***
Потными ладонями Сан несколько раз проводит по брюкам, надеясь, что это хоть как-то спасет положение, но сердце у него в груди продолжает биться куда быстрее и ощутимее чем обычно. Он уже в третий раз заносит руку, чтобы постучаться, но тут же опускает и проговаривает про себя все обидные слова в свой адрес — никакие пассажи Уёна, о которых Сану уже нашептали, не сравнятся. Переминаться возле чужой каюты Сану быстро надоедает, да и выглядит откровенно говоря странно, но, благо, никто не видит, и он пересиливает наконец самого себя, пару раз ударяя костяшками пальцев чуть выше дверной ручки. Дождавшись лаконичного «да», Сан толкает дверь, оказываясь в совсем небольшой комнатушке — даже меньше той, в которой он жил на Тернате. В ней каким-то образом умещается и небольшой письменный стол, и пара стульев, и койка, но больше Сана беспокоит вопрос, как Сонхва умудряется не свихнуться в такой тесноте. Никаких капитанских привилегий. — Я думал, здесь попросторнее, — чистосердечно признаётся Сан, оглядывая помещение. — Я тоже, — со вздохом отвечает капитан, очевидно подыгрывая. Он поднимает голову, едва услышав голос Сана и жестом приглашает его присесть на стул напротив. — Рад видеть, Сан. Сан без промедлений послушно опускается на стул и удивлённо хлопает глазами, не решаясь начать разговор. Его собеседник, несмотря на явную усталость на лице, смотрит тепло: в уголках его глаз собираются морщинки, а его не мимолетная улыбка, по которой Сан уже успел соскучиться, дарит спокойствие — кажется, такому человеку невозможно не довериться. Не может же быть дело только в самом Сане, который без шуток тает, стоит Сонхва даже коротко глянуть на него. И несмотря на то, что у Сана то и дело трясутся поджилки в его присутствии, на самом деле капитан Пак, очевидно, располагает к себе. — В общем, — Сан обдумывает каждое слово и непроизвольно хватается пальцами за край стола перед собой. — Мне всё понятно. Вроде бы. — Это хорошо. — Капитан потирает глаза и начинает неспешно перебирать изящными длинными пальцами листы, разложенные по всему столу. Сан недоумевает, но Сонхва жестом дает понять, что он внимательно слушает, и просит продолжать: — Я слышал, ты уже пару раз ходил к торговцам с Хонджуном, пока я забавлялся с резидентами. — Ну, я в основном молчал, — смущённо посмеивается Сан. — Промолчать когда надо — тоже талант. Впрочем, тебе ли не знать… Исключительно ясные намёки Сонхва ещё сильнее тревожат Сана, который и так мучается, не зная, куда себя деть. Предложение прийти пообщаться наедине было заманчивым, и его действительно тянуло сюда, но разговор пока клеится из рук вон плохо, и даже капитан сам напоминает ему о причине — о недосказанности. И пока Сан думает о том, как ему расценить эти слова, как руководство к действию или, наоборот, мольбу не пытаться ничего изменить в их отношениях, Сонхва задумчиво берет один из листов и вытягивает руку, будто чтобы оценить свежим взглядом. Пять свечей на всю каюту почти бесполезны — их хватает только чтобы осветить поверхность стола и немного самого Сонхва, и Сан не может даже на просвет рассмотреть, во что сложились чернильные линии на пергаменте. Даже с интересом склоняет голову — но всё равно ничего не разглядеть. Сонхва же то хмурится, то, переводя взгляд туда-обратно, вновь довольно улыбается. — Что там? — Да так, — небрежно бросает Сонхва, второпях бросая лист в выдвижной ящик стола. — Ерунда. Может, покажу как-нибудь потом. Глядя на это, Сан вспоминает — самого себя, совсем юного. Себя, у которого спрашивали, чем это он опять замарал бумагу. Себя, делавшего вид, что это всё — неважно, не имеет значения. Но оно имело. Для самого Сана, по крайней мере. Но также он вспоминает, что для того же юного Сана эти буквы на бумаге были чем-то очень драгоценным и личным, поэтому лишь вежливо кивает и возвращает разговор на круги своя: — Так значит, покупаем чай и кофе, верно? — Насчет чая я уже не уверен. Плантация, — Сонхва разворачивает одну из карт у него под рукой к Сану и ведет пальцем по изогнутой в нескольких местах линии, — почти в сорока милях от города. Уж не знаю, где они подцепили и как разнесли холеру, но не хотел бы я проводить там больше двух дней, особенно возле вот этой реки. — А кофейная плантация совсем рядом, — замечает Сан ярко выделенную точку неподалеку от очерченного берега Южного Сулавеси и скользит рукой по пергаменту. — Не скажи, — качает головой Сонхва. — В три раза ближе, конечно. Но идти придется долго. Думаю, часов пять, и всё в гору. — Да уж… — тянет Сан. Он в смятении — кажется, всё, что могло пойти не так, уже пошло не так, но, раз уж у капитана на всё рано или поздно найдётся план, его Сан и будет придерживаться. — А мы ведь будем всё время… вместе? Руку Сана, так и лежащую поверх карты, накрывает чужая ладонь. Вида тот не подает, но его дыхание тяжелеет, замедляется — как, кажется, и время в этой комнате. Сонхва тянет с ответом, слегка поглаживая кончиками пальцев кожу Сана, и того переполняет признательность, потому что будь его воля — он бы сделал так, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. — Мне ещё нужно будет посетить форт — ты знаешь, я это люблю, — усмехается Сонхва. — Я догоню вас чуть позже. Сан поникает — на плантацию Сонхва должен был отправиться со всем личным составом, и сердце Сана на секунду переставало биться именно от мысли о том, что ему разрешили пойти с ними, а, значит, что он провел бы с капитаном бок о бок всю дорогу. И он даже не скрывал, что тоже был в предвкушении этого — уже почти обдумал, что скажет по пути, хоть и не особо верил в успешность собственного плана — всё-таки, до Сонхва ему со своими смехотворными стратегиями откровенно далековато. А теперь выясняется, что он провалился, даже не успев толком начать что-то делать. Надо, наверно, было учесть, что просто так стоять в бухте даже два дня им никто не даст. Остается только надеяться, что вот это самое обаяние Сонхва, сила которого из раза в раз накрывает Сана, быстро решит все возможные проблемы. — Не переживай, — Сонхва ободряюще похлопывает Сана по руке, а затем медленно, с нежеланием разрывает прикосновение, — когда будем развозить то, что купим на плантации, то всегда будем рядом. Я в кофе и прочей траве профан, поэтому рассказывать о том, какие замечательные у Петерса поля, предлагаю тебе. Только они у него и замечательные, впрочем. — Петерса? — Это хозяин плантации. Старый приятель сказал, что жутко неприятный тип, но выбирать не приходится — только у него деревья паразиты не сожрали. Кофе на вес золота сейчас, так что... — Повезло ему, — рассеянно чешет затылок Сан. — Он цену взвинтит, наверно. — Он может, — соглашается Сонхва, а Сан радуется, что ему удается следить за ходом мысли капитана и вести с ним диалог почти на равных. — И поэтому мы в контрактах на поставку взвинтим её ещё сильнее. — А вечером вернёмся в город? — Надеюсь, что нам разрешат заночевать прямо на плантации. У Петерса неплохое поместье, думаю, без крыши над головой не останемся. — Понятно, — многозначительно кивает Сан, прикидывая, что ещё может произойти и испортить им эту остановку. — А если он нас выгонит? — Значит, мы сделаем выводы и поспим в лесу на голой земле. Ничего, это полезно, — уверяет Сонхва, замечая, как округляются глаза Сана. — Хорошо бы этому Петерсу оказаться лучше, чем про него рассказывают. — Будучи не в восторге от перспективы провести ночь в тропическом лесу, Сан морщит нос и тяжело вздыхает, слыша тихое «да уж» из уст капитана. — Вы устали, кажется… Я пойду, наверно. — А ты… Ты ничего не надумал? — неожиданно спрашивает Сонхва, приводя Сана в недоумение. — Может, хочешь что-то сказать? Если бы Сонхва тут не было, Сан бы хлопнул себя по лбу — ведь Сан прекрасно понимает, о чем это он, и в его планы не входило сейчас прояснять этот вопрос. Остается лишь умело сыграть в дурачка и позорно увильнуть. — Нет, — жмёт Сан плечами. — Пока нет. В страхе увидеть в глазах Сонхва что-то, что Сан видеть не хотел бы, насмешку, разочарование или равнодушие, он спешно поднимается и торопится покинуть освещенную тусклым светом каюту, оставляя за спиной, а затем и за закрытой дверью человека, которому ему, на самом деле, хочется сказать очень многое.***
