Когда сбываются мечты

Хмурым утром на сломе зимы Я взгляну в небеса бесконечные, Распахну настежь двери тюрьмы И замру в полушаге от вечности. Будет ветер шептать о весне, Подтолкнёт меня в спину ладонями… Я сумею забыть о войне, Про которую заново вспомнили.

Шёл снег. Мягкие белые хлопья неторопливо кружились в воздухе – крупные и рыхлые, словно тополиный пух. Дайлен прислонился лбом к оконному стеклу и устало прикрыл глаза. Удивительная всё-таки вещь – человеческое сознание: снег падал абсолютно бесшумно, но стоило опустить веки, и сразу же почудился за окном тихий шелест. А может быть, это просто шумело в ушах от переутомления. Кромка горизонта уже начала светлеть в ожидании рассвета, а толком поспать так и не удалось. Кошмары. Не то чтобы они совсем его не беспокоили, но в последние пару лет как-то повыцвели, утратили чёткость, превратившись в почти не откладывающиеся в памяти смутные образы. Он научился не обращать на них внимания, терпеливо досматривать до конца, больше не просыпаясь среди ночи от собственного крика. Но этой ночью, едва ступив в Тень, он ощутил, как волна удушающего липкого ужаса накрывает его с головой. Гулкий шёпот тысяч голосов сдавил виски стальным обручем, перед глазами заплясали хищные черные тени. Они тянулись к нему, пытались ухватить, и не было сомнений в том, что их прикосновение смертельно. Оставалось только бежать по узким коридорам, спотыкаясь о причудливые, пульсирующие скверной выступы-вены на полу, бежать, захлёбываясь собственной кровью и не смея оглянуться назад. Очнувшись в своей постели, мокрый, как мышь, Дайлен ещё долго лежал без движения и сосредоточенно рассматривал потолок. Затем, поняв, что уснуть больше не получится, поднялся с намерением провести оставшиеся до подъёма часы за чтением, но до книжных полок так и не дошёл, остановился у окна, вглядываясь в снежную круговерть. Стекло приятно холодило кожу. Где-то там, этажом выше, наверное, мирно похрапывал во сне Хоук. Тёплый и по-своему даже уютный. Амелл недовольно скривился, когда понял, в каком направлении внезапно свернули его мысли. Он так и не смог решить для себя, как относиться к отступнику. Ненавидеть по-настоящему больше не получалось, а любить… Любить убийцу Андерса он не мог себе позволить. И ещё почему-то казалось, что если он подпустит Гаррета ближе, то сломается, растворится в горечи и отчаянном желании безо всякой возможности вновь собрать себя в единое целое. В такие моменты Дайлен чувствовал себя треснувшей вазой, которая не рассыпается на куски только до тех пор, пока к ней кто-нибудь не притронется. А Гаррет как раз норовил прикасаться к нему, причём постоянно. Держать Хоука на расстоянии вытянутой руки становилось всё сложнее – отступник был упрям до невозможности и сдавать раз отвоёванные позиции явно не собирался. Амеллу стоило немалых трудов следовать нейтральной линии поведения – порой желание порвать настырного кузена на множество маленьких Гарретов было непреодолимым. И в то же время, он невольно засматривался на гордый профиль бывшего Защитника Киркволла и едва сдерживал сладкую дрожь, вспоминая ту ночь в начале зимы. Хоук обладал уникальной способностью выбивать из равновесия, и Дайлена это пугало. Глупо было отрицать, что Гаррет нужен ему. Амелл и не отрицал, просто полагал правильным не доносить до Хоука этот факт. Одна маленькая оплошность, один намёк на благосклонность, и отступник затянет его в омут противоречивых чувств. И тем не менее, застав Гаррета в библиотеке в состоянии близком к отчаянию, он не нашёл ничего лучше, как пойти на поводу у собственных смутных стремлений. Можно сколько угодно врать себе, что это была необходимая мера, что Хоук был на грани помешательства, и не позволь ему Дайлен добиться желаемого добровольно, это самое желаемое было бы взято силой. Но правда заключалась в том, что командор просто поддался порыву, забылся, спровоцировал Гаррета, недвусмысленно предложив себя. И для вынужденной меры его бурная увлечённость дальнейшим процессом была слишком глубокой и откровенной. Кажется, он расцарапал Хоуку спину. И слегка сорвал голос. А когда немного пришёл в себя и обнаружил, что абсолютно счастливый Гаррет и не подумал покидать его постель и мирно посапывает рядом, по-хозяйски приобняв мага за талию, то немедленно выставил его за дверь, сопроводив свои действия резкой отповедью. Если вдуматься, подобное поведение со стороны выглядело форменным издевательством, но Амелл ничего не мог с собой поделать. Так или иначе, проблемы душевного спокойствия, как его собственного, так и Гарретова, могли подождать. А вот то, что творилось нынче в Круге, подождать не могло. Амелл со вздохом отодвинулся от запотевшего от его дыхания стекла и направился к одёжному шкафу. Рассвет неумолимо приближался, нужно было собираться в дорогу. Гаррет не мог понять, задыхается он от ярости