Вечный школьник.

Пока абонент Эмма был в не зоны действия сети, Гон и Киллуа делали хорошие попытки быть хорошими детьми. Это вытекало из того, что Гон, впечатлился видом окровавленного брата, оседающего сломанной куклой на пол, и решил, что в этом только его вина и ничья более. Киллуа пытался это опровергнуть, но его товарищ слишком рьяно принялся за дела старшенького братца и почти не обращал внимание на глупые идеи друга. Золдик мог с уверенностью предполагать, что Фрикс-старший не придёт в себя как минимум месяц, а рука к прежней ловкости и маневренности просто не вернётся. Так они неделю на цыпочках ходили вокруг больного, которому становилось лучше, но тело парня так не думало. Врачи сказали, что юноша находится в коме, в которую насильственно погрузил себя сам, чтобы не умереть. Больше ничего нового сорванцы не узнали. Гон копался в документах и, как ему самому показалось — постарел на десяток лет за одну бессонную ночь. *** Виктор родился ровно сорок семь лет назад в династии врачей. Мама ему сказала, что он сам вправе выбирать какой медицинский университет ему заканчивать, когда ему было всего три года. Тогда малыш Виктор выронил кубик и грустно забурчал что-то себе под нос. Когда ему исполнилось пять лет, на мальчишку серьёзно насела мама с чёртовой биологией и в мире, где можно было стать мафией, охотником и политиком он стал нестабильным ребёнком с книжкой по биологии. В десять лет он впервые понял, что биологом быть круто, а доктором еще круче. Поэтому, на издевательства в школе он состроил мордочку по страшнее и стал описывать, где у хулюгана находится тот или иной орган, и как он, миленький и маленький, может прекратить их функционирование. В возрасте семнадцати лет он влюбился в красивую девушку, которую в дальнейшем взял на слабо, а потом и в жёны. Сейчас мужчина работает в хорошей больнице, у него трое детей, в которых он души не чает, умница жена и ворчливые родители, которые глубоко оскорбились на то, что их внуки выбрали для себя профессии не связанные с болью и излечениями. Мужчине исполнялось сорок семь лет. Он тихо и не отсвечиваясь сидел на регистратуре предвкушая, что через десять минут, когда часы пробьют восемь, он сможет спокойно покинуть работу, зайти за вином в магазин и вернуться домой. — Главное, что б сейчас особо болезного не доставили, — произнесла регистраторша, перекладывая папки со стола на тумбочку. Виктор горестно вздохнул, и, сжимая в руке стаканчик быстрорастворимого кофе, зажевал губу, когда очередной раз двери больницы начинали разъезжаться. — И не говори, Любочка, — пробурчал в кружку мужчина, бросая тоскливый взгляд на часы. Любочка, которая Мария, усмехнулась. Послышалась жуткая возня около входа и Виктор, вскочивший чтоб побыстрее ретироваться, был остановлен властным голосом заведующего отделением и отправлен готовить операционную. Накинув на себя халат, Виктор поспешил выполнить настойчивую просьбу своего хорошего начальника, краем глаза замечая, что в повозке совсем ещё мальчишка. Горестно цокнув языком, мужчина сорвался в операционную. *** — Повезло пацану, — проворчал заведующий отделением, когда юношу разместили в палате. — Семьдесят четыре шва. Это же где нужно так… — тут мужчина замолчал, переводя взгляд на жующего губу Виктора. — Ты бы хоть домой сходил, — хлопнул по плечу его. — День рождение моё, а отмечать как своё второе будет парнишка. Чем занимались его родители, что нас вызывал его младший брат. Что с ребёнка взять? Он и объяснить толком ничего не мог, — посмотрев на пищащие приборы, проговорил Виктор, хлопнувшись в кресло. — У меня же дочь его возраста. Я бы уже с ума сошёл если узнал, а тут вот, — как-то неуверенно произнёс мужчина, показывая на бледную пародию человека. — Нда, — многозначно цокнул заведующий. — Даже если и так, то скорее всего, чем бы он там не занимался — это дело былое. Эта рука вряд ли восстановится. Судороги, боли, да и что мне это