Карты мало интересовали организацию Легенд, но то, что можно было найти на острове помимо приключений, расценивалось некоторыми жадными людьми, как незаменимое, но труднодобываемое. В каком ещё месте можно было встретить живого древнего короля змей, кроме как в неисследованных землях? Здесь конечно.
По большому счёту, в этом месте разрешалось всё и за это ничего не будет. Фантастическая вседозволенность пожинала свои плоды в виде мародёрства и насилия, что было в принципе нормально для мира, но осуждалось всякими домашними философами и гуманистами. Да и какие гуманисты в мире, где островитяне пытаются пережить очередную зиму и то, что приходит с туманом.
Относительную безопасность хранят исключительно столицы, да и в них всегда стоит держать в голове, что ты можешь попасть в разборку нескольких бандитских группировок.
Чем дальше от столицы, тем шансов умереть за ближайшем из кустов больше, а способ окончить жизнь варьируется от банального «споткнулся и головой об камень» и до внезапного нападения чего-то летающего с когтями.
Существуют, конечно, и абсолютно спокойные участки на изведанных землях, ибо там уже побывали толпы охотников. Всё что могли убить — убили, всё что двигалось унесли.
Урон миру, как и физическому, так и пластам, крепящимся в том месте, принесли огромный, отразившись на несколько километров вокруг когда-то густого леса, и зона объявилась закрытой. Как оказалось, Игдрасиль перестал чувствовать, что то место тоже принадлежит ему и просто отключил от питания, а без поддержки великого древа исчезла возможность там находиться людям без значительного вреда здоровью. Место обозвали гиблой землей и преспокойненько забыли, временами отправляя туда кого-нибудь из ассоциации для уборки трупов особо ретивых.
Так и жили. Мир открывался маленькими кусками, но это тоже был огромный вклад, учитывая, что одна лишь высадка на Тёмный континент убила сорок лицензированных и не шибко слабых охотников. Всё вокруг было слишком опасно и угрожающе, чтобы оставаться наивным ребёнком, да и почтенный возраст двадцати однолетней дылды берёт своё.
Эмма сидел на ветке дерева с картой в руках, недовольно кривя лицо. Прямо тут, по оригинальной карте местности должна быть пещера, но он, видимо, проморгал последнее обновление игры и на месте входа в нужные ему катакомбы — река. Широкая, с бурным потоком и порогами, студёная, горная река.
Но куда же деваться с подводной лодки? Эмма спрыгнул с дерева, приглушая инерцию кувырком, и, поднявшись на ноги, снял сапоги, перевязывая шнурки, после чего перекинул их через плечо.
Лодыжку мгновенно охватила страшная боль и Эмма, выдернув ногу из студёной воды, недовольно поджал губы, разглядывая уродливое алое пятно, разливающееся на коже. Повторная попытка не принесла ничего, кроме страшной боли, но он, понимая, что ничего другого сделать невозможно, прикусил язык, делая три больших шага, пытаясь устоять в бурном потоке. Медлить было невозможно и, сделав ещё три шага, он с головой ушёл под воду, попадая аккурат в вход пещеры.
Тело сдавило и каждое движение отдавалось страшной болью, но, приоткрыв глаза, он поплыл только по ему понятным ориентирам, стараясь расходовать как можно меньше сил. Кто знает, сколько ему придётся плыть.
Затопленные катакомбы представляли из себя жуткое местечко с торчащими балками из каменных стен, вагонетками груженными железняком, парочкой тупиков и развилок.
Вынырнув в полукруглом «зале», он выскочил из воды, пытаясь удержать себя в положении стоя на окоченевших ногах. Его трясло. Прижав заледеневшие ладони ко рту и пытаясь согреть их своим дыханием, рухнул на колени, чувствуя, как что-то перекатилось под ним и хрустнуло, эхом отдаваясь по пустым коридорам.
— Я же… никогда не мёрз… что случилось? — стуча зубами, прохрипел он, опуская ладони на землю, пытаясь принять более устойчивое положение. Беспорядочно рыская пальцами по земле, он нашёл источник звука. — Отлично, — рассмеялся он, но смех вышел настолько обречённый и слабый, принося непонятную боль в лёгких и душе, — Отлично, Эмма, просто прекрасно. Ты наткнулся на выползок, ничего необычного.
Он встал, пошатываясь, сделал три шага и непослушными пальцами попытался выхватить руну огня, но уронив подсумок, услышал звук рассыпавшегося гороха и тихие шлепки в воду.
В непроглядной тьме, где не сразу угадаешь в какой стороне вверх, а где низ, он снова грохнулся на колени, беспощадно сдирая с них кожу и наощупь подползая к воде, резким движением погрузил руку в ледянящую жидкость, и пытаясь не думать ни о чём плохом, шнырял в поисках маленьких камушков.
Всё складывалось не слишком радужно с самого начала своего приключения. Джин, когда выбирал место для своего развлечения, основывался на том, что место должно быть малость аномальным. Три червоточины, расположенные на острове, ему явно симпатизировали и по его барскому указу город рубили здесь. Для тренировок нэн — место просто превосходное, но Эмма, почти не использующий её, а опирающийся исключительно на способности демонида, дабы среди родичей хоть немного выгодно отличаться, сейчас был слабее ребёнка, заблудившегося ночью в лесу. Его энергетический щит треснул сразу же, как он погрузился в воду, а щит тэн была убрана, запирая лишнюю силу в себе, поддерживая хоть какое-то тепло.
Раньше он и не думал, что стал таким слабым, но менять уже было что-то поздно. Не поехал бы он тогда к Гону, не решил бы тогда, что исковерканое сознание может принести вред ему, не сошёлся бы с ним и его друзьями… Уже слишком поздно винить себя за это. Искажённая мораль защищала его разум от сильных потрясений, давая ему больше возможностей для любого дела. Нда, слабость — огромная печаль.
Стараясь не скулить, он одубевшей рукой вытер кровь, тонкой струйкой стекающую с изгиба губ, вытаскивая другой, не менее ледяной конечностью очередной камень с руной, с нездоровым блеском глаз, считывая надпись. Оно!
Он рывком выпрямился, поджимая руки к груди, сделал несколько шагов ближе к дыре в стене, натыкаясь лбом во что-то жёсткое и шершавое.
