Крэевская спесь

5

Оливия посмотрела на часы. Было десять тридцать утра, а она все еще не покидала уборной с того момента, как дядя Ронни привез ее в обиталище Вайолетт. Оливия слышала пение птиц и видела, как свет утекает по полу ее спальни. Она сидела в заполненной водой ванне, смешавшейся с ее слезами, но дядя Рэджинальд так и не появился. Час назад Ронни завел ее в дом бабушки и, узнав, что Рэджинальда взяли за зад полицейские, живо сопроводил до уборной на втором этаже, игнорируя вопросы Вайолетт. — Ты была в этой одежде? Оливия слабо кивнула. Открыв кран, Рон наказал ей раздеться и тщательно вымыться. Его ругательства слышали все обитатели дома, пока он силой сдирал с обезглавленной Оливии вчерашний наряд, пропитанный запахом Рэджинальда, царапая ее кожу ногтями. Вниз слетели чужой джемпер, за ним блуза, следом — брюки. Когда Ливи осталась в одном бюстгальтере, неловко прикрывая себя руками, Ронни оценил ее больное тело, покрытое синяками, засосами и ссадинами, и вздохнул. — Сукин сын! — прошипел он, подавляя омерзение и животное желание отвесить Оливии пощечину. — А каким местом ты думала, м?! Склонив голову от стыда, пока Рон усаживал ее на ледяное дно эмалированной ванны, Оливия молчала. Ронни собрал вещи и, сложив в тканевый мешок, в раскрытом виде протянул его Оливии: — Сними бюстгальтер и положи его сюда. Ливи робко щелкнула застежкой бюстгальтера. — Нас с Рэджи не так воспитывали… — ткнул Рон пальцем на увиденное, — Взбираться на собственную племянницу. Уму непостижимо. М-да… Рональд велел своему помощнику Тедди отнести одежду подальше от дома и немедленно сжечь. — Давай, вынеси все в залесок и сожги к чертовой матери! Если фараоны найдут это, у них будет еще один повод докопаться до Рэджи. Сам Рональд, сняв с себя пиджак и, швырнув его на крючок, закатал рукава рубашки и принялся отмывать Оливию от следов брата, смывая его слюну и пальцы. Ливи была в шоке от того, что произошло и никак не реагировала, сидя тряпичной куклой в мыльной воде. Когда слезы осознания пришли, она не смогла их остановить, разрываясь плачем. — Поверить не могу, что Рэдж способен на такое. Когда сюда придет полиция, а она сюда придет, потому что Рэджи уже под следствием, ты наденешь то, что скроет этот срам, — тыкал он в нее пальцем, — и будешь молчать. Ни слова о вашей связи, Ливи! А теперь, объясни мне, как такое могло случиться? Как вы дошли до этого? В глубине души она знала, что должна сообщить о случившемся, помешать Рэджи когда-либо сделать с ней это снова, что она не должна вступать в сговор в этом секрете. — Я была на дне рождении Джона Лоусона и впервые выпила. Рон настойчиво натирал ее шею мягкой мочалкой: — Что именно ты выпила? — Виски. Тот виски, который я украла из твоего шкафа. Прости меня! — Оливия съежилась, прикрыв голову, но Рональд продолжил отмывать ее, будто ничего не слышал. Вайолетт стояла в пороге и внимательно слушала откровение внучки. — Хрен с ним. Что было потом? Как ты оказалась в лапах Рэджи, твою мать? Оливия вздохнула: — Я вернулась позже, опоздала на час и Рэджи, он… — Дядя Рэджи, — поправил ее Рон, — Он твой дядя! Он твой дядя, Оливия, несмотря ни на что! Поэтому называй его дядей Рэджи! Это правило. Поняла? — Дядя Рэджи, да, все правильно, — растерялась она, — он ждал меня, будучи пьяным. Это было видно по его лицу и глазам… После разрыва с Линни он часто пил. Вайолетт поспешила вмешаться: — Ты не должна говорить так о дяде Рэджи, Оливия. Постыдись! Он был у меня вчера вечером и абсолютно трезвый. Уж поверь мне. Ливи растерялась. — Но, бабушка, я… — Я знаю, что у тебя было на уме, только не нужно приплетать ко всему этому моего Рэджинальда, — взмолилась женщина. — Пожалей своего дядю, он ведь занимался тобой с самого рождения и признай, что вы оба виноваты в случившемся в той или иной степени. И я не поверю, что он заставил тебя пойти на это. Оливия поежилась, сдерживая неприятную для семьи правду, обхватывая себя руками и опуская голову. Впервые Рэджи стал поглядывать на свою племянницу, когда ей исполнилось тринадцать. Вайолетт позволяла ему помогать Ливи принимать ванну, хотя необходимость в этом