тебе объяснять? Эмма хрипло выдохнул, но этот звук был потерян в какофонии писков. — По поводу руки, — с мастерством фокусника Виктор вытянул папку своего пациента. — Это не первый случай травмирования оной. Да и рентген показал, что он недавно получил множественные переломы рёбер. — Поубивал бы я таких родителей, — сплюнул собеседник. — Уже утро, пойду посплю. Виктор остался сидеть памятником самому себе при жизни. Он апатично разглядывал ИВЛ и думал. *** Теперь посмотреть на больного ходили пятеро. Гон и Киллуа каждый день приходили, умиляли медсестёр, приносили цветочки, оставляли шоколадку на тумбе, горестно вздыхали и, рассказывая новости с полей, удалялялись. Через три дня стали таскать и Леорио, который получил указания по уходу за тяжелоранеными. Будущий врач кивал болванчиком и стабильно всё запоминал. Виктор бдил. По всем анализам парень должен был очухаться, но подлая человеческая личинка идти на уступки отказывалась. Вскоре к делегации присоединился ещё и юный Куруто. Парень разглядывал бледную тушку, горестно вздыхал, но помочь ничем не мог. Притащил в палату герань. Ходит поливает. По ночам тихо и без особого фарса в комнате появлялся Хисока. Ставил кресло напротив кроватки с больным и, вглядываясь в лицо друга, насвистывал «Au clair de la Lune», изредка прерываясь на медленную проверку помещения и коридора. Потом он снова возвращался в кресло, доставал карты и, описывая как прошёл его день, строил домики на лежащем, постоянно ухмыляясь. Так проходил день если считать материальной точкой Эмму. Другая точка зрения была веселей. Гон очередной раз громко фырча и кукся мордочку тащил букет цветов. Где Гон раздобыл в это время года эпигею — никто не знал, но Курапика грустно провожал мальчишку вперёд. — И снова доброе утро, братик, — бодро начал Гон, снова дивясь, что кресло переехал немного левее. Пакость ночному посетителю была уже приготовлена: краситель, который входит в реакцию с жиром на коже и оставляет долгосрочные пятна. Киллуа действительно гений. —Гон, не кричи, — проворчал Леорио, наконец-то нагнав бодрый канвой. — Он спит и наверняка тебя не слышит. На этом этаже есть и другие посетители, если ты заметил. Киллуа закатил глаза и с явным недовольством пнул стенку. Гон самозабвенно вещал новости, убирал вчерашние цветы и принюхивался. С самого первого дня посещения брата он понял, что братское месторасположение не секрет для одной личности. Киллуа на его предположение только фыркнул о «паникёрах и заговорщиках». С того момента и началось великое противостояние. Бессмысленное и беспощадное. Гон частенько попадал во внезапные растяжки и приклеивался к поверхностям (поэтому начал носить с собой нож), и просто бесился от понимания того, что ничего он с этим не сделает. — Ребята, — пошёл на мировую Курапика, поднимая руки в примирительном жесте, — давайте не будем ссориться. Больному от этого легче не станет. Будто поджидая фразу «станет лучше», в комнату вошёл Виктор, глубоко вдыхая. — Кстати о больных. Ваш друг, наглая рожа, при прекрасном лечении умудряется ухудшать своё состояние тогда, когда я собираюсь домой! — прошипел мужчина, явно обижаясь на судьбу свою. — Скоро мы снимем швы, надеюсь, что к тому времени он очнётся. Мужчина вроде закончил, но в дверях снова обернулся. — Я бы хотел связать с его родителями… — Я дам вам контакт его непосредственного начальника, сэр, — скороговоркой проговорил Гон, вынимая из рюкзачка записную книжку, которую купил по настоянию брата. Быстро накалякал номер и протянул бумажку. Доктор взял листик, поднёс почти к самому носу, долго всматриваясь в ровные строчки и на вопрос — «А как же зовут начальника», получил ответ, что они и сами не знают. — Так что же вы посоветуете для вашего братца? — спросил Виктор, убирая записку в карман на груди и приглаживая седые вески. — Священника пригласите, — предложил Киллуа, помня о том, что норму язвительности за сегодня он ещё не