Prince Among Wolves

      Очень скоро всё встало на свои места. Дерек установил камеры слежения вокруг дома в течение следующих двух дней после второго появления Кейт; но в остальном всё было так, как словно они снова вошли в семейную рутину. Дерек передал 25% компании своему дяде Питеру и теперь работал по восемь часов в будние дни, а остальное время проводил дома.       Отчасти это было связано с необходимостью проводить время со своими детьми, а отчасти (Дерек неохотно признался в этом однажды субботним днём за закусками из моркови и соуса) с тем, что он слишком сильно разрывался, и это очень изматывало его эмоционально. В любом случае, было удивительно видеть изменения, которые стали происходить всего за несколько месяцев с тех пор, как Стайлз был принят на работу.       Что действительно поразило Стайлза, так это то, что Дерек начал выключать свой телефон за ужином и во время историй. Он даже зашёл так далеко, что однажды, вернувшись с работы жутко раздраженным, отключил его и потребовал, чтобы Энди спрятала телефон от него. Затем же ему приходилось играть в игру, чтобы узнать, где она его спрятала, хотя он никогда не расстраивался, если ему приходилось «умолять» её подсказать, где его телефон.       Для Стайлза его онлайн-занятия начинались без особых фанфар. Конечно, у него была целая неделя до того, как что-то действительно должно было произойти, но было не трудно делать работу во время сончаса, или когда Дерек занимал детей на час или два. Он даже не потрудился упомянуть об этом кому-либо; в основном, потому что он знал последствия такого рода изменений. Ни одна нормальная няня не меняла всю свою жизнь из-за двух детей — нет, это было тем, что кто-то делал, когда они становились слишком дороги.       Однако Стайлзу было всё равно. Он справлялся с тем, чтобы в первую очередь быть супер-няней, и лишь во вторую — сосредотачиваться на школьных занятиях. Было удивительно наблюдать за тем, как Дерек расслаблялся с каждым днём, который он проводил рядом со своими детьми. Были времена, когда он доходил до крайности (не раз Дерек умолял Стайлза помочь ему поймать Энди во время одного из её припадков, когда она решила пронестись голой по дому, крича и сбивая всё, что не было прибито на своём месте или не было слишком тяжелым, чтобы опрокинуть это), и были времена, когда Дерек ничего не мог поделать, кроме как наблюдать за своими детьми с этим изумленно-восторженным выражением лица.       Стайлз был почти уверен, что иногда у него самого был похожий взгляд, но он всё же отличался от взгляда Дерека. Как бы ему ни хотелось, чтобы это было возможно, Стайлз знал, что у него никогда не будет возможности открыто посмотреть на Энди и Олли так, как будто они были его детьми — любовью всей его жизни.       Это произошло сразу после обеда в такой же день, как и любой другой, когда Дерек зашёл на кухню, где Стайлз подметал разбросанные по полу хлопья, и с глухим звуком стукнулся головой о холодильник.       — Я не знаю, как у тебя это получается, — устало пробормотал он, прижимаясь лицом к холодному металлу, как раз когда Стайлз повернулся, чтобы посмотреть на него, и разразился удивлённым смехом.       У Дерека в волосах была куча радужных заколок, а на лице — наклейки с планетами. Он был похож на Барби, ставшую жертвой козней маленьких детей. Стайлз пробыл на кухне всего десять минут; Господи, эти дети могут устроить настоящий хаос.       Он подошёл, опёр ручку метлы на стойку и потянулся, чтобы снять наклейку Сатурна со лба Дерека. Такое случалось уже не в первый раз, и Стайлз становился экспертом по прекращению хихиканья. Дерек же имел склонность грызть ногти, когда работал, и поэтому Стайлзу было легче отщипнуть их, чем Дереку, которому приходилось царапать свою кожу до тех пор, пока наклейка не сдвигалась.       — Зарплата — это бонус, но на самом деле я здесь ради объятий. Они творят чудеса.       Дерек издал громкий смех, как раз в тот момент, когда Стайлз пытался отклеить Юпитер с его щеки. Он ухмыльнулся, внезапно обхватив ладонью щеку парня и качнувшись вперед. Стайлз был поражен настолько, что, не подумав, инстинктивно откинулся назад, прежде чем губы Дерека коснулись его собственных. Это было так естественно, и, если бы Стайлз не боялся резких движений, была вероятность, что Дерек просто поцеловал бы его.       Понимая, что это именно то, что он и пытался сделать, Стайлз попробовал вернуться в игру с чувством отчаяния в груди. Он не мог упустить этот момент, не мог всё испортить.       Дерек отпрянул с выражением растущего ужаса на лице, от которого у Стайлза всё внутри сжалось, а к горлу подступила желчь. Рука на лице Стайлза была отдёрнута назад так, словно он был самым настоящим огнём. Дерек застыл на месте, уставившись сначала на Стайлза, а затем — на свою руку, как будто не понимая, что он сделал и зачем.       — Мне нужно вернуться к работе, — резко сказал мужчина, смех и легкость момента исчезли в мгновение ока.       Стайлз же с трудом дышал, потеряв дар речи. Должно быть, Дерек поступил так случайно. Неужели он пытался поцеловать его только лишь инстинктивно? Стайлз не мог не задаться вопросом: неужели он настолько неприятен Дереку, что осознание того, что чуть не случилось, было настолько невыносимым для него, что он предпочёл отправиться на работу, лишь бы не находиться дома.       Весь свет в кухне будто потух, когда Дерек развернулся на пятках и вышел из комнаты. Стайлз остался с острой болью в груди и кружащейся головой, когда тот ушёл в гостиную, где были его дети и портфель.       К тому времени, как Стилински удалось разморозить ноги, чтобы последовать за ним, Дерек уже убирал свои бумаги, наклоняясь и позволяя Энди вытащить заколки из его волос. Он встал, обнял детей и поцеловал каждого в макушку. Он сам снял наклейки — Стайлз увидел исчезающие царапины на его щеках. Но он старался не думать об этом слишком много, лишь наблюдая, как Дерек взъерошил волосы детей и направился к двери.       Проходя мимо Стайлза, он не остановился, — не прикоснулся к нему, даже не посмотрел на него, — просто вышел за дверь, как будто его там и не было.       Стайлз прождал час, прежде чем отправить сообщение — просто фотографию Олли, заснувшего на диване с поднятой вверх задницей, — но ничего не получил в ответ. Он не позволил этому задеть его; возможно, у Дерека был какой-то кризис или что-то вроде того… да.       Чем больше Стайлз думал об этом, тем больше задавался вопросом: может быть, Дерек запаниковал, потому что действительно что-то чувствовал к нему? Было трудно не надеяться на это, но всё же вполне вероятно, что Дерек, возможно, влюбился в него в ответ. Это объяснило бы поцелуй и последующую панику, особенно учитывая то, что Дерек не замечал скрытых сигналов. Если бы они могли просто поговорить об этом, когда Дерек вернется домой, возможно, Стайлз смог бы остановить ещё одно недоразумение, пока оно не вышло из-под контроля.       Вот только Дерек не пришёл домой к ужину. Его телефон переключался на голосовую почту, а сообщения Стайлза оставались без ответа. Он набрал с домашнего телефона, но это было не лучше, и Стайлз остался с одной лишней тарелкой еды и двумя растерянными детьми, которые продолжали спрашивать его, когда их отец вернётся домой.       Всё, что Стайлз мог делать — отвечать «скоро» вместо «не знаю».       