Едва ступив на берег, Сан будто оказывается в каком-то удушающем тяжелом мареве, и дело тут, как он подозревает, не только в погоде. Для крупного порта Сулавеси здесь слишком тихо, а вьющиеся в воздухе насекомые слишком назойливы и злы. Он то и дело шлёпает себя по рукам и шее, стараясь отогнать их, пока следует за Хонджуном в портовый надзор. Хонджун размахивает собственным мундиром и еще быстрее перебирает ногами, почти переходя на бег по краю набережной, лишь бы решить их вопрос поскорее. Только оказавшись в прохладной тени, стараясь отдышаться, Хонджун заговаривает с Саном: — Без этого точно никак? — Раз тут холера, то… Сан припоминает пару рассказов от заезжих моряков, которым приходилось стоять в портах из-за вспышек болезней на островах, но всё же качает головой, позволяя Хонджуну решить, стоит ли тратить на это деньги и, что важнее, время. Долго он не размышляет — только обречённо толкает дверь ногой, и Сан, придерживая её плечом, заходит за ним. — Извините, но мы не можем стоять на карантине, — с порога объявляет Хонджун. Он подлетает ближе и хлопает ладонями по столу скучающего капитана порта — тот почти подпрыгивает от громкого звука. Удостоверившись, что капитан весь во внимании, Хонджун достает из кармана полный кошелек дуитов, и протягивает его, многозначительно ухмыляясь. — А больно надо, — кряхтит седой мужчина, — мы тут и так скоро все перемрем. Договаривайтесь в форте и делайте что хотите. Но из колодцев рекомендую не пить. — Понял, — живо кивает Хонджун, — значит… — Ну уж нет, вот это, — указывает капитан пальцем на кошелек в руке Хонджуна, который тот уже спешит убрать обратно, — оставь, голубчик. — Может ещё что-то? Сам сказал, что перемрете, ну и зачем тебе деньги на том свете? Небольшое эхо от насмешливого голоса Хонджуна повисает в тишине, и Сану становится откровенно не по себе. Ещё больше — когда безобидный с виду мужчина достает из-за пазухи пистолет и направляет его на Хонджуна. — Как-нибудь найду на что, пока жив. Положи обратно, — приказывает он, взводя курок. Сан вздрагивает, а Хонджун только устало закатывает глаза. — Ладно-ладно, — бросает он кошелек обратно, почти выплевывая слова, — можно и повежливее! — Приятно иметь с вами дело, — довольно кивает его собеседник, — а теперь вон отсюда. Сан в ступоре только беззвучно открывает рот и ощущает, как его настойчиво тянут за руку на выход: остается лишь послушно следовать куда ведет боцман. Времени на то, чтобы оправляться от шока, у них нет: впрочем, Хонджуну это, кажется, и не нужно. Он сворачивает с мостовой на неприметную улочку, вслух передразнивая этого вымогателя и резво ускоряя шаг, завидев рассевшихся под деревом в конце улицы разморенных жарой Юнхо и Уёна. — Зачем ты отдал ему деньги? — искренне не понимает Сан — хоть на ходу он и слегка привел мысли в порядок, но некоторые действия, не только Хонджуна, но и всех обитателей корабля, изо дня в день его озадачивают, и то, что произошло сейчас — не исключение. — У него был пистолет, — говорит Хонджун так, словно это очевидно, будто объясняя что-то в пятый раз неразумному ребёнку. — Так ведь и у тебя тоже… — Ты с ума сошёл, Сан? Он был готов в меня выстрелить! Мне жизнь дороже денег Сонхва, если честно. И проблемы, кстати, никому из нас не нужны. Боже, теперь ясно, почему тебе до сих пор не выдали оружие, ты же вообще ничего не смыслишь… «А как я пойму, если вы отказываетесь объяснять?», — поджимает губы и проглатывает обиду Сан. Он ещё раз убеждается в том, что лучше бы он увязался за Сонхва в форт «Роттердам» и там прошёл бы все круги ада бюрократии, может даже несколько раз. Всё лучше, чем из раза в раз корить себя за то, что он как обычно всё сделал неправильно. Неправильно подсказал, неправильно повёл себя, подумал — и то неправильно. Он знает: с ним обращаются куда лучше, чем могли бы, особенно капитан — вероятно, лишь в силу того, что они почти не пересекаются; а остальная команда стоически терпит его, сдерживая недовольства. Упреки редки, но они задевают, и задевают больно. В хорошие дни Сан верит, что он наконец на своем месте. Но в такие, как сегодня, когда всё валится из рук и идёт не так, ему кажется, что ничего на самом деле и не изменилось, и что он так и останется никому не нужным, вечно приносящим неприятности глупым мальчишкой до конца своих дней. Эти мысли не дают ему покоя всю дорогу до плантации. Тяжелый воздух прижимает к земле и смазывает и так нечеткие образы в голове, зацикливая на одном и том же, заставляя то и дело возвращаться к исходной точке и совершенно отбивая у Сана надежду на то, что он сгущает краски, и на самом деле всё не так плачевно, как кажется. Макассар, показавшийся угнетающим с первой секунды, тоже вызывает в Сане лишь отчаяние. Он не уверен, что вот-вот доведет его до слёз — невыносимый запах разлагающихся тел, звенящая пустота хижин на окраинах или редкие обессилившие прохожие с впалыми щеками, у которых, в отличие от капитана порта, надежды успеть пожить не осталось. Вероятно, всё сразу сдавливает горло Сана до спазма, а про себя он думает, что раньше даже представить не мог, что один только вид чужих страданий окажется куда болезненнее его собственных. Только покинув пределы города дышать и ему и остальным становится чуть легче, но ненадолго: долгий подъем в гору по неровной земле смахивает на пытку, совсем не добавляет трезвости сознанию и лишь вызывает боль во всём теле, а нависающие над головами тучи, всё никак не разливающиеся дождем, только давят и дразнят, и всё же в конце концов уступают палящему полуденному солнцу. Но даже столь невыносимые мучения имеют свойство заканчиваться, и Сан чувствует себя так, словно не дошёл наконец с командой до поместья плантатора, а забрался на вершину счастья. Завидев за поворотом ослепительно белый двухэтажный дом с узкими дверьми, почти полностью сделанными из стекла, высокими колоннами и распахнутыми настежь окнами, занавешенными полупрозрачной тканью, которая взлетает даже от легкого дуновения ветра, Сан, без сил, но радостно, издает нечто среднее между стоном и вздохом облегчения. — Вот и добрались, — провозглашает Хонджун прежде чем наклониться к изгороди и позвать хозяина: — Господин Петерс? — Капитан Пак? — Навстречу к ним с террассы выходит высокий молодой европеец — опрятно одетый, слегка сонный, но всё же заинтересованный их визитом. — Он прибудет позже. Дела в городе. Я его боцман, Ким, — протягивает Хонджун руку подошедшему Петерсу. Тот быстро меняется в лице: вздёргивает прямой нос, едва сдерживает усмешку и с некоторым пренебрежением пожимает руку в ответ. Сан не удерживается и тихо фыркает — в своё время он просто ненавидел таких пижонов, что покупали пряности у его семьи, не удостаивая их даже каплей уважения, но он не думал, что такие ещё не перевелись, и что они могут не только языками чесать на самых далёких от столицы островах, но и управлять плантациями — видимо, не