***
Уже очень медленно, почти незаметно продвигаясь по необычайно ровному морскому течению, барк «Чайка» подползает к взморью. Очертания многочисленных узких заливов с крутыми берегами ещё в густом утреннем тумане слабо виднеются вдалеке, и Сан, со вчерашнего дня так и не переставший тревожиться, находит их вид довольно успокаивающим. Пока перед его глазами постепенно всё яснее показываются зелёные скалы, поросшие лианами наверху и водорослями у границы с морем берега, собирающиеся в паутинку и ведущие вглубь острова, позади него раздаётся: — Здесь оставляем корабль, если пойдём дальше, то сядем на мель. Сан знает, что это значит только одно: шлюпки из трюма, которых он по привычке остерегался и даже при случае обходил стороной, придётся пустить в ход. «Я не то чтобы боюсь, я опасаюсь», — напоминает он сам себе, когда садится в одну из них к Сонхва и Юнхо третьим — капитан разрешает, пожимая плечами и напоминая остальным, что он очень лёгкий, и вреда от него не будет. Он принимается усердно работать вёслами с остальными, всё же успевая иногда рассматривать тихую округу — так Сан хоть ненадолго перестаёт думать о том, как же он близко к воде — только тонкое, должно быть, хрупкое дно и отделяет от неизвестной глубины; совсем не так, как на крепкой дубовой многослойной «Чайке». Лишь иногда, в мгновения, когда его взгляд невольно падает на полупрозрачную гладь, он ощущает тяжесть в плечах и легкое головокружение. Но тогда положение спасает Сонхва, что оборачивается к нему и ободряюще подмигивает, своим примером показывая, что бояться нечего. И снова, как и вчера — сам Сан в это не особо верит, но оплошать не желает, потому и беспрекословно выполняет то, что сказано. По мере их приближения к городу, леса редеют, склоны утёсов становятся всё выше, а их шлюпка движется всё медленнее, и работать вёслами приходится ещё активнее. Первые постройки Самаринды приветствуют их довольно скромной наружностью, но, видя наконец вдалеке лодочную пристань, а ещё дальше — твёрдую землю, Сан не сдерживает довольной улыбки. Привязанные теперь лодки мерно покачиваются у берега, пока Сан шумно выдыхает, делая первые шаги по незнакомой доселе земле. Пропуская спешащих Юнхо и Уёна вперед себя, Сан удивляется их живости и веселью — Юнхо, изменений в поведении которого Сан, к своему облегчению, не заметил, почти что выпрыгивает из шлюпки на пристань, а Уён из другой — спешит вслед за ним, пока тот что-то ему предлагает. — Не пойду я с вами, боже упаси! Сто раз же говорил, я вечно проигрываю. Тратишь деньги — а никакого удовольствия. Так что давай без меня, меня вон, девчонки ждут! Соскучились поди! — Что за девчонки? Хоть одну по имени-то назовёшь? — поддевает его Хонджун, тоже огибающий Сана на причале ради того, чтобы несильно толкнуть Уёна в спину и тут же приобнять и повиснуть на нём. — Это важно разве?! — оправдывается Уён, оставляя Сана далеко позади. Тот улыбается из-под опущенных ресниц, радуясь как за команду как за себя и чувствуя, как на душе отчего-то становится легко — потому что они беззаботны, совершенно ни в чём не сомневаются и, должно быть, счастливы. Ему думается, что с них стоит брать пример, а какие-то долгие размышления он может оставить на потом. Капитан, тем временем, одергивает лацканы форменного пиджака и тоже ступает на крепкий помост, несколько удивлённо приподнимая брови, завидев Сана, всё ещё не сдвинувшегося с места. — Ты не с ними? — кивает он Сану, увлекая за собой, и тот, неспешно шагая следом, отвечает: — Не думаю, что мне это подходит. — Карты и женщины… Развлечения и правда не для всех, — осматриваясь кругом задумчиво тянет Сонхва, пока его распахнутые миру глаза поблескивают на утреннем, изредка выглядывающем из-за набежавших облаков солнце. Вместо ответа Сан лишь отводит взгляд, окидывая им дощатые пересекающиеся причалы, ведущие с пристани Самаринды к каналам, подтопленные жмущиеся друг к другу серые хижины, а, чуть дальше, где выше, свободнее и суше — настоящие величественные крепости, сложенные из массивного природного камня. Сонхва по привычке подаёт ему руку, когда те перешагивают с одного помоста на соседний, но Сан и так справляется, отчего Сонхва одобрительно ему кивает, тут же устремляясь к одному из переулков уже на твердой земле. — Опять они, — слышит Сан откуда-то сбоку, озираясь в поисках источника звука. — Простите? — спрашивает он, наконец заметив шепчущихся обитателей города, показывающих на него и капитана пальцами. — В прошлом месяце уже же вывезли в столицу половину шахты! Мы добывать не успеваем так быстро, как вы нас грабите! — Но мы не… — недоумевает Сан, нехотя признавая, что отчасти понимает, о чём речь и почему эти люди имеют право на него злиться — хоть на самом деле он и не связан с голландцами, однако, нося их форму, он обязан принимать на себя их репутацию во всех её проявлениях — как их заслуги, так и прегрешения. Чаще — второе. — Идём, Сан, — ощущает он настойчивые сжатые на теле пальцы — это Сонхва обхватывает за плечи и уводит за угол. В растерянности Сан ждёт очередного нагоняя — по привычке Сан не исключает возможности, что может получить за что-то как следует. Так он лишь покорно опускает глаза, пока капитан петляет по улочкам, крепко держа его и двигаясь против течения встречных местных. Лишь возле везде узнаваемого, типового отделения VOC, Сонхва останавливается, и Сан бормочет ему: — Извини… — Извинить? За что? За то, что тебя обвинили в том, чего ты не совершал? — удивленно открывает рот Сонхва, ободряющее похлопывая Сана по щеке. — И за кого только ты меня держишь… — Они сказали... — припоминает Сан. — Вроде бы, что в прошлом месяце уже... — Нас это не касается. — Сонхва отмахивается от услышанных слов и продолжает, никоим образом не демонстрируя беспокойства. — Наша совесть чиста. — Чуть помолчав, он добавляет: — Почти. Ну что, расстаёмся? — Видимо… Я просто ничего не понимаю, — обиженно канючит Сан прежде чем Сонхва покинет его. — Зачем мы тратим деньги и силы на такую мелочь? Я запутался. — Чуть позже ты всё поймёшь. — Тяжелая ладонь Сонхва ложится на макушку Сана, а пальцами он зарывается в его волосы, наблюдая за тем, как губы Сана трогает тень улыбки, и неосознанно повторяя за ним. — Поверь мне. — Я верю, — так тихо, будто не желая выдать всё как на духу отзывается Сан. Когда Сонхва исчезает из его поля зрения, Сан мрачнеет и на секунду теряется: он ведь снова совсем один в чужом городе, под каким-то зеленоватым хмурым небом, среди неприветливых местных, не понимающий, зачем им тратить почти все с трудом (пусть и не совсем честным) заработанные деньги на, судя по услышанному недавно разговору капитана и боцмана, шёлк, расстроенный тем, что их с Сонхва маленький секрет мог так глупо раскрыться, ещё и абордаж этот так и стоит перед глазами… Впрочем, у него есть некоторые