Чем больше времени проходило без Дерека, тем больше Стайзл начинал паниковать. Он был альфой — одним из немногих, кто остался в Бейкон-Хиллз — с бывшей женой психопаткой-охотницей, которая вернулась в город, с ним могло случиться всё, что угодно. Стайлз был беспомощен дома, и он, вероятно, был в одном шаге от того, чтобы позвонить своему отцу и попросить его отправить патрульную машину на поиски машины Дерека.       Было чертовски сложно уложить Энди и Олли в постель. Парню потребовалась вся его способность лгать оборотням, чтобы заставить их поверить в то, что Стайлз знал наверняка — Дерек скоро вернётся домой. Олли закатил истерику, когда Стилински впервые вышел из комнаты, и только перенеся их в комнату Дерека, он смог заставить детей успокоиться.       В конце концов они оба свернулись калачиком в постели отца, потому что мысль о том, что они проснутся без отца, была слишком мучительной для них, чтобы оставаться в своих комнатах. Это даже заставило Стайлза задуматься, насколько всё было плохо до того, как он начал работать на Дерека.       Три сказки на ночь, два стакана воды, восемь поцелуев и пять «Спокойной ночи» спустя, Стайлзу наконец удалось выскользнуть из комнаты Дерека и закрыть дверь без того, чтобы Энди или Олли снова разрыдались и заумоляли его вернуться.       Он едва успел добраться до дивана, как началась паническая атака. Это было не так уж плохо, но достаточно для того, чтобы его ноги ослабли, а лёгким перестало хватать воздуха. Он не мог подавить панику. Ему нельзя было думать о смерти Дерека, о детях, попавших в руки Кейт. Стайлз должен был сохранять оптимизм, должен был надеяться, что, возможно, телефон Дерека разрядился, и он просто работал допоздна.       И всё же, могло случиться всё, что угодно. Стайлз был почти уверен, что, когда первые оборотни начали вымирать от эпидемии, был самый обычный день. Это не было мгновенным, он провёл почти неделю дома с мамой, потому что его родители слишком боялись, что Стайлза убьют или укусят.       Стайлз не хотел думать о том, что произойдёт, если Дерек уйдёт из жизни из-за отравления или чего-то ещё. Он знал, что детей должны были отдать дяде Дерека, но это не остановило лёгкую панику из-за того, что Кейт может бороться за опеку. Это была отличная идея — убить Дерека, чтобы забрать детей и…       Стайлз судорожно вздохнул, ругая себя за то, что позволил своим тревогам взять верх. Он прижался к спинке дивана, бормоча себе под нос слова песни «Veggie veggie fruit fruit», как когда-то делала его мать. Этого было достаточно, чтобы Стайлз вернулся к рациональному мышлению, он дрожащими руками вытер лицо, прежде чем пошевелить всем телом: руками и ногами, — чтобы попытаться избавиться хотя бы от части напряжения, которое накопилось внутри него.       Даже небольшая атака заставила Стайлза почувствовать слабость. Ему хотелось просто забраться в гостевую кровать и спать вечно, но он знал, что не сможет отдохнуть, если не получит хоть какой-то гарантии, что с Дереком всё в порядке.       К тому времени, как Стайлз услышал звук подъезжающей машины, он уже рванулся к двери, распахивая её. Это случилось как раз в тот момент, когда Дерек вылез из такси. По тому, как Дерек, спотыкаясь, подошёл к пассажирскому окошку и сунул водителю пригоршню наличных, нетрудно было догадаться, что он пьян, возможно, зря.       Запах аконитового вина был таким сильным, что Стайлз ощутил его, когда мужчина только зашаркал к двери. Стайлз был рад тёплому осеннему воздуху в тот момент, потому что это давало ему возможность стоять там босиком, в футболке и джинсах, смотреть, как Дерек косился на него с удивлением. Гравий зашелестел под ногами Стайлза, когда гнев и ужас, кипевшие в нём наконец вырвались наружу.       — У тебя есть дети! — воскликнул он скорее шепотом, чем настоящим криком. — Что, чёрт возьми, с тобой не так?       