или от счастья. Его чувства метались между этими двумя состояниями и никак не могли достичь определённости. С одной стороны, Дайлен сам предложил ему то, чего Гаррет получить почти не чаял. С другой, тот же Дайлен, едва отдышавшись, немедля выставил его вон, будто бы всё, что происходило между ними в течение предыдущей пары часов, было всего на всего одолжением и данью его, Хоука, нужде. Хотя, когда Амелл выгибался под отступником, шипя сквозь зубы, что если Гаррет немедленно не начнёт двигаться, то будет очень качественно проклят, он менее всего походил на человека, оказывающего одолжение нежеланному поклоннику. И когда впился любовнику ногтями в спину и вскрикивал в такт каждому движению, тоже. Хоук не понимал, чего добивается командор, ведя себя подобным образом. Напрашивалась логичная мысль, что Амелл просто первостатейная сволочь и издевается над кузеном исключительно ради собственного извращённого удовольствия. И Гаррет, разумеется, принял бы эту мысль как единственно верную, если бы на его месте был кто-нибудь другой. В его же случае у командора было довольно причин для откровенной ненависти, и Гаррет в глубине души признавал за ним право медленно разрезать некоего мага-отступника на тонкие кровоточащие ленточки. Хоук неоднократно испытал на себе умение Дайлена ненавидеть. За несколько месяцев тонких издёвок, ледяного безразличия и провокационных разговоров Хоук научился различать за искусно сплетёнными мороками настоящие чувства. Проблема была в том, что ненависти к себе он в Амелле больше не видел. В редкие моменты, когда командор под влиянием усталости или опасности ненадолго забывал привычную язвительную манеру общения, сквозило в его взгляде и голосе что-то такое, чему Хоук не смог бы дать точного определения – странная близость мимолётной тенью проскальзывала между ними и снова пряталась до поры где-то в глубине тёмных Амелловых глаз. Гаррет присел на краешек постели и спрятал лицо в ладонях. С того момента, как затих последний удар сердца Андерса, жизнь отступника превратилась в сумбурную вязкую кашу из ноющей под сердцем пустоты, горечи и почти безотчётного стремления к смерти. Амелл, сам того не желая, вытянул его из этого болота. Мир снова обрёл краски и Хоук решил, что с уходом с Тень можно повременить. Однако, облегчение быстро сменилось тяжёлым отчаянием неудовлетворённого желания и ощущением растерянности и непонимания. Гаррет в сотый раз повторил себе, что нужно просто набраться терпения и ни в коем случае не отступать. Возможно, теперь, когда у командора появилась возможность заняться чем-то действительно важным, времени на сомнения у него станет меньше и он, наконец-то, сдастся. Хоук откинулся на постель и прикрыл глаза. За личными переживаниями он упустил из виду несколько немаловажных деталей. Когда он успел превратиться в человека, которому плевать на всё, кроме собственного душевного благополучия? А ведь Амелл пол вечера распинался о проблемах на границе с Вольной Маркой и шатком положении Ферелденского Круга. Кажется, в Кинлохе собрались принять магов из Киркволла. От воспоминаний о Городе Цепей сердце кольнуло застарелой болью. Где-то там он оставил брата с сестрой и своих друзей. В тот момент ему было почти всё равно, что с ними станет. Он даже не знал, жива ли до сих пор Бетани – последний раз, когда он видел её, она тихо выла, обнимая искорёженное тело Первого Чародея Орсино. Карвер тогда схватил его за плечи, пару раз встряхнул, вглядываясь в опустошённые горем глаза, и тихо посоветовал немедленно уходить из города. Гаррет почти послушался – только заглянул напоследок воздать по заслугам полоумной фанатичке, уничтожившей его жизнь. За последующие месяцы писем в Киркволл он не писал – сначала просто не думал об этом, считая часы до того момента, когда забвение смерти избавит его от боли, а потом не стал писать из боязни не получить ответа. Теперь же выходило так, что буквально через неделю ему предстоит повстречаться с людьми, ради которых Андерс пожертвовал собственной жизнью. О том, что среди них может быть его сестра, Хоук старался не думать – слишком больно будет впоследствии, если Бетани не окажется в живых. За окном медленно разгорался рассвет, и первые лучики холодного зимнего солнца светлыми пятнами ползли на каменном полу. Хоук, вымотанный душевными метаниями и размышлениями, ненадолго провалился в зыбкую дрёму. Тень на границе между сном и явью колыхалась, словно мираж в пустыне – такое же непостоянное и одновременно истинное отражение реальности. Гаррет присел на плоский камень на вершине пологого склона и откинул голову назад, разглядывая мерцающее переливами серовато-жёлтое небо. - Грустишь? – тихо окликнул его смутно знакомый голос. Хоук вздрогнул, повернулся на звук и замер, не в силах пошевелиться. В двух шагах от него, грустно улыбаясь окровавленными губами, стоял