Жизнь по Фрейду

Они шли по узкой вытоптанной тропинке, пробираясь между стволами батангора, тика, сала и хлопковых деревьев. Лес становился всё реже, а запах гари усиливался. Наконец издалека стал виден высокий холм с поросшими ярко-зелёной травой склонами, на вершине которого располагался догорающий дворец. Стены его обуглились и растрескались, купола и башни почти полностью обрушились, а те, которые чудом выстояли в пожаре, имели плачевный вид. Вокруг уничтоженного древнего памятника архитектуры расползалось гигантское чёрное пятно, состоящее из пепла и обломков сгоревших брёвен. Языки пламени лениво дожирали ворота, галереи, пилястры и провалившийся фундамент. В небо уходили извитые столбы густого дыма, напоминая траурные колонны. Чуть поодаль, там, где заканчивался мост через ров, наполненный водой, стояла толпа людей в разноцветных одеяниях. В центре толпы располагалась роскошная царская колесница, окружённая вооружёнными всадниками на белых и вороных конях. Не требовалось объяснений, чтобы понять: повелитель Магадхи всё ещё там, на месте недавнего сражения. — Вот и Хава Мехел, — негромко пояснил Чандра. — Красивый был… когда-то. Любимый дворец сестры Дхана Нанда! Не могу поверить, что самрадж поджёг его, лишь бы избавиться от меня, — юноша вздохнул и покачал головой. — Не забывай, у твоего царя те же проблемы, что и у тебя, — напомнил ачарья Зигмунд. — Он не ведает, что творит. А я ведаю. — И что он творит, поджигая дворцы? — заинтересовался Чандра. — Сублимирует подавленную энергию, уничтожая, а затем восстанавливая собственное имущество. Ты делаешь то же самое, убегая, прячась, проклиная его и нанося себе раны. Что поделать? Вот так вы друг с другом решили поиграть. Сейчас он сожжёт дворец, а потом будет думать, как его отстроить заново. И в то время, пока он будет занят постройкой, перестанет вспоминать о тебе. Ему станет легче. Скажешь, не сублимация? — И то верно, — со стороны Чандры последовал новый вздох, полный грусти и раскаяния. — Хотя мне кажется, вряд ли он станет обо мне вспоминать… Чанакья сделал всё, чтобы самрадж поверил в нашу смерть. Этот хитрый брамин на обгорелые трупы воинов, павших в сражении, надел наши украшения. Дхана Нанд теперь считает меня мёртвым. Но даже если я сейчас покажусь ему на глаза — прибьёт и не пожалеет, потому что очень зол! — Да, это весьма вероятно, — согласился с логикой его рассуждений Зигмунд. — Нам надо срочно придумать план, иначе тебе не удастся завоевать сердце царя, а мне покурить, и это будет очень плохо! Одним словом, как только меня осенит подходящая идея, мы выйдем из укрытия. — Послушайте, учитель, одного понять не могу, — не выдержав, вмешался в беседу Карл, зашептав на ухо Зигмунду то, что отчаянно лезло ему в голову и не давало покоя, пока они втроём пробирались через лес. — Вы всегда говорили, что гомосексуальные предпочтения наблюдаются у юношей, воспитанных слабохарактерным отцом и властной матерью, или у тех, кто не имел отца. Или, как предполагал ваш друг Вильгельм, мальчик должен иметь много братьев, рождённых до него. И чем больше старших братьев, тем выше вероятность, что младший будет испытывать сексуальное влечение к лицам своего пола. — Да, нестыковочка, — неловко усмехнулся Зигмунд и добавил совсем тихо. — Зато у царя всё сходится как по писаному. Семь старших братьев! Да он просто обязан оправдать новую теорию моего дорогого друга. Вот и оправдал. — Но с Чандрой такое почему случилось? — не унимался Карл. — Я считаю, вы обязаны рассмотреть мою версию коллективного бессознательного, а не отвергать её. Если виновата не властная мать и не братья, то… Зигмунд холодно посмотрел на своего ученика, жестом прервав его излияния. — Твои непроверенные утверждения меня не интересуют! — сухо