отпала, но так уж повелось с ее детства. Сначала Чарли и Патриция купали Оливию в маленькой ванночке на кухне, чтобы тепло, исходящее от плиты, согревало пространство до комфортной для детской кожи температуры, устраивая маленький праздник. Вайолетт, Чарльз-старший и близнецы вились вокруг Оливии, желая взглянуть на то, как она забавно стучит ножками в горячей воде. Рэджинальд, засучив рукава своей дорогущей рубашки, предпочитал участвовать в процессе, придерживая маленькую головку Ливи над поверхностью воды, испытывая исключительно отцовские чувства, мечтая о таком же чудесном ребенке. После скоропостижной смерти Патриции, Чарльз не продержался и года от того, чтобы не начать спускать свою жизнь в тесном союзе с Рональдом, ставшим его ближайшим партнером по бизнесу и пьянке. Это сотрудничество привело его к пятнадцати с половиной годам заключения, а бедная Оливия осталась на попечении бабушки и дядь. С того дня в обязанности Рэджинальда входили не только попытки выудить старшего брата из тюрьмы, но и какое-никакое воспитание Оливии, которая, по мнению Вайолетт, остро нуждалась в отцовском начале для полноценного развития личности. Ронни тоже принимал участие, но более косвенное, докучая матери и брату странными советами, которые никто старался не слушать из-за его звенящего диагноза — «шизофрения». С тех дней Рэджи стал чаще посещать обитель родителей: обязанный, несмотря на дичайшее похмелье, отводить ее сначала в сад, затем в школу, отвечая на самые замысловатые детские вопросы; возвращаться домой каждое воскресенье раньше на два часа, чтобы помочь матери выкупать озорную Оливию. До тех пор, пока девочке не исполнилось двенадцать лет. С того времени она стала вести себя чуть смиреннее и помощь Рэджи уже была не нужна. Он понял это и сам. Однажды, когда Оливии уже исполнилось пятнадцать, вернувшись домой и ворвавшись в уборную без должного стука, Рэджи увидел стоящую перед ним племянницу, запутавшуюся в горловине узкого джемпера с поднятыми руками, и впервые заметил набухшие грудки юной девушки, темные густые волосы, покрывающие ее треугольник, и что-то перевернулось в его душе. С того дня он стал видеть в дочери брата будущую женщину. Дальше было только страшнее. Рэдж стал все чаще врываться в ванную или комнату без стука. Ему нравилось заставать ее врасплох: видеть горящие румянцем щечки, наблюдать, как она неуклюже скрывает свои обнаженные части тела, пока он весьма театрально извиняется. Когда Рэдж обнимал ее и прижимал к себе, точно бегемот, обещая передавить ей грудную клетку по поводу и без, не только в праздники, но и, например, когда Оливия говорила что-то забавное или правильно решала пример по алгебре, то она хихикала и смеялась, говорила, что ей щекотно от его прикосновений. Со временем, смешки понемногу сошли на нет и ее тело стало все заметнее реагировать на его ласки. Оливия могла лежать у Рэджи на коленях, пока он беседовал со своими приятелями и, в ходе оживленных дебат по поводу того или иного, он, якобы невольно, касался ее шеи, груди и бедер одной рукой, держа в другой тлеющую сигарету. Иногда он укладывал спать пятнадцатилетнюю «малую», обычно, после устраиваемых ею гормональных сцен, когда все близкие — придурки — и видеть она их больше не желает. Рэдж вел проповеди о добре и зле, замечая, как в ответ на его прикосновения Ливи закрывала глаза и словно плыла по волнам. Тело ее непроизвольно вздрагивало, когда он касался ее бедер с внутренней стороны, заводил подушечки пальцев к ткани ночного платья и, чуть сдвигая его, гладил низ живота. Именно тогда Рэджи понял, что в Оливии просыпается женщина. Возможно, что Оливия и испытала бы с ним первый свой оргазм, если бы не Вайолетт. Встревоженная тем, что укладывание Ливи с каждым разом длится все дольше и дольше, она настояла на том, чтобы внучка училась засыпать одна. Но Вайолетт опоздала. Рэджи уже разбудил в Оливии женщину и обратить этот процесс было невозможно. Между ними появилась какая-то непонятная связь. Они никогда не говорили о том, что происходило под одеялом, но иногда, когда Оливия начинала постанывать, их взгляды невольно встречались и они словно