Руками шевелить было невозможно и он принял решение, потрогать это щекой, мгновенно поплатившись за решение отуманенного мозга. Из изрезанной, будто наждачкой щеки, потекла горячая кровь, немного согревая шею и грудь. От мысли напороться на это второй щекой, его отвлёк стук падующих где-то камней и он решил, что если не начнёт двигаться активнее в сторону укрытия — умрёт.
Постоянно натыкаясь лбом на это нечто, он сделал круг почёта, вокруг длинного шершавого шланга, и ведомый интуицией, которая говорила, что всё будет хорошо, через полчаса мучений и двух заходов в воду по колено, добрался до дыры, втискивая своё не слишком мясистое тело. Уложив вещи и сетуя на всё-таки просраные в заплыве сапоги, он прибыльно ударился копчиком об выпирающий камень, хватая ртом морозный воздух. Закрыв глаза и считая до десяти, он снова достал руны, уложенные на этот раз в карман, и, поглаживая каждую подушечкой указательного пальца, пытался найти необходимую. Найдя нужную, он сжал её, позволяя прибережённой нэн вливаться хаотичными потоками в руну и заполнять небольшую расщелину своей родной силой. Положив руну на камень, он мучительно долго ожидал десять секунд активации.
Внезапно вспыхнувший свет ударил по глазам и он, щурясь как землеройка, попытался встать, но тело, пережившее огромный стресс, отказывалось совершать какие-либо движения.
Привыкнув к свету, он опустил взгляд, натыкаясь на оледеневший каменный пол, с удивлением понимая, что не скользил: кровавые следы, ведущие к выходу из расщелины и снова выпавшие из кармана руны.
Почему-то захотелось рассмеяться.
Он, прикрыв глаза, пару раз хрипло каркнул, надрывая связки и наплевав на усиливающийся озноб, и расхохотался страшным, птичьим смехом.
Утирая слёзы об плечо, он мельком заметил синеватые, изрезанные кусками льда и камнями ступни, задумываясь о том, чтобы сейчас сказал Гон, если увидел бы его. Поди, расплакался.
Руки наконец-то вернулись в его пользование и он, приподнимая гудящие конечности, мерзко поморщился, осматривая содранные ногти, кровоточащие пальцы и почти трупного цвета запястья.
— Да, а раньше было легче, — трясясь в беззвучном смехе, прошипел он, скидывая оледеневшую одежду, кидая её ближе к руне и сразу кутаясь в шерстяной плащ, выуженный из сумки. Да, было мокро, холодно и противно, но жаловаться было не на что.
Он лёг, поджимая колени к груди, на тепловатый камень, нагретый руной, забываясь сначала в бреду, а потом уже и в беспокойном сне. Впервые за долгое время ему приснился кошмар.
***
Я ненавижу, когда ко мне прикасаются…
Это началось слишком давно, чтобы сказать точно, что сподвигло на это, но я знаю наверняка, что в этом сыграл роль мой отец…
Разве кто-то хочет об этом узнать? Что ж, я расскажу.
Я помню наш милый дом в густом лесу, реку, протекающую рядом, горный хребет, видимый из окна, мамин сад и её — Эмили.
Маму.
Помню белоснежные рубашечки с рюшечками, коротенькие шортики на подвязках, чулки до колен, кепочки или шляпки, смотря какой сезон, башмачки с бантиками и маленьким каблучком.
Помню, что мама пела мне на её родном языке, гладила по голове и заплетала волосы в косичку. Её голос был самым лучшим. Её образ оказался выжженным у меня в душе.
Да, это было лучшее время моей жизни. Сын сбежавшей графини, которая променяла всю свою роскошь и титул на одного дурака без рода и племени. Любовь зла и я до конца не верю, что этот нежный цветок смог выживать один в доме, пока благоверный шарахался по лесам.
Мама говорила, что она просила его повременить с охотой и заняться моим воспитанием, но Джин отшутился от этого и учить меня держать меч пришлось ей — Эмили Вирджинии фон Пигмалион. Да, дворянское воспитание, что получила она, было перенесено и мне.
Смешно звучит. Граф Кайн Леон Эмили фон Фрикс.
Фамилию матери, увы, я не смог наследовать, ибо никакого благословения от предков матушка не получила, да и плевать на них. Никогда не видел и надеюсь, что не увижу.
Ах да, прикосновения.
Я был храбрым ребёнком, может поэтому и умер в двенадцать лет с ножом в сердце, но это совсем иная история. Лес манил меня, а особенно деревня за рекой, расположенная в двух часах ходьбы от нашего дома. Мама частенько брала меня с собой на рынок, так что дорогу я знал. Скрыться от матушки в толпе было легко, но бесчеловечно. Дитём я это не понимал, но проверни Гон такой финт со мной, то я бы на месте умер от удара, а мама как-то умудрялась сохранять хладнокровие. Жаль, что мою пропажу она обнаружила только минут через сорок, когда я уже попал в самую настоящую жопу, не побоюсь ругаться в собственном разуме.
Сбежать то я сбежал. Деревня была красива, а я слишком мелкий и несмышлёный, чтобы запоминать каждый поворот. То, что я заблудился — было довольно предсказуемо, но то, что я поверил милой дамочке и согласился, чтобы они довели меня до мамы — глупо.
Проснулся я уже в подвале с мешком на голове и завязанными руками за спиной. Лёжа на холодном полу, я думал о том, как мне влетит от матери и что будет с моей спиной, если об этом узнает блудный отец.
Довольно скоро с меня стянули мешок и за волосы выволокли в зал, где уже активно велись торги за правообладания моей персоной. Дитём я был ангельской наружности, так что был уверен, что меня продадут не в повара.
Взрослые не знали, что я понимаю любой язык в нашем мире. А я не знал, что мне делать, но всеми силами пытался не зареветь, ибо тут этим не помочь.
Меня купил какой-то мужик с татуировкой дракона на руке и я всё ещё помню её детально. Хвост, обвивающийся вокруг запястья, обрубленная левая лапа и голова, лежащая на плече.
