Да не оставит надежда

Ливен стоял у шкафа, в котором было множество папок и книг, и размышлял. Не так давно он только подумывал о том, чтоб привлечь Павла Васильева к особой службе. Когда-нибудь. Возможно, года через два. А пока начать приобщать его к такого рода деятельности постепенно, давая разовые задания, чтоб он, с одной стороны, втянулся в это, с другой, до многого дошел своим умом. Гибель Серебренникова внесла коррективы в его планы. Капитану Серебренникову нужна замена. И не когда-нибудь, а уже сейчас. Дальберга, как выяснилось, он, в сущности, переоценил, поэтому с Васильевым процесс придется ускорить. — Вызывали, Ваше Сиятельство? — в кабинет заместителя начальника охраны Императора вошел молодой офицер — высокого роста, статный, с приятными чертами лица, выразительными темно-карими глазами и волосами цвета пшеницы. Подполковник Ливен поставил на место фолиант, который пролистывал, но не сел за стол, а, сделав пару шагов, встал у окна. Пожалуй, так будет лучше начать беседу: — Приглашал. Поручик, у меня к Вам серьезный разговор. — Слушаю Вас внимательно, Ваше Сиятельство. Поручик Васильев сосредоточенно слушал, о чем говорил ему подполковник Ливен. Свою краткую речь, в которой он обще, без подробностей изложил суть, заместитель начальника охраны Государя закончил так: — Это не приказ. Это лишь предложение. Выбор за Вами, согласиться или нет. Если согласитесь, Вы поступаете в полное мое распоряжение. Если у Вас есть вопросы, я на них отвечу — по мере возможности. Ливен посчитал, что поручик Васильев мог спросить о каких-то деталях его предстоящей службы. Но тот задал вопрос, который в данной ситуации он не ожидал услышать: — Ваше Сиятельство, это Вы поспособствовали моему назначению в охрану? Ведь я был одним из многих, кто подавал прошение… — Скажем так, мое мнение было учтено, — ответил подполковник Ливен. — Вы так благоволите мне, потому что… я тоже Павел Александрович… как и Вы? Ливен, сделал вид, что не понял намека сына своей бывшей возлюбленной: — Павел, если бы ты был Александр Александрович-младший, я был бы расположен к тебе не меньше. — Ваше желание принять участие в моей карьере… это из-за матушки? — Поясни. Я не вижу связи. — Это она Вас просила за меня… по старой дружбе? — Ах вот ты о чем. Нет, мы с ней никогда ни о чем подобном не говорили. И моя дружба с Эмилией Николаевной не имеет к этому никакого отношения. Как и знакомство с Сан Санычем. Если уж на то пошло, тайный советник и сам мог бы обратиться к кому-нибудь за протекцией насчет своего сына. Но он не такой человек, чтоб пользоваться своим высоким положением. — Я согласен с Вашим мнением об отце. Поэтому и спросил, не благодаря ли матушке и Вам я продвинулся по службе. — Нет, Эмилия Николаевна никогда не обращалась ко мне с просьбами подобного рода. — Это Вы сами… Вы считаете… что Вы должны… чтоб иметь ее расположение? — с паузами произнес Павел. Ливен с недоумением посмотрел на него: — Нет. Отчего ты так решил? Молодой человек замялся. — Да говори уж. — Из-за того, что Вы тогда… оставили Эмилию Николаевну… — Нет. Подобного не было. Павел понимал, что дальнейшего говорить не следует, но не смог сдержаться: — Не было? Она оставила Вас, Ваше Сиятельство? Оставила молодого князя, чтоб выйти за нетитулованного дворянина с двумя детьми? Такое невозможно, — покачал он головой. — Если только… у нее не было другого выхода… — Павел, я не намерен обсуждать с тобой этот вопрос. Эта тема тебя не касается, — твердо сказал князь. — Мне нужно знать, — не менее твердо произнес Павел Васильев. — Чтоб принять решение. — Позволь узнать, каким же образом принятие решения связано с тем, чем ты так озабочен? Павел молча смотрел на князя Ливена глазами своей матери, нахмурившись точно так, как делал это его отец. — Поль, если ты мне скажешь причину, и я сочту ее веской, я, возможно, отвечу. — Павел Александрович, Вам, вероятно, кажется, что я бесцеремонно лезу в Ваше прошлое с Эмилией Николаевной. Вы правы, это меня не касается. Но я интересуюсь вовсе не из любопытства… — По какой же тогда причине? Говори, раз уж начал. Васильев набрался смелости: — Я недавно слышал в обществе, что все шло к тому, что Эмилия Николаевна могла стать княгиней Ливен… только вот князь не снизошел до того, чтоб сделать ей предложение… и она была вынуждена выйти за обремененного