понимали то, что оставалось недосказанным. В их доме было принято не стеснять себя строгими правилами приличия относительно одежды. Каждый носил дома то, в чем ему было удобно и комфортно. Рэджи предпочитал или белоснежную сорочку с брюками, или полотенце на бедрах, в сочетании с упавшими на лоб мокрыми прядями. Ронни обожал длинные, вальяжные халаты в полоску. Вайолетт цветочные платья и чепцы, родом из тридцатых годов. Чарльз-старший носил мрачные клетчатые рубашки и теплые кардиганы, которые сменял не чаще раза в неделю. А Оливия любила носить короткие байковые платья. Как правило, платье надевалось на белье, чтобы тело могло дышать. И Рэджи часами мог незаметно разглядывать ножки племянницы, выглядывающие из-под короткого подола, и ее необремененные лифом груди, с розовыми нежными сосками, то и дело прилипающими к ткани платья. Когда Оливия наклонялась, чтобы что-то поднять, и у Рэджи захватывало дух от открывающейся перед его взором картины. Это продолжалось несколько лет и с каждым днем его влечение к племяннице росло все больше, и порой у Рэджинальда темнело в глазах от жгучего желания овладеть этим юным прекрасным телом. По мере взросления Ливи, Рэджинальд стал ловить на себе ее изучающие взгляды и был готов поклясться, что порой она специально пробегала перед ним в одном полотенце или выскакивала из спальни в тонком пижамном платье. В такие минуты дрожь пробегала по его телу и ему стоило немалых усилий сдержать себя от безумного желания схватить Оливию и, повалив ее на ближайшую кровать, тут же овладеть ею. За несколько недель до случившегося, пока они жили вместе в одной квартире, Рэджинальд окончательно потерял рассудок, превратившись в тень Рональда, только его пороком стал блуд и извращенное желание овладеть родственницей, дочерью старшего брата. Его состояние было похоже на безумную манию, когда не интересны другие дамочки, даже самые юные, а попытки думать о работе и делах рушатся, перекрываемые неврозом и навязчивой идей. Приоткрыв дверь спальни племянницы, Рэдж прислушался к мирному девичьему дыханию, доносившемуся со стороны кровати, и осторожно вошел в комнату. Бесшумно подойдя к кровати и замерев, Рэджинальд несколько минут стоял и любовался сладко спящей Оливией, раскинувшей руки и ноги, с трудом сдерживая тяжелое дыхание. Член торчал колом в тесных брюках, его ломило от желания. Сегодня Рэджи решился совершить «это». Вайолетт собиралась навестить их и принести домашней еды только завтра к обеду, а Ронни снова уехал в Хакни, так что в корте их было двое: он и его Оливия. Он не знал, сколько простоял над кроватью, не шевелясь, разглядывая при слабом свете ночника розовую ото сна Ливи. Его обуревали и страсть, и стыд. Он понимал, что сейчас произойдет нечто ужасное, непоправимое, но ничего не мог с собой поделать. Рэджинальд собирался взять Оливию. В его глазах она уже давно перестала быть племянницей. Рэдж видел в ней юную девушку с наливающимся соком зрелости телом, которую страстно, до безумия хотел, и вот сегодня эта страсть выплеснулась через край, полностью овладевая разумом. С трудом сдерживая прерывистое дыхание, глядя на позу, в которой спала Оливия, Рэджи сразу понял, что сможет добраться до самых сокровенных мест этого прекрасного юного тела, не потревожив крепкого сна. Несколько минут он смотрел на безмятежное лицо спящей и ничего не подозревающей Оливии, а затем, опустившись на колени, осторожно, сантиметр за сантиметром, стал стягивать с нее одеяло, с жадностью пожирая глазами каждый миллиметр открывающегося перед его взором молодого тела. Господи, как же он ее хотел! Опустив одеяло, Рэдж замер, любуясь представшей перед ним картиной. Перед его взором выросла нежная точеная шейка с бархатистой кожей, плавно переходящая в манящие ложбинки ключиц, под которыми спели мягкие полушария ее небольшой груди. Осторожно, боясь разбудить Оливию раньше времени, он аккуратно присел на край теплой постели и скинул с ее острых плеч тонкие шелковые бретели кружевной ночнушки Линни, которую Рэжд откопал в шкафу и одолжил племяннице. Потянув податливый шелк вниз, он высвободил из плена две полусферы с вишенками сосков. Не