***
Следующие несколько недель Ливи упрямо избегала любых прямых контактов с дядей Рэджи. Они не оставались с ним наедине даже на минуту, а ночью она брала в свою постель Джимми, не оставляя Рэджинальду шансов на сближение. Смотря на потягивающую молоко в ночной тишине мордашку сына, Оливия невольно думала о Рэджи, прокручивая, как старую пластинку, ту ночь, когда маленькому Джимми выпал шанс увидеть белый свет. Поглаживая его чуть влажные от активных сосательных движений светлые волосы, Ливи улыбнулась, когда Джеймс мило чихнул, сморщив нос в точности, как и его отец. Малыш был олицетворением Рэджи, его отлитой формой, его продолжением и Оливия тут же померкла. То, что произошло в ночь ее дня рождения было чем-то запретным, грязным и неправильным — она знала это, боясь, что однажды об этом узнает маленький Джеймс. Он — конечный результат порочной связи, часть пьяного вмешательства его родителей, плод ненависти и любви, но она обожала его, хоть и порой мечтала сбежать от этого ребенка, от Рэджи, которого видела в нем, каждый день, каждый час вспоминая ту мерзко-сладострастную ночь. Джимми потягивал молоко, заполняя желудок с характерным булькающим звуком, и Ливи позавидовала его беззаботности. Она поцеловала сына в лоб, отнимая пустую бутылку, и Джеймс довольно улыбнулся, роняя несколько капель на светлую простынь, что стекли по его розовой левой щеке. Наблюдая за протекающими по потолку бликами автомобильных фар, Ливи чувствовала острую необходимость изменить свою жизнь. Она была обязана ради себя, ради маленького Джеймса разорвать связь с дядей, чтобы снова стать свободной и счастливой. Она знала, что Рэдж не даст ей покоя, что он будет требовать от нее невозможного: сохранить эти греховные отношения, переступив через рамки морали, которых для него уже давно не существовало. Ливи ударила боковой частью кулака по стене, как всегда, когда выявляла чувство стыда и вины за то, что позволила себе быть такой легкомысленной той ночью. Она сама привела их к трагедии, ожидая, что заигрывания с дядей не заведут их далеко, но она ошибалась, кусая тот самый разбитый кулак, шипя и сдерживая слезы, не желая разбудить задремавшего рядом ребенка. Она называла это признаками вины — доктор же счел это паническими атаками, не зная точную причину произошедших с девушкой перемен. Ливи прикрыла веки и из-под них устремились крупные слезы. Она была безрассудной, позволив Рэджи делать с ней то, что ему хотелось. Оливия не думала о какой-либо контрацепции, она знала из разговоров с подружками, что о ней полагалось думать, что женщина ответственна за последствия в первую очередь, но ей не хватило сообразительности спохватиться сразу же. Не думал о безопасности и Рэджи. К слову, он не думал вообще — так уж был устроен мужской мир: не нести никакой ответственности за содеянное и за возможные побочные эффекты такие, как преждевременные и нежеланные дети. Повернувшись на бок, Ливи призналась себе, что по-прежнему любит Рэджи, загадывая, где бы он мог находиться в столь поздний час. Может быть в пабе или клубе? Проводив очередную тень на потолке, Оливия закусила губу, пропитываясь ревностью, которая наполняла ее, стоило ей представить Рэджинальда, в объятиях которого могла виться какая-нибудь привлекательная девушка. Ливи досадливо дернулась в постели, измученная размышлениями, что не покидали ее все три года. Она резко села в кровати, решив, что ответит Рэджи за его отсутствие, став счастливой с другим, чего бы ей этого не стоило. Оливия найдет способ разбить его сердце в ответ. И тихий голос разума подсказал ей, что это будет пустая трата сил и времени.***
Поздним утром Рэджи сидел в гостиной, помогая Джеймсу собирать башню. Уютная комната в теплых тонах грела душу ее обитателям. Большой диван с бежевым покрывалом и кремовыми подушками неплохо сочетались со светлыми шторами, которыми были задернуты большие окна типичного английского дома. На стене красовалась большая карта мира и несколько плакатов. На кофейном столике были разбросаны игрушки. На диване, бросая взгляды на телевизор, сидел высокий мужчина с темно-каштановыми волосами и серо-зелеными глазами, держа в пухлых губах дымящую сигарету, выпуская из носа клубы дыма. Это был никто иной, как Рэджи Крэй, внезапно попробовавший провести субботнее утро, как порядочный семьянин. — Детка, не хочешь мне помочь? — отчаянно спросил он Оливию, когда шестая по счету постройка рухнула и рассыпалась по ковру, заставив Джимми возмущенно взвыть. Оливия увлеченно смотрела мультики, поглощая порцию мороженого, поджав под себя ноги. — Неа… Выкладывайся, папочка Рэджи. Рэджинальд состроил печальную гримасу, поворачиваясь к сыну, снова и снова расставляя деревянные фигурки. Его внешний вид гангстера абсолютно противоречил тому, чем он занимался в своей белоснежной рубашке и черных брюках. Отшвырнув покрытый краской цилиндр, Рэджи потянул Ливи к себе за ткань ее одежки, отвлекая от десерта и покоя. — Хватит лопать мороженое, сладкоежка! К Рэджи, отложив пиалу, повернулась стройная молоденькая девочка двадцати лет, с большими карими глазами и светло-русыми волосами, собранными в две косы, свисающие по бокам, покоясь на плечах. Короткая домашняя юбка, тонкая хлопковая футболка — все это делало из нее миленького невинного ребенка, который принадлежал взрослому мужчине, ее дяде с туманными глазами, чья жизнь разделилась на «до» и «после» из-за одной разрушающей связи. — Чего тебе опять? — огрызнулась она, когда Рэдж опустился рядом с Ливи, целуя ее плечи. — Ты такая нежная, такая сексуальная… Вчера весь вечер я думал о тебе, — Крэй усердно целовал каждый сантиметр кожи Оливии, не стыдясь сидящего в углу комнаты отца в полудреме, углубляясь к ее ключицам, а после, отодвинув футболку, и к груди. Ливи кинула взгляд вниз, повисла пауза. Она не могла поднять глаза и Рэджи стало интересно, почему? Через пару секунд он, наконец, понял. Его член стоял, оттягивая ширинку, увеличиваясь с каждым приливом крови, и она увидела это через брюки. Оливия вспомнила его ширину, множество вен и то, как это приятно — вбирать его в себя целиком. — Ты же хочешь меня, а. Признай это, Ливи, — прохрипел Крэй ей на ушко и Оливия, смотря на него с насколько секунд, ухмыльнулась. — Я уже изголодался по твоей сладкой попе. Так бы и покусал. Ливи фыркнула: — Какой же ты противный, на самом деле, — опрокидывая Рэджи на грудь остатки мороженого, вскакивая с дивана и покидая гостиную. Крэй проморгался, собирая пальцем растаявшую сладость с испорченной рубашки, запуская в рот, переводя взгляд на Джеймса, что смотрел на него в ответ, не понимая, хорошо это или плохо. — И я! И я! — закричал малыш, бросаясь к папе, чтобы проделать тоже самое, решив, что это забавно. — Твоя мамочка очень характерная леди, — констатировал Рэдж. Сняв рубашку, он умылся и вымыл липкие ручки Джимми. Взяв малыша на руки, он решил отправиться наверх, чтобы попрощаться с Ливи и оставить ей сына, прежде чем уйти по своим делам. Девушка с надутыми губами листала книгу, стараясь не обращать на Крэя внимание. — Сегодня наша Оливия не в духе, — заметил Рэдж, усаживая Джеймса в его кроватку. Решив не злить ее еще больше, Крэй коротко поцеловал Ливи в макушку: — Я люблю тебя… Позвони на номер «Фирмы», как все пройдет. Пока, Джим! — и, махнув рукой сыну, покинул спальню совершенно разочарованным.