припечатал он. — Своих хватает. — Вон, значит, как, — обиженно протянул Карл и поджал губы. — Я давно подозревал, что вы меня ни в грош не ставите. Так и оказалось. — Некогда спорить. Отложим наши разборки до возвращения в Вену. Парню помочь надо. Видишь, страдает? Понимает, что отчасти по его вине люди умерли, и здание погорело. Мучает его совесть, грызёт! Как тут не помочь? — и, отвернувшись от Карла, Зигмунд снова обратился к Чандрагупте. — Придётся мне включить всё своё красноречие и выйти к твоему царю, а ты сиди в лесу, пока я Карла за тобой не пришлю. Если царь меня не казнит, — а я постараюсь, чтобы такого не случилось, — у тебя появится шанс на лучшую жизнь. Разумеется, если вы оба одумаетесь, прекратите воевать и последуете голосу разума. — Вы поговорите обо мне с Дхана Нандом? Будете просить, чтобы он простил меня? — просиял Чандрагупта, молитвенно складывая руки перед грудью. — Упаси Боже! — отмахнулся от него Зигмунд. — Я про тебя ни слова не скажу, пока не проведу с царём сеанс психоанализа и не докажу ему таким образом, что он думает исключительно о тебе. До тех пор, пока он сам не пожелает тебя увидеть, нельзя даже заикаться, что ты выжил, иначе тебе конец. И мне тоже, причём до того, как покурю, что будет особенно обидно!  — Да благословят вас боги, ачарья! — восторженно воскликнул Чандрагупта, неожиданно для Зигмунда склоняясь к его ногам и благоговейно касаясь кончиками пальцев стоп новообретённого учителя. — Верно, удача нам пригодится, как и благословение… Хоть чьё-нибудь! — Зигмунд нервно одёрнул края своего фрака и указал Карлу на тропинку, ведущую к выходу из леса. — Идём! Теперь или нас угостят сигарой, или остригут налысо. Третьего не дано. И Зигмунд смело шагнул вперёд, выбираясь из зарослей. Карл вздохнул, истово перекрестился и последовал за ним. «Зря я их не предупредил, что если Дхана разгневается сильно, то снимет волосы вместе с кожей. Наверное, стоило сказать», — и, ощутив глубокое сочувствие к иноземным браминам, Чандра удобнее устроился в кустах и приготовился ждать. *** — То, что горит здесь — это не мой дворец! Здесь горит высокомерие Чандрагупты. Этот дворец, который дал убежище предателям, сегодня полностью будет уничтожен! А вместе с ним сгорит флаг, из-за которого Чандрагупта бросил мне вызов, — возвышаясь над низкорослыми, перепуганными до смерти подданными, словно каменная скала над равниной, Дхана Нанд произносил свою победную речь. Жители Параспуры и Паталипутры жались друг к другу, словно овцы, которых привели на заклание. Они боялись не только что-то говорить, но даже дышать. У ног Дхана Нанда лежали в ряд четыре обугленных тела, опознать которые не представлялось возможным. Однако на покойных были надеты украшения, некогда принадлежавшие заговорщикам, устроившим сражение в Хава Мехел, поэтому ни воины, нашедшие тела, ни сам царь не сомневались в гибели бунтовщиков. Карл и Зигмунд остановились за спинами простых жителей, одетых в совершенно одинаковые чëрно-синие тюрбаны, формой напоминавшие столь любимые Карлом вареники, зато накидки слуг, земледельцев и торговцев радовали глаз разнообразием оттенков. Пока Юнг рассматривал толпу, Дхана Нанд продолжал говорить: — Это последние предатели, которые посмели бросить вызов Магадхе и её самоуважению. Они посмели сжечь наш флаг и посмотрите, что с ними стало! Сегодня сгорели те, кто пытался сжечь Магадху. Но Магадха, как огромная гора, нерушима. Я согласен, чтобы потрясти основы этой горы и заставить её рухнуть, они сделали всё возможное. Но Магадха непобедима. Более того, она стала сильнее. Никто пусть не повторит этой ошибки! Ваше прошлое, настоящее и будущее — это я, император Дхана Нанд! Бессмертный, всевластный, которого никто не сможет победить! Склонившись к Зигмунду, Карл