Стайлз был близок к истерике; он был измучен своей паникой и опустошен после нескольких часов убеждений Энди и Олли в том, что их отец уже едет домой. Просто так видеть Дерека живым и здоровым, пьяным в стельку, ощущалось как пощёчина. Он провёл несколько часов, беспокоясь напрасно — однако гнев был не только его собственным. Он злился за Энди и Олли, и за себя, потому что подумал, что, вероятно, Дерек заботится о нём, что ему нужно время, чтобы разобраться в своих мыслях.       Но нет — он просто хотел утопиться в волчьем ликёре и позволить двум оставшимся у него членам семьи, которые заботились о нём, сойти с ума от беспокойства.       Дерек казался ошеломлённым. Он стоял там и молча смотрел, просто позволяя Стайлзу разглагольствовать и бесноваться, словно ему нечего было ответить.       — Ты не можешь этого делать, Дерек! Ты же не можешь свалить и пропасть на несколько часов! Ты хоть представляешь, как Энди и Олли были напуганы тем, что ты не собираешься возвращаться домой?       Стайлз рванулся вперёд, гравий на подъездной дорожке больно врезался ему в ноги, когда он толкнул Дерека в грудь, пытаясь получить хоть какую-то реакцию.       — Сколько раз это уже случалось? Сколько раз ты просто бросал этих двоих, потому что твоя голова так глубоко засунута в задницу, что ты даже не видишь, что здесь есть двое маленьких детей, которые любят тебя?!       Было чертовски больно видеть, как Дерек едва моргнул, будто он впал в какой-то остекленевший ступор. Было так больно осознавать, что Стайлз дошел до того, что скорее потеряет работу, чем позволит Дереку безнаказанно поступить так с Олли и Энди; с самим собой.       — Ты их мир, Дерек, — прохрипел Стайлз, стараясь не кричать во всю глотку, — и каждый раз, когда ты это делаешь, ты разрушаешь его всё больше и больше. Так будет до тех пор, пока от него ничего не останется. У нас же всё было так хорошо, чувак. Что, чёрт возьми, произошло?       — У нас? — проскрежетал Дерек, подаваясь вперёд, пока Стайлз не попятился к двери. — У нас? — он схватил парня за рубашку и притянул к себе, прежде чем тот успел среагировать. — Ты ведёшь себя так, словно я принадлежу тебе, — прошипел он, у него изо рта пахло алкоголем и отчётливо ощущаемым горьковато-сладким запахом аконита. — Ты говоришь со мной так, будто ты лучше меня, будто ты исправил меня… Будто я не знаю, что ты хочешь меня.             Стайлз ожидал, что их спор пойдёт совсем не в этом направлении. У него перехватило дыхание, и ему потребовалось всё его самообладание, чтобы не оттолкнуть Дерека и не убежать, не спрятаться в доме от чистейшего унижения. Дерек знал — знал, — и все надежды Стайлза на то, что они будут вместе, разбились вдребезги, как стекло.       — Ты не можешь этого отрицать, — сказал Дерек, прижимая ладонь к его груди, усиливая давление, пока Стайлз не услышал, как сердце бешено колотится о рёбра. — Я чувствую этот запах на тебе каждый раз, когда прикасаюсь к тебе… — наклонившись, Дерек небрежно впился губами в горло парня, оставляя влажные, сосущие поцелуи, от которых было так много шума, что Стайлз испугался, что это может разбудить детей ещё более вероятно, чем крики. — …знаю, ты хочешь этого.       — Стой, — выдохнул Стайлз, когда Дерек потянулся к его губам, прижимаясь к их уголку, а затем наклонился, чтобы поцеловать его.       Это было всё, чего он хотел и ненавидел одновременно, и это причиняло боль. Это было больнее всего, что Стайлз когда-либо испытывал в своей жизни. Губы Дерека прижались к его губам, влажные и открытые, а вкус ликёра был таким, словно кто-то ввёл яд в сердце Стайлза и позволил каждому клапону распространять токсины по нему, пока он не остался дрожать, прислонившись к двери.       