так уж это и сложно. Сан не боится и закатить глаза — Петерс на него даже не глядит. Если уж даже для разговора со вторым человеком на корабле ему нужно пересилить себя, то что уж говорить-то о каких-то рядовых. — Я бы всё же предпочел говорить с капитаном, всё-таки деньги немалые, и… — Петерс вымученно улыбается Хонджуну, и тот пожимает плечами. — Тогда нам нужно место, где его подождать. Деньги, как вы верно сказали, немалые, поэтому… — Конечно, — всё больше мрачнеет европеец, теряя лицо. Однако, видимо, он готов даже потерпеть их в своем доме ради контракта, поэтому услужливо кивает. — Отдохнуть можете на втором этаже, все комнаты там свободны. В столовой стоят несколько кувшинов с водой, но если понадобится больше — источник на востоке, за моей землей, вон там. Юнхо и Уён перед Саном переглядываются и, даже без слов понимая друг друга, одновременно просят у Петерса разрешения войти в дом. Сан провожает их взглядом, пока не уверенный в том, остаться ему с Хонджуном или пойти с матросами — с Хонджуном он уже успел повздорить утром, а в компании Уёна лишний раз находиться попросту не хочется. — Покажете нам с Саном плантацию? И то, что собрано для нас? — Моя гордость, — наконец лицо Петерса обретает терпимое выражение, и тот жестом просит следовать за ним. Хонджун, довольный собой, подмигивает Сану, и тот несколько расслабляется, надеясь, что утренний конфликт исчерпан, а здесь он набедокурить даже при желании не сможет. Втроём они обходят поместье и оказываются на возвышении над огромным полем, засаженным бесчисленными рядами невысоких деревьев, ветви которых клонятся к земле под тяжестью гроздей спелых ярко-красных ягод. Сан в восхищении приоткрывает рот — плантации не видно ни конца ни края, и у него захватывает дух от мысли о том, сколько же ещё всего он не видел в своей жизни. «Может, ради такого и стоит потерпеть все невзгоды, — решает он, — даже размахивающих пистолетами обезумевших стариков». Пока Хонджун делает вид, что понимает всё, что говорит Петерс об обработке арабики и её хранении, Сан ступает за ними чуть поодаль. Чем дальше от края поля они оказываются, тем больше рабочих они встречают, и Сан с сочувствием оглядывает каждого из них. С изможденных мужчин пот льётся градом, пока они уносят под навесы корзины ягод, собранных женщинами с израненными кровоточащими пальцами, и какое-то осознание на секунду пронзает его — но настолько мимолетно, что ухватить эту мысль Сан не успевает. Обещая себе подумать над этим позже, он оглядывается по сторонам и с осторожностью дотрагивается до листвы на ближайшем кусте. Один из листков, совсем пожелтевший, обламывается и крошится прямо между его пальцев. Сан лишь поджимает губы и бросает остатки жухлой листвы себе под ноги. Он уже было бросается догонять Хонджуна, который вместе с хозяином добрался до амбара, но всё же тормозит и обрывает с ветки ещё несколько листьев, пряча затем их на бегу во внутренний карман мундира. — Ваши зёрна, высушены и упакованы, — показывает Петерс на плотно набитые мешки в углу. — Можно открыть один, посмотреть? — Хонджун присаживается на корточки и тянется к шву из неровных стежков на грубой ткани. — В этом нет нужды, — европеец непринуждённо качает головой, — я лично всё проверил. И потом, зерно же испортится! Не хотел бы я из-за вашей прихоти и слухов, которые вы будете распускать, растерять покупателей. Сан чует, что угрозы дешёвые, но молчит, как и Хонджун, который скептично оглядывает то мешки без опознавательных знаков, то Петерса, то встречается взглядом с Саном, подбирая слова. — Хорошо. Подождём капитана Пака. Посмотрим, что он на это скажет. — Думаю, капитан-то знает, о чем я говорю. «А капитан-то и не знает», — проносится в голове у Сана. Буквально накануне он сам признался ему, что в кофе не разбирается. Сан тоже нечасто имел дело с кофе, и судить мог лишь по аромату, а необжаренные зерна в зашитых мешках будто и не пахнут вовсе, поэтому толку от него тоже мало. Хонджун отряхивается и снова скептично осматривает плантатора, чуть погодя бросая Сану «идём». — Ну и индюк надутый, — возмущённо отпихивает с тропинки на спуске с холма камни Хонджун. — Поскорее бы Сонхва уже добрался, я больше не собираюсь с ним разговаривать. — Он с тобой тоже, — напоминает Сан, тоже задетый самодовольством европейца. — Что-то он темнит всё-таки, — качает головой боцман, — но поди объясни это Сонхва. Он же думает, что во всём прав! Тебя вон возьми — позвал чёрт знает кого в команду, никому не сказал, ни с кем не посоветовался… Сан мысленно умоляет Хонджуна не поднимать заново эту тему и хочет было её перевести, открыв рот, но Ким продолжает: — … но это, допустим, может и правильно было. Я бы не выдержал на борту наёмника, вот честно не выношу их, или такого же упёртого идиота как он. — Сонхва… то есть, капитан — упёртый? Я не замечал… — удивлённо, слегка посмеиваясь говорит Сан Хонджуну в спину. — Да ещё какой! У него крыша съехала на этих перепродажах, Батавии, специях, чего-то ещё он там придумал… Несколько лет круги наматываем… А для чего — он сам по-моему не знает. — Хонджун не заканчивает — замечает источник и ускоряет шаг к бьющей ключом воде. Холодная вода льётся сквозь пальцы Сана, пока он обтирает лицо и шею, и затем он, вдоволь напившись и умывшись, ложится на спину прямо возле ручья. Ещё немного, и глаза его сами по себе закрываются, и он блаженно улыбается, почти готовый, несмотря на вчерашние заверения, уснуть на земле в тихом лесу. Однако Хонджун несильно шлепает его по ноге, ворча «нашёл где разлечься», и, отдохнув немного сам, призывает Сана вернуться обратно в поместье, хотя бы чтобы позлить Петерса сном на его драгоценных простынях. Идея кажется неплохой, и вскоре они добираются до дома, в котором почти так же бесшумно и прохладно, как у источника. Лишь ступив за порог, Сан замечает в углу, в тени, достаточно широкое кресло, и веки его снова тяжелеют — утро оказалось слишком тяжелым и насыщенным. Он, сбросив обувь у лестницы забирается на кресло с ногами и почти сразу остается без мыслей и беспокойств. Но его прерывают слишком быстро. Сан может поклясться, что дремал всего пару секунд прежде чем его плеча касается чья-то ладонь, скользнувшая чуть ближе к шее. — Сан, — зовёт его кто-то, такой же запыхавшийся, как и они лишь добравшись до плантации, — я здесь. Где остальные? — Отдыхают, наверно, — приоткрывает он глаза и видит перед собой лицо капитана. — А Петерс? — Когда мы с Хонджуном уходили, он был на полях, в амбаре… Может, ещё там. — Я весь взмок, гляди, — жалуется Сонхва. — У него есть колодец или что-то вроде? — Чистый ручей… Я покажу дорогу, — вызывается Сан, вскакивая с кресла и разом прогоняя от себя дрёму. Он уверенно ведёт Сонхва по уже знакомой тропе за собой, огибая дом плантатора и углубляясь в чащу леса, замечая, что полуденная жара отступила, и дело близится к вечеру, а, значит, спал он вовсе не мало. Сонхва повторяет каждый шаг за Саном, стараясь не отставать, и Сан, отодвигая от себя высокую траву и выводя капитана к берегу, присаживается рядом и подставляет лицо прохладному ветерку с гор. Боковым зрением он замечает, как Сонхва чем-то цивилизованно черпает воду из источника и вопросительно приподнимает брови: — Это откуда? — Кружка? Стащил из поместья, естественно, — отвечает он, стирая с подбородка стекающую каплю воды. — Не переживай, с него не убудет. — Да я и не… — Сан осекается — думает, что звучит слишком уж вольно, но Сонхва и ухом не ведёт — лишь оглядывается вокруг с удивлённо приоткрытым ртом. — Ты слышишь? — Что? — Вон шумит