детьми Васильева… — Иными словами, ты обеспокоен тем, не мог ли я оказаться подлецом, способным предать человека, который был близок мне несколько лет. Ведь такому субъекту не стоит доверять в целом, а уж по сути вручать ему и свою жизнь и подавно. Что ж, твои опасения можно понять. Павел ничего не ответил. — Если я поступил так, как ты слышал от какого-то сплетника, почему Эмилия Николаевна до сих пор дружна со мной? — Она — добрый и милосердный человек. Ей свойственно прощать. — Безусловно, она такая, как ты описал. Но простить — это одно, хотя ей не за что меня прощать. А иметь желание поддерживать дружеские отношения в течение столь многих лет — совершенно другое. Для этого нужны… иные основания. В том числе уверенность в том, что человек достоин быть в твоей жизни, пусть и в качестве друга. Кроме того, не думаешь же ты, что Эмилия Николаевна дала своему сыну имя, что носит мужчина, который причинил ей страдания и до сих пор пытается загладить свою вину. — Да, последнее было бы странно, — согласился Павел. — Но ваше расставание… — Решение об этом Эмилия Николаевна приняла сама, но почему — об этом я говорить не стану. — Мне следует спросить об этом у матушки? «Поль, ну куда тебя несет?» — мысленно покачал головой Павел Александрович. Он на мгновение повернулся к окну, вдохнул, выдохнул и, развернувшись обратно к Васильеву, спокойным тоном произнес: — Павел, ты никогда не сделаешь этого. Если бы хотел, уже бы спросил, ведь ты понял, что ранее нас с Эмилией Николаевной связывала не только дружба, но и любовь, давно, задолго до того, как услышал светские сплетни. — Вы правы, Ваше Сиятельство. Не сделаю, никогда не сделаю, — тихо сказал Павел. — Никогда не заведу разговора о том, что могло бы смутить мама… Извините меня, Павел Александрович. Я Вам, наверное, сейчас кажусь глупым юнцом… а не офицером, достойным Вашего участия. Простите, что разочаровал Вас, Ваше Сиятельство. — Павел, ты меня не разочаровал. По твоему мнению, у тебя были основания для подобных вопросов. Ты хотел выяснить то, что считал важным. А не воспользоваться ситуацией, когда по причине — без разницы какой бывший амант твоей матери благоволит тебе. Потому что ты умный молодой мужчина, у которого есть совесть, порядочность, а также достоинство, а не глупый самодовольный юнец, готовый принять милости от кого угодно, поскольку считает себя неотразимым… А что касается юности, князь тогда был юн, намного моложе тебя теперешнего, а Эмилии Николаевне… уже давно было пора обзаводиться семьей. — Она хотела семью, детей, а Вы были слишком молоды… — Да, именно так. — И она посчитала Александра Александровича… более подходящим на роль супруга? — Без сомнения. На тот момент для брака он подходил гораздо больше — мужчина старше ее, уже имевший опыт семейной жизни и понимавший, какое это благословение — связать свою жизнь с добросердечной, благородной женщиной, готовой стать матерью его осиротевшим детям. Эмилия Николаевна хотела семью и получила свое семейное счастье. — Неужели все так просто? — Да, все так просто, — немного слукавил Ливен. Зачем было сыну Амели знать о том, что его мать думала, что после трагического случая, последовавшего за смертью ее первого мужа, она не сможет иметь детей, и из-за этого считала себя неподходящей партией князю, которому, по ее мнению, позднее обязательно был бы нужен наследник. — К сожалению, для женщины время бежит намного быстрее, чем для мужчины… и это нужно принимать во внимание… — А если бы она все же подождала несколько лет, она могла бы стать княгиней Ливен? — темно-карие глаза Амели смотрели прямо в зелено-голубые глаза князя. — Могла. Но она предпочла стать госпожой Васильевой. И, в чем я полностью уверен, ни разу не пожалела об этом. В свете мало таких прекрасных супружеских пар и счастливых семей. — Да, это правда, у нас счастливая семья. И все благодаря мама, она любит и отца, и Владислава с Ларочкой, и меня. И мы все ее очень любим. Ее нельзя не любить. — Да, ее нельзя не любить, — снова улыбнулся бывший возлюбленный Амели. — Поль, любовь и счастье — это прекрасно… Но далеко не у всех окружающих это вызывает… добрые чувства… К сожалению, для тех, кто не в состоянии радоваться чужому счастью, это повод для зависти и злословия — в лучшем случае, про худший я не хочу даже говорить… — Повод для зависти и злословия, — повторил Павел. — Те дамы просто злословили, а я… Не знаю, что на меня нашло, что я прислушался к их словам… — Что ж, всякое бывает. — Какой же я идиот, — вздохнул Васильев. — Павел, я должен знать, кто это был. — Это произошло в прошлом месяце у графа Мусина. Матушка с отцом тогда танцевали вальс, я с таким восхищением смотрел на них… и тут услышал это… Клара Кондратьевна Роговая беседовала с Татьяной Даниловной Стаднитской. — Мадам Роговая и Стаднитская, — покачал головой Ливен. — Павел, нашел, кого слушать. Две карги, хуже базарных баб. Соврут, недорого возьмут или извратят суть так, как им угодно. Лишь бы человека с грязью смешать. — Но Клара Кондратьевна матушке какая-то дальняя родственница. Видимо, поэтому я и обратил внимание на тот разговор… — И, слава Богу, что дальняя. Но точнее будет сказать, бывшая. Она — кузина первого мужа Эмилии Николаевны, крайне неприятная, склочная особа, которая к тому же считает, что все ей обязаны. Полагаю, она мечтала отхватить более знатного и богатого мужа. В случае если бы вдова ее кузена стала Ее Сиятельством, какие бы перспективы могли открыться для нее. Но Эмилия Николаевна вышла за Васильева и тем самым, по ее мнению, лишила ее блистательного будущего, ведь ей пришлось довольствоваться Роговым, мужчиной совсем не того уровня, к которому она стремилась. К мужу у нее не было ни привязанности, ни уважения, она с самого начала стала наставлять Роговому рога — такой вот каламбур. Роговой умер несколько лет назад и, думаю, попал в рай — столько лет стоически терпел эту стерву… А Стаднитская — мегера, змея, брызжущая ядом настолько сильно, что ни один потенциальный жених не рискнул быть отравленным несмотря на то, что она из графской семьи и имела приличное приданое. Она так и осталась злобной старой девой. Она и своих родственников жалила ядом, что уж говорить о посторонних людях, — описал Ливен старшую сестру Владислава Стаднитского, которому с его весьма невзрачной внешностью она отвела место в Кунсткамере. — Обе безумно завидуют Эмилии Николаевне, что она вышла за такого почтенного человека и нашла в своем замужестве счастье. Я же искренне рад за нее. — А Вы, Павел Александрович, до сих пор не женились… — Я женат на своей службе, — ответил заместитель начальника охраны Императора. — Включая ту ее часть, какую Вы предложили мне? — В том числе. — Почему все же я? — Павел Александрович, я знаю Вас много лет. И за все годы Вы не дали повода усомниться в своей порядочности и честности. И преданность службе и Отечеству для Вас не пустой звук. И по этим, а не по каким-то другим причинам я предложил Вам эту, назовем ее, вакансию. — Вакансия появилась потому, что погиб Серебренников? — Да, поэтому, — подтвердил подполковник Ливен. — Ваше Сиятельство, мне не заменить капитана, Вы сами это знаете. — Пока нет, но у меня насчет Вас большие надежды. — Как и насчет Дальберга? — К Дальбергу я… присматриваюсь… Догадались про Дальберга? — Догадался. Он отсутствовал, выполняя Ваш приказ, а не полковника Варфоломеева. Как ранее бывало с Серебренниковым. Только я не знал, что это означает. — Теперь знаете. И думаю, понимаете, что мне нужен человек с аналитическими способностями — как Вы, кто сразу же смог ухватить суть. — Нет, Ваше Сиятельство, это Вы — тот, кто может сразу ухватить суть и сделать выводы. И капитан Серебренников был таким. А я… я даже не смог разобраться в сути разговора светских сплетниц… — Что ж, и на старуху бывает проруха. Кроме того, если дело касается их самих, не все люди могут мыслить ясно, даже если в целом они довольно проницательны, — Ливен подумал о себе самом, о том, как ему бывает непросто, когда речь идет о его личной жизни. — Если бы Вы услышали подобное о постороннем человеке, Вы прежде всего задались бы вопросом, правда ли это, а не приняли бы это на веру. Так что полно, Павел Александрович, корить себя, вернемся к нашей теме — гибели капитана Серебренникова. — Капитан погиб… из-за задания? — Нет, с заданием это не связано. Точнее, не связано напрямую с тем, что у него было. Трагическая случайность. Но не стану от Вас скрывать, погибнуть при исполнении — подобного полностью исключать нельзя. — Как и того, что можно умереть и от сосульки, упавшей на голову, и на дуэли, и, конечно, на войне… — Разумный подход… В связи с гибелью Серебренникова, у меня к Вам будет поручение. — Ваше Сиятельство, я еще не принял решения, — улыбнулся Васильев так знакомой Ливену улыбкой Амели. — Поручик, Вы уже приняли решение. Иначе бы не стали расспрашивать про Дальберга и Серебренникова. Поскольку подобные вопросы может позволить себе только тот, кто уже решил, что связан обязательствами. Так что теперь Вы мой. — Я не Ваш, а батюшкин, — пошутил Павел, у которого отлегло от сердца, что Павел Александрович, которого он всегда видел порядочным и благородным человеком — иначе как бы матушка полюбила его, не посчитал себя оскорбленным тем, что он тут наговорил. Другой мог бы и на дуэль вызвать. А князь только счел нужным выяснить, почему такая глупость пришла ему в голову. «А мог быть моим… моим сыном… Как намекнул Варфоломеев», — вздохнул про себя бывший любовник Амели. — Приятно слышать, что Вы почитаете полковника Варфоломеева как отца родного. Но с этого момента у Вас другой родитель — подполковник Ливен, — губы князя тронула улыбка, которая когда-то так нравилась его пассии, ставшей несколькими годами позже матерью Павлика. — Или Вы хотите пойти на попятную, Павел Александрович? Так это, насколько я смог узнать Вас лет так за двадцать, не в Вашем характере. Вы, как и Сан Саныч, не привыкли отступать, идете только вперед. — Да, только вперед. Я очень признателен Вам, Ваше Сиятельство, что оказали мне такую честь и доверие. И я не подведу Вас. — Нисколько не сомневаюсь. У Вас есть еще какие-нибудь вопросы, которые не дают Вам покоя? Вопрос у Васильева был. Но задать его? Он и так сегодня уже перешел все границы. Ливен видел, что Васильев-младший был в состоянии, о котором говорят «и хочется, и колется». — Поль, спрашивай. Закончим с этим и вернемся к делу. — Павел Александрович, та молодая красивая дама, которая была у Вас Царском Селе, она — Ваша племянница? — А что, говорят другое? И что же? — Ливен и сам знал ответ на этот вопрос. — Разное, — уклончиво ответил Павел. — У Вас ведь никогда не было племянниц… — Ну племянница у меня все же есть, дочь одного из братьев, которые не поддерживают с нами отношений. Но это не она, ее я даже никогда не видел. А та дама — действительно моя родственница. — Значит, то, что болтали в дворцовой охране — это не сплетни? Когда та дама приезжала к Вам во дворец. она представилась другой фамилией, не Ливен. Я тогда подумал, что фамилию скорее всего она назвала настоящую, а вот насчет того, что приходится Вам племянницей… — Присочинила? Павел кивнул. — И ты подумал, что, возможно, она — моя любовница, как посчитали и другие… Павел, я не завожу романов с молоденькими прелестницами, меня интересуют дамы, более подходящие мне по возрасту. И мне нет необходимости выдавать своих пассий за родственниц. — Это меня и озадачило. — Анна Викторовна сказала правду, она — жена моего племянника. — Алекс женился?! — опешил Васильев. — Я и не знал… Но почему тайно? И почему тогда она не княгиня Ливен? — Поль, она жена не Саши, а другого сына Дмитрия Александровича. — Другого сына? У него же только Алекс. — Оказалось, что не только. — Подождите, Павел Александрович… Сын Дмитрия Александровича, но не Ливен… Внебрачный сын? — Да. — А Алекс знает? — Разумеется. Мы узнали… зимой. — Когда Дмитрий Александрович скончался? — Да, тогда. — Как это, узнать уже взрослым, что у тебя есть брат… когда ты считал себя единственным ребенком у родителей… — Потом спросишь у Саши сам. — Алекс не такой, чтоб не принять или отвернуться от сына Дмитрия Александровича. Наверное, все же обрадовался… когда прошло потрясение… Если, конечно, брат — достойный человек. — Весьма достойный. Был чиновником по особым поручениям в Петербурге. Сейчас начальник сыскного отделения в уездном городе, коллежский советник. — Коллежский советник? Сколько же тогда ему лет? — Около сорока. — Около сорока? Такой брат Алексу в отцы годится. Ливен едва сдержался, чтоб не рассмеяться — Павел как в воду глядел, Яков действительно мог быть отцом Саши. — Поль, у меня с Дмитрием тоже двадцать лет разницы. Как у Саши с Яковом. А вот жена Якова ближе по возрасту Саше нежели ему самому, ей двадцать один. — Вашего племянника зовут Яков? — Для нас, Ливенов, наших людей и друзей он — Яков Дмитриевич. Для остальных — Яков Платонович. — Понимаю. А кто родители Якова Дмитриевича, я могу спросить? — Оба из Остзейских дворян, давно умерли. Яков сирота с детства, никаких родственников не имеет. Помимо нас Сашей. Теперь. — Вот ведь как… Но хоть у его жены есть семья? Или она тоже одна? — Павел не представлял, как это быть без семьи. У него самого были матушка, отец, брат, сестра, ее муж, племянницы и другие родственники. — Слава Богу, родители у Анны Викторовны имеются, ее отец — адвокат. Со стороны отца есть дядя, он постоянно разъезжает по Европе, дома бывает редко. Со сторона матери есть тетка, она живет в другой губернии. Поэтому мне удалось познакомиться лично только с родителями Анны. Якову повезло с родственниками со стороны жены. — С Вами тоже. — Надеюсь. Яков с Анной должны будут переехать в Петербург, когда Яков получит тут место. Конечно, мы с Сашей хотели бы тогда представить их своим знакомым. Анне я уже пообещал, что мы познакомим ее с тобой. — Со мной? Вы, должно быть, шутите, Ваше Сиятельство… — Ну не только с тобой, с вашей семьей в целом. Я пока Эмилии Николаевне с Сан Санычем не говорил о том, что у нас с Сашей появились новые родственники. Из Васильевых ты узнал первым. — Как же матушка обрадуется за вас, когда узнает. — А еще больше она обрадуется, что вы, можно сказать, их соседи. — Каким образом? — Яков с Анной живут в Затонске, где Сан Саныч получил усадьбу от дальнего родственника. — То есть там, куда отец ездил зимой? Чтоб вступить в наследство? «И где прятал раненого Штольмана и выходил его», — добавил про себя Ливен. — Да. — Как тесен мир… Что-то мне кажется, что как только мама узнает про Вашего племянника с женой, она не будет ждать, пока они переедут в Петербург, а отправится в Затонск сама. Она давно туда собиралась, а теперь вон какой повод появился… — И почему я не удивлен, что Эмилия Николаевна решит ехать в Затонск? — Потому что Вы ее очень хорошо узнали… в свое время… и после… Павел Александрович, я могу рассказать родителям? Или Вы предпочтете сделать это сами? — Пожалуй, я сделаю это в следующий раз, когда встречусь с ними. Очень хочется посмотреть, какое впечатление на них произведет эта новость. — Ошеломляющее. Как и на меня. — Павел, надеюсь, ты в состоянии сдержаться, не разболтать родителям о том, что узнал? — Возьму пример с Алекса, который за полгода даже слова не проронил, что у него появился брат. Ваше Сиятельство, если Вы сомневаетесь в том, что я умею держать язык за зубами, зачем в таком случае Вы предложили мне службу, которая тайна сама по себе? Подполковник Ливен оставил вопрос без ответа. — Павел, про службу нельзя говорить никому, даже Сан Санычу. — Отец и сам поймет. А матушка — к чему давать ей повод для переживаний, даже если это бы не было столь… засекречено… Ливен не сомневался в том, что тайный советник Васильев быстро поймет, что его младший сын тоже стал тайным, но не по чину, а по роду своей службы. Как и в том, что рано или поздно секретная служба Васильева-младшего сведет его с Сан Санычем совсем не как с родителем. — Поручик, перейдем все же к делу, — Ливен занял свое место за столом, где у него были документы, которые могли понадобиться, в то время как Васильев снова мгновенно встал по стойке смирно. — Капитан Серебренников погиб, когда из номера под ним из открытого окна случайно услышал разговор, который не предназначался для чужих ушей. Он перегнулся через подоконник и выпал из окна. Упал на битые кирпичи под окном. Дальберг пытался выяснить, не поспособствовали ли ему упасть, стянув его вниз. Свидетелей или улик он не нашел. Горничная, которая убирала номера, через день попросила расчет и покинула городок. Она могла быть замешана или что-то знать, но могла уехать и по другой причине. Дальберг узнал, что один из постояльцев домогался ее, а накануне попытался взять ее силой, она рассказала об этом другой горничной. Этот ловелас частенько останавливается в гостинице, поэтому девчушка могла испугаться, что в следующий раз он доведет задуманное до конца. А, может, к бегству ее подтолкнули все вышеупомянутые обстоятельства. Найти горничную Дальбергу не удалось. Этим, поручик, теперь придется заняться Вам. Как и поиском других свидетелей, которые все же, возможно, видели господ из номера, что был под номером Серебренникова, или доказательств, что они там были. — Так точно. — Недавно появилась новая информация. Серебренникова все же убили, точнее добили — головой о кирпичи. И снова свидетелей нет. Вам нужно найти и их. Хотя бы тех, кто видел душегуба тем вечером у гостиницы. Это и будет Вашим заданием. — Ваше Сиятельство, Вы говорите, что свидетелей нет. И тем не менее Вы знаете причину, по которой капитан выпал из окна. Из-за того, что подслушал чей-то разговор, а не, например, из-за того, что у него попросту закружилась голова. И знаете то, что его кто-то добил. Узнали недавно, а не ранее, из отчета доктора, который вскрывал тело. Что-то здесь концы с концами не сходятся… — Вы совершенно точно это подметили. И Вы еще задаетесь вопросом, почему я выбрал Вас, поручик. — Я понимаю, что Вы не договариваете. Но если Вы хотите, чтобы я добился результатов, я должен знать как можно больше подробностей этого дела, конечно, помимо тех, что мне не положено знать ни в коем случае. — Справедливое замечание, — кивнув подполковник Ливен. — Дело в том, что мне известны фигуранты и подробности от источника… который я не могу использовать официально. Свидетельских показаний он дать не может. Поэтому нужны другие свидетели и доказательства, которые можно будет приобщить к делу по убийству капитана Серебренникова. — Я могу узнать, кто те люди, что замешаны в этом? — Можете. Серебренникова добил капитан в отставке Бессарабов. Когда-то он служил в охране Государя, но проштрафился. Серебренников занял его место. — Он был в охране?! — изумился поручик Васильев. — Вот это поворот… Он тоже был на… особой службе? — Нет. На той, что у всех. Не тот человек, чтоб ему можно было доверить что-то помимо физической охраны. Но он и этого доверия не оправдал. Поставил свои постельные похождения выше долга. За это ему и пришлось распрощаться со службой в охране. В числе тех, кто был против, чтоб такой ненадежный офицер и далее оставался среди нас, были я и Серебренников. — Полагаете, он считал, что Серебренников высказался против него не из-за своей позиции, а из корыстных побуждений — чтобы получить его место? — Да, это весьма вероятно. — Тогда он считал Серебренникова свои врагом. И воспользовался случаем расправиться с ним… И такой негодяй мог до сих пор быть среди нас… А те, кто был в номере гостиницы? Они тоже подобны Бессарабову? — Думаю, о них Вы наслышаны, — Ливен назвал графа, родственника Императора и княгиню. Васильев вздохнул: — Да, слышал о них, и далеко не лучшее… Что же услышал Серебренников в их разговоре, что выпал из окна? — Этого я Вам сказать не могу. — Значит, что-то против Государя… или кого-то из его приближенных замышляли… — предположил Васильев. Если заместителя начальника охраны Императора считать приближенным к нему, то Васильев попал в точку. Ливен отметил, что Дальберг, в отличии от него, такого предположения не высказал. Или оставил его при себе, или вообще не думал об этом. — Если не ошибаюсь, то графа переводят в Туркестан, а князя в Тверь. По этой причине? — Нет, совершенно по другой. Императору надоел бедлам, который устраивает эта мадам как с его дальним родственником, так и с другими любовниками. Бессарабов один из этой стаи кобелей. — Ваше Сиятельство, что же получается — Бессарабов следил за княгиней и увидел, как Серебренников выпал из окна, подслушав разговор ее и графа, а потом добил его? — Или следил, или появился на рандеву с княгиней раньше, чем следовало. — Она что же, кавалеров по очереди принимала? — Хорошо, если по очереди, а не партиями. — Значит, соперников за внимание Ее Сиятельства у Бессарабова много? — Немало. Но граф — главный, ведь с ним княгиня крутит амуры уже несколько лет, остальные же — кратковременные любовники. — Тогда у Бессарабова была еще одна причина убить Серебренникова — чтоб его смерть приписали графу. Ведь княгиню с ним в отличии от него самого в гостинице кто-то должен был видеть. Как-то же они попали в тот номер. Ключ им кто-то дал. Не замок же граф взломал? — Дверь выбить пьяным мог, а вот замок взломать — сомневаюсь. Не в том смысле, что не смог бы справиться с замком, — Ливен подумал, что от сомнительных элементов, с которыми якшался граф, он мог научиться и тому, как вскрывать замки, — а в том, что вряд ли бы стал это делать для того, чтоб получить комнату, чтоб овладеть там любовницей. Что, если бы их там застали, да еще в самый неподходящий момент? Гораздо проще и безопасней получить ключ, дав мзду. Владельцу