Он не мог этого сделать — не мог позволить Дереку отравить его изнутри. Это чувствовалось так, словно он разлагался от каждого недоразумения и мимолетного момента между ними, которые на самом деле вообще ничего не значили. Стайлзу потребовалось меньше секунды, чтобы понять, что он был лучше этого — он был сильнее той своей части, которая так сильно хотела позволить Дереку продолжать целовать его.       — Стой! — Стайлз ахнул, повернул голову в сторону и попытался толкнуть Дерека в грудь. Он вцепился пальцами в лацкан костюма Дерека, используя его, чтобы собраться с силами, и крепко зажмурился. — Прекрати это, — сказал он, на этот раз более твердо, — не делай этого, блядь…       — Всё, что ты постоянно делаешь — это заставляешь меня слушать тебя, — хрипло сказал Дерек, — заставляешь меня делать то дерьмо, которое ты хочешь, заставляешь меня меняться для тебя. И в тот единственный раз, когда я делаю то, что ты хочешь, без твоей просьбы, ты говоришь мне остановиться?       Дерек обхватил ладонями лицо Стайлза, пытаясь притянуть его обратно для ещё одного поцелуя. Тот схватил его за запястья, потянул их, а затем резко поднял локоть, пока ударил Дерека в щеку. Он дёрнулся назад, и Стайлз прижался к двери так сильно, как только мог. Боль, разочарование и гнев подняли ураган в его сердце.       — Это не то, чего я хочу, — отрезал он, потому что так и было. Он не хотел, чтобы Дерек использовал его для секса.       Он хотел, чтобы Дерек любил его.       Несмотря на то, что любая травма, какую только мог нанести Стайлз, уже зажила, Дерек всё ещё держал ладонь на том месте, куда он ударил его.       — Я ненавижу тебя, — он выплюнул эти слова, словно пулю прямо в грудь Стайлза, — я ненавижу, что ты пришёл сюда, изменил нашу жизнь, а теперь бросаешь мне это в лицо, как… что… — Дерек издал горький, резкий смешок. — Как будто ты лучше меня? Вот, значит, как?       Он вцепился рукой в рубашку Стайлза, толкая его в дверь так сильно, что та задребезжала, а его ноги едва касались приветственного коврика кончиками пальцев.       Каждое слово, словно нож, вонзалось Стайлзу в живот, проникая всё глубже и глубже. Он ударил ногой, пальцы вспыхнули от боли, когда они встретились с коленом Дерека, но этого было достаточно, чтобы тот опустил его. Даже когда Стайлс попытался возразить, Дерек заставил его замолчать:       — Только потому, что я не… я не понял, что мой собственный ребенок был другим? Что я пытался помочь ему и делал то, что люди говорили, а сам не понимал? Разве моё невежество делает тебя лучше меня? Разве это делает меня плохим отцом? Вот, значит, как? Я недостаточно хорош для тебя?       Стайлз чувствовал себя струной, натянутой до предела. Он устал и чувствовал себя разбитым, и ему просто хотелось, чтобы всё было как раньше, чтобы этого дня никогда не было.       — Пошел ты, Дерек, — прорычал он, вцепившись руками в пальто мужчины, чтобы заставить их казаться более равными. Каждый вдох давался со свистом, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее паника ослепляла его. Он отчаянно пытался исправить это, отчаянно пытался исправить нанесенный вред. — Ты не… ты заставил меня собрать вещи…       — Дети заставили тебя собрать вещи! — Дерек взревел, ударив рукой в стену рядом с головой Стайлза и сотрясая дверь с такой силой, с какой был удар его кулака. — Они втянули тебя в эту грёбаную семью, нравится мне это или нет. Ты повсюду! Когда я не на работе, я либо сплю, либо здесь, где ты!       Дерек был опасно близко, когда, глядя на него, через полсекунды прошипел:       — Куда бы я ни пошёл, ты там, и я не могу избавиться от тебя.       Это, наверное, было самым глубоким, самым мрачным из всего, что он когда-либо скрывал от Стайлза.       Его как будто выпотрошили; как будто Дерек взял свою клешню и засунул её прямо под рёбра Стайлза, вырывая всё, что имело значение для поддержания жизни. Должно быть, это отразилось на лице Стайлза — потрясённый, бледный и сломленный взгляд, — потому что Дерек отшатнулся и попытался заговорить.       