там… где-то дальше… — показывает он на склон, обращённый к югу. Он легко перешагивает узкий ручей и, с блестящими от интереса глазами, подходит ближе к скале, чуть погодя оборачиваясь и спрашивая: — Пойдём посмотрим? Даже не думая Сан срывается с места, с неизменным «конечно» на устах, и теперь уже он следует нога в ногу за капитаном, с которым не возникает и мысли о чем-то нехорошем впереди. Сан просто знает, что пока он рядом — с ним ничего не случится. Чем дальше они заходят, тем яснее Сан слышит тот шум, о котором говорил Сонхва. Деревья возле них становятся всё выше, кроны накрывают тенью и прячут в полутьме от жаркого дня, а дышать становится всё легче, и, когда Сонхва раздвигает переплетённые ветви кустарников у них на пути, Сан поднимает голову и понимает почему. Мощный непрерывный поток воды падает с обрыва, даже издалека мелко забрызгивая их обоих и стекая в лагуну с каменистым дном. Мокрая земля вокруг неё, поросшая мягкой травой и едва заметными цветами, их крошечные бутоны и сам воздух у водопада смешиваются в сбивающий с ног запах свежести, от которого у Сана кружится голова. — Вот это да, — не сдерживает он детского восторга. — Боже, так вовремя, — с облегчением в голосе замечает Сонхва, — искупаемся? Стараясь не наступить ни на один цветок на поляне, Сан спускается ближе к лагуне: — Можно. Здесь хорошо, — говорит он, несмело дотрагиваясь до прозрачной глади кончиками пальцев. Капитан не отвечает. Сан в недоумении поворачивается к нему, слыша, как он уже отстёгивает кобуру и ножны с пояса, стоя к нему обнаженной спиной. Он складывает все свои пожитки на рубашку поверх мундира, расстеленного под валуном, и Сан приподнимается и тоже сбрасывает пиджак с уставших плеч. Сан стыдливо прячет глаза пока капитан снимает брюки, и торопливо сам стягивает одежду, оставляя её на земле, совсем не заботясь об аккуратности — лишь бы побыстрее окунуться. Присев на берег, он свешивает ноги и постепенно привыкает к всё же слегка прохладной для тела воде, а Сонхва тем временем шагает по краю чуть дальше, к бурному водопаду, в поисках более глубокого места. Там озеро у берега почти ему по грудь, и оттуда он с головой ныряет ещё дальше. На мысленный счёт три, Сан тоже заставляет себя спрыгнуть в озеро, но обнаруживает, что дно ещё ближе, чем казалось, и к центру он бредёт почти по мели. — Совсем мелко, — жалуется тут же вынырнувший Сонхва, откидывая мокрые волосы со лба. — Давай ко мне. Сан, стоящий по пояс в воде, мнётся и подбирает слова. — Ты что, не умеешь? Или боишься? — Сонхва смеётся и трясёт головой, и брызги летят во все стороны, задевая смущённого Сана. — Конечно нет, — возражает он, пытаясь не выдать себя, ведь на самом деле боится, и ещё как. — Просто давно не плавал, ну и... Сонхва подплывает к нему и, когда упирается ногами о дно, ступает ближе, протягивая руку. — Там правда совсем неглубоко. Я тебя придержу, — заверяет он. Сан вкладывает свою ладонь в его, и Сонхва крепко обхватывает её, легко притягивая юношу, и начинает пятиться, приглашая его за собой. Но если держаться за Сонхва — не так уж и страшно. «С ним вообще ничего не страшно», — мелькает у Сана в голове, пока тот семенит, погружаясь в воду почти по шею. Здесь Сонхва выпрямляется и жестом просит Сана держаться за его плечи, а сам кладет руки по обе стороны его талии, отчего по его телу пробегает приятная дрожь. Дальше не сильно глубже, по словам Сонхва, но Сан всё ещё не решается оттолкнуться от дна, и стоит на месте, будто прикованный, ощущая, как и чужие руки, и течение мягко ласкают его кожу. — А тут красиво, правда? — говорит Сан, озираясь вокруг, пытаясь отвлечь внимание от своих пунцовых щёк. — Очень, — уверенно соглашается Сонхва, не сводя с него глаз. — У тебя… По скуле Сана, скатываясь вбок, вниз бежит крупная капля, видимо, упавшая с волос Сонхва. Он морщится, пытаясь как-то избавиться от неё, но этим только смешит Сонхва, который и рад бы её услужливо смахнуть, но не может — тоже заняты руки. Тогда он, находчиво, но ещё более смущающе для Сана, дотрагивается кончиком собственного носа до его щеки, и он даже для себя заметно обмякает в его руках. Несмотря на то, что Сан действительно боится глубины, вода всегда ему помогает. Вода очищает разум, смывает все сомнения и растворяет все его терзания, и он уверен, что будь дождь тогда сильнее, то он сказал бы Сонхва всё как есть ещё тогда, едва ступив на борт «Чайки». Но сейчас слова опять кажутся ему лишними, и вместо этого он, покрываясь мурашками от рук капитана на своем теле и от такой нескромной близости, невольно поворачивает голову, приподнимает подбородок и тянется губами ближе к Сонхва. От страха он даже зажмуривается, чуть ли не до боли, надеясь, что так вернее будет, что вслепую у него не будет и шанса остановиться в последний момент, посчитав, что он спешит или, наоборот, уже опоздал. Именно здесь и сейчас — потому что другой возможности у него может и не быть. — Сан… — только и успевает прошептать Сонхва прежде, чем говорить ему становится затруднительно. Он хотел только попробовать — прижаться губами на пару секунд и посмотреть, что будет, но Сонхва благосклонно разрешает Сану позволить себе лишнего, и от этого бросает в жар ещё сильнее. Поначалу Сан даже сомневается, что это не очередной сон, каких он видел за последний месяц много. Границу между сном и реальностью он проводит в прямом смысле на ощупь — сталкиваясь с подвижным языком Сонхва, распутывая пальцами мокрые отросшие волосы на его затылке, чувствуя, как расстояние между их телами его же стараниями стремительно сходит на нет, а кожа постепенно привыкает к соприкосновению с чужой. Пелена на глазах спадает не сразу, когда он останавливается, как и не сразу затихает шум крови в ушах, оказавшийся куда громче бурлящего потока воды прямо за ними. Сонхва не спешит отпускать Сана — бегло целует сам, отбирая у обоих время на передышку и ухмыляясь то ли каким-то своим мыслям, то ли от того, как Сан жмётся к нему, нервно болтая ногами в воде и бормочет тихое «прости», которое Сонхва тактично игнорирует. — Боишься всё-таки, — качает он головой. — Какой из тебя тогда пират? — Сам же знаешь, что так себе, — отвечает тут же запинаясь Сан. Ответ Сонхва заглушает резкий хлопок, сменяющийся криками и хлопками крыльев взмывающих в воздух птиц поодаль. Между бровей капитана залегает глубокая морщина, и, пока тот пытается сообразить, где стреляли, Сан отстраняется, понимая, что сейчас точно не лучшее время. Вынужденный сам держаться на воде он пугливо отплывает вбок и ждёт. — Это на плантации, — уверенно говорит Сонхва, — надо идти. Он рывком подплывает к ближайшему берегу, подтягивается на руках и вылезает, тут же подавая руку Сану и легко вытягивая его за собой. Суетливо, даже не успев обсохнуть, он небрежно натягивает вещи и ждёт, пока Сан сделает то же самое. Влажную кожу Сана под просторной одеждой неприятно обдувает ветер, пока Сонхва, всё ещё убирающий с лица свои мокрые, лезущие в глаза волосы, мягко просит его поспешить. Обратный путь они преодолевают почти бегом и спускаются к полю Петерса, пока тот ещё на месте — сидит в беседке с довольной улыбкой и ружьем на плече. — Господин Петерс, я капитан Пак, мы… — О, капитан, добрый день! — бросается он пожимать руку Сонхва. — Вас-то я как раз и ждал! — Мы услышали выстрел, — настаивает Сонхва. — Что у вас тут случилось? Петерс, словно и не замечавший ружьё у себя в руках, косится на него и восклицает: — А! Вы об этом. Это так... Для профилактики. Чтоб не расслаблялись. Сонхва с явным отвращением на лице смотрит на