Со мной не церемонились и уже второй раз потащили за кудри по лестнице на второй этаж, а я, перепуганный почти пятилетний ребёнок, сумел стащить с опрокинутого моими сопротивлениями стола случайный предмет — нож для масла. Какая тварь додумалась делать их с тупым наконечником?
И вот, мы дошли до моего отвращения к прикосновениям.
Швырнув меня в комнату, мужик закрыл дверь, напрочь забывая закрыть окно. Нож, к тому моменту, я засунул за ремень и мне очень повезло, что этот ублюдок не додумался меня осмотреть до того, как начать раздирать мою рубашку…
Приходилось терпеть сквозь слёзы и сжатые челюсти, выжидая прекрасный момент, когда он забудется. Благо, он довольно быстро дошёл до ручки и, подняв меня за шею над землёй, уравнял длину моей руки, учитывая нож для масла и его голову. Хрен знает зачем он так долго смотрел на расплывающуюся синеву моего лица, но кажется ему нравилось то, как я не сопротивляюсь, а мне нравилось, что он притянул меня поближе к собственному лицу.
Кто знает, как закалывают свиней? Свинью сначала гладят по спине, чтобы не психовала, загоняют между двумя брёвнами, и когда она успокаивается, мужик с пистолетом подходит к её уху и стреляет. Иногда пользуются чем-то похожим на длинный нож.
Нож для масла был слишком мал, чтобы нанести фатальный удар этой махине, но и вы меня извините. Мне было четыре, а нож для масла не слишком подходящее оружие. Меня сдавили ещё сильнее, схватившись за ухо и не в силах орать, от болевого шока. Я почувствовал хруст собственной шеи, что наверно и отрезвило моё понимание происходящего и я, собрав последние силы, занёс руку для второго удара.
Странно, что тогда я смог его завалить. Ставлю на моё происхождение семь к трём.
Нож снова вошёл в плоть, раздробив ему кости запястья и проходя в ухо. Ещё раз, и ещё раз, и ещё раз. Из глаз его текла кровь и от каждого удара он содрогался всем телом, в какой-то момент роняя меня.
Я чувствовал, что что-то не так в этом всём и решил воспользоваться единственным дельным советом отца: «Не оставляй врага за спиной не убедившись, что убил его».
Сев ему на грудь, я хотел ударить ножом ему между глаз, но лоб оказался слишком твёрдым для тупого ножа и, прочертив алую борозду, нож с хлюпом вошёл в глазницу.
Ха, как не профессионально, Каин-тян, оставлять оружие в убитом. Как непрофессионально!
Стоя уже около трупа, извазюканный в крови собственного несостоявшегося насильника, я пытался собрать расходящиеся мысли в кучу.
Да, я убил человека, ничего необычного для меня сейчас, но маленький Кайн, желавший быть доктором, себе простить этого не мог и, выпрыгнув в окно, со всех ног рванул по потёмках к реке, но добежав до леса его вывернуло и он, хватаясь за дерево, пытался стоять на ногах.
Жаль его, на самом деле, но непослушные дети получают жизненные уроки.
У реки он вымыл тело от крови и прикосновений, доползая до дома в первом часу ночи.
Эмили думала, что я убежал от неё домой, так что соврал, что купался в реке, а рубашку потерял где-то, да и синяк на шее получил самым невероятным способом на тарзанке. Она конечно ругалась ужасно, но оценив мой покаянный вид и нежно-салатовое лицо — отправила в ванную и спать.
Странно, но вернувшемуся отцу я так и не смог даже пожать руку, на что он отреагировал со свойственным ему пофигизмом. Матушка, конечно, заметила, что я шугаюсь прикосновений, как прокажённый, но решила, что мне просто хочется показаться взрослым. Ага, взрослым. Передавайте привет моим последующим ночным кошмарам и поехавшей кукухе во взрослом возрасте и скажите, что я пытался, но крыша возвращаться отказывается.
Странно, но на младшего брата у меня аллергии нет, но к его закадычному товарищу привыкал долго.
С Хисокой легко никогда и не было, так что я временами жалею, что не убил его при нашей первой встречи, когда была возможность. Вообще, сам факт того, что будучи младше его на восемь лет, я почти завалил эту кобылу, меня напрягает.
Сейчас бы я не рискнул к нему суваться с кулаками, да и то, что этот придурок на моей стороне, довольно хороший карт бланш…
Впервые за месяц мне снится кошмар, что не может повышать настроение… И где этот полоумный фанатик, когда действительно нужен?
***
Эмма проснулся от ужасного грохота. Подняв гудящую голову и разлепив глаза, он неловко потёр шею, оглядываясь по сторонам.
Руна всё также горела, но уже слабым светом и давала минимальное тепло позволяющее не одубеть, но и согреться было невозможно.
Одежда или высохла, или задубела ещё сильнее, валяясь на полу между кровавыми слезами.
Эмма вытянул ногу из-под плаща, разглядывая запёкшуюся кровь и не сошедшие синяки переохлаждения.
— Нда, — цыкнул он, аккуратно ставя ногу на лёд, покрывая её аурой. Ногам стало не так холодно и он, опустив вторую ступню и жмурясь от неприятных ощущений, пошёл подбирать одежду.
Она высохла, но была настолько ледяная, что некоторое время он хотел идти так. Благо здравый смысл проснулся, хоть и с запозданием.
Одевшись, и приведя себя хоть в какой-то порядок, Эмма собрал рассыпанные руны, зажигая маленький огонёк и отпуская его на метр от себя.
Выбраться из дыры было легко и он, распрямившись, принял более устойчивую позу, всматриваясь в то, что освещал огонёк.
Десяток метров сброшенной шкуры занимал почти всё место в зале, возвышаясь почти на три метра над не самым маленьким Эммой. Шершавая, как наждачка шкура, не позволяла змее скользить назад, даже забираясь по крутым подъемам, и Эмма, тыкнув ножнами в неё, печально вздохнул, прикрепляя ножны на место, и сплюнул на пол, поднося руки к губам и выдыхая.
Учитывая, аномальность происхождения этого места и то, что оно по неизведанной причине влияет на его физическое и психологическое состояния не самым благоприятным образом, он понимал, что нахождение в этой «аномалии» хрен знает по каким причинам вызванной — опасно.