восторженно произнёс: — Архетипы Правителя и Воина во всей их красе. Вот это речь! — Наш параноик с подавленной гомосексуальностью* сейчас сказал бы, что мы наблюдаем явные признаки комплекса неполноценности, прикрываемого чувством собственного превосходства. Но мы не станем слушать параноиков, а посмотрим, что произойдёт дальше. Карл покосился на Зигмунда, но ничего не сказал. — Вы правы, император! Вы подобны нерушимой горе, и всегда будет так, — с другой стороны толпы, расталкивая простых жителей, пробирался грузный мужчина лет пятидесяти в тюрбане с золотой бахромой и в накидке, украшенной скромной вышивкой. — А мы все перед этой горой никто! Зигмунд и Карл с интересом наблюдали, как вышедший вперёд мужчина неожиданно состроил жалобное лицо, сложил руки у сердца и начал умолять царя простить его ошибку. Из слов несчастного, взывавшего к состраданию, Зигмунд с Карлом поняли, что единственный сын этого человека, являвшегося на протяжении многих лет верным вассалом Дхана Нанда, выступил в сражении на стороне бунтовщиков, чем не на шутку рассердил царя. Юноша, о котором шла речь, был уже мёртв, он погиб ещё до начала пожара в Хава Мехел. Однако его отец, в битве не участвовавший, теперь опасался, что ему придётся ответить за проступок сына. Увы, он оказался прав. Поначалу царь с ласковой улыбкой дал понять, что вроде бы прощает своего «старшего брата» Джагат Джалу и не сердится на него. Да, Мартанд подвёл отца и царя, предал государство, но ведь «даже на лучшем дереве подчас вырастают горькие плоды»! Дхана Нанд раскрыл объятия, попросив Джагат Джалу подойти и получить прощение. И вот когда объятия сомкнулись, несчастный вдруг захрипел и задёргался, почуяв близкую гибель. Зигмунд мгновенно оценил обстановку и не стал дожидаться, когда хрустнут кости. Он грубо оттолкнул стоявшего перед ним вайшью, а когда тот посторонился, Фрейд начал усиленно прокладывать себе путь кулаками, чтобы пробраться в центр живого круга, где лысый брамин с хохолком на затылке, одетый в белоснежную накидку, с одобрением взирал на сцену уничтожения отца предателя. Двое мужчин в фиолетовых и зелёных шёлковых одеяниях, стоя чуть поодаль от остальных, тоже наблюдали за происходящим. В их глазах стыли ужас и безысходная тоска. Казалось, в своем воображении они уже представили себя на месте Джагат Джалы. С не меньшим страхом на готовящегося испустить дух мужчину смотрела юная девица, одетая богаче всех присутствующих и превосходившая количеством золотых украшений на теле даже царя. — А кто хочет узнать своё будущее от святых риши, путешествующих из Магадхи через Туркестан в Австро-Венгрию? Толпа и прежде боялась проявлять хоть малейшую активность, а тут и вовсе замерла, будто по команде «Стоп». Все лица повернулись к возмутителю спокойствия. Дхана Нанд от неожиданности выпустил еле дышащего Джагат Джалу из крепкого захвата. Бедолага, потерпевший фиаско в воспитании сына и едва не поплатившийся за этот грех, осел на землю, охая и кривясь от боли. Он осторожно ощупал свои рёбра, возможно, уже получившие некоторые повреждения, но ещё не сломавшиеся окончательно. Брамин с хохолком перестал злорадно улыбаться, напрягся и сделал стойку, как верный пёс, на чей двор ступила нога чужака. У красавицы, обвешанной золотом, приоткрылся нежный, как бутон розы, ротик. Мужчина в фиолетовых одеяниях вопросительно посмотрел на мужчину, одетого в зелёную накидку, а потом они оба синхронно пожали плечами, давая понять, что ни одному из них не известны явившиеся из ниоткуда гости. — Это вы-то риши? — спросил царь, склоняя голову то к левому, то к правому плечу и с сомнением оглядывая новоприбывших. — Мы! — смело провозгласил Зигмунд. Страшно хотелось курить, аж сводило челюсти. Чтобы скорее получить желаемое, