видел Бессарабова рядом с телом… или по крайней мере вообще в ту ночь в том месте? Ведь даже последнее могло бы… сыграть определенную роль, особенно, если бы удалось найти других свидетелей. — Безусловно могло. Поиском других свидетелей я озадачу кого-нибудь из своих людей. Что касается капитана, полагаю, Тифлисские сады покажутся ему более романтическим местом для любовных свиданий, нежели пустыни Туркестана. Да и на личики дам в Тифлисе можно любоваться, в отличии от восточных красавиц, которые все в паранже. Все ж какое-то приятное зрелище для… бесстыжих глаз. — И кто этим займется? — Вы, Вы, полковник. Было бы странно, если бы я стал ходатайствовать о более привлекательном месте службы для офицера, который… совсем ко мне не расположен… Так что Вам и карты в руки — карты Российской Империи… — Ох, Павел Александрович, хоть Вы и не тайный советник, но как Вам откажешь… Что ж, приложу все свои усилия. — Уж извольте. А я, как и сказал, подключу своего человека к поиску других свидетелей — и тех, кто видел родственника Императора с его любовницей, и Бессарабова… Кстати, полковник, раз уж зашел разговор, я думаю забрать себе поручика Васильева. — Только думаете? — ухмыльнулся Варфоломеев. — Вы же уже решили. — Конечно, решил, иначе бы не заговорил об этом. — Дальберга взамен Серебренникова Вам мало? — Серебренников был превосходен. И я пытаюсь хоть как-то восполнить его потерю. Дальбергу я дал поручение, не посвящая его в то… какие изменения по службе у него могут быть в дальнейшем. Только Дальберга, такого, каков он сейчас, взамен Серебренникова недостаточно. Как выяснилось, пока от него не много прока. Он будет годен для подобных заданий через пару лет. Но этих двух лет у меня нет, поэтому я прошу еще и Васильева. — За одного битого двух небитых? — Можно сказать и так. Так что насчет поручика? Сами отдадите? Или… — Пользуетесь ситуацией? — Пользуюсь. Ничего личного, полковник, — чуть прищурился подполковник Ливен. Полковник Варфоломеев махнул рукой; — Черт Вами, Вы ведь все равно бы своего добились. Не мытьем, так катаньем… — Добился бы. Но благодарен Вам, что мне не пришлось прилагать для этого лишних усилий. Где сейчас Васильев? В Гатчине? — Нет, здесь. Решили все же задействовать его? — Пусть проявит себя. Думаю, он достигнет большего, чем Дальберг. Он хоть и моложе Дальберга, но меньше нуждается в непосредственном руководстве, может действовать более самостоятельно. Проанализирует информацию, поставит для себя задачи, а потом будет их выполнять, будет землю рыть и не успокоится, пока не получит результатов. Ни ума, ни упорства ему не занимать. — А если поручик не согласится? Ведь приказать ему Вы этом случае не можете… Такая служба лишь… по собственной воле… — Согласится. Он ведь сын Сан Саныча. А он не привык отступать. — Да, это… убедительный довод, — кивнул полковник. — Характер у него твердый, волевой как у отца. Да и у Эмилии Николаевны характер сильный, через столько пришлось пройти в свое время… Восхитительная женщина, преклоняюсь перед ней, столько достоинств. Впрочем, Вам, Павел Александрович, они известны лучше моего… — для него не было секретом, что у князя Ливена в юности был роман с дамой, позднее ставшей женой правительственного чиновника Васильева, ныне тайного советника. — Прекрасных детей они воспитали с Сан Санычем. — Совершенно с Вами согласен. — Не завидуете Васильеву, что у него такой сын? — Завидую, по-хорошему. Сан Санычу повезло больше, чем мне… — Как Вы ему в глаза смотреть будете, когда он поймет, к какой опасной деятельности Вы привлекли его отпрыска? — А как Вы мне в глаза смотрите, когда я узнал, к какой опасной деятельности Вы привлекли моего племянника? Хотя я в отличии от Вас взгляда отводить не буду, поскольку Сан Саныч будет уверен, что его сын пошел на это осознанно, а не был использован в темную. — И как много теперь знает Штольман? — Достаточно, чтоб представить себе примерную картину происходившего на самом деле. — После этого не собираетесь… воспользоваться его талантами… раскрыв еще некоторые карты? — Полковник, Штольман первоклассный следователь, но агент из него… как из меня невинная барышня… — высказал свое мнение подполковник Ливен. — Давать ему разовые поручения, по части сыска, как Вы делали ранее, это приемлемо. Но вводить в игру, подобную той, в которой он участвовал в Затонске, я бы не рискнул. У него несомненно чистые руки. Холодная голова и горячее сердце тоже имеются. Только управлять ими он способен далеко не всегда. А подобное, как Вы понимаете, может привести к провалу. И в сорок лет человек уже не изменится… Тот же Васильев, на мой взгляд, подходит больше. — Что ж, желаю Вам удачи — и с Васильевым, и с заданием, которое Вы ему поручите. — Благодарю. День, как мне кажется, пошел на поправку, определенно лучше, чем, когда я зашел к Вам. — Да, вроде как Штормить перестало… — усмехнулся полковник Варфоломеев. — Штормить, пожалуй. А вот Штольмить… Вы уж, Артемий Ефремович, постарайтесь по возможности унять бурю… изыскав подходящие слова… Не буду Вас более отвлекать. Покинув кабинет Варфоломеева, Ливен встретил возвращавшегося адъютанта полковника: — Найдите мне поручика Васильева. Срочно. Я буду ждать его у себя.