в силах сдержаться, Рэдж облизнулся и приблизился губами к дерзко торчащему соску. Шлейф и вкус молодого цветущего тела ошеломил его. От нее пахло чем-то сладким, кремовым, и Рэджинальд зарычал, сжимая в пальцах торчащий бугор, сдавливая головку члена. Прислушиваясь к тихому дыханию племянницы, он принялся кончиком языка выводить липкие линии вокруг острой вершины, порой вбирая ее в рот и не выпуская, посасывая, совершая рефлекторные движения. Оливия только морщила носик, позволяя дяде более откровенно играться с ее грудью, гладить ее руками и сводить друг к другу. Наигравшись, Рэджи подвинулся к изножью и, подцепив края трусиков, бережно потянул их вниз, не упуская возможности попеременно целовать гладкие коленки. Приподняв укороченный подол ночного платья, Рэджи покоил его на ее плоском животе и едва не застонал от открывшегося ему, покрытого темным пушком, лобка. Протянув руку, он спустил ее трусики настолько, насколько позволяли ее раскиданные бедра, и дотронулся до тонких половых губ, и чуть не сошел с ума от охватившего его чувства восторга и вожделения. Рэджи трогал ее «девочку», раздвигал большим и указательным пальцем заветную щель, рассматривал ее, смещая в сторону бархатный пушок. — Ах, ты же моя умница. Сберегла себя для дяди Рэджи от несносных мальчишек. Просто прелесть… — промурчал он медово, все еще рассматривая сулившую ему невероятное наслаждение маленькую щель. Нащупав чувствительный бугорок, Рэджи несколько раз провел по нему пальцем и легко помассировал. Оливия пошевелилась, что-то произнеся во сне, и согнула ноги. Рэдж замер, стараясь не дышать, чтобы не выдать себя. Ливи причмокнула губами и, вздернув носик, продолжила спать. Рэджинальд осторожно отнял руку, с изумлением обнаружив, что она влажная, поблескивающая в свете тусклой лампы, ухмыляясь. Вернув ладонь, он продолжил ласкать ее, упустив тот момент, когда дыхание Оливии из ровного перешло в шумное и частое. Взяв в рот вздыбленную вершину, Рэджи потянулся к брюкам и вдруг ощутил, как сосок затвердел в его устах и услышал всхлипывающее дыхание племянницы. Рэджинальд резко оторвался и, подняв голову, увидел ее широко раскрытые глаза и исправившийся в безмолвном крике рот. — Дядя Рэджи, что ты делаешь? — тихо спросила она, прерывистым голосом, инстинктивно прикрывая грудь руками, убирая ее в ткань ночнушки, жутко чувствительную и мокрую от его слюны. Рэджинальд посмотрел на нее лукавым взглядом обаятельного подлеца: — Ласкаю тебя, детка. Разве любящий дядя не может поласкать свою маленькую девочку, свою Ливи? Оливия присела и поежилась: — А почему ночью, тайком придя в мою спальню? Рэдж состроил невинную гримасу, выразительно подняв брови, округлив глаза. — Мне не спалось, милая, — Рэджи провел пальцами по ее щеке. — Я думал о тебе, — спрятал за ухо непослушную прядь волос, — и решил, почему бы мне не пойти и не подарить немного нежности своей маленькой Ливи, которую я так сильно люблю? — и ловко задел ее остренький носик. Оливия умопомрачительно закусила губу: — Но ты ведь не просто даришь мне нежность, дядя. Ты ведь не гладишь меня по головке, как раньше, а… — она покраснела и Рэдж собрал все силы, чтобы не наброситься на нее, — целуешь мою грудь… — пролепетала она на выдохе. — Разве тебе неприятно ощущать себя взрослой женщиной? Неужели, не нравятся мои поцелуи, м? По-моему, ты мечтаешь об этом, как и многие другие девушки твоего возраста, а, Ливи? — Если честно, мечтаю. И даже о тебе, — призналась она, тут же отрицательно качая головой. — Только ты мой дядя. Это не правильно, это не хорошо. Так не должно быть! Рэджи добро улыбнулся: — Почему же? Я люблю тебя, мне нравится твое чудное тело, нравится нежить его. Тебе ведь тоже это нравится, Ливи, признай это, крошка. Что дурного в том, что мы проявляем нежность друг к другу, зайка? — Наверное, ничего, — задумалась Оливия. — Но девочки в школе говорят, что за нежностью обычно следуют другие вещи… — Какие вещи, Ливи? Расскажи мне, я хочу знать, — канючил Крэй, облокотившись на ее подушку, расположившись рядом с девушкой, поглаживая ее сложенные по-турецки ножки. — Ну, что ты притворяешься? — возмутилась