идеи, как скрасить целый день ожидания — все сделки Сонхва планирует заключить самостоятельно, прямо в здании компании, где его (точнее, не совсем его) уже ждут, поэтому команда до вечера предоставлена сама себе. Сан быстро вспоминает о том, что пообещал себе особенную трапезу, а перед этим баню — вот уж где можно расслабиться и предаться не самым сложным мыслям. И пока именно этим он и занимается, облачное небо уступает дорогу обжигающему солнечному свету, и это, как ни странно, только радует Сана, ведь его услужливо постиранная за небольшую плату чужими руками одежда просыхает в два счёта, и спустя некоторое время, когда он покидает постоялый двор в поисках чего-то, что может заинтересовать его, он думает, что действительно чувствует себя намного лучше. «То ли ещё будет, — размышляет он, прыгучей походкой двигаясь на соседнюю улицу, — это я ещё не обедал!». Всё могло бы быть замечательно — Сан даже решает, что жизнь налаживается, возвращается в нужное русло, когда заказывает крупный кусок говядины, однако наслаждаться им долго не приходится. В трактире оживленно — всё же, время обеда, и Сан, сидя за столом почти в самом центре, думает, что это не слишком удобное место, но выбирать не из чего. Юноша старается не отвлекаться и тщательно пережевывать еду, как когда-то научили в детстве, но не выходит — то и дело кто-то обращает внимание на себя. Сидящие вокруг, в основном мужчины и, кажется, тоже моряки, ругаются и друг с другом, и с трактирщиком, лениво подающим вино, и с едва ли в чем-то провинившейся молоденькой девушкой, что, по их мнению, ползает по трактиру хуже черепахи, не успевая разносить тарелки к столам. Сан, попутно откладывая порубленные кусочки овощей в сторону, подпирает лоб ладонью, пытаясь хоть как-то отгородиться от шума, но и это не помогает, когда почти над его ухом раздаётся: — Да что ты мне брешишь, не будут они никогда сидеть в Батавии! — А я говорю будут! Либо войну начнут, либо так заберут. На континенте Франция подминает Европу под себя — им сейчас вообще не будет дела до компании. — А я слышал, Франция их уже захватила. — Ну вот. И пока они будут разбираться с этим, британцы заберут то, что так давно хотели. — Шило на мыло… — скучающе вздыхает один из спорящих, — одни беды от них всех. В дипломатических вопросах Сан едва ли смыслит, зная только приблизительно, что происходит вокруг, причем точно так же, по чужим словам, и не слишком тревожится о речах, что слышит в таких местах. А ещё он по большей части согласен — неважно, кто сидит в столице, кровь тех, кто по статусу ниже, они будут пить с точно такой же жадностью. Он только хмыкает себе под нос, лишний раз убеждаясь, что послушать подобные разговоры всё ещё одно из его любимых занятий, однако, боясь, что вновь оживившийся спор зайдёт слишком далеко, торопливо доедает, оставляет пару дуитов со сдачи на столе в благодарность и спешно возвращается обратно на улицу. — И ты тут? — слышит Сан уже почти занося ногу над ступеньками крыльца. — Как там, кстати? — Ага, — непринужденно отвечает он Юнхо, устроившемуся на лавке возле входа. — Шумновато, если честно. А так… еда сносная. А ты что тут делаешь? — Да вот... — тянет Юнхо, всё ещё не поднимаясь и глядя куда-то вдаль. — Хотели пойти поиграть, да Хонджун вдруг решил, что надо заглянуть к Сонхва, а то что-то он долго. Его там, ну, в отделении, всё вопросами третируют. Хонджун зато забрал готовые документы и сейчас узнаёт, откуда и что мы забираем. Вот и слоняюсь, пока он не вернётся. Знаешь, я спросить хотел… Невольно Сан напрягается — как ни крути, но ему всё ещё непросто даётся стоять за себя, тем более, когда дело касается не его одного. Закрыв глаза и набрав в грудь воздуха, он решительно уточняет: — Что же? — Не против ли ты поработать с Уёном. Хонджун говорил, что точно будут какие-то тяжелые ящики, которые нужно будет вечером вынести, поэтому он возьмёт с собой меня. А вы с Уёном заберете шёлк, как только сможете, и отвезёте на корабль. Мы будем вас там ждать. — Ну то есть выбора у меня нет? — скептически приподнимает брови Сан и слегка кривит губы. — Конечно нет, — даже с каким-то сочувствием вздыхает Юнхо, разводя руками. — Просто говорю, чтобы сюрпризом для тебя не было. Я знаю, у вас… натянутые отношения. — Это мягко сказано, — Сан усмехается и, перестав, наконец, колебаться, бежать ему от трактира как можно скорее или остаться здесь, присаживается рядом, глядя, как Юнхо рассматривает соседние домишки и чистит рамбутан. — Куда хуже, чем с капитаном, да? Ощущая, как внутри холодеет, но при этом понимая, что Юнхо может иметь в виду что угодно, Сан не торопится с ответом. До ощутимой боли он прикусывает губу с мыслью, что это убережет его от необдуманных слов, и продолжает смотреть, как Юнхо снимает кожуру с фрукта и предлагает ему со словами: «Хочешь?». — Спасибо. — Сан принимает угощение и, краем глаза замечая, что доброжелательное лицо Юнхо нисколько не изменилось, чувствует, как камень на душе опасно свисает с краю, готовясь вот-вот свалиться, и думает, что он был бы этому только рад. — А… что ты имеешь в виду? — Да ничего такого. Просто… ты неплохой малый, наверно. Раз он тебя заметил и так ценит. Всегда меня спрашивает, знаешь, как там Сан, всё ли хорошо у Сана. Вот так. — Здорово… — Сан искренне недоумевает, всё не решаясь вставить слово, и Юнхо, заполняя затянувшуюся паузу, продолжает сравнение. — А с Уёном вы как кошка с собакой. — Сан делает легкий кивок, не отрицая очевидного: всему экипажу было трудно не заметить их препирательства — Сан старался не отвечать ему грубостью, но бывало не сдерживался, особенно в выражениях, когда с кем-то делился рассказом об очередном выпаде в свою сторону. — Но ты потерпи, хорошо? — Сегодня или вообще? — поворачивается Сан лицом к Юнхо, ища поддержки и ответа. — И то, и другое. У всех свои странности, правда? — загадочно бросает он. — Вот у Уёна тоже. Он очень настороженный, и всё тут. Мы, знаешь, когда детьми были, то… Низкий грудной голос Юнхо погружает Сана в рассказ о его детстве в корейском квартале в Маниле и, пусть тот и не отличается красноречием, воображение самого Сана добавляет каждому слову и образу ярких мазков. От восхищения услышанным и представленным, Сан, попутно раз за разом отправляя в рот сочную мякоть крохотных плодов рамбутана и смеясь над случаями из жизни Юнхо и его друзей, удивительнее выдуманных, совершенно забывается, перестаёт следить за высотой солнца и даже не замечает наступление вечера и появления Хонджуна с подписанными распорядительными документами на грузы. И пока Юнхо канючит о том, что они так и не успели обыграть всех картёжников Самаринды, Сан думает, что ему предстоит поистине сложное задание, куда сложнее, чем вчерашняя стрельба по живым мишеням или решение остаться с Сонхва на ночь. А именно — на пару с Уёном забрать ценный груз для следующего их пункта назначения, всё пересчитать, вовремя отвезти его на «Чайку», стоящую на якоре вниз по течению, на всякий случай не попасться на глаза никому, кто стал бы задавать лишние вопросы, а самое главное — умудриться при этом друг друга не поубивать.***