гостиницы, портье, горничной, тому, кто определил их в номер, который вряд ли бы предложили другим постояльцем. Мало кто хотел бы занять комнату, под окном которой была куча строительного мусора. Для любовников же вид из окна не имел значения. Зато рядом была дверь на заднее крыльцо, которое ремонтировалось, поэтому в то время ей почти не пользовались, а номера в том конце коридора, особенно с окнами во двор пустовали. Следовательно, столкнуться с другими постояльцами шансов было гораздо меньше. По этой же причине Серебренников оказался в номере этажом выше. После встречи, которая состоялась вечером, он решил не возвращаться сразу в Петербург, а переночевать в гостинице. Ну и переночевал… — Что-то пропало? Секретные бумаги? — задал вопросы по существу поручик Васильев. — Ничего. При нем не было документов, которые могли представлять для кого-то интерес. Иначе сразу было бы подозрение на убийство. А смерть Серебренникова сочли несчастным случаем. Даже номер внизу толком не осматривали. Так, для проформы, он же по записям считался незанятым. — Следов пребывания парочки трудно не заметить. Хотя бы постель. — Может, горевшие от страсти любовники до кровати и не дошли. Княгиня любит получать удовольствие и на скорую руку, точнее скорый… Постель она, возможно, отложила на потом. Или с графом, или с Бессарабовым. — Но в том, что в номер все же были пущены постояльцы, не признался никто? — Нет. Хозяин гостиницы, портье, горничная клялись и божились Дальбергу, что никого туда не определяли, даже тайком. И ни княгини, ни графа они не знают. Вторую горничную, как я уже сказал, опросить не удалось, она уехала из города. — Они могут и лгать, особы-то в деле непростые замешаны. Понятно, что и тот человек, который не хочет давать показаний официально, желал бы остаться в стороне. — В данном случае речь не о желании, а о возможности использовать… — Это был еще один из любовников княгини? Занимающий настолько высокое положение, что если связать его с этим случаем, то разразится скандал? Один из Великих Князей? — предположил офицер из охраны Императора. — Слава Богу, в этот раз обошлось без Их Императорских Высочеств. Хватит и дальнего родственника монарха. Великие Князья, которых Вы имели в виду, покончили с этой профурсеткой давно, в тот момент, когда чуть не прикончили из-за нее друг друга. Больше, насколько мне известно, они к ней интереса не проявляли. Как и другие Их Высочества. — Как же тогда Вы получили эти сведения? Или это строжайшая тайна? — Ну почему же, для Вас — нет. Я попросил Анну Викторовну вызвать дух Серебренникова. Он, так сказать, и предоставил информацию касательно своей гибели. Васильев посмотрел на князя Ливена так, словно хотел сказать, что тот над ним издевается: — Ваше Сиятельство, я понимаю, что Вы не хотите выдавать своего источника. Но я не ожидал услышать от Вас такое… неправдоподобное объяснение… — А объяснение более чем правдоподобное, хоть для многих и сомнительное. Анна Викторовна — медиум. Все подробности гибели капитана получены благодаря ее дару. У нее было видение, как все произошло — глазами капитана. — А видениям Анны Викторовны можно верить? — Можно. Она ранее неоднократно помогала Якову в расследованиях. Хоть он и материалист и скептик, все же со временем стал принимать во внимание то, о чем она ему сообщала. Но, как Вы понимаете, такие показания к делу не приобщишь. — Да, не приобщишь, — согласился Васильев. — В нашем случае она все не своими глазами видела, а глазами умершего Серебренникова… Да и в целом, не в обиду Вашей племяннице будет сказано, насчет медиумов у людей большие сомнения, да и у меня самого в том числе. Может, кто-то из них и имеет способность общаться с духами, видеть что-то, но и шарлатанов среди них немало. Тот же месье Пьер, на сеансе у которого Лара была два с лишним года назад. Она очень хотела сына, пошла к этому спириту… — За сыном? — хихикнул Ливен, подумав, что от Петра Миронова мог бы получиться симпатичный мальчик, если, конечно, не брать во внимание его пристрастие к горячительным напиткам. — Господь с Вами, Павел Александрович. Я ведь серьезно, а Вы… Она в положении была и пошла узнать, будет ли у них с мужем мальчик. Месье Пьер вызвал дух нашей прабабки. И дух этот сказал: «Любимая внученька, будет у тебя сынок Сашенька». Лара обрадовалась, мужа обрадовала, стали они