выполнил, — авось да поможет. Доктор снова остановился на выходе ,горько оплакивая потерянный обед. — Простите, сэр, но он ещё дышит и отпеванию не подлежит, — подражая тону мальчишки, ответил доктор, пытаясь не слишком обидеть черноволосого парнишку — больно он переживает. — Или он слишком верующий, что услышав запах ладана и миро, он подскочит и сам снимет швы? — Можете попробовать ему крестик на лоб положить, — с явным наслаждением произнёс Киллуа, выпячивая грудь, аки петух, и бросая незаметный взгляд на друга. Гон осунулся и затравленным взглядом посмотрел сначала на друга, потом на доктора. — Не нужно священника, сэр, — пробурчал Гон, смотря в пол. — Как знаете. Если будут вопросы — обращайтесь. Доктор аккуратно прикрыл за собой дверь. Кружок по интересам молчал. Гон присел на край кровати, Киллуа разглядывал вид за окном, Леорио, душа докторская, рассматривал пищащую аппаратуру, Курапика флегматично разглядывал карточку пациента. *** —Все люди как люди, один ты, как хрен на блюде, — устанавливая кресло в нужном месте и плюхаюсь в него, произнёс Хисока, кидая многообещающие взгляды на неподвижную тушку. — Оставайся в коме, mon cheri, подольше. Когда узнаешь сколько мне должен, боюсь сам на себя руки наложишь. Во-первых, — произнёс Хисока загибая один палец, но вспомнив, что его жестикуляцию никто не оценит, откинулся в кресле и целомудренно сложил руки на подлокотниках, — я перенаправляю твоих мальчиков и их неуёмную энергию в нужное русло. Теперь они точно не полезут на Пауков третий раз. Циферки на кардиомониторе подскочили. — Да-да-да, лапочка, они игнорируют здравый смысл даже зная, что это тебя и погубило. —… — Грустно не получать ответ, — произнёс мужчина, корча грустную мордочку, но снова опомнившись, успокоился. — Во-вторых, твой третий сыночек — личинка Куруто, за которого ты хлопотал последние дни до ранения, ведёт себя предусмотрительно и на рожон не лезет. Сердцебиение участилось и аппарат стал пищать быстрее. — В-третьих, радость моя, я похлопотал с нужными тебе вещами с аукциона. Редкие вещи Куроро и его ОПГ изъяли, но мне удалось выкупить несколько ценностей. Ах, вот тебе ещё новость. В голове у Хисоки рисовался прекрасный план по выколупыванию друга из комы и в дальнейшем приятном его использование. Раз уж он так сильно переживает за детей, то рассказать больному то, что Гон просил не рассказывать — оптимально. — Гончик явно твой карапуз, ибо нарваться на такие неприятности — уметь нужно, — пересаживаясь на край койки, промурлыкал Хисока. Часы протикали три ночи, а значит у него есть ровно пятнадцать минут на нарушение душевного равновесия. Он засунул руку в карман, выцепил из оного маленькую подвеску на серебряной цепочке и, принявшись рассматривать, ласково поглаживал древнюю вещицу. Налюбовавшись вдоволь, он бережно приподнял голову друга, аккуратно убирая волосы в сторону. Придерживая кислородную маску, чтобы ненароком не стать причиной скоропостижной кончины, он продел один конец цепочки под шеей. На его лице промелькнула глупая улыбка, но взяв себя в руки и, наконец-то, выпуская друга из рук, он поправил ему подушку, ещё раз откинул волосы и, немного провозившись, защёлкнул французский замочек. — Уроборс тебе поможет, — произнёс он, возвращаясь на своё место в ногах больного, подтыкая сползшее одеяло.— Не думай обо мне плохо, амантик, но мне очень грустно и одиноко, — произнёс бодрым голосом фокусник, расчёсывая своей когтистой ладонью волосы. — Так, о чём я? Ах, да! Твой младший брат и младший брат Иллуми попались Геней Рёдану, пытаясь помочь их дружку — Круто, — говорить Хисока старался быстро и бодро. — Они попались, были какие-то копашения всего паучьего монаршества; Куроро лишился нэн, Курапика ликует, но завтра эту божественную четвёрку можешь не ждать. Гон и Киллуа почти не пострада… В комнату с ноги вломился Виктор и, зашипев хуже мантикоры, охраняющей своих детёнышей, ринулся к больному, что-то активно крутя в разных приборах. Хисока инстинктивно попытался выйти из зоны поражения, но по какой-то невиданной причине, остался сидеть на краешке кровати, поглаживая одеяло, шокированно глазея на столь бесцеремонного доктора. — Как себя чувствуете? — спросил доктор, набирая некую жидкость в шприц. — Я? — удивлённо переспросил Хисока. — Ну не пациент же! Насколько нужно быть больным на голову чтобы сообщать что-то такое, что вызвало у вашего… вашего скачок давления и сбило ритм сердца. Вы, видимо, доктор некромантских наук, раз решили воскресить человека в коме выбросом адреналина… И тут раздался хрип. — Чтоб я умер, — ошалело огляделся доктор и, на всякий случай, перекрестился сам и перекрестил донельзя довольного ночного посетителя. — Так, вы, — тыкнул пальцем доктор в Моро, — шуруй и не отсвечивайся, но перед этим оставь номер телефона или приходи завтра утром, а не, сука, ночью! А, вы, больной, — Эмма разлепил глаз и попытался дотянуться до маски, — лежать, не двигаться. Я сейчас. Проводив взглядом бодрого докторишку, Хисока снова причесался пятернёй и перевёл свой всевидящий взор на Эмму. Тот, в свою очередь, заживо сжигал, пилил тупой пилой, топил и закапывал взглядом нерадивого друга. — Перестань, Эммочка, я буквально слышу, как забиваются гвозди в крышку моего гроба. Встретившись со взглядом «да неужели?!», мужчина расхохотался, теряя весь свой нежно-покоянный настрой, склонился над лицом друга, вглядываясь в мутные полуслепые глаза, щекоча лоб и щеки юноши своими волосами. — Рад меня видеть? — спросил он, хитро сверкнув глазами. Взгляд Эммы читался как : «пожалуйста, убейся об стену», что очень развеселило фокусника и тот, склонившись ещё сильнее и аккуратно опустив кислородную маску, цапнул Эмму за кончик носа и, пока тот не пришёл в себя, сделал ему ручкой и удалился. *** Эмма мог поклясться, что он прикончит Хисоку за то, что тот вытворял с его пустым телом. Его кома была прекрасным оправданием, чтобы беспрепятственно покинуть оболочку и, оставив лишь слепок души для связи, пошёл поправлять свои безотлагательные дела, которые очень его ждали. Первым он навестил Ничего. Милейшее место и те, кто говорят, что в Ничто ничего нет — глубоко ошибаются. Всё во всех мирах создано из вещества, которым буквально бурлит это место. Немного замешкавшись из-за того, что душа его была немного другого вида чем тело, он быстренько нырнул на максимальный пласт своего восприятия и нагрёб максимально количество ничего в голубой шарик, созданный из души одного не очень интересного, но явно сильного человека. За эту субстанцию он мог выручить огромные деньги, но он предпочитал обменивать маленькое количество на артефакты или книги. Немного полюбовавшись на прекрасные виды (для человека способного чувствовать более четырёх пластов — всё красиво из-за сплетений мировых нитей), он вынырнул на четвёртом Пласт Инферно. Лицо мгновенно обожгло горячим ветром, и путешественник поспешил накинуть на лицо терморегулирующую вязь рун. Душа боль чувствует еще сильнее, нежели тело. А раны души исцелить довольно трудно и очень затратно. Инфернальные сущности не шибко отреагировали на появление нового персонажа, ибо давно привыкли к тому, что через них многие обожают шарахаться на шестой Пласт, куда и держал свой путь Эмма. Немного привыкнув к магическому зрению и открыв вторую пару глаз, что вполне естественно для обладателя наследия демонов, которое было нужно как-раз для таких случаев, он, прикинув примерное место его нахождения, потопал к ближайшей червоточине. — Кого я вижу?! На плечо юноши опустилась огромная лапища, придавливая того к земле и разворачивая лицом к себе. — Эмануэль, — слишком радостно воскликнула громила, скалясь во все зубы. — Живой, чертяка! Эмма попробовал скинуть лапищу с плеча, но его жесты тщательно игнорировали и пресекали. Эмма оглядел демона, что так бесцеремонно захватил его и его внимание. В полтора раза выше и