Даже издалека Сан замечает, что Уён уже совсем не такой радостный, каким Сан запомнил его утром. На его лице маска безразличия, и тот, особо не показывая, что думает о происходящем на самом деле, лениво направляется ближе к Сану, что выглядывает из-за угла одного из пакгаузов. В попытках быть дружелюбным он первым подаёт голос, приветствуя Уёна, но от него не поступает никакой ответной реакции. Только почти вплотную подойдя и сразу начав искать глазами нужное им здание, Уён спрашивает: — Документы у тебя? — У меня, — хлопает Сан себя по нагрудному карману. — Надеюсь, не понадобятся. Бросив короткое «и я», Уён подаёт ему знак — следовать за ним и ни в коем случае не шуметь. Редкие масляные фонари, висящие над створчатыми дверьми отдельных пакгаузов указывают им дорогу, и Сан, вслушиваясь в завывания ночного ветра, старается не обращать внимания на то, как Уён тихонько ворчит о том, что Сонхва мог бы позаботиться о ключах, а не заставлять его разбираться с этим — ключ от нужного склада он, как Сан понимает, добыл сам, потратив часть своего законного свободного времени на общение с женой торговца шёлком, что сегодня, как назло, уехал в соседний город, успев лишь подписать документы на продажу с утра, но не предупредив свою супругу об этом, отчего Уёну пришлось доказывать, что он и есть покупатель, которому нужно забрать крупную партию, и как можно скорее, до завтра это не потерпит. — Только потому что у них дом в том же квартале, что и бордель. Лучше бы Сонхва сам к ней пошёл, заодно и повеселиться заглянул бы, ему это не помешало бы, — вслух рассуждает Уён. — Вообще-то он был занят в отделении целый день, — растерянно возражает Сан, зачем-то оправдывая капитана перед Уёном. Он, наверняка, закатывает глаза и хмыкает, и между ними повисает напряженное молчание, однако спустя несколько секунд Сан хлопает его по плечу, указывая на склад под номером девять. Уён просит его побыть настороже на всякий случай, пока тот открывает ключом и вынимает из проушин навесной замок, а затем, распахнув обе створки и начав оглядывать масштабы их общей проблемы, отступает и зовёт Сана обратно к себе. — Вынесем за один раз? — задумчиво потирает Уён лоб. — Точно нет, — качает головой Сан, рассматривая стопки из рулонов шёлка на полках до самого потолка. — И сложить-то некуда, — сетует Уён. Вздохнув и ещё раз напомнив Сану, что ничего не поделать, он подхватывает несколько рулонов и просит его сделать то же самое: — Чем быстрее, тем лучше. Будем вместе переносить. Послушно исполняя поручение Сан следует за Уёном, который кратчайшим путем петляет к окраине складского района, что так удачно расположился в Самаринде возле гавани. Завидев нужный лодочный причал, куда часть команды, уплывшая на корабль чуть раньше, заблаговременно пригнала две шлюпки с «Чайки», Уён, озираясь по сторонам, сбрасывает сложенную ткань в одну из них и подгоняет с этим Сана. Так повторяется несколько раз, и, когда Уён окончательно убеждается, что опасности вокруг них пока нет и ему, судя по всему, до слёз наскучивает из раза в раз делать одно и то же, он решает поболтать с Саном. — Эй, я тут спросить хотел, — слегка бодает Уён его плечо собственным, — тут разные слухи ходят… — М-м? — Сан, прижимая полотна ткани к себе, изумлённо моргает. — О чём? — О тебе… и о Сонхва, — почти обыденно отвечает Уён, продолжая переносить шёлк, заводя Сана за пакгауз и протискиваясь между соседними складами с поклажей подмышкой. — Вы же ведь с ним?.. — Что? — как можно безразличнее пытается ответить Сан, но по дрогнувшему голосу понимает, что получается из рук вон плохо. — Да любовники, что-что, — бормочет Уён. Сан не хочет даже думать о том, что Юнхо стал бы распускать подобные сплетни, хотя некоторые его фразы в их сегодняшнем разговоре сильно его озадачили. Тем не менее, такой вариант исключать никогда нельзя. — Это тебе кто-то сказал? — А что, кто-то уже точно знает? — хитро язвит Уён и, пока Сан обескураженно опускает взгляд себе под ноги, заявляет: — Да нет. Я просто не слепой. Но это же значит, что... — Мы не… мы ничего такого не… — перебивает его Сан, стоя на месте как вкопанный, пока Уён сам не прерывает его тщетные попытки убедить его, что всё не так, как он думает. — Так, давай вот с этого места без подробностей, мне это неинтересно, — с некоторым недоумением в голосе просит Уён. — Мне просто нужно было убедиться, что я прав. — Даже если бы вдруг так оно и было, то тебя бы это точно не касалось, — чуть с вызовом, собравшись с силами произносит Сан, полностью развернувшись к нему и видя, что тот тоже остановился и сложил руки на груди, словно предвкушая жаркий спор. Уён пожимает плечами со словами «значит, я точно прав», и этот жест для Сана — что красная тряпка для быка. Ногти на сжатых в кулак пальцах больно впиваются в кожу, наверняка оставят следы, но это его не заботит. Он судорожно дышит, замечая, что невольно пыхтит от злости, но Уён всё не унимается: — Я так и знал, что ты его во что-то такое… втянешь. — «Втянешь»?! — Сан взрывается и почти задыхается от возмущения. — Да что ты говоришь! Это кто ещё кого втянул и куда! Он — меня, между прочим! Как минимум, во всё это! — машет он руками, показывая то на пакгаузы, то на пристань. — Я не собирался этим заниматься! А он даже не спросил, надо оно мне или нет! — Вот и зря не спросил, — сквозь стиснутые зубы бросает Уён. — Таким как ты у нас делать нечего. — Твой капитан — такой как я. — Я не об этом! Это меня не волнует, я тебе уже сказал!.. Усмешка, так невовремя появившаяся на губах Сана, очевидно, только распаляет недовольство Уёна, но он понимает, что если не постоит за себя сейчас — то так и будет молча проглатывать все дерзости Уёна в свою сторону. А этого ему совсем не хочется. — А по-моему очень даже волнует, — настаивает Сан, вспоминая о том, что сам Уён этот разговор и начал. — А, подожди-ка, я всё понял — ты расстроился, что не всех шлюх успел перетрахать, вот и лезешь в чужую постель. Думаешь, там интереснее? Или теплее?.. — Ты на что намекаешь, а?! — Уён срывается с места и, совсем не удивляя Сана, рывком хватает его за ворот мундира. — Ещё не понял, что когда ты открываешь рот — начинаются проблемы? В груди у Сана колет от кипящей ярости и она же слепит ему глаза, затуманивая разум — он думает, что Уён должен собой гордиться: так быстро и настолько сильно вывести его из себя за всю его короткую жизнь не выходило ни у кого. «И кто из нас ещё, — мысленно добавляет Сан, — на проблемы нарывается?». Сказать он это, к сожалению или к счастью, не успевает: под ноги им обоим падает луч от фонаря, и точно не от одного из тех, что висят неподвижно среди пакгаузов. Этот совершенно точно переносной, и, что самое ужасное — находящийся в руке кого-то, кто целенаправленно приближается к ним. — Что тут? — слышится из-за поворота. Оба юноши тотчас поворачивают головы в сторону, Уён отпускает мундир Сана, и тот замечает промелькнувший в его глазах испуг, отчего сам Сан тоже теряется, потому что если этот, пусть и совершенно невоспитанный, но решительный и смелый пират невольно выдаёт свой страх, значит, что-то идёт не так, и их дела действительно плохи. — Доброй ночи, — на полтона выше чем обычно отвечает незнакомцу в голландской форме Уён, пока Сан рассматривает его и подошедшего следом сухого старика, судя по всему, сторожа, указывающего на них двоих. — Вот они шумели, — уточняет он, пока мужчина ставит свой фонарь на помост возле себя и кивает ему, словно разрешая идти. — Доброй, — вторит высокий мужчина Уёну, тут же переходя к делу. — Бинхауэр, заведующий пакгаузами. А что это вы тут делаете в такой час? — Забираем груз, — невозмутимо отвечает он, тут же дёргая локтём, задевая предплечье Сана, — все распорядительные документы у нас есть! Мужчина хмурится, слыша сильный, непривычный его уху акцент в голосе Уёна и, ещё раз бегло осмотрев их обоих с ног до головы, просит: — А покажите. Получив ещё один ясный намёк от Уёна в виде несильного одёргивания рукава, Сан в спешке достаёт аккуратно сложенные бумаги из-за пазухи и передаёт их человеку в голландской форме, который тут же начинает их тщательно изучать. Сан уверен: опасности нет, Сонхва бы не подвёл. Он много раз упоминал в разговорах с ним и не только — все документы настоящие, вся их деятельность почти легальна, а их «Чайка» даже официально значится в составе флота компании — правда, неизвестно, в каком статусе. Но всё же Сан ещё не настолько хладнокровен, чтобы не рассматривать человека, представившегося Бинхаэуром, перед ним как потенциальную опасность и, не теряясь, смотреть ей прямо в глаза. Поэтому Сану приходится рассматривать знакомый мундир, пару орденов на груди и перешитый ряд пуговиц — кажется, даже несколько раз; видимо, виды и пиджак, и его обладатель повидали. Бинхауэр разглядывает бумаги со всех сторон, поднимает фонарь и даже смотрит их на просвет, ощупывает печать и, наконец, поднимает взгляд обратно. Сан уже готов с облегчением вздохнуть — подобное уже случалось, когда он сопровождал Хонджуна, правда, дело было не ночью, однако документы изучали местные сотрудники VOC так же долго и придирчиво, но всё завершилось благополучно, и груз вовремя попал на корабль. Вспоминая об этом Сан надеется, что история повторится. — Почему две подписи, а не три? — вдруг спрашивает Бинхауэр. — Три?.. — недоумевает Уён. — Извините, мы в этом не разбираемся, нам что капитан сказал, то и... — Уже почти год как мы требуем три подписи представителей VOC на распорядительных документах, а у вас их только две, — не слишком терпеливо объясняет заведующий пакгаузами, приподнимая брови и с подозрением оглядывая то Сана с Уёном, то наполненные тканью шлюпки за ними у причала. — Это шёлк у вас там? — Да, всего лишь шёлк, — отзывается кто-то вместо Уёна. Голос Сану совсем незнаком, и он вздрагивает от неожиданности, когда ещё один человек присоединяется к их разговору. — А недостающая подпись — моя. Сейчас всё исправим. Слова, сказанные явно молодым мужчиной, доносятся откуда-то из темноты, не дающей рассмотреть в достаточной степени даже его силуэт, и Сан всё ждёт, когда же он уже подойдёт ближе к источнику света, чтобы он мог увидеть, кто же решил вступиться за них. Его шаги размеренные, но весомые, звучные, особенно в вернувшейся ночной тиши. Чуть погодя он показывается, освещенный пламенем — крепкий, высокий, с уверенным взглядом и крупными, выдающимися чертами лица на фоне довольно светлой кожи. Его одежда — не отличается от той, что на Сане, но тот не спешит сильно радоваться, ведь на Бинхауэре, почти поймавшем их с поличным, тоже такая. Между тем он подходит почти вплотную к Бинхауэру и жестом просит отдать бумаги, подставляя ладонь. — Подпишу их на корабле, если вы не против, — с мягкой улыбкой говорит он. — Не имею привычки носить чернила и перо с собой. Сан внимательно следит за ним и изредка поглядывает на Уёна — такого же настороженного, сердитого, но молчащего: не тот случай, чтобы пререкаться, особенно когда выбора, кроме как играть по чужим правилам, у них не остаётся. Бинхауэр медлит, но всё же передаёт бумаги, что-то бормоча о своих полномочиях, но мужчина тут же заставляет его осечься: — А вам так не терпится их превысить? В Батавии не распоряжались докладывать обо всём господину… м-м-м… — Бинхауэру, — обескураженно молвит он, глядя, как тот, подозвав Уёна и Сана, спускается к воде и садится в одну из шлюпок посвободнее, складывая документы уже в собственный внутренний карман мундира. — Вот, господин Бинхауэр. Как распорядятся — вам сообщат. Доброй вам ночи, — вежливо кивнув отвечает мужчина. Оценивающе глянув на Уёна и Сана, тот подзывает последнего к себе и, подождав, пока он сядет на вёсла, даёт ему команду отплывать. Уён в соседней шлюпке позади них делает то же самое, но куда проворнее и быстрее, поэтому, пока Сан кое-как справляется с управлением, почти вровень нагоняет их, когда они оставляют позади лодочную пристань. — Ну и что вы такое важное выясняли, а? — не скрывая недовольства, но всё ещё вполголоса для подстраховки спрашивает так и не назвавший своего имени, обращаясь одновременно и к Уёну, гребущему почти вплотную с ними, и к Сану, что тоже ведёт лодку, но не слишком умело. — Вас было слышно на другой стороне складского. Сонхва надо бы пересмотреть свои критерии набора в команду. — Спасибо за помощь, конечно, — игнорируя претензии по существу и непрошенные советы довольно ядовито отвечает ему Уён, чуть кряхтя, — но ты кто такой вообще? И как узнал, что мы с Сонхва? — А как тебя не узнать-то, дурень. И «Чайку» у южного входа в бухту. «Санён» тебе что-нибудь говорит? — Прекрасное имя! Ровным счётом ничего. — С кем ты пил в китайском квартале в Маниле, пока Сонхва у меня брал десять тысяч гульденов в долг? — Со всеми подряд, — чистосердечно признаётся Уён пожимая плечами. — Всех ещё помнить… — Понятно, про Ханёна, значит, бесполезно спрашивать. А на Палаване? Ты тогда, между прочим, как услышал, сколько я плачу своим ребятам, чуть не дезертировал от Сонхва к нам на «Звездопад». Не помнишь? — Ну… смутно. Может и было что-то такое. — Уён смущённо опускает глаза и бормочет себе под нос: — Палаван, «Звездопад»... Попроще бы что спросил. Всё же Уён, когда вдруг, видимо, задаётся вопросом, что же тогда произошло на Палаване и как много он там выпил, замолкает и продолжает грести, попутно изредка спрашивая у Санёна, куда дальше. Тот ведёт их по лабиринту утёсов не по запомнившемуся Сану пути, а совсем по иному маршруту, приказывает двигаться на север, и Сана это слегка волнует — всё-таки, его знакомство с капитаном ещё не означает добрых намерений. Но, несомненно, Сан ему благодарен — в одиночку они вряд ли выкрутились бы, и в лучшем случае оказались бы где-то в отделении компании на допросе с пристрастием, а о худшем исходе даже думать не хочется. — Нас ждут в другой стороне, — вдруг подаёт голос Сан, когда уже не может справиться с обеспокоенностью и прятать её — всё равно рано или поздно она бы взяла над ним верх. — А ты хочешь привести его к «Чайке»? — кивает Санён, глядя Сану через плечо. Ему хочется было оглянуться, но Уён понимает о чём речь чуть раньше, и Санён предупреждает: — Вместе не смотреть. Лишь когда Уён разворачивается обратно и, глубоко вздохнув и не задавая уточняющих вопросов, смиренно возвращается к гребле, Сан позволяет себе аккуратно, еле заметно обернуться и наконец увидеть, что позади них, на довольно большом расстоянии, вслед движется небольшой огонёк, хорошо заметный в тени крутых скал и мгле безлунной облачной ночи. — Вряд ли этот Бинхауэр сам поплыл, видимо, послал кого-то из сторожей, но всегда лучше перебдеть, так? Сану остаётся только согласиться: и так с Уёном натворили дел, и разбираться с ещё одним неудобством вряд ли кому-то из них по душе. Хорошо бы и он это признал — Сан совершенно не горит желанием, если понадобится, доказывать, что виноваты оба. Хотя, думает он, в большей степени Уён, конечно — это ведь он начал этот разговор, чего только стоит одно его «втянешь»! «Это так глупо — думать, что я имею хоть какую-то власть над Сонхва», — удивляется Сан одной только мысли в чужой голове об этом. Сан решает, что даже не будет пытаться притворяться, что не зол на Уёна: во-первых, ему было незачем лезть не в своё дело, а, во-вторых, заявлять такие вещи. Да и, в конце концов, на повышенные тона первым перешёл именно он, а Сан лишь ему отвечал — поэтому ни у одного из них нет никаких оправданий своим проступкам, и наказание, если оно последует, должны получить они оба. По крайней мере, Сан будет на этом настаивать, и ещё на том, чтобы отбывали они его всё-таки по отдельности — мало ли, что ещё произойдёт, если они снова окажутся рядом. Благодаря довольно безуспешному сражению с собственными резкими мыслями и желанием поколотить своего горе-напарника и утомительным монотонным движениям Сан практически забывает о насущном, например, о том, что волны качают шлюпку всё ощутимее, а значит, они выбираются из залива: он вспоминает, что они уже в открытом море, только когда утыкается взглядом в гордый корабль из тёмной древесины. Они подплывают ещё ближе, и Санён свистит, привлекая внимание матроса, стоящего на вахте. Пока тот сбрасывает канат вниз, Санён снова что-то обдумывает и взвешивает и, наконец, обращается к Уёну: — Так, ты со мной, слышишь? — Что? Почему я?! Санён оставляет возмущения Уёна совершенно без внимания, зато вкрадчиво глядит Сану прямо в глаза и отвечает на его немой, но очень явно читающийся вопрос: — Смотри, малец, я забираю груз и Чона с собой. Нам чужого не надо, так что он остаётся, чтобы Сонхва не забыл вдруг про своё добро, ну и про него, конечно. Сейчас прикажу попетлять здесь немного, чтобы запутать того, кто за нами увязался, а ты — поплывёшь к вам на борт и передашь мои слова Сонхва. Встретимся после восхода солнца за мысом Сембиланг, договорились? — Сембиланг, — стараясь как следует всё запомнить кивает Сан, — после восхода. Да. Хорошо. Спасибо вам. — Сонхва отблагодарит, — отмахивается Санён. — Ну? И чего расселся? Лезь наверх, будешь помогать лодку поднимать, — с недовольством в голосе велит он Уёну. — Не хочу я туда лезть! Пусть Сан, можешь хоть насовсем его у нас забрать!.. И как всегда: Уён бросает много слов на ветер, но, ворча, всё же делает то, что ему приказали. Сану приходится немного подождать, прежде чем Санён с Уёном договариваются, как лучше затащить шлюпку на палубу и сколько груза оставить во второй, чтобы Сана не унесло в открытое море, но, когда они, наконец, приходят к компромиссу, Санён участливо даёт ему совет, свешиваясь через борт: — Держись поближе к скалам, так надёжнее. До встречи! Сан машет ему рукой, улыбаясь, но как только Санён пропадает из виду — горестно вздыхает, всё же смиренно поступая как велено: подгребает обратно к склонам, возвышающимся посреди спокойного предрассветного моря, надеясь, что им всё-таки удалось оторваться от «хвоста», и «Звездопаду» с Уёном на борту не придётся долго кружить по окрестностям, задерживая «Чайку» и повышая шансы на то, что Уён сочтёт Сана виновным ещё и в этом: скорее всего, он и так не слишком рад своему временному пристанищу, и чем больше времени он там проведёт — тем сильнее будет на него злиться. Наверняка. «Чайку» прекрасно видно на горизонте, и течение едва ли не само несёт небольшую лодку вперёд, прямо к ней, но Сан всё же, когда отвлекается от мыслей о том, что он снова чуть всех не подвёл, ощущает, как по его телу пробегают мурашки. Он пообвыкся, уже не удивляется весу вёсел и движется прямо вдоль утёсов, что не дают шлюпке сойти с маршрута, но всё же, вспоминая о том, что здесь уже достаточно глубоко для того, чтобы корабли вставали на якорь, ощущает, как его сердце грозит выпрыгнуть из груди. Он тут совсем один, и случись что — ему никто не поможет. Однако сейчас всё несколько иначе. Одиночество и тревога, хоть и пытаются ввести его в ступор, но не парализуют его, не поглощают полностью, не насылают подступающие слёзы. В этот раз они подгоняют, заставляют грести ещё быстрее, сами приближают к тому, что положит им конец — к его цели, к его кораблю, к его дому. И очень скоро там Сан и оказывается. — Сан, это что за дела? Где всё остальное?! Ты знаешь, сколько оно нам стоило?! — оторопев спрашивает Хонджун, когда видит внизу, у кормы, полупустую шлюпку. Очевидно, совсем не это он ожидал увидеть, когда пару минут назад радостно подхватывал Сана за руку, помогая ему забраться на борт. Он в ужасе разглядывает содержимое медленно поднимающейся усилиями Кувата и Путры лодки и в отчаянии просит: — Умоляю, скажи мне, что вы решили вывозить всё по частям, иначе я за себя не ручаюсь. — И где ты потерял Уёна? — спешит к ним Юнхо, и Хонджун, услышав это, вздрагивает. — Да, хороший вопрос, кстати! — Мне нужен Сонхва, срочно, — рвано выдыхает Сан. — Уён в порядке, он просто… — «Просто» что? — не позволяет ему договорить Хонджун, и Сан, видя приближающуюся фигуру Сонхва, радуется, что больше нет нужды объяснять всё импульсивному боцману. Капитан точно его выслушает — он ведь пообещал. — Рассказывай, — настороженно, но всё же со всей серьёзностью и спокойствием говорит Сонхва, тут же затихая и предоставляя Сану слово. Несколько