И не столь страшен холод в минус шесть по Цельсию.
Спустившись в пещеру, Эмма почувствовал мимолётное давление на черепную коробку, что изначально он связал с погружением на глубину, но теперь, обдумывая своё поведение вчера и нынешнее неприятное зудение, примерно на макушке можно было предположить, что место воздействует на миндалевидное тело мозга, отвечающие за трезвую оценку опасности.
Такое имеет место быть только при учёте электромагнитного излучения, возможно влияющего на мозговую активность, перекрывая нейроны миндалевидного тела.
Эмма почесал затылок, обволакивая голову хоть каким-то полем нэн, пытаясь минимизировать возможное влияние, не исключая другие возможные проявления аномалии.
Вдохнув полной грудью холодный воздух, он закрыл глаза, кладя одну руку на грудь и другой гася огонёк.
Раз это место настолько интересно, то стоит играть по его правилам.
Быстро орудуя трясущимися руками, он скинул всю одежду и, стуча зубами от пронизывающего холода, провёл руками по груди, укладывая их на сердце и солнечном сплетении.
— Я не хотел, Боженька, ты видел, но у меня не остаётся иных путей, — оправдал своё поведение парень, разбегаясь, и на всей скорости прыгая в реку, поднимая кучу брызг.
Несколько секунд ничего не происходило, но следом, вода в месте его погружения закипела, поднимая столб пара. Окутав почти весь зал, он начал сгущаться, стекаясь к источнику, напоминая своим видом топлёное молоко.
Фигура, образовавшаяся в паре, некоторое время не подавала признаков жизни, находясь в чем-то похожем на анабиоз, но через минуту дёрнула рукой и быстро направилась к берегу.
Подросший, покрытый тонкой корочкой кристаллических образований, образующие природный доспех с чётко обозначенными сегментами, скреплённый между собой веществом, немного напоминающим каучук, с длинными пепельными волосами, облепившими всё его тело. Посмотрев на ледяную корку, он обнаружил маленькую костяную корону, начинающуюся с линией роста волос.
Одежда была ему беспощадно мала: заставляя придумывать вынужденные альтернативы. Ладно, штаны ещё были в пору, но сидели откровенно туго, не говоря ничего про рубашку.
Моргнув двумя парами глаз, испытывая дичайший дискомфорт, он прикрыл нормальные глаза, позволяя растворится за временной ненадобностью и передавая бразды правления духовному зрению.
Пещера в духовном плане выглядела в разы красочнее и светлее. Большое переплетение нитей и ещё чего-то не поддающегося объяснениям, покрывало большую часть потолка и стен. Если бы он был монстром, ищущим место для гнездования, то наверняка эта пещера входила бы в топ десять мест для безопасной охоты и вот почему.
Вся форма и строение этого места в элементарном плане походило на многострадальную «кротовую нору», а учитывая, что Эмма был уверен, что находился в своём мире, так как чувствовал, что ни одна ранее созданная нечестивая тень не умерла, то попал он во внутримировую червоточину, спасибо, папа.
Сам факт того, что его не поделило на кванты, говорит о его невероятной удаче и возможно делает реверанс в сторону его происхождения. Учитывая особенности его более духовного, чем телесного происхождения, можно считать, что он не имеет одной определённой позиции в определённом участке времени из-за принадлежности его души к одному пласту мира, а тела к другому. Такая себе суперпозиция человека.
Вспоминая слова некогда сказанные демоном о том, что все Легенды — баги, можно упростить себе понимание происходящего, но Эмма, решивший, что лучший способ избежать навязчивых мыслей — думать об очень сложном, выстраивал логическую цепочку.
Попадание в червоточину должно было уничтожить его на одном плане — на котором она и крепится, но имея немного другое строение духовной оболочки, он пожертвовал только энергетическим щитом, расколовшимся из-за временного искажения времени.
Осталось только надеяться, что этот миниатюрный мост Морриса — Торна не ведёт в другой участок времени, что было возможно.
Эмма резким движением руки отделил кусок шкуры, складывая таким же резким движением вещь в подсумок.
Так почему же это место было идеальным для кормёжки? Тут также все просто. Войти в кротовую нору можно с одной стороны, а вот выйти с этой же вряд-ли получится. По крайней мере, исследования хоть и проводились, но шанс попадания научного сотрудника и его выживание — крайне мал, а про выход и речи быть не может. Если ты не умер из-за расщепления и собрания, пока летел по мосту, то обязательно есть шанс подохнуть из-за фатальных изменений нейронных связей. По этой причине все взяли за правило «входим с одной, а выходим с другой стороны». И в этом есть вся прелесть ловушки.
Если ты попал в это место и выжил, по счастливому стечению обстоятельств, не потеряв рассудок, то с шансом в 80% сделаешь попытку найти выход, около которого тебя уже ждут, а вот кто, понять до встречи нельзя.
По сведениям, что имеются у его организации, можно предполагать, что куда-то исчезнувший с острова лет восемь назад Король змей свалился именно сюда, а имея невероятную силу и регенерацию — не только выжил, но и хорошо обустроился, основываясь на количестве костей в реке.
Как и многие представители ядовитых зубастых шлангов — Король змей полностью проглатывает свою жертву, переваривая, но по неустановленным причинам, кости бедолаги он отрыгивает. Есть ещё одна теория о способе его возможного питания, которая утверждает, что змей впрыскивает пищеварительный сок в тело жертвы, а потом выпивает коктейль из внутренних органов и переваренных мышц. Но тут идёт в разрез всем известный факт о питании змей.
Понизив сердцебиение до пятнадцати ударов в минуту, стараясь не слишком выделятся на духовном плане от камней, Эмма упорно продвигался всё дальше по широкому коридору, прогоняя прочь мысли, что возможно, выползок, валяющийся на уходе, принадлежал ещё маленькой особи, а сейчас он отожрался до размеров локомотива.
Сглотнув вязкую слюну, обильно наполняющую рот, Эмма облокотился плечом о стену, внезапно вспомнив о телефоне. Есть шанс проверить байку о его работе даже в аду.
Загоревшийся экран показал отсутствие сети и тихо ругнувшийся Эмма бесцельно открыл список контактов, находя начальника. Жаль, что теней здесь нет и на помощь рассчитывать не приходится, но с другой стороны они могли и не пережить перехода, а значит, смысла бы ему не было, да и терять потенциально выгодных созданий не хочется.
Телефон показывал, что между попаданием сюда и нынешнем моментом прошло около семи часов, хоть и внутренние часы утверждали о десяти часах с гаком.
Быстро перебирая пальцами по клавиатуре, он накатал послание господину Нулевому, в котором подробно описал ситуацию и поставил в конце нынешнее время. На его великое удивление, сообщение отправилось, придавая небольшую надежду.
Усмехнувшись, обнажая острые клыки, он снова открыл список контактов, замирая, не решаясь нажать на имя своего брата, прикусывая губу и выдыхая. Прислушавшись к тишине, изредка нарушаемой журчанием воды или падением камней, он прикрыл глаза, нажимая на экран и прикладывая телефон к уху.
Сердце остановилось, когда он усшыл гудки, чтобы забиться сильнее отплясывая чечётку, щемя грудь и опоясывая ледяной хваткой горло.
— Кайн? Ты никогда не звонишь. Что-то случилось?
— Нет, что ты… Все хорошо. Как у вас дела?
— Брат, тебя очень плохо слышно. Ты где?.. Кайн?
Эмма закусил губу, закрывая гудящие глаза. Глупая идея была звонить Гону и пугать его, очень глупая.
— Встретимся через несколько дней, Гон. Я сам вас найду. Всё в порядке?
— Да, брат, всё хорошо. Киллуа передаёт тебе привет.
Эмма усмехнулся слушая сильные помехи. Рука бессильно опустилась и он, отлипнув от стены, продолжил путь дальше.
А идти оказалось недолго. Вскоре длинный туннель оборвался вертикальным спуском вниз, который вёл в ещё больший зал.
Эмма сжал челюсти, чтобы не издавать лишних звуков и бешенными глазами разглядывал огромную, покрытую изумрудной чешуёй змею, уже поднявшую свою голову и устремившую взгляд двух золотых глаз на него. Огромный гребень на голове почти кричал, что Эмма попал и на этот раз по крупному.
Юноша сделал три громадных прыжка влево, уходя от стремительного броска змеи. Под ногами хрустел лёд, вокруг плясали тусклые тёмно-синие блики флуоресцентных водорослей, а он, сделав кувырок в сторону, ухватился рукой за отломанный кусок льда, гася инерцию.
Змей мгновенно повернулся в его сторону, выбрасывая себя на манер пружины, для большей скорости, почти задевая краем морды перекатившегося в последнюю секунду парня, но отбрасывая его в стену ударом хвоста.
Фрикс ударился всей площадью спины, хватаясь за грудь, выкашливая подкатившую к горлу кровь. Хвала, что природная броня не подкачала и приняла больший удар на себя.
— Больно!
Его хриплый крик разнёсся по всей пещере, отражаясь во льду и кристаллах.
Привстав и пригнувшись корпусом вперёд, он, поливая ладони кровью из рта, сложил несколько фигур из пальцев. Кристаллическая броня звонко щёлкнула, перетекая на руку и принимая вид длинного клинка, обнажая икры и ступни. Всегда чем-то приходится жертвовать.
Проведя рукой по нему, он поднял взгляд горящих угольно чёрных глаз, ожидая рывка змеи. Король змей извернулся, рванув на него, но шустрый демонид, подпрыгнув и увернувшись от удара, всадил меч змее в глаз, хватаясь свободный рукой за гребень, удерживаясь на брыкающейся змее. Подгадав момент, он заставил перетечь рукав второй руки в такой же клинок и вогнал его в основание черепа, съезжая вниз вторым клинком, разрезая гортань.
Змея из последних сил рванула на глыбы льда, скидывая своего убийцу, ударяя по нему головой, заливая всё горячей кровью, и умерла, содрогаясь всем телом.
Эмма стёр с лица кровь, присел, рассматривая проколотую мышцу бедра куском льда, флегматично хмыкая и выдирая его, делая провальную попытку встать. Хлопнувшись на зад очередной раз, парень прикусил губу, снова падая спиной на залитый кровью существа пол.
— Как же пофиг, Господи, боже мой, — пробурчал он, пиная здоровой ногой тушу змеи.
Рана с неприятным шипением стягивалась и он, закрывая угольные глаза, принялся считать до десяти.
Один.
Как же ему повезло.
Два.
Форма демонида, оказывается, жрёт слишком много духовной энергии, так что несколько дней он будет очень слаб.
Три. Четыре. Пять.
Костяной гребень, замещающий рога, у него просто очешуительный.
Шесть. Семь. Восемь.
Половина списка заказов лежит у его бока, что не радовать не может.
Девять. Десять.
Встав, он на ватных ногах подошёл к трупу змеи, материализуя свой любимый нож из пустоты, тупо пялясь на него.
— Ой, я кажется забыл, что так умею, — хлопая глазами, улыбался он. Действительно, он совсем забыл, что умеет так. А ещё забыл, что мог войти в зазеркалье через лёд, водную гладь, отражение в собственной крови. Что мог вызвать на подмогу демонов Гоэтии или низших теней. Что мог… — Кажется, особый навык змея — ментальное подавление, ибо в ином случае — я придурок и полный балбес.
Быстро орудуя ножом, парень освежевал змею, упаковывая шкуру, костяной гребень, зубы с железами, глаза и половину органов в зеркальное пространство, вызывая всплеск матерных выражений у собственного отражения.
Его теория о том, что выход охраняется подтвердилась. Излучение от противоположной стены было настолько мощное, что попытка накрыть себя щитом провалилась и оставалось надеяться, что его не пережуёт эта чёртова аномалия. Уяснив для себя, что Джин козёл, а он ещё слишком глуп, Эмма отряхнул плащ от налипшей пыли, что почти была незаметна за слоем запёкшейся крови и, перехватывая тесак поудобней, шагнул в никуда, что сопровождалось непередаваемыми ощущениями выворачивания на изнанку.
***
Вдыхал он воздух свободы полный природной энергии недолго. Резкий удар об воду выбил из него последние силы и Эмма, распластавшись как звезда, решил, что утонуть тут — идея просто офигеть какая хорошая.
Лёжа на дне и разглядывая мимо проплывающих рыбок, он пытался срастись с водорослями, что очень гармонично смотрелись в его волосах. Кристаллы на коже сияли как диско шар, отражая преломленные лучи полуденного солнца. Небо казалось бесконечно прекрасным и, когда Эмма поднял руку, он с превеликим сожалением понял, что одна фаланга его пальца выглядывает из воды. На улице оказалось прохладно, а желание что-то делать у него не было. Вернув руку под воду, он выпустил из надутых щёк несколько пузырьков воздуха, провожая их усталым, но довольным взглядом. В принципе, не дышать он мог долго — минут десять, по этой причине особо не сокрушался за потерянные секунды под водой. Вот соберётся он силами и обязательно встанет, а пока можно и русалкой прикинуться. По правде говоря, на русалку он был не похож, а вот на Федэу — смахивает, да ещё как. Такой же страшный, уставший, со спутанными волосами и тиной в оных. Можно даже на роль Самары Морган пробоваться.
Прикрыв глаза, он потянулся в тёплой среде, чувствуя себя донельзя уютно.
Над водой раздался хлопок и он, открыв одни глаза, заметил остаточный хвост, который оставляет после себя карта Притяжение. Недовольно подумав, что его отдых могут потревожить, он прикрыл глаз, пытаясь раствориться в воде, но почувствовав знакомую нэн, резко потерял всю ленность, вдыхая воду от неожиданности и пытаясь удрапать лёжа на спине. Естественно, что ничего у него не получилось, как и всплыть, ибо оказалось, что броня весит довольно прилично, а сил у него не осталось. В надеждах, что его добьют и мучаться он не будёт, Эмма сделал очередную попытку встать, но испытав очередное поражение, раскинул руки, пытаясь не вдохнуть очередную порцию воды. Смотреть наверх было страшно и поэтому он повернул голову налево, утыкаясь носом в приближающиеся ноги.
Хватку на собственном плече и такое ощутимое встряхивание он ощутил только после того, как кислород резанул его по глотке, вынуждая закашляться, извергая воду. Стало очень холодно; мокрый плащ прилип к спине, глаза жгло, как и горло, все полученные царапины и синяки обморожения мгновенно дали о себе знать.
— Когда тебя пороли последний раз?
Тихий шёпот над левым ухом пробился через очередной прилив самобичевания. Он протёр дрожащей рукой глаз, неуклюже задевая щеку острым куском брони, встретился взглядом с очень недовольным звериным прищуром и сам, не ожидавший от своего пережившего несколько суток моральных треморов сознания, радостно улыбнулся, поддавшись вперёд и обнимая такую родную скотину саднящими руками.
Хисока был готов к любому исходу событий, учитывая, что по логике Эммы он должен был выглядеть, как человек мешающий его времяпрепровождению и вторгающийся в личное пространство, но точно не улыбок и обнимашек. Мокрый, явно обмороженный летом! Но учитывая талант Фриксов находить приключения на ровном месте это ещё ничего, малость тронувшийся головой, что ощутимом прощупывалось в его поле, чем-то потрёпанный, но почему-то счастливый и сейчас сопящий ему в грудь Эмма.
— Кайн, из какой задницы ты выполз? — спросил Моро, беря юношу за подбородок и заставляя посмотреть ему прямо в глаза. Да он и не сопротивлялся. Голова у него кажется функционировала отдельно от тела, ибо прогнулся в шее так сильно, что фокусник серьёзно забеспокоился за сохранность позвонков парня. Но нет, юноша продолжал улыбаться, сцепив его в слабых объятиях, заглядывая ему в душу глазами дьявола.
— Ты сменил имидж?
Парень помотал головой, нечаянно боднув его подбородок костяной короной, чувствуя, что силы потихоньку машут ему ручкой вслед за осыпающейся бронёй. Снова уткнувшись лбом в ключицу мага, он переждал неприятные ощущения от возврата нормального зрения.
— Как же я тебе рад, — срывающимся голосом, ответил на все вопросы он.
Хисока уткнул, подхватил его под колени и спину, укладывая его голову себе на плечо. Переводить эти действия Эмме не нужно было и он через несколько секунд забылся.
Моро прикрыл глаза, считая до десяти, тихо вздохнул, проклиная глупость своей ноши и тихими шагами направился к пещере, где можно было переночевать.
***
Эмма просыпался с гудящей головой. Открыв глаза, он увидел скалистый потолок из-за чего чуть не заревел, но вовремя собрал мордашку в кучу. Приподняв рукой то, что играло роль его одеяла, он с тихим счастьем установил, что: раз — он выбрался живым, два — не утонул, три — ему не стоит беспокоиться за свою жизнь, ибо это сделают за него. Должен же быть прок от этого клоуна?
Поковырявшись, он сел спиной, ощущая холодок и ставя ментальный плюс Хисоке за то, что уложил он его не на голый камень, а на довольно мягкую и тёплую подстилку, да ещё и свою куртку как одеяло отдал. Чудо мужик!
Накинув на себя куртку, Эмма спустил босые ступни на покрытый хвоинками пол, зевая и потягиваясь всем телом. Его вещи обнаружились развешаными на верёвке в углу пещеры, но он особо и не против. Куртка у Моро оказалась мягонькая, тёпленькая, один хрен короткая, но грех жаловаться, да и ещё пахла вкусно, что тоже плюс.
В километре от этого места мужчины не обнаруживалось, по этой причине он решил сходить к озеру, которое виднелось из-за леса благодаря тому, что над ним клубился пар.
Присев на камень и опустив лодыжки в тёплую воду, он начал бултыхать ногами туда-сюда, поднимая брызги.
— Если собрался снова топиться, то давай обсудим время твоего нахождения под водой, милый мой.
Эмма повернулся на звук, почти ударяясь носом об острое колено и посылая вверх недовольный взгляд. Хисока хихикнул, опускаясь на корточки рядом с парнем. Взгляд его лениво скользил по ещё не слишком здоровому лицу, но в общем был довольным.
— Я не топился, — поджав губы, прошептал он. Хисока только кивнул, взяв в руку кончики его длинных волос, поднося к носу. Кажется, остался довольным. — Я просто потерял силы.
— Ага, прямо в озере. Я тебе говорю тоже самое, только слова другие, — медленно мурлыкал мужчина, подсаживаясь ещё ближе. — Может расскажешь, как в тёплую погоду ты умудрился отморозить себе ноги и кисти?
Эмма решил, что сопротивляться бесполезно и, вытащив ступни из воды, он обнял ноги, утыкаясь подбородком в колени и смотря на Хисоку исподлобья.
То ли нервы нуждались в разгрузке, то ли он настолько начал ему доверять, но сам того не ожидая принялся рассказывать фокуснику всё, что случилось, в мельчайших подробностях, описывая даже свои чувства: безысходность, безумие, боль, отчаяние и тревогу.
Под конец разговора он совсем поник, прикрывая лицо ширмой из волос, покусывая губу и смотря в ноги.
— Ты знал, что ты немного идиот? — наконец спросил Моро, вставая и предлагая руку. Парень покачал головой не желая вставать, но розововолосый был непреклонен и, присев, подхватил его на руки, перекидывая через плечо, фиксируя его ноги своей рукой. — Ты мог позвонить мне, а не брату.
В этот момент Хисоке показалось, что его пытались укусить за спину.
— Эй, осёл. Ты бы сдох. Я зачем на тебя вываливал свои теории о расщеплении? Чтобы ты мне сказал, что был готов сдохнуть в переходе по этому хреновому мосту? — забарабанил Эмма кулаками по его пояснице. — Нахрен оно тебе надо?
— Надо, — ответил Хисока в его тоне, хлопая того по заднице. — Перестань, милый, мне неудобно тебя тащить.
Эмма только из вредности ещё пару раз попытался его лягнуть по животу, но быстро смирился, устроившись со всеми удобствами.
— Знаешь, я ведь действительно рад тебе. Прям до ужаса, — улыбаясь ответил он, радуясь, что никто его не видит.
Хисока на это не ответил, только снова хлопнул его по жопе, чисто для себя, погружаясь в мысли.
На ужин Хисока приготовил рыбу и Эмма, ничего не евший с момента попадания на остров, принялся за еду, поливая её слезами. Когда мужчина спросил — «Настолько все плохо?», Эмма просто разревелся, потянувшись за второй. Моро всё понял, пододвигая ему ещё и хлеба.
Когда ужин был съеден, а Эмма, забравшийся на свою лежанку с ногами, принялся бинтовать незажившие царапины, Хисока достал карты, выстраивая домики.
— До моего скудного разума не доходит, Кайн, нахрена ты попёрся туда? — беззлобным тоном говорил он, но парень чувствовал угрозу.
Объяснив, что всё из-за работы и в красках рассказав о ней, Эмма шарахнулся в стену, падая с настила, от чудовищной ауры мужчины, зашедшегося в смехе. Домики рухнули, как и самообладание их хозяина.
Парень встал и на жидких ногах поплёлся к другу, падая рядом с ним на колени и впельмешивая ему звонкую пощёчину, мгновенно хватая его лицо своими ледяными руками.
— П-перестань, — заикаясь прошептал он, — я не могу пользоваться нэн, пока моё тело не восстановится. Ты меня сейчас просто убьёшь, — с чудовищной мольбой в голосе прошептал он, отнимая ладони от горячих щёк. Тишина стала слишком пугающей, но через мгновение сильные руки обвились вокруг груди парня, прижимая к себе. Эмма ойкнул, запутавшись в собственных ногах, почти падая, но его удержали. Мужчина уткнулся лбом в плечо Эммы, что было явно неудобно из-за разницы в росте. Чуть-чуть поелозив, Эмма привстал на коленях, позволяя устроиться на своём плече со всеми удобствами.
— Знаешь, я тут кое-что узнал, от одного человека, — хрипел Моро, бродя своими пальцами туда-сюда по позвоночнику юноши. На поглаживания было похоже с натяжкой, но Кайн хмыкнул, отвечая на «поглаживания» уже человеческими проявления хороших отношений. — Кто такой Кин?
— Надоедливая золотая муха, не больше, — не задумываясь, ответил он, гадая, откуда он вообще знает засекреченную информацию о Легендах, но решив, что это же Хисока, расслабился. В коконе объятий было тепло и уютно, что не могло его не радовать. — А зачем тебе это?
Пальцы на спине застыли, а сам фокусник немного напрягся, что было заметно. Кайн недовольно фыркнул, барабаня пальцами по позвонкам, раздумывая, к чему он это сейчас ляпнул и какие у этого будут последствия.
— Если ты беспокоишься, что я с ним гулял, то напрасно. Мне моя работа и так поперёк горла, так что я её с личной жизнью не смешиваю, — немного повернув голову на всякий случай, ответил он, поглядывая на задумчивое лицо мужчины. На щеке у него алел отпечаток от ладони, разливаясь некрасивой краснотой на бледном лице.
— Сейчас отвечу, — прошептал он, хищно улыбаясь, от чего Эмма решил, что он снова срывается и попытался вдарить ему второй раз, что сделать в неудобной позе было почти невозможно. Так что хлопок по собственной макушке Хисока стерпел с флегматизмом. Расцепив объятия и подняв голову, мужчина продолжил сидеть напротив ожидающего ответа Кайна. Говорить в этой ситуации нужно было быстро, чтобы он понял ситуацию в целом, а не закатил истерику выслушав половину объяснений.
— Я убил его…
Эмма на удивление остался сидеть на месте, сложив руки на коленях и смотря на него не переводимым тяжёлым взглядом. Мужчина сдержался от облизывания губ, но почему-то появилось желание встряхнуть парня, чтобы он вернулся в доселе радостное настроение.
— Так вот, по своему источнику я узнал, что Кин продал информацию на тебя. Я решил, что он несёт опасность для твоей жизни и убил его. Стоит сказать, что он был силён…
Вторая пощёчина разнеслась по пещере. Хисока удивлённо поднял глаза на кажется готового разреветься Эмму, трясущегося, с покрасневшими глазами и такими ледяными ладонями. Парень закусил губу, вынося не понимающий взгляд, убрал руку с покрасневшей щеки фокусника и, хрипло выдохнув, грохнулся на колени хватая руку, которой так активно жестикулировал Моро, сжимая её в титанической хватке. Кажется, у мага хрустнули кости.
— А теперь слушаем меня, — сдерживая всхлипы, хрипел он. Хисока потерял желание сопротивляться уже на стадии второго позорного удара, коим он считал пощёчину, а теперь уже был готов вынести хоть трёхчасовую лекцию о том, какой он козлина. — Если ты ещё раз сунешься к Легендам, то я тебя лично упакую в гроб, понятно? Когда я тебе говорил, что легенды невозможно сильны, то это означает, что они сильнее меня. Моя особая сила не умирать, как ты и сам знаешь, а вот Кин спокойно мог забрать твою душу с собой после смерти.
Эмма протянул руку, убирая волосы с уха Хисоки, разглядывая серьгу звёздочку с непередаваемым успокоением, убирая руку и вытирая таки скатившуюся слезу.
— Без души человек живёт три месяца и в процессе своей жизни он разлагается. Понимаешь, Хисока, ты сейчас мог этого и не подозревать, а уже стоять двумя ногами в могиле, — шептал он, из вредности проводя пальцем по щеке мужчины, смазывая рисуночек звезды. — Как хорошо, что я догадался подарить тебе амулет от похищения души. Как хорошо, что эти амулеты особо сильными получаются у демонидов. Как хорошо, что ты поехал головой по моим закидонам и выполняешь мои требования, — под конец своей речи, слова превратились в всхлипы и он, заревев в голос, уронил голову на колени Моро, сжимая в кулаках ткань штанов.
— Ты ведь последняя моя связь с прошлым, как ты мог так глупо подставляться, придурок?! И чтобы я делал, если бы ты умер? Навещал тебя в Инферно? А если бы ты ушёл в чистилище? Мне туда дороги нет. Какой же ты лицемер и эгоист, — шептал между всхлипами парень, неожиданно даже для себя понимая, что да, он мог потерять своего единственного настоящего друга и последнего, кто знал его именно Кайном, Леоном, да бог с ним, даже «маленьким графёнком Фриксом». Человека, что постоянно вытаскивал его из послеперерожденской депрессии, защищал своими способами и приглядывал. Теперь он мог понять вчерашний молчаливый гнев Хисоки на его приключения в межмирие. — Да Бог с Кином. Я бы просто рассказал всё Нулевому и уже он бы решал, что с ним делать.
Когтистая ладонь аккуратно легла на макушку плачущего Кайна, максимально аккуратно поглаживая. Как Моро понял, а понял он всё из этого горячечного бреда, умереть он мог по причине недостатка информации и да, Кайн бы плакал и возможно бы ещё и убивался, раз так сильно переживает. Это не могло не тешить своё самолюбие, но мужчина решил повременить с любым удовольствием для себя, чтобы парень чувствовал себя спокойнее. Всё-таки, Кайн прав. Любой приказ этого ребёнка является первым в списке на выполнение и да, это совсем не ущемляет фокусника, ибо ему это только в кайф.
Минут через десять Кайн сходил умылся, извинился за истерику и «позорные удары» и сел на свою подстилку, снова принимаясь бинтовать ноги. Руки тряслись и бинт постоянно норовил выскользнуть.
— Так почему же ты считаешь, что в том случае виноват отец? — спросил Моро, присаживаясь на колени перед Кайном, забирая бинт и принимаясь самостоятельно бинтовать ему лодыжки.
— Отец сам рассказал, что посодействовал в моем поиске, использовав свою нэн рядом, чтобы я поверил той женщине и пошёл с ней. Он оправдывался тем, что хотел чтобы я переборол свой страх смерти и понял, что в жизни следует рассчитывать только на себя.
Он приподнял аккуратно забинтованную ногу по колено, рассматривая её и тяжко вздохнул.
— Знаешь, я всё-таки его когда-нибудь убью, помяни моё слово, милый мой, помяни моё слово, — ответил ему маг, аккуратно нагинаясь и целуя чуть выше синяков, опоясывающих лодыжку. — Слишком много ты из-за него потерял.
Кайн улыбнулся, пригладил волнистые волосы мужчины и тихо рассмеялся.
— Но ведь приобрёл тоже много, ты не можешь этого отрицать, Моро.
— Видимо одно из ключевых приобретённых качеств — бесстрашие, — с едва заметной язвительностью, ответил он, опуская вторую забинтованую ногу, с хитрецой рассматривая, как юноша болтает ими по воздуху.
— Нет, ну почему, — надув щёки, ответил он, — Вот тебя я иногда боюсь, считай, уважаю, — послав внезапно появившуюся улыбку, ответил он.
— Приятно слышать, — промурлыкал Хисока, снова присаживаясь за карты.
Несколько минут молчания прервал Эмма, спустившийся с кровати и просевший за спину Моро, облокачиваясь на неё.
— Можешь спеть мне что-нибудь? Я знаю, ты хорошо поёшь.
Хисока рассмеялся, повернул голову, невесомо чмокая парня в плечо и, вернувшись к картам, запел, стараясь делать это тихо, баюкая переутомившегося Кайна, который за всё их знакомство первый раз плакал и вроде не имеет ничего против, что он его убаюкивал.
— Моро, — сонно позвал Кайн.
— М?
— Что означало твоё: «
Потому что ты мой»? Раньше я был единственным твоим настоящим другом, а вот то, что ты хочешь от меня, у тебя такого добра было очень много, — с нотками грусти, шептал он.
— Да, любовников у меня было много, а вот именно «
моим» — ты всегда будешь единственным. Ты первый, кто меня победил и единственный, кого я не могу убить. Ты первый, кто меня ударил по лицу «позорным» ударом, и единственный, кто после этого смог выжить. Ты первый и единственный мой друг. Значит, единственным твоим я буду тоже.
— Будто у меня был выбор, — фыркнул он, засыпая. Хисока аккуратно поднял свою излишне эмоциональную ношу и уложил на подстилку, прикрывая высохшим шерстяным плащом.
— Действительно, никакого выбора, — хитро усмехнулся он, возвращаясь к картам, трижды уже отброшенным.