в три раза мускулистее с отливающей синевой кожей, на которой многочисленными сетями располагалась руническая вязь. Лапища, что сейчас спокойно лежала на довольно хрупком плечике полукровки (даже если учитывать истинный облик души), при сжатии в кулак спокойно доходила размером с симпатичную головушку Эммы. Юноша задрал голову, прищурил четыре глаза одновременно и принялся грызть душу существа через глаза. Угольно чёрные, с синими прожилками капилляров и ярко голубым зрачком. Если ему не изменяет память, то это существо являлось чуть ли не идеалом красоты расы плазменных демонов. — И вам не хворать… кхем… Яркого солнца и здоровых детей… — демон расхохотался, утирая выступившие слёзы.— Или это не то приветствие?.. Ааа, точно. Гор золотых и ярких каменьев. Демон продолжал хохотать, сжимая плечо юноши в железной хватке. — А ты, как всегда, язвительный и бесцеремонный. — А вы, как обычно, ловите маленьких и безобидных полукровок посреди улицы, — кивнув на подслушивающий народ Эмма, сделал тщетную попытку вырваться. — Если не беспокоитесь о своей репутации, то подумайте о моей. После нашего последнего загула обо мне ходят нелицеприятные слухи, — сделав лицо максимально умилительным, а глаза максимально умоляющими. — Пусти меня, страшный дядя. Я маленький и худенький, что с меня взять? Ни рыба, ни мясо, ни курица, ни дичь! Они стояли посреди дороги и лыбились друг на друга. Демон зажевал губу, задумавшись о чем-то, но сбрасывая морок буквально через пару секунд, подхватил полукровку под руку и потащил в сторону червоточины. — Знаешь, Эммануэль, — Эмма скривился на такое коверкание имени матери, но против ничего не сказал, — у нас такое интересное событие, что прям ужас и только ты нам сможешь помочь, — таща на буксире почти аморфного старого знакомого, декламировал демон. — На совесть можешь не давить — отсутствует, — вставил своё слово юноша, полностью расслабляясь. Идти ему не нужно — он легко висел в захвате, даже не касаясь ногами земли. — Я на это и не рассчитывал. Мы же демоны. Я демон, ты демон. Расы, конечно разные, но мы не чужие друг другу создания. Так, о чём я? — О казусах вашего правящего режима? — Нет, не совсем. Понимаешь, это ты у нас ходишь по пяти Пластам туда-сюда, просто скидывая мясной костюм, а нам, рождённым на третьем и так далее Пластах для этого нужен талант и знание троп, которые ты обзываешь червоточинами. Но, как ты и сам знаешь, единственное место не доступное для нас — Пятый пласт, ибо на него можно попасть только собственной духовной силой. Ты так можешь, так как не являешься собственностью Инферно или собственностью вашего мира — ты баг, как и немногие те, которых ты называешь Легендами. Баги, полукровки, Легенды, путешественники — вы многое и одновременно ничто. Именно из-за этого вы и считаетесь особенными. Ты ещё просто детёныш и много не понимаешь, но проживёшь с моё, — демон понял, что его понесло совсем в иную степь. — Так вот, я хотел просить тебя дать нам немного той материи, что ты нахватал на Пятом пласте и не говори, что ты там не был. Ты просто фонишь той силой и не закатывай глаза — невежливо. Ты существо уважаемое, а если поможешь — мы в долгу не останемся. Так что, поможешь другу? — Моцарт, чтобы друга не обидеть, выпил яд, а мне нужно только отдать твоему народу шарик с материей, — задумчиво пробормотал парень, всё ещё вися, как простынь на бельевой верёвке. — Мог просто приказать, Ваше Инфернальное Величество. Демон смущённо хохотнул и пробормотал, что таких как он ещё восемь. Мирно болтающегося «Эммануэля» притащили к какому-то храму. — А тебе не кажется слишком странным, что я полукровка демон, а кличешь ты меня чисто ангельским именем, — вопросил мальчишка, пнув камень и почесав затылок. Совершенно серебряные волосы бросили несколько бликов. — Ну знаешь, не каждый день видишь полукровку демона с серебряными волосами, сияющими глазами и моральными ценностями… — Я убиваю людей. — А