мгновений Сан собирается с мыслями, размышляет, как же ему объяснить всё произошедшее в двух словах, уверенный лишь в том, что вдаваться в подробности пока не стоит, и, в конце концов, выдаёт: — Мы попались кому-то из компании, и с нас стали спрашивать насчёт документов. Но нам помогли, и… — Кто? Имя, Сан, — резко обрывает его Сонхва, требуя переходить уже к самому важному. — Санён. Фамилию не назвал. Замечая явный вздох облегчения капитана, Сан успокаивается и сам, и в мыслях у него остаётся только одно — как же ему повезло. Ещё одной ошибки, что на сей раз могла оказаться непоправимой, он бы и сам себе не простил, что уж говорить обо всех остальных. — Санён? — слышится удивлённый голос Юнхо. — Тот самый, капитан? — Вам крупно повезло, что он оказался рядом, — подтверждает Сонхва выводы Сана. — И так получилось, — продолжает он, — что теперь Уён и наш груз на его корабле. За нами следили, и Санён решил их запутать. Сказал ждать его за мысом Сембиланг... — Когда? — После восхода. — Совсем скоро, — подмечает Сонхва, глядя на восток. — Ты его слышал, так? Тогда за дело, — велит он Хонджуну — видимо, всё ещё его очередь быть за штурвалом. Члены экипажа бросаются врассыпную, готовясь к отплытию, один Сан с кружащейся от взвалившейся на него усталости головой всё никак не может отдышаться, и Сонхва, замечая, как тот облокачивается на ближайший борт, предлагает тому немного воды из собственной фляги и с нервными, нехарактерными для него нотками в голосе спрашивает: — И что же у вас там случилось? — Своими тёмными глазами Сонхва пристально изучает судорожно вздымающуюся грудь Сана и, когда тот подрагивающими руками протягивает флягу обратно капитану, скользит глазами вверх, сталкиваясь с побледневшим лицом юноши. — Очень долгая история, — оседая на стоящий рядом ящик лепечет он. — Но вышло как вышло. В раздумьях Сонхва почёсывает затылок, протягивая «интересно», видимо, совсем не ожидав, что Сан начнёт говорить с ним в его же загадочной манере, и, всё ещё не отходя от Сана, машинально стряхивает пыль с его плеча, задерживаясь и не сразу убирая руку. Сан поворачивается и глядит вверх: пока «Чайка» приходит в движение, капитан внимательно рассматривает округу, тихо наблюдая за рябью на воде, а затем за взмывающими косяками морских птиц по левому борту и тропических — по правому, и, проводив оба клина взглядом, мечтательно произносит: — Я бы послушал все твои истории. Даже долгие. — Это взаимно. — На лице Сана появляется сияющая улыбка, и он с удивлением отмечает, что даже не краснеет, а где-то глубоко внутри у него теплеет, будто согреваясь светом от утренней зари. — В первую очередь ту, где вы подвергаете себя и нас опасности, чтоб я мог решить, что мне с вами делать, — продолжает Сонхва, слегка разочаровывая Сана и сбивая его с романтического настроя. Его уголки губ тут же опускаются, и он обиженно мямлит «ладно», но не смеет возражать, потому что знает, что ничего не поделать — с каждым днём всё яснее осознает ответственность за свои поступки. Сембиланг оказывается почти незаметным ближайшим к южному входу в бухту мысом — Хонджун, хоть и зная на зубок карту береговой линии, всё же просит ещё раз уточнить у Сана, уверен ли он в месте встречи. Сердясь на него и его недоверие Сан всё повторяет «уверен», и, не произнося больше ни слова, сидя у самого носа барка, вдыхает солёный воздух, понимая, что в первый раз на своей памяти он радуется ему до такой степени. Запах городов теперь всё больше кажется ему затхлым, болотистым — совсем малоприятным. А вот морской ветер, напротив, приносит небывалое облегчение, особенно после такой тяжелой ночи на берегу и в заливе, сравнимой по волнению с его первым абордажем. Он словно нежно поглаживает его по лицу, замедляет его дыхание и в шутку заползает под рубашку, щекоча кожу. А ещё — так напоминает о Сонхва. Не успевает Сан и глазом моргнуть, как они уже оказываются за небольшой скалой: матросы временно опускают паруса, капитан и оставшиеся члены его личного состава собираются на мостике, бросая тревожные взгляды на северо-восток, откуда должен прибыть «Звездопад», и Сан, прищуриваясь и нервно закусывая губу, произносит, надеясь, что никто не обратит внимания: — Хоть бы всё обошлось… — Обошлось, — чуть погодя вторит ему Сонхва. Он передаёт небольшую подзорную трубу обратно в руки Хонджуна, и, уверенно кивая, ярко улыбается Сану: — Наверху тебя явно любят. «Звездопад» целенаправленно приближается в их сторону, разворачиваясь на ходу, чтобы борта обоих судов оказались параллельны друг другу, и, когда, наконец, два корабля встают в небольшой бухте почти вплотную, Сан слышит от капитана: — Чего так долго? Стареешь что ли, Санён? — Чёрт, — вырывается у него, пересекающего палубу, — малец испортил сюрприз. Ну и да — я лично не молодею так-то. Сан присаживается обратно и, найдя у себя в кармане несколько монет, что ему дали на сдачу в трактире, в том числе и такие, каких он раньше никогда в жизни не видел, принимается с интересом разглядывать их, зная, что его сегодняшняя роль сыграна, и ему нет никакой нужды лезть в разговор двух капитанов, но всё же в неутихающем любопытстве навостряет уши. Санён с помощью члена своей команды и самого Сонхва перебирается на борт «Чайки» и тут же бросается обнимать Сонхва как старого друга, и, мельком поглядывая на эту трогательную встречу, Сан в очередной раз ощущает облегчение — как же всё удачно сложилось. Если бы Сан верил в судьбу, то он решил бы, что это именно она, не иначе. — Сколько лет, сколько зим, а всё такой же красавец, — хвалит Санён Сонхва, а тот лишь небрежно отмахивается. — В жизни не особо помогает, — посмеиваясь жмёт он плечами. Попутно он приказывает своим подопечным помочь матросам со «Звездопада» перенести всё принадлежащее им добро на сохранении, включая их шлюпку и их Уёна, с одного корабля на другой, и затем живо интересуется у встреченного капитана: — Ну как сам, как успехи? — Потихоньку… Я тут слышал, что вы в Макассаре облажались. Упустили контракт на тот кофе, про который я тебе рассказывал? — Да небольшая потеря, — тянет Сонхва, опираясь о мачту и смакуя табак в трубке. — Попорченный он. Что там было на листьях, Сан? — зовёт он юношу. — Кофейная ржавчина, — отзывается он, поднимая голову. — Вот. Если бы не Сан — потеряли бы не только деньги… Неважно, в общем. В приличных местах мы его не продали бы. А у вас как? — Мы сторговались с португальцами на Флоресе. Они, в общем-то, приличный народ. Только переводчика, чтоб общаться с ними, найти — сплошная морока, — рассказывает Санён, тоже выдыхая густой дым. — Взяли у них робусту уже партиями, продаем понемногу. Советую заглянуть, может, что-то осталось. — Нам как-то не по пути. Мы ещё в пару мест, а потом — в Батавию. Скоро сентябрь — значит, новый генерал-губернатор, новый бюджет. Надо пользоваться моментом, пока они там суетятся. Оба мужчины заливаются смехом, обмениваясь шутками о резидентах и генерал-губернаторах в столице, поддевают друг друга, удивляются чужим рассказам и даже иногда не сдерживаясь в выражениях комментируют свежие сплетни, однако недолго. Уён, в компании двух юношей примерно его возраста, что поднимаются с ним с нижней палубы, тоже быстрыми движениями преодолевает расстояние между бортами и спрыгивает уже на «Чайку». Выглядит он не слишком плохо, да и двое из экипажа «Звездопада» радушно машут ему руками, провожая его, однако, когда тот встречается взглядом с Саном, его выражение лица вмиг меняется, враз обретает серьёзность и какую-то тяжесть. — В общем… — снова доносится до Сана голос Санёна. — Мы тоже в Батавию скоро поплывем. Так что там и встретимся, наверно. Если что будет нужно — обращайся. — Спасибо большое, Санён. — Капитан крепко пожимает чужую руку и с нескрываемым трепетом глядит на Санёна. — И спасибо, что вытащил моих ребят. Я твой вечный должник. — Всё никак не придумаю, как с тебя все долги эти стрясти, — с театральной грустью в голосе всплескивает руками Санён. — А ты и пользуешься! Вызывая лишь очередной взрыв хохота у Сонхва, Санён его же и подхватывает и, оглядывая уже почти опустевшую палубу «Чайки», ещё раз обхватывает плечи Сонхва: — Берегите себя. — И вы тоже. Оба капитана расходятся по своим законным местам: Санён вновь встаёт на борт «Звездопада», громко и активно что-то веля своей команде, а Сонхва подзывая к себе Уёна и убеждаясь, что Сан не так далеко и хорошо всё слышит, горько вздыхает и прямо спрашивает: — Сами разберётесь или мне вмешаться? — Как знаешь, — фыркает Уён, подхватывая из его расслабленной руки трубку и нервно затягиваясь. — Я могу оказаться не на твоей стороне, — предупреждает Сонхва и тут же, с возмущением, вынимает зажатую у Уёна между губ трубку и небрежно протирает её, пока тот, вновь помрачнев, ворчит, косясь в сторону Сана: — Удивительно, что твоя подстилка всё ещё здесь. — Ещё одно слово, и здесь не будет тебя. — Сонхва одной рукой хватает его за запястье и заметно его сжимает, точно оставляя если не синяк, то отпечаток. Второй же — тянется к крису в ножнах. Ослабляет хватку он только после того, как Уён, не меняясь в лице, всё же дёргается и делает короткий безмолвный кивок, пряча взгляд. — Иди. Потом поговорим. Искажённое злостью лицо Сонхва действительно напоминает Сану о той его стороне, что является ему на глаза так редко, но, несомненно, всегда, так или иначе остаётся с ним — суровой, непоколебимой, верной своим убеждениям и готовой сражаться за них. Сан восхищается ею; восхищается с трепетом и, одновременно, страхом. Ему тоже отчаянно хочется иметь такую, и оттого он не может отвести глаз от Сонхва даже когда тот в гневе. Немного даже странно осознавать, что в гневе не на него, а за него. Не в открытую, но ставший на его защиту, намеренный действовать, если придётся — такой Сонхва и пугает, и манит к себе одновременно. Продолжая вновь и вновь размышлять о поведении Сонхва, Сан с радостью отмечает про себя, что даже не принимает слова Уёна близко к сердцу — пусть думает, что хочет. Ему совсем не важно, какого он мнения о вещах, что касаются только его самого и Сонхва, поэтому Сан, отметая всё досадные мысли о прозошедшем, лихо включается в повседневную работу. В тот день Сан всё никак не может понять: то ли наказание ему придумывали всей командой, пока он отсутствовал, то ли просто рутина на корабле временно превратилась в мучение. После трёхдневной пытки без сна его не пугает перспектива провести второй день на ногах безо всякого отдыха, но это не значит, что он бы отказался от сна добровольно, и поэтому приходится делать это вынужденно. Половину дня они посвящают уборке на палубе, в камбузе, каютах и трюме, а половину — сложению и умножению, с недавних пор нелюбимым делам Сана. Вторым грузом из Самаринды оказывается золото, и у них с Хонджуном к вечеру раскалываются головы от обилия чисел — счёт идёт на десятки тысяч гульденов, и со временем лучше не становится, только совсем наоборот. Сан взвывает от усталости, когда выясняется, что в том месте, куда они направляются дальше, добытый его же усилиями шёлк ценится намного больше золота, к расчётам его стоимости они ещё даже не приступили, а над ними уже, тем временем, на чистом небосводе загораются первые звёзды. — Больше не могу! — Сан откидывается на спину и навзничь ложится прямо на палубу, загороженный ими же невольно возведенной баррикадой из нескольких ящиков. — Я тоже всё, — держась за лоб медленно моргает Хонджун, глядя на исписанные ими листы пергамента. — Две недели ещё впереди… До завтра потерпит. Боцман небрежно собирает листы в кучу и поднимается с палубы, слегка пошатываясь от измотанности, и просит Сана не задерживаться и тоже отправляться поскорее спать. Но Сан думает, что готов если не заснуть, то хотя бы ещё немного полежать прямо здесь: скоро, как обычно ночью, придёт прохлада, но пока здесь так свежо и свободно — душа радуется. Он в блаженстве прикрывает глаза, а его губы сами по себе расплываются в улыбке от того, что их уроки арифметики на сегодня наконец завершились, и хочет было попытаться перевернуться набок, но, слыша шаги рядом, вдруг отчего-то настораживается и не решается сдвинуться с места. — … ты понимаешь, меня могли убить, продать или просто нахрен в море выбросить! И ты у меня ещё спрашиваешь, что не так?! Сан везде узнает голос Уёна, особенно в привычном ему состоянии, когда тот рвёт и мечет. В ответ на возмущения, в противовес, слышится умиротворенный голос капитана: — Мне надоело, что ты вечно драматизируешь. Ты прекрасно знаешь, что ты был в безопасности с Санёном. Он — мой хороший друг. А тебе просто лишь бы устроить спектакль и повозмущаться. — «Друг»? — скептически выдаёт Уён. — Друзей в море нет, Сонхва. — И я тебе не друг, получается? Сан слышит, как Сонхва останавливается неподалёку — кажется, сменяет кого-то и встаёт за штурвал. Он молча выжидает, пока Уён найдёт ответ на такой острый вопрос, и Сан, не нарушая тишины, тоже вслушивается — любопытно, что он всё-таки скажет, после изданного им такого страдальческого вздоха. — Ты — мой капитан. Чтобы сразу без вопросов, остальные — моя команда. Кроме него. Вот он мне совершенно точно никто. — И что? — искренне недоумевает Сонхва. — Тебя никто не заставляет общаться с ним. Тебе просто пора бы уже смириться, что он тоже часть команды. — Нет, Сонхва, ты не понимаешь. — Уён продолжает настаивать на своём. — Он — не часть. Он не такой, как мы, и он сам мне признался, что не хочет быть здесь. А от тех, кто не хочет быть здесь — всегда проблемы. И, если ты не заметил, но с его появлением их у нас стало в разы больше. Есть основания ему не доверять, не находишь? — Проблемы у нас не от него, а оттого, что