Оливия, касаясь сухой руки дяди, и он перехватил ее пальчики. — Взрослые вещи. Ты же сам все прекрасно знаешь. После такой нежности люди вступают в связь. А мы не можем. Это же… ммм, инцест, правильно? Что скажет бабушка, а тем более папа, когда вернется? — Твой папа не узнает, глупышка, — Рэджи посмотрел Оливии в глаза, внушая это, не стирая ухмылки в уголках припухлых губ, — а бабушка тем более. Это будет наша маленькая сладкая тайна. Оливия склонила голову и Рэджинальд приблизился к ее лицу и прошептал на ухо: — Тебе ведь понравилось то, что я делал. Правда, зайка? — Да, — призналась Ливи, смотря на его широкие пальцы. — Ты очень искусно ласкаешь, дядя Рэджи. По правде, меня еще никто не ласкал из мальчиков. — И славно. Но апория в том, что я мужчина, а ты прекрасная молодая девушка, тело которой сводит меня с ума, и которой я очень хочу обладать, — продолжал он шептать Оливии на ухо, губами теребя мочку уха. — Дядя Рэджи, ты что? Что ты говоришь?! — возмутилась Ливи, словно не замечая его ласк, но ее частое дыхание говорило об обратном. —Что такое? — спросил он наигранно. — Я же люблю тебя не только как дядя, а как мужчина. Обними меня, детка, давай же. Их разговор прервался, ибо Оливия не нашла, что сказать. Она обняла Рэджинальда за шею и замерла, ощущая его аромат духов и сигарет, а над ухом — горячее возбужденное дыхание. Слова дяди Рэджи поразили ее и в тоже время польстили, пока Крэй парящим напором опускал ее на подушку, поглаживая ягодицы, посасывая чувствительную мочку ее уха. — Ты моя девочка. Моя? — игриво спросил он и Оливия кивнула. В ее голове на повторе, одна за другой мелькали картинки из прошлого, когда дядя Рэджи мыл ее в ванной, укладывал в кровать, подкрепленные ее тайными желаниями и неизведанностью. Это было неправильно, это было дико и вместе с тем так приятно, так возбуждающе… И не об этом ли она мечтала, проводя одинокие вечера? Оливия позволила дяде впиться губами в ее шею. — Скажи, дядя Рэджи, мы можем быть нежными друг с другом, но не делать «этого»? Рэдж оторвался от ее кожи, подавляя рвущееся возбуждение, отдающееся неприятной болью в паху. — Ц-ц-ц… — покачал он головой в недовольстве. — Знаешь, мне будет очень сложно сдержаться. Ты еще не готова пойти на это со мной, я верно понял? Оливия быстро кивнула: — Я переживаю. — Может, твои переживания пусты и нам стоит развеять их как можно скорее в этой постели? — Не сегодня, — Ливи выпустила руки, защитно воткнув их в грудь Рэджи и он, шумно выдохнув через нос, смягчился. — Ладно. Мы не будем торопиться, если ты не хочешь. Но, если я узнаю, что ты переступила черту с кем-то другим, то прикончу его и выкину в реку, а потом приду сюда и возьму тебя без разговоров, ясно? Оливия моргнула в знак понимания. — Умная девочка! А теперь разреши мне поласкать твое прекрасное тело? Порадуй дядю Рэджи. Оливия не смогла справиться со своими желаниями и не смогла отказать дяде. — Конечно, поласкай меня, дядя Рэджи. Ведь ты же мой дядя, а я твоя послушная Ливи. Только пообещай не заходить далеко? Рэджи ухмыльнулся — последнее, что Ливи увидела перед тем, как голос Вайолетт разрезал пространство уборной. За несколько часов из-за неправильного решения ее юная жизнь превратилась из удовольствия — в ужасное путешествие, и она просто не знала, что ей делать. Она могла только попытаться оправдаться, заранее зная, что это невозможно из-за Вайолетт, которая была за Рэджи горой. Ей оставалось, как утопающему, спасать свое достоинство, понимая, что Рэджи рано или поздно вернется сюда, и ей придется вести себя с ним очень и очень осторожно. Оливия затеяла игру, в которой она будет вынуждена держаться подальше от дяди или хотя-бы не оставаться с ним один на один. Никогда. Но худшим было ее чувство полной беспомощности, понимая, что у нее нет выхода, что она фактически принадлежит Рэджинальду, человеку, которого она еще вчера так горячо любила, а сегодня — ненавидела. Она все еще рыдала, когда дядя Ронни смывал с ее волос шампунь, разрывая заполненные водой перепонки голосом Вайолетт. — Помни, Оливия, что бы не между вами не произошло, Рэджи — твой дядя. И так будет всегда.