Андерс. В руках он держал хорошо знакомый Гаррету браслет и безотчётно перебирал пальцами нанизанные на потрёпанную веревочку ракушки и камушки. Хоук почувствовал, как горло перехватило спазмом, а откуда-то из глубины начала подниматься волна удушливой ярости. Ни одной демонической твари он не позволит трепать этот образ. Андерс чуть нахмурился и поднял руки ладонями вверх. Браслет соскользнул на его худое запястье с глухим перестуком. - Эй, я не демон! Трусиками Андрасте клянусь! – полушутливо проговорил он, однако взгляд карих глаз остался настороженным и печальным. Хоук медленно поднялся на ноги. - Почему я должен тебе верить? Андерс опустил руки и спрятал их за спину. - Потому что я – это я? – тихо предположил он. - Сомнительный аргумент. - Раньше тебе этого было достаточно, - чуть растерянно улыбнулся целитель. – Впрочем, я же не настаиваю. Просто мне показалось, что уже можно… Но, видимо, я ошибся. Не уверен, правда, в которую сторону. То ли слишком рано, то ли слишком поздно, - он вздохнул и неторопливо направился вниз по склону. Гаррет расширившимися глазами смотрел ему в спину. Из-под левой лопатки целителя торчала костяная рукоять ножа. Потёртая, покрытая сажей мантия была выпачкана засохшей кровью. Хоук сглотнул и неуверенно позвал: - Андерс? Тот остановился и чуть повернул голову в его сторону. В Тени тело ощущалось почти невесомым. Казалось, за один шаг можно преодолеть любое расстояние. Хоук уже почти решился двинуться вслед за целителем, но Андерс быстро развернулся и шагнул к нему навстречу. - Не нужно идти за мной, Гаррет! – быстро сказал он. – Ещё не время. Прости. Маг виновато опустил глаза и снова принялся нервно теребить браслет. - Это ведь и правда ты, - тихо сказал отступник. – Я чувствую, что это ты. Святая Андрасте… Хоуку нестерпимо захотелось обнять его, уткнуться носом в золотистые волосы и остаться здесь навсегда. Он бы всё отдал за такую возможность… Или почти всё. С изумлением Гаррет осознал, что что-то не даёт ему безоглядно переступить черту. Мелькнул перед глазами образ темноволосого изящного мужчины с презрительной улыбкой на губах, и отчаянная тоска отступила, оставив после себя солоноватое послевкусие непролитых слёз. Андерс всмотрелся в его лицо и вдруг улыбнулся легко и радостно. - Да, всё так, как должно быть. Теперь я за тебя спокоен, - с облегчением сказал он. – Ну, я, пожалуй, пойду. Передавай привет Даю. Пусть он тебя не обижает, а то я буду сниться ему в кошмарах. - П-подожди… - Гаррет оторопело смотрел на лучащегося радостью Андерса. - Прости, Гаррет, но мне и вправду уже пора. Да и тебе, честно говоря, тоже… Хоук вздрогнул и открыл глаза. За окном совсем рассвело, на подоконнике дрались за хлебные крошки два воробья, а в дверь кто-то громко и упорно стучал. Судя по монотонности и силе ударов, ногами. - Сейчас открою, - крикнул Гаррет, поспешно натягивая сапоги. Удары прекратились. Одёрнув смятую рубашку и пригладив растрёпанные волосы, Хоук повернул в замке ключ и распахнул дверь. На пороге обнаружился злой, как сотня архидемонов, Амелл. За его плечом немым укором возвышалась метресса Винн. - Дражайший кузен, - прошипел командор, - вы взяли за правило на ночь затыкать уши ватой? Или, может быть, в последней драке с огром несчастная тварь эти самые уши вам оттоптала? Я битый час пытаюсь вас добудиться! Мы уже должны быть в дороге! Глядя на доведённого до точки кипения Амелла, Хоук вдруг подумал, что счастье на свете есть. На душе было как-то особенно легко и спокойно. Гаррет решительно отодвинул в сторону свежие воспоминания о встрече в Тени, решив обдумать их позже. В настоящий момент в реальном мире у него тоже были дела и люди, на которых стоило обратить внимание. - Командор, если бы вчера вы не выставили меня из своей спальни, сегодня вам было бы гораздо легче меня добудиться, - с невинной улыбкой сообщил он, чувствуя себя до неприличия счастливым самоубийцей. Дайлен замер на месте глядя на него расширившимися от шока глазами. Метресса Винн весьма благоразумно начала продвигаться к лестнице – видимо, сказывался опыт общения с Серым Стражем во время Мора. Гаррет всерьёз задумался о возможности захлопнуть дверь перед носом Амелла и вылезти в окно. Всего-то третий этаж. Ну, подумаешь, обледеневший карниз. В конце концов, мэтр Аэрил великолепный целитель, срастить десяток переломов сможет с лёгкостью. Дайлен сверлил его мрачным взглядом, пока метресса не скрылась в лестничном пролёте, а потом вдруг вздохнул и отвёл глаза. - Это было лишнее, Гаррет, - сухо заметил командор. – Незачем выносить подробности наших взаимоотношений на всеобщее обозрение. Собирайся, мы и так слишком задержались. Он развернулся на каблуках и двинулся вниз по коридору. Гаррет с изумлением проводил его взглядом до поворота и аккуратно прикрыл дверь. Определённо, этот день обещал быть совершенно особенным.