Он отчаянно замотал головой, его руки дрожали, когда он потянулся к Стайлзу, как будто собирался извиниться. Единственная проблема заключалась в том, что с другой стороны двери доносились крики, ручка задёргалась, прежде чем её распахнули, и Олли с криком выбежал из дома.       Это было похоже на замедленную съёмку: Олли несётся к Дереку с плюшевым осьминогом в одной руке, а другая сжата в крошечный кулачок.       — Не обижай моего Стайлза! — закричал он, колотя Дерека по ноге, бедру и всему, до чего мог дотянуться. У Стайлза появилось горькое чувство, что если его сердце издало звук в ту секунду, когда оно разбилось, дети, вероятно, это услышали.       Дерек непонимающе смотрел на Олли; он поднял голову и увидел Энди, стоящую в дверях в ночной рубашке, выглядящую расстроенной и цепляющуюся за плюшевую лягушку, как за спасательный круг.       — Энди, — прохрипел Дерек, пытаясь схватить Олли за руки.       Олли с воем вырвался, и Стайлз нагнулся, чтобы поднять его. Осьминог Олли ударил его по лицу в безумной попытке ребёнка прижаться к Стайлзу, рыдание с его именем вырвалось наружу.       Стайлз игнорировал Дерека; избежать зрительного контакта было нетрудно. Он уткнулся лицом в горло Олли, зажмурив глаза, желая, чтобы влага, которую он чувствовал возле глаз, была потом, но в то же время он знал, что это были его собственные слёзы. Он укачивал Олли, раскачиваясь взад-вперёд, а затем прижался к стене, когда почувствовал, как руки Энди нерешительно сомкнулись вокруг его ноги.       — Мне жаль, — сказал Дерек откуда-то поблизости. Стайлз пожал плечами, прерывисто дыша, когда сел и позволил Энди забраться к нему на колени. — Стайлз, — настаивал он, — Стайлз, пойми, это не то, что я…       — Я понял, — прервал его Стайлз, поворачивая голову, чтобы вытереть лицо о плечо, поцеловал Олли, а затем голову Энди. Они были тёплыми, дрожали в его руках и шмыгали носом, явно испуганные произошедшим. — Я понял это чётко и ясно, чувак.       Даже при том, что Стайлз понял, что ему пытались сказать, это не сделало всё менее болезненным. Он никогда ни в ком не нуждался так, как в этой семье. Да, он был лучшим другом Скотта и приятелем Лидии по прыжкам; но раньше он никогда по-настоящему не знал, каково это, когда кто-то полагается на тебя (нянчиться с отцом было больше из-за необходимости заботиться о ком-то, чем из-за чего-либо ещё). То, что эти дети и их отец обратились к Стайлзу за помощью, дало ему такое огромное чувство цели и принадлежности, что он понял, что, наконец, увяз слишком глубоко.       Он не мог больше привязываться. Он просто не мог — Стайлз был слишком молод, чтобы испытывать такие чувства; это было слишком много, слишком рано и слишком сильно.       Это был последний раз, когда он позволил себе обнять детей, потому что не было никакой возможности вернуться завтра, будто ничего этого никогда не происходило.       Дерек всё ещё извинялся, фонтанируя отговорками, вроде: «я был пьяным и уставшим», говорил, что его слова прозвучали неправильно, со Стайлзом было покончено.       Он крепко обнял детей, поглаживая спину Олли и шепча им успокаивающие слова, ожидая, пока Дерек замолчит. В ту же секунду, когда этот момент наступил, Стайлз закрыл глаза и сглотнул комок в горле, который умолял его не произносить слова, уже слетевшие с его губ.       — Я… я подам заявление об уходе завтра, — и чёрт его побери, если Стайлз намеренно не использовал формулировку, о которой дети ещё не были в курсе. Он знал это, потому что ему всегда нравилось учить их чему-то новому каждый день, стремясь к тому, чтобы они догнали других детей их возраста, когда они поступят в подготовительный класс следующей осенью.       