Ост-Индская разваливается. Они могут только менять резидентов, выдумывать новые запреты и собачиться друг с другом, а до того, что вокруг творится, им дела нет. Подумай хоть раз головой, нашёл вообще, на кого повесить все наши беды. Объяснись-ка лучше, зачем ты к нему полез. Вновь Уён то ли теряется, то ли старательно подбирает слова для объяснения. Сан же, пользуясь тем, что ветер усиливается, корабль набирает скорость и с нарастающим неровным шумом всё быстрее рассекает водную гладь, всё же меняет положение — садится, устало упирается затылком в ящик и продолжает невольно подслушивать: что-то новое о себе из уст Уёна он вряд ли услышит, куда занятнее разузнать, как же поведёт себя капитан на сей раз. — Да я просто спросить хотел! Долго думал, но всё не понимал, за что ты его взял — за то, что про стражников тебе растрепал или за то, что рыбу в бочку умеет закатывать? А оказалось, он просто ноги раздвигает получше любой девки. Не мне тебе приказывать, но, раз он тебе так приглянулся, то пусть тогда и сидит у тебя в каюте, а не вертится тут. Всё равно никакой от него пользы — только мешается. Сан несдержанно усмехается, вскинув брови и закатив глаза: вот чем, оказывается, Уён вечно занимался, когда загадочно исчезал с ключами от его комнаты или «ненадолго» отлучался с их наряда в камбузе после ужина, вынуждая Сана мыть всю посуду одному — рассуждал о его полезности, а потом и об их с Сонхва жизни, даже несколько опережая события. И Сан думает, что ещё несколько недель назад непременно бы расстроился, услышав подобное, но сейчас, после того, как он пару раз побывал на волоске от смерти, высказывания Уёна его по большей части забавляют. Однако всё же он нехотя признаётся себе, что совсем не посчитал бы лишними слова Сонхва в его поддержку: как-никак, он капитан, и уладить конфликт в команде — его прямая задача. Разве что, путь у него только один — добиться, чтобы Уён перестал совать нос куда не следует или хотя бы научился выбирать выражения. — То, что я знаю тебя с пелёнок — не значит, что я не дам тебе в морду за такие слова о нём, или даже не сделаю что похуже, если ты выкинешь что-то ещё, — грубо, без реверансов чеканит Сонхва. — Он никому не мешает, кроме тебя, это первое. Второе — видел расчёты Хонджуна? Он делает их на пару с Саном. Поэтому не заставляй меня сравнивать, чье присутствие здесь более осмысленно — боюсь, сравнение окажется не в твою пользу. Последнее: то, что происходит между нами — не твоего ума дело. Ещё вопросы какие-то остались? Сквозь завывания ветра до Сана долетают только отдельные звуки, и различить слова Уёна он уже, даже прилагая усилия, не может. — Я... — Протяжный шум накатывающих крупных волн уже полностью заглушает речь капитана, и Сан, напрягшись всем телом, понимает, что окончательно упускает, в какую сторону заходит разговор. — ...знакомо тебе слово такое? — Ой, тоже мне… — насмешливо отвечает на что-то Уён. — У меня тоже вчера была. Два раза. — Всё-таки хочешь полететь за борт, — со вздохом, но всё же крайне спокойно парирует Сонхва. — Всё, иди вон. Чтоб к завтрашнему утру стал паинькой. — Ничего не обещаю, — удаляясь небрежно бросает Уён. — А ты постарайся уж. Невысоко приподнимая подбородок и смотря Уёну вслед, Сан выжидает некоторое время и, тайком оглядывая высокую фигуру капитана у штурвала, думает, насколько же он спокоен, даже холоден в те моменты, когда это необходимо. Всё могло закончиться ещё днём — и закончиться кровью, малой или даже большой. Но Сонхва поразительно хорошо держит себя в руках, — как раз Сану на зависть, — и позволяет огню внутри вспыхнуть и обжечь только тогда, когда он уверен, что сможет держать его под контролем. Тогда, когда без него не обойтись. В очередной раз Сан ловит себя на мысли, что хочет, мечтает так же сочетать храбрость и разум — хотя бы для того, чтобы точно понимать, когда ему идти напролом, а когда лучше отступить. Скольких проблем он тогда сумел бы избежать… — Сан? — почти без удивления зовёт его Сонхва, слыша шелест его одежды, когда тот выпрямляется в полный рост. — Почему не спишь? — Я случайно тут задремал, — кивает он в сторону, указывая на их с Хонджуном насиженное место. — Иду вот теперь. Равняясь с Сонхва и становясь поодаль, словно чувствуя, что он вот-вот скажет что-то ещё, Сан разворачивается и пробегает глазами вверх, от правой руки на штурвале до его кадыка, а от него — до языка, нервно проходящегося по крупным губам, и до полуопущенных век, прячущих за собой сосредоточенный взгляд. — Скажи мне, Сан, — не прекращая мучать собственные губы выдыхает Сонхва, — ты правда не хочешь здесь находиться? Только будь честен со мной, прошу. — Вздор… — только и отвечает Сан, хмурясь и всё, как ни старайся, не находя более подходящего выражения. — Кто сказал такую чушь? — Помело вместо языка на этом борту лишь у одного, так что догадаться несложно, — подсказывает Сонхва, несмотря на то, что Сану необъяснимо кажется, что капитан и так понимает, что он слышал всё сам. Сан обреченно качает головой и, осознавая, насколько непросто это объяснить, старается уложить свою мысль в несколько слов — пока что самых важных в его жизни. — Когда я только-только поднимался на борт, то я даже не думал о том, чем мне предстоит здесь заниматься. Я шёл только за тобой и за свободой. Но, раз ты просишь быть честным, я скажу как есть: я всё ещё не до конца понимаю некоторые вещи. Поэтому иногда я теряюсь… а иногда мне даже страшно. — Могу тебя понять, — отзывается Сонхва участливо, пока Сан ненадолго затягивает с молчанием. — Мне иногда тоже. — Но, могу поклясться, я бы ни на что не променял «Чайку», — горячо заверяет Сан. — Здесь — мой дом. По крайней мере, покуда здесь есть ты. Жадно слушая Сана, Сонхва ни на секунду не отвлекается, не позволяет ни одному мускулу на своём лице дрогнуть и не требует от Сана большего — потому что, как Сану кажется, ему самому больше всего на свете хочется поверить в его искренность. Чувствуя облегчение на душе от подобного признания, Сан пока не решается приблизиться и продолжает, выжидая вердикта Сонхва, любоваться им в ледяном свете сотен особенно ярких в это время года звёзд. — Спасибо, — вдруг произносит Сонхва, — за честность. И за то, что ты всё же остаёшься со мной. Сан хочет было ответить, что не представляет теперь, как иначе, но почему-то осекается: может, потому что иногда слова не значат ничего и попросту не нужны, в отличие от действий. Он почти незаметно оказывается рядом и, дождавшись нужного момента, мягко склоняет голову на плечо Сонхва и накрывает его пальцы на штурвале своей ладонью. Стоя вот так, бок о бок с Сонхва, Сан, решив, что на сегодня с него предостаточно потрясений, задумчиво прикрывает глаза и, чувствуя, как щекой Сонхва припадает к его макушке, зачарованно слушает размеренный шум волн, не говоря совсем ничего.