потом замаливаешь грехи. — Я граблю, обманывая и крушу. — У тебя на торсе руническая татуировка креста. — Я зло! — Ты просто ребёнок. — И это мне говорит демон? Хэллоу, ты должен толкать меня на грехопадение. Ты демон или где? — И это мне говорит мальчишка, что чуть в истерику не бросился, когда попал в церковь, где поклонялись архангелу Михаилу? — Один — один, козлина, — совершенно беззлобно проворчал юноша. *** Коленопреклонённый Эмма рассыпался в восхвалениях великим расам и врал, не краснея, что ради всеобщего блага рисковал быть схваченным за ещё не отросшие рога и прибит в качестве трофея к стене. Боялся, но храбро добыл им материю, а теперь покатился колобком куда-нибудь. Его отпустили, напоследок благословив. — А как ты относишься к богам? — спросил на выходе из храма демон, подавая дорожный плащ, который охранял от чужих глаз, пока Эмма рассыпался в гимнах. — Я к ним не отношусь, — поправляя капюшон, ответил он. — Если ты меня подозреваешь, то я могу поклясться, что человек-то из меня хреновый, честно говоря, а о богах и говорить нечего. Это было бы сродни если я бы спросил тебя, Бел, относишься ли ты к вампирам. — Я не про степень родства, а про отношение к их существованию, — подав шарф, произнёс мужчина. Эмма с прищуром посмотрел на собеседника, взял шарфик, аккуратно обмотал вокруг шеи, расправляя нежелательные складки и, быстрыми движениями заплетя косу, сделал ручкой в сторону дверей. — Знаешь ли, — задумчиво начал он, — нейтрально. Я не имел чести с ними пересекаться, но и в дальнейшем желанием не горю. Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь. — Значит, — внезапно подхватив запнувшегося человечка, произнёс он, — от их компании ты не откажешься? Подозрительно взглянув на слишком довольного знакомого, Эмма попытался отказаться от такой чести, но к своему огромному удивлению ответил, что если это не будет касаться его и его близких, то готов даже не язвить. — И вообще. Отрицательно я отношусь только к тем, кого не могу прочитать или того, кто пытается мной манипулировать. — Ага, я услышал тебя. Около червоточины они попрощались. Эмма поклонился одному из принцев Инферно, подхватил несколько маленьких камушков с дороги и гордо утопал выторговывать себе разные полезности. Кто же знал, что он набрал два шарика? *** Погуляв по шестому Плану, а точнее по Великому Базару, как величали это место те, кто хоть чуть-чуть был человеком, и запасясь всякой интересной всячиной, он метнулся назад в Инферно, а уже оттуда рванул на третий План. Духи встретили его радостно — он всегда приносил много вкусной энергии. Там он и окопался за исследованиями. Духи лисы были всегда рядом с ним, что немного раздражало, но против этого он не был. На самом деле он любил смотреть, как те прыгают по полянке с другими духами, когда он не был занят. Но он никогда в этом не сознается, ибо это означало признаться в том, что он старпёр, который любит спокойствие. Время в этом Пласте шло медленно, поэтому, между посещениями его тщедушного тельца, для него проходило около недели и он действительно был рад, что про него не забыли. Особенно он был рад Хисоке. Каждый раз хотелось вынырнуть из спокойствия и дзена, и свернуть тому шею. В такие моменты, когда он резко вскакивая с места, рычал в небеса, что сейчас он будет терзать и убивать, появлялся некий женский голос и говорил, что о нем заботятся и переживают. Первый раз он думал, что ему послышалось. Второй раз он понял, что сошёл с ума, а в третий, что он дурачок и духи могут разговаривать. Поэтому, забив на друга с чистой совестью, продолжил самокопание. Накопал многое. Например, теперь после своеобразного перерождения он будет помнить всё. Это был явно плюс. Душу зарастил после неправильных ритуалов, почистил плащик, связал новый шарф, прочитал десять книг и, когда уже почти мог сказать, что он простил всё и вся — его бесцеремонно дёрнуло. Кусочек отреагировал на плохие вести.