В прочем, сейчас это не имело значения.       Глаза Дерека расширились, он смотрел на него и выглядел таким потрясённым, что Стайлзу потребовалось всё его самообладание, чтобы не взять свои слова обратно. Вместо этого Стайлз вздернул подбородок так вызывающе, как только мог, высунув язык, чтобы облизать губы и попробовать соль собственных слёз, высохших в уголках.       — Мне нужно подготовиться к началу занятий, понимаешь? Я не могу заниматься этим и учиться. Это слишком большая работа… и, ты знаешь. Мой джип оплачен и всё такое, так что мне больше не нужны деньги.       — Я думал, ты сказал, что это было больше, чем просто зарплата, — тихо сказал Дерек, звуча так потерянно и сокрушённо, что Стайлз почти забыл, что он всё ещё пьян от вина из того бара, который посетил. Он пожал плечами, потерся щекой о голову Олли и закрыл глаза.       — Школа важнее. Я не могу одновременно заниматься детьми и получать стипендию.       Неважно, как сильно он старался, Стайлз не мог контролировать то, как его грудь сжалась ото лжи, — то, как дёрнулись брови Дерека, было достаточным доказательством того, что они оба знали, что он лжёт. Самое ужасное чувство: быть пойманным на лжи, которую ты не хочешь говорить, в то время как кто-то ведёт себя так, будто он этого не знает.       Он почти хотел, чтобы Дерек запротестовал — боролся за него или умолял остаться. Извинения ничего не значили, если Дерек просто не мог дать ему повод остаться. Это всё, что ему было нужно.       Стайлз поднял голову, надеясь увидеть что-то в глазах Дерека. Он хотел причинить боль или, может быть, вызвать гнев.       Всё, что он видел — это сломленного мужчину, принимающего поражение.       Дерек вздохнул, присел на корточки и прижал ладонь к голове Энди, поглаживая её волосы, а затем заправил несколько прядей ей за ухо.       — Они будут скучать по тебе, — тихо сказал он, глядя на Стайлза так, будто это была единственная причина, по которой ему нужно было остаться. Может быть, месяц или два назад так и было… но сейчас? Этого было недостаточно.       Дерек так много узнал об Энди. Они упорно трудились, чтобы понять её и позволить ей делать то, что делало её счастливой. Они поговорили о консультантах, и Стайлз просмотрел веб-сайты о детях-трансгендерах и о том, как справляться с гендерной идентичностью в юном возрасте. Дерек принял всё это, сделал закладки на сайтах, обсудил методы терапии с врачами — сделал всё это для Энди.       Олли тоже был счастлив, особенно после нервного срыва. Вовлекая Стайлза и Энди, Дерек всегда заботился о том, чтобы обнимать его так же сильно, как и Энди, время от времени дарил ему игрушки и всегда следил за тем, чтобы Олли включал телевизор и выбирал сказку на ночь. Стайлз по-прежнему был первым человеком, к которому Олли пошёл, но он стал относиться к своему отцу так, как никогда раньше. Может быть, было бы хорошо, если бы Стайлз ушёл — может быть, это убрало бы занозу, мешающую им быть настоящей семьей.       Стайлз проглотил подступившую к горлу желчь, пожал плечами и выдохнул.        — Они переживут это, — сказал он, слова вырвались сами собой из-за того, как тяжело было даже подумать о том, что они забудут его всего через несколько лет. Дерек не выглядел так, будто ему стало от этого лучше, в глазах было столько вины, что Стайлзу захотелось встряхнуть его и напомнить о том, что он сказал ранее.       — Ты уверен в этом?       — Просто подумай вот о чём, — заметил Стайлз, передавая ему Энди, — теперь, куда бы ты ни пошёл, ты больше никогда не увидишь меня снова.       Как бы ему ни было больно думать об этом, Стайлз никогда не забудет пораженный взгляд Дерека, когда он хрипло выдохнул: «Хорошо».