Петерса, оглядывающего свои владения, и Сан с трудом сдерживает смешок — хорошо, что вся команда испытывает к нему похожие чувства. Плантатор, наконец, смеряет взглядом их и вопросительно приподнимает брови: — Вы что, в ручей свалились? — указывает он пальцем на тёмные следы на рубашках. — Просто искупались в водопаде — дорога очень тяжелая, а погода сегодня невыносимая, — вступается за них обоих Сонхва. Петерс скептически поджимает губы и вздёргивает подбородок, указывая на поместье: — Вообще-то у меня там есть ванная и печь. — Понижая голос, но ещё отчётливо, он добавляет: — Ну и дикари… Сжимая кулаки до хруста костяшек, Сонхва благоразумно молчит, строгим взглядом окидывая гектары с кофейными деревьями. — Я прикажу накрыть на стол, давайте подпишем контракт за ужином, — предлагает Петерс, спускаясь к Сонхва из беседки, — чтобы вы не задерживались в Макассаре. — Моя команда устала. Ходить по ночам по лесам — последнее дело, вы не находите? Лучше утром, на свежую голову. Европеец лишь прохладно кивает на возражения Сонхва и просит следовать за ним, а Сан глядит им вслед и размышляет о двух вопросах: не переломал ли он хрупкое доверие капитана своими порывами и узнает ли он сегодня, чем угощают колонизаторы.***
— Позорище, — бормочет Уён, сидящий на ступенях перед Саном. Хонджун судорожно вздыхает и просит его помолчать хоть секунду, а Юнхо, в свою очередь, ругает боцмана, прося не затыкать Уёна и подтверждая, что не пустить членов личного состава на ужин это самое что ни на есть позорище. — Едим на кухне, как какие-то слуги, — возмущается Юнхо, — ещё и такую дрянь. — И что мы сделаем? Это не я придумал. Все претензии сам знаешь к кому, — указывает на запертые двери в столовую Хонджун. — Ага. Сейчас сам знаешь кто небось там не договорится, и этот козёл нас ещё и на улицу выгонит, — подаёт голос Уён. — Не каркай, — шипит Хонджун, запивая неопределенного вида кусок мяса разбавленным вином. — Боже, мерзость. Сану ничего не остается, кроме как, подперев щёку кулаком, обречённо ковырять вилкой остатки поданного им ужина и слушать перепалку боцмана и моряков, спорящих о том, прилично это вот так выкидывать их или нет и что лучше бы они от имени VOC вообще конфисковали бы у Петерса землю и без посредников продавали бы кофе, потому что без денег посидеть ему не повредило бы, а то больно распоясался. Ещё Юнхо что-то мельком говорит про мягкие перины на кроватях и про то, что они с Уёном ещё планируют играть в вист минимум до полуночи, так что Хонджун пусть заходит, и Сана пусть берёт, а то вдвоём неинтересно, после чего Уён что-то шепчет ему на ухо, но тот не обращает внимания. Очевидно уставший ждать неизвестно чего Хонджун вскакивает со стула и задвигает его за собой, предлагая Сану пойти поглядеть на их комнату. Он соглашается, оставляя тарелку с едой, к которой почти не притронулся, и поднимается вместе с Хонджуном на второй этаж, где они с удивлением обнаруживают даже заготовленную для них чистую одежду. — Представляешь? А подал нам каких-то крыс в соусе, — поражается он. — Видимо, сильно за простыни переживает, — подсказывает Сан, пока переодевается, и Хонджун хохочет, приговаривая «точно-точно». — Ты как, играть пойдёшь? — Я… — теряется Сан. Он и рад бы отвлечься, но знает, что всё, что беспокоит, всё равно настигнет, и никакого толку от карт и вина не будет, если он не разберётся — в себе и не только. — Наверно нет. Хочу поговорить с капитаном. Расскажу ему, что подозрительно всё это. — Ну попробуй конечно, — задумчиво тянет Хонджун, — только толку? Он правда никого не слушает, я уже отчаялся ему что-то объяснять, — с разочарованием разводит руками он. Оставшись наедине с собой, Сан погружается в раздумья — один день, оказавшийся насыщеннее многих лет его жизни, вдруг осознаётся чем-то настоящим. Не сказкой и не фантазией — ведь он теперь сам их герой, и всё это происходит именно с ним. Вот только он никак не ожидал, что ему придётся заплатить за такую судьбу не только своим спокойствием, но и сердцем, и уж точно он не планировал отдавать его капитану, да ещё и так быстро. То чувство, что воспылало в нём ещё на родном берегу, которое оказалось так сложно облечь в слова, медленно, но верно становилось всё сильнее, так незаметно, что, вырвавшись наружу, приняло такие пугающие формы, отобрало у Сана контроль и, в конце концов, оставило совершенно потерянным. Он не знает ответа ни на один вопрос, не уверен, правильно ли то, что он ощущает, не представляет, что ему делать дальше и имеет ли он право хотеть большего. Ведь когда он, стоя на другом конце палубы, рассматривал Сонхва, не осмеливаясь даже приблизиться — всё было иначе. Но когда в дело вступал сам Сонхва, когда он по-особенному касался его, случайно или нет прижимал к себе и принимал внезапную нежность Сана, отвечая на неё тем же — оно принимало совсем другой оборот. Что месяц назад, под ночным пасмурным небом в порту Тернате, что сегодня днём, в водопаде — в такие мгновения Сонхва казался совершенно необыкновенным человеком, а сам он — ему под стать, и, желая отдать всего себя и получить ровно столько же, Сан делал шаг навстречу. А потом, сидя в полной темноте, спрашивал в пустоту, зачем он так поступил и как же ему быть дальше. Услышав скрип половиц на этаже, Сан поднимает голову и поспешно выходит из комнаты, отмеряя несколько минут, чтобы позволить себе собраться и не сразу побеспокоить Сонхва. Стучать в дверь ему уже не так страшно, как минимум потому что сегодня это не самое вопиющее вторжение в личное пространство капитана, которое он совершает, и поэтому в комнату он входит уверенно, ещё раз приветствуя Сонхва, вольно развалившегося на широкой кровати. — Вот и ты, — с улыбкой отвечает и он, перекатываясь на бок и подпирая голову согнутой рукой. — Как вам ужин? — Хонджун сказал, что похоже на мясо крыс в соусе, — пожимает Сан плечами. — Интересные у него познания. Но вообще, по словам Петерса, это варан, — поясняет Сонхва, приглашая Сана присесть рядом. — Отлично пошёл с вином. — Варан? Кошмар, и кто тут дикарь ещё. Нам не очень понравилось, — вздыхает Сан, нерешительно подступая к постели. — Точнее ребятам… мне кусок в горло не лез, — признаётся он. Сонхва хмурится и тут же садится рядом, внимательно рассматривая профиль Сана. — Что так? Что-то случилось? — Ну… много всего. Тяжелый день. Хонджуна вот с утра при мне чуть не застрелили. — Обычное дело, — машет рукой Сонхва, — на него часто так реагируют. Ты просто очень впечатлительный. — Может быть… Я хотел кое-что… По поводу Петерса. — Я как-то не в настроении о нём разговаривать, — закатывает глаза Сонхва. — Хватило целого вечера с ним. — Я тоже, но это касается сделки. Мы, ну, посовещались, и все решили, что он… — Отвратительный? — подсказывает капитан. — Это тоже, но ещё он подозрительный. — В каком смысле? — Он отказался открыть даже один мешок, чтобы мы посмотрели на зерно, хотя его, наверняка, потом можно зашить обратно, и ещё… Я не очень разбираюсь, но я видел кое-что… — Сан, — прерывает его Сонхва, чуть наклоняясь к нему, — я, может, и пойму что-то, но к утру точно забуду. У меня обычно жуткое похмелье от вина, и память ни к чёрту. — Ладно. Просто у меня плохое предчувствие, — сознаётся Сан, чуть поникнув. — Ну как я и сказал, — Сонхва ухмыляется и треплет Сана по голове, — ты слишком впечатлительный. Так распереживался… Тебе надо отвлечься. Сан опускает глаза, обдумывая слова капитана, но тот снова обращает на себя внимание легким прикосновением к запястью. Его отчего-то грустные, большие глаза трепетно глядят на Сана. Пристально изучая его лицо, Сонхва продолжает поглаживать его запястье пальцами, а второй рукой проводит по щеке Сана, и тот подаётся вслед этому жесту, словно прося ещё. Но вместо этого Сонхва заводит ладонь назад и запускает пальцы в волосы Сана, лаская его затылок и заставляя того вздрогнуть и начать таять прямо на глазах. Он блаженно прикрывает глаза, а губы сами по себе распахиваются, когда он вздыхает от такого простого прикосновения, и Сонхва не пренебрегает этой возможностью, накрывая их собственными. Сонхва целует мягко, не давя, но это длится недолго — он продолжает настойчивее, и Сан растерянно отвечает, а нарастающее в нём желание становится невыносимее с каждой секундой. Сонхва нехотя отрывается от него, прислоняется своим лбом к чужому и шепчет: — Иди сюда. Тут же он отсаживается чуть дальше, прижимаясь спиной к стене, и похлопывает себя по коленям. Сан медлит, взвешивает все за и против, но капитан настойчиво тянет его руку на себя, а затем и выше, поднося к своим губам, которые легко касаются тыльной стороны ладони Сана. Оказавшись верхом на бедрах Сонхва, Сан ужасно смущается, пока тот стягивает с себя рубашку, а затем кончиками пальцев поддевает край белой ткани и на Сане. Он сталкивается с Саном слегка пьяным взглядом, и Сан, утопая в черноте расширенных зрачков, безмолвно поднимает руки, помогая Сонхва его раздеть. Сану приятно снова открываться ему, но ещё приятнее становится, когда Сонхва целует неожиданно не его губы, а спускается ниже к шее и груди. Тепло мерно разливается по всему телу, и Сан тяжело вздыхает, отчего Сонхва тихо посмеивается, продолжая оставлять дорожки мокрых, чуть красноватых, но тут же бледнеющих следов на гладкой коже. — Позволь я… — тянется он к поясу брюк Сана. На полпути тот перехватывает руку, отводит её от себя и с сожалением шепчет: — Не сейчас. — Но ведь... — недоумевает Сонхва. — Я думал… — безуспешно пытается он составить связное предложение. В ответ Сан качает головой и снова прячет глаза: — Я не знаю, что на меня тогда нашло. Прости меня. — Не надо извиняться, — Сонхва, мягко держа Сана за подбородок, подначивает смотреть прямо. — Ты думаешь, я бы позволил тебе сделать что-то, чего бы я сам не захотел? — Нет... — Понимаешь теперь? Сонхва смиренно выпускает Сана из объятий, слыша «и всё же…», и, обещая, что больше не поторопится, просит прощения сам. Сану гадко на душе от собственной трусости, и он, слезая, отворачивается и корит себя, возражая — «это я виноват». — Сан, а ты можешь… — Дрожащий от напряжения голос словно обездвиживает его. — Полежать со мной, пока я не усну? В тишине Сан через плечо глядит на Сонхва, подбивающего подушку, и слышит едва различимое: — Мне очень… очень одиноко. Вместо ответа Сан, недолго думая, задувает свечи на подсвечниках у кровати и, подождав, пока Сонхва ляжет поверх тонкого одеяла, ложится рядом на спину. — Спасибо, — Сонхва глубоко вздыхает, закрывает глаза и на ощупь в темноте ищет ладонь Сана. — Я быстро засну, обещаю. — Не за что, — отзывается он, задумчиво глядя в потолок и переплетая пальцы с Сонхва. И он не обманывает — наверно, думает Сан, Сонхва сегодня утомился больше всех, и вино только сильнее разморило его. Так или иначе, капитан правда почти сразу расслабляется и крепко засыпает, и Сан уже через несколько минут ощущает, как он перестает отчаянно сжимать его руку. Но уходить Сан не спешит. Свет звездной ночи за окном даже лучше, чем огонь свечей, и Сан переворачивается набок и с интересом рассматривает лицо мужчины подле себя. Он не думал, что увидит его рядом с собой таким — мирно спящим, беззащитным и необычайно трогательно красивым. Ему и раньше иногда хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это всё происходит на самом деле, и сейчас он особенно остро сомневается в правдивости своего восприятия, не в состоянии поверить, что Сонхва и правда здесь, возле него, на этой мягкой уютной постели. Сан поддаётся порыву и прижимается к его плавно вздымающейся груди, чуть приобнимая — аккуратно, чтобы не разбудить. Это, конечно, странно, думает Сан. Странно, что никогда раньше ему не удавалось найти успокоение — даже в том доме, где он прожил всю жизнь, где его не ждали невзгоды, тревоги и тяготы. Но рядом с Сонхва, обнимая его, он почему-то ощущает, что он в безопасности, и от этого он так скоро забывается, что ему тоже ужасно хочется спать, а желание возвращаться обратно в соседнюю комнату мгновенно улетучивается. Ритмичные удары сердца Сонхва убаюкивают Сана, и тот ловит себя на мысли, что не хотел бы даже на секунду покидать Сонхва, который так честно и открыто попросил не оставлять его в одиночестве, что, прежде, чем заснуть тоже, Сан успевает пожелать — пусть они встретятся и в своих снах. Сан открывает глаза с первыми лучами солнца и тут же задёргивает занавеску на окне, продлевая ночь для Сонхва. Спохватившись, что, скорее всего, Хонджун видел, что постель Сана пустовала ночью, он хватает скомканную лежащую в ногах рубашку и выскакивает из комнаты капитана, попутно торопливо надевая её. Он осторожно, стараясь не издавать лишних звуков, закрывает за собой одну дверь и проскальзывает несколько метров к соседней, сворачивая за угол. Однако поднимающийся по лестнице Уён совсем не вызывает у Сана желания сказать ему «доброе утро», особенно после того, как тот с подозрением приподнимает брови и угрюмо бросает: — Ты что тут делаешь? — А ты? — выбивает Сан, сгорающий со стыда, себе время на размышление вопросом на вопрос. — Ходил отлить. У тебя рубашка наизнанку, — смеряет Уён его взглядом и косится в сторону, откуда Сан вышел ему навстречу. — Твоя комната в другой стороне, если что. — Если что, я в курсе, — мрачно отмахивается Сан и, решив ничего не объяснять, удаляется, с облегчением обнаруживая, что Хонджун, в отличие от них обоих, всё ещё спит.***
— Разве не прекрасный день для сделки? — сидя нога на ногу перед столом Петерса в просторном, залитом солнечным светом кабинете спрашивает Сонхва, оборачиваясь на свою команду и, останавливаясь взглядом на Сане, подмигивая им. — Прекрасный, — подтверждает кивком Петерс, принимая из рук прислуги бумаги, чернила и печать. Сан нервно сглатывает и напряженно цепляется пальцами за сиденье, чуть ли не раскачиваясь на стуле и молча сверля взглядом Сонхва в надежде, что тот вспомнит, как ночью Сан попытался сказать ему кое-что очень важное. Но капитан легко перекидывается забавными репликами с плантатором, обаятельно улыбается и ни словом, ни жестом не выдает своих сомнений в честности сделки и добросовестности Петерса, и Сана это пугает. Пусть Сонхва и предупреждал о своей забывчивости с похмелья, но чутьё подсказывает Сану, что такая опрометчивость с его стороны — очень плохой знак. От переглядок с Хонджуном, стоящим возле Сонхва, не легче — он тоже хмурится и явно злится, но перечить капитану, видимо, не входит в его планы, потому что пожурить его на пару с кем-то это одно, но, когда дело касается сделок, Ким беспрекословно, как и остальные моряки, ему доверяет, и Сан боится, как бы это не вышло им боком. Сонхва вдумчиво читает договор с пером в руке и косится в сторону, и Сан было надеется, что он вспомнил, но затем он отводит взгляд обратно и объявляет: — Думаю, мы согласны, — наклоняется он ближе к столу и благодарит, когда Петерс пододвигает к нему чернильницу, занося руку над документом. — Капитан… — выдыхает Сан громче положенного, явно громче, чем он рассчитывал, обращая на себя внимание всех собравшихся в комнате. Его потрясывает от ужаса, но ещё больше от осознания, что отступать ему некуда. — Может надо… проверить товар? Сонхва прищуривает глаза и, на мгновение, словно выпадает из реальности, затем спохватываясь, но почти не выдавая этого и продолжая услужливо улыбаться сидящему перед ним Петерсу, безмятежно говорит: — И правда. Я совсем забыл об этом. Господин Петерс, как насчёт?.. — Капитан Пак, — тянет он, — разве мы не обсудили это за ужином? Могу вас уверить, всё в порядке. У меня лучший кофе на островах. — Было бы странно, если бы он был не таким — никакого другого сейчас нет, — поддевает Сонхва. — И всё-таки я настаиваю. — Вы настаиваете? Или этот щенок? Он не слишком много себе позволяет? Сонхва и ухом не ведёт, но даже тени улыбки не остается на его лице. В глазах у него Сан замечает смятение и понимает, что тот, судя по всему, скорее пойдёт на попятную и спорить с европейцем не будет. И что-то внутри Сана подсказывает ему, что это повод продолжать гнуть свою линию: — А что вы потеряете, если покажете капитану товар? — Сидящий рядом Юнхо шлёпает Сана по колену и шипит «не надо», и то же, одними губами, говорит ему Хонджун за спиной у Сонхва. — Сан, помолчи, пожалуйста, — тихо просит Сонхва в повисшей в комнате тишине, — я разберусь сам. — Да нет уж, давайте послушаем, что ваш щенок ещё тявкнет — откуда вы его такого только откопали? Время я потеряю, вот что, — поясняет европеец Сану, даже не потрудившись посмотреть в его сторону. — А время — деньги. — Если бы вам было нечего скрывать, — продолжает Сан, — то вы бы так себя не вели. — Хватит, — скрипя зубами тянет Уён его за рукав. — Кем ты себя вообще возомнил? — Никем. Но это не значит, что я ничего не понимаю. «Почему меня никто не останавливает? Почему все только смотрят?», — спрашивает самого себя Сан, злясь на всех присутствующих, и больше всего на себя, но зная — они молчат только потому что он прав. — В моих краях за качество отвечают своей головой, — всё смелее бросает Сан, понимая по накаляющемуся градусу злобы в комнате, что это последнее, что ему позволят сказать, и добавляя решительно: — А вы готовы? — Да как ты смеешь! — Петерс вскипает — вскакивает со стула, оглушительно хлопая по столешнице. — Успокойтесь, — тоже встает Сонхва, стараясь переключить внимание с Сана на себя. — Мы всё подпишем, не горячитесь. — Нет, пока не… — Это уж точно — «нет», — вторит Сану Петерс, рывком забирая из-под носа у Сонхва контракт — он сжимает лист, почти трясясь от ненависти, и Сан удивляется, когда тот просто бросает его под ноги, а не разрывает его в клочья. — Уходите. Можете поискать продавца, чьи условия вас устраивают. Удачи в поисках. — Он широкими шагами обходит кабинет и открывает дверь: — И всего доброго. Сонхва судорожно заламывает руки и в отчаянии оглядывается, ища в ком-то поддержки; начинает что-то говорить, но плантатор непреклонен: — Я дважды не повторяю, — качает головой он. — Но… — Выведи их, — просит он слугу и отворачивается к окну. Тот сначала выставляет за дверь Сонхва, а затем хватает под руку Хонджуна, но тот увиливает со словами «да мы уходим, уходим», подгоняя остальных. Сан тоже в спешке двигается к выходу, понимая, что у него бешено колотится сердце и, что если он в ближайшее время не объяснит всё, то ему несдобровать. Его охватывает паника, пока он один плетётся, спускаясь по извилистым дорожкам по пути к городу, позади цепочки, а остальные — перешептываются между собой, изредка переругиваясь. Сонхва не раз повышает голос, разговаривая с моряками, а голос Сана, прорезавшийся так некстати, наоборот, куда-то пропадает — пусть вопросов ему и не задают, но он вполне осознает, что пока не в состоянии на них ответить. Для него самого загадка, что произошло и как ему теперь из этого выкручиваться. Он не хотел так, он хотел как лучше, он хотел убедиться в том, что плохое предчувствие только им и останется, а всё остальное пойдёт как по маслу, но, вспоминая события в доме, ему кажется, что в какой-то момент его разум просто отключился — он просто забыл, с кем разговаривает, и даже Сонхва был ему не указ — такая злоба его взяла. Только вот беда в том, думает он, что это не оправдание, и спустя несколько часов, когда они добираются до порта, Сан ещё яснее видит, что наломал дров, и свою правоту он уже не докажет. — Что ты наделал? — останавливает его Сонхва, голос которого разрывает молчаливую пустоту пристани. — Вчера… я говорил об этом. Я видел… — Что ты там такое видел, что решил, что оскорблять поставщика — отличная идея? — Команда вокруг них не издает ни звука, кажется, они едва дышат, и Сан чуть ли не сжимается от того, насколько в гнетущем положении он. — Я не оскорблял его! Пожалуйста, выслушай меня, — чуть не плача просит Сан, понимая, что капитан, чьи глаза застилает гнев, совсем не слышит его. — Хочешь, чтоб мы тебя здесь оставили, а? Хочешь? — Пальцы Сонхва мёртвой хваткой сжимают воротник Сана, а холодный, ожесточенный взгляд, совсем не похожий на тот, что он привык видеть и полюбил, пронзает его насквозь. Сан ничего не отвечает. Ему нечего сказать в свое оправдание. У него при себе никаких доказательств — только сорванная сделка, злоба, на которую он сам себя обрёк и пучок пятнистых листьев за пазухой, которые ни ему, ни остальным, ничего не скажут. — Я думал, с тобой не будет проблем, — восклицает Сонхва, — думал, ты уважаешь то, что я делаю. Уважаешь меня. А ты просто испоганил всё. «Интересно, а уважаешь ли ты меня сам?», — не осмеливается Сан произнести вслух. Сонхва вытирает пот со лба, пытаясь отдышаться, и, наконец, обращается к Хонджуну: — Впаяй ему срочно три ночных вахты. Подряд. — Это жестоко, — качает боцман головой. — Жестоко — это если бы я оставил его прямо здесь, — возражает Сонхва, разводя руками и указывая на абсолютно свободную бухту в одной стороне и вымирающий город в другой. — А как доплывем до Мамуджу — пусть сам решает, что ему делать. Если я узнаю, — ещё раз оттягивает капитан ворот Сана, легко разворачивая его, поникнувшего, к себе, — что ты закрывал глаза дольше, чем на пять секунд… — Прекрати, — подаёт голос недовольный Хонджун, — надавай ему пощёчин, раз так хочешь наказать. Какие-то пять мешков с кофе того не стоят. Тем более, я с ним согласен. Честным людям скрывать нечего. — Ты его защищаешь? — Ну да. Может, он прав, — пожимает Хонджун плечами. — А может, нет. Теперь уже не узнаем. Хочешь сказать, мы теперь не найдём, что продать и купить? — Дело вообще не в этом, — бросает Сонхва, тут же отворачиваясь от них обоих и приказывая поднять якорь. Поднявшись на борт, Сан опускается на ближайший ящик и обессиленно роняет голову на ладони, понимая, что, возможно, он сам затащил себя в ад. Ведь Хонджун, как обычно, слушается Сонхва, и со словами «ничего не поделать, ты его слышал» отправляет его набираться сил перед ночной вахтой. И если первую ночь Сан стойко выдерживает, почти не борясь со сном, то на вторую у него начинаются проблемы. После целого дня на палубе под наблюдением Сонхва и остального экипажа, до которых уже дошла весть о проступке Сана, оставаться на ногах и после заката, зная, что в случае оплошности он может даже не мечтать продолжать путь с ними, становится особенно сложно. Он слабеет, а и без того трудновыполнимое требование Сонхва окончательно добивает его. Матросы, несмотря на то, что днём они из солидарности стараются даже словом с ним не перебрасываться, поочередно предлагают сменить его, но Сан непреклонен. — Присядь, — настаивает Юнхо, — а то это уже пытка какая-то. Я не скажу ему. Только под утро, когда Сан уже сбивается со счёта, в какой раз Юнхо подходит к нему, он сдаётся и соглашается. Когда ему остаётся выдержать последнюю ночь до остановки в порту, у Сана не остается сил даже встречаться с кем-то взглядом, а от головной боли хочется выть. Но он не питает иллюзий, думая, что всё пройдёт хорошо — ему уже приходится прижиматься спиной к мачте, чтобы не рухнуть навзничь, а держать глаза открытыми, естественно, не получается. Он изредка хлопает себя по щеке, в надежде не задремать окончательно, и около полуночи замечает Уёна, оценивающе глядящего на него с лестницы на нижнюю палубу, но вместо того, чтобы переживать об этом, Сан уже смиренно вздыхает. «Ну выкинут и выкинут. Значит, заслужил», — решает он для себя, всё же не оставляя попыток протянуть до рассвета. После трёхдневной муки Сан просыпается в пустой каюте только ближе к вечеру, лишь осознавая, насколько это действительно было жестокое наказание и удивляясь, как он сумел его стерпеть. Собственного же желания остаться в порту и ждать, когда в нём причалит корабль, что согласится подбросить его обратно на Тернате, у него не появилось, и потому он, чуть покачиваясь, сходит на берег и ищет лавку травника. — Едешь с нами? — строго, практически без эмоций спрашивает Сонхва, когда тот возвращается. — Да, — так же пусто и серо, но зная, что он ни о чём не жалеет, отвечает Сан.***
Последующие дни сливаются в один. Сан продолжает трудиться в поте лица, слушается всех указаний, почти не поднимает головы и старается не унывать. Однако, без возможности поболтать (а он пытался — игнорируют, отвечают только по делу), посмеяться, прогуляться по незнакомому городу с кем-то и просто получить чью-то улыбку в ответ, чувствовать себя частью команды, как он уже успел привыкнуть, становится всё тяжелее. Теперь он без энтузиазма сходит на берег лишь для ночёвок, отдаляется от остальных матросов, которые его не замечают, почти не слушает свежие сплетни и новости и надеется, что рано или поздно им наскучит разыгрывать бойкот, а он, к этому моменту, ещё не решит, что совсем одному, как в прошлом, ему очень даже и неплохо. Почти незаметно, единым потоком, проходят несколько недель прежде чем одним вечером, когда Сан спускается в свою каюту, его окликает капитан. — Сан, на секунду. Голос Сонхва серьёзен как никогда, и строгое выражение лица тоже не добавляет Сану радости от того, что тот наконец, после этих долгих недель, заговорил с ним. Тем не менее, ослушаться его он не может, и поэтому заходит в капитанскую каюту за ним, не дожидаясь приглашения садится на знакомый стул и прикрывает глаза, словно это спасёт его ото всех неприятностей. — Плохие новости, — скорбно начинает Сонхва. — В Султанате Бантам казнили пятерых сотрудников VOC. Настоящих, я имею в виду. Сан хмурится, обдумывая слова капитана и не слишком понимая, где тут плохие новости для них. — Из-за?.. — неуверенно подаёт голос Сан. — Уличили в обмане и оскорблении султана. Они привезли во дворец кофе на пробу. Арабику. Очень хорошую арабику с Сулавеси. Это цитируя их поставщика. А потом обнаружилось, что кофе испорчен, причём ещё на стадии сбора. Поставщика, кстати, зовут Андрис Петерс, и, думаю, его казнь тоже не за горами. Дело серьёзное. Ну ты понимаешь. Поначалу Сану хочется лишь разозлиться как следует, а в его горле застревают слова — «я же говорил», «так и знал», «наказал меня ни за что». Но вместо того, чтобы сказать какие-то из них и по-настоящему разгневаться, Сан, любуясь, как Сонхва сияет, тоже подхватывает это и заливисто смеётся, всё ещё не в состоянии поверить, что слышит подтверждение своей правоты — жаль только, что такой ценой. — Андрис Петерс... — тянет он. — Вот кого надо было казнить в первую очередь. — Да, — соглашается Сонхва, — только это он и заслужил. Но уже ничего не поделать. По крайней мере, это оказались не мы. — Мы собирались туда? — смутно припоминает Сан. Вместо ответа Сонхва протягивает Сану карту с маршрутом, где на северо-западе острова Ява жирно выделена точка, а цифра четыре, рядом с ней и в легенде, подсказывает название — Бантам. — Как раз перед тем, как ехать в столицу, должны были заключать контракт на поставку там. Ты нас спас, Сан. Опять. До этого напряжённый, Сан расслабляет плечи и, не в силах вымолвить и слово, только восхищенно вздыхает. — Признавайся, что за звериное чутьё в тебе просыпается, когда надо, — ухмыляется капитан, прекрасно зная, как Сан падок на похвалу, и только больше радуясь, когда тот неловко пытается вымолвить хоть что-то в ответ. — Ничего такого… иногда я не понимаю даже, что творю. — Главное, что получается хорошо, — уверяет его Сонхва, склоняя голову и всё порываясь встать с места. Наконец он, судя по всему, решается: наверно, думает Сан, это так же нелегко для капитана, как и для него самого — снова вот так говорить, не делая вид, что ничего не было. Ведь было — и хорошее, и плохое, и это всё связывает их, и Сан, догадывающийся, насколько трудно бывает переступить через самого себя, снова делает шаг навстречу, поднимаясь и раскрывая объятия. Сонхва обхватывает его шею, и Сан, где-то глубоко в душе, наконец отпускает накопившуюся боль, радуясь, что эти ужасные дни вдали от человека, который повёл за собой и открыл Сану новую, лучшую жизнь, наконец закончились. Он утыкается в плечо капитана и крепче обнимает, зная, что никакие прикосновения и слова не выразят ту благодарность, что, даже в самые одинокие дни и ночи, не переставала его согревать. Сонхва осторожно, почти невесомо обхватывает руками лицо Сана и, качая головой, с отчаянием в голосе говорит: — Прости, что не поверил сразу. И так с тобой обошёлся. Я правда… Я не знаю, как мне искупить свою вину. — И не надо. Ничего не надо. Всё хорошо. Я знаю, кстати, что там с кофе, я ходил в… — Это уже неважно, — прерывает его Сонхва коротким поцелуем. — Расскажешь потом. Я так скучал. Двадцать пять дней… — Ты даже считал? — удивляется Сан. — Конечно. И кстати… У меня кое-что для тебя… Сонхва спешно опускает руки и бросается что-то судорожно искать по всей каюте. Сан про себя посмеивается, недоумевая, как и что он мог тут потерять, но пока молчит — ещё не привык к тому, что его снова слушают. — Хотел отдать ещё в Макассаре, но… Ногой он толкает обратно под койку небольшой деревянный ящик с крышкой и поднимается с колен, держа что-то поблескивающее в руках, и тут же передаёт это Сану. Его пальцы холодит металл, а, когда предмет ложится на его ладонь, он слегка изумляется непривычной тяжести. С интересом он рассматривает вытянутый, тонкий ствол с гравировкой, поглаживает гладкую рукоять, взвешивает поочередно в руках пистолет, а затем, не мигая, глядит на Сонхва. — Очень красивый, — всё ещё машинально обводит он подушечками пальцев буквы на оружии. — Но не стоило. — Ещё как стоило, — недовольно фыркает Сонхва. — Не давай себя никому в обиду. Даже мне. Не уверенный, шутит капитан или не совсем, Сан с благодарностью кланяется, но тот подхватывает его за локти и заставляет выпрямиться. — Спасибо, — выдыхает Сан, — но я совсем не умею с ним обращаться. — Научим. Уверенный голос Сонхва, как всегда, внушает Сану, что, если он с ним — то всё в порядке, но на всякий случай он уточняет: — Всё будет хорошо? — Конечно, — слегка удивляется Сонхва, хлопая его по плечу, — особенно если впредь я буду тебя слушать. «Наверняка не будет», — думает Сан, понимая, что, может, оно и к лучшему. Ему не нужно, чтобы всё было так, как он того захочет — ведь рано или поздно он тоже ошибётся. Хватит и просто плыть по незнакомому маршруту, ненасытно познавать мир вокруг и быть рядом с Сонхва, пробудившим в нём жажду к жизни — этого Сану пока более, чем достаточно.