ждать Сашеньку. Родила в положенное время Сашеньку. Девочку. Ну не шарлатан ли этот месье Пьер? Ведь сына обещал… — Ну если и шарлатан, то только наполовину, — засмеялся Павел Александрович. — Сашеньку-то они все же получили. И разве она не радость родителей? Ведь любят ее и они сами, и вы все. — Любим, конечно, ангелок она, как и Милочка. Но сына сестре все же очень хочется… — Даст Бог, будет у Ларисы и сын. — Так когда? Ей в этом году уже тридцать… — И что? Эмилия Николаевна тебя самого около тридцати родила, а меня моя мать и вовсе, когда ей уже за сорок было. Так что Ларисе не стоит терять надежды. А надежда в таком деле на любовь с мужем, а уж никак не на предсказания медиумов. — Павел Александрович, а мне можно будет жениться? Или тем, кто на особой службе, это запрещено? — спросил Павел Васильев о том, что ему казалось важным. — Вступать в брак и на такой службе не возбраняется. Почему ты решил, что это запрещено? — Вы холосты, и Дальберг. И Серебренников женат не был. — Это совпадение. И среди таких как мы много семейных мужчин. А ты что же, жениться надумал? Не рано ли? — Нет, я спросил на будущее. Если жениться нельзя, то и ухаживать за барышнями непозволительно… Только дамы, не требующие обязательств, и остаются… — При нашей службе и любовниц нужно выбирать тщательно, а уж жену тем более. Жена ведь со дня венчания и до конца жизни, Помимо всего прочего должна быть такой, что даже если о чем-то догадается, никогда тебя не предаст — ни по глупости, ни по злому умыслу, ни из корысти. А таких барышень, к сожалению, немного. Не всем из нас выпадает удача встретить такую и завоевать ее сердце, чтоб вступить в брак. И в этом случае лучше оставаться холостым. — Поэтому Вы не женились? — Это несомненно одна из причин, — честно ответил Ливен. — Но женитьба — это отнюдь не все в жизни, есть и другие… важные вещи… — Понимаю, — вздохнул Васильев. — Но как же дети? — Поль, у меня есть Саша, он мне как сын, с самого его рождения. Я его крестный. Не было бы Саши, возможно, я бы когда-то и жалел, что не женат… О существовании другого сына Дмитрия я узнал, когда он уже давно стал взрослым мужчиной. Но если бы брат принимал непосредственное участие в его воспитании, то и я бы не остался в стороне, и у меня было было два племянника, которых я бы любил как своих сыновей, любил всей душой, всем сердцем… Что касается тебя, надеюсь, что ты встретишь девушку своей судьбы и сможешь создать с ней семью. Когда будешь присматриваться к барышне, прими во внимание и то, насколько она понимающая и терпеливая. Такие внезапные поездки как сегодня у тебя будут время от времени, это значит, что из-за них придется отменять свидания, в том числе буквально перед назначенным часом. Если барышня будет негодовать из-за этого, позже отношения с ней к лучшему не изменятся, поэтому, на мой взгляд, разумнее расстаться. — У Вас так было? — Было. Поэтому я тебе об этом и говорю. — Благодарю за совет. Когда прикажете отправляться, Ваше Сиятельство? — Сегодня. Двух часов Вам на сборы хватит? — Так точно. — Тогда через два часа у адъютанта Варфоломеева заберете пакет с документами по Вашему заданию и деньгами на поездку и расходы, связанные со сбором информации. И, поручик, не берите с собой мундира. Люди не особо склонны откровенничать с господами в форме. — Сколько времени Вы даете мне на выполнение задания? — Надеюсь, что дней пять-семь Вам хватит, это на тот случай, если Вам придется ехать куда-то еще, например, туда, куда сбежала горничная. Но если за три дня Вы не получите абсолютно никаких сведений, телеграфируйте мне, я отправлю Вам на подмогу Александра Дмитриевича. Павел Васильев был потрясен: — Алекс, он тоже… один из… — Нет, от не имеет к этой деятельности совершенно никакого отношения. Но юному князю, который изнемогает от скуки в небольшом городке и проявляет любопытство, желая развлечься хотя бы местными сплетнями, возможно, удастся разговорить кого-нибудь, кто был бы не против его потешить… — Ваше Сиятельство, не стоит беспокоить Александра Дмитриевича, мне будет не нужна помощь, я все сделаю сам, — с уверенностью сказал поручик Васильев. — Разрешите идти? — Идите. В добрый путь. Когда Васильев вышел, Ливен усмехнулся — теперь Павел будет из шкуры лезть, но добудет сведения, не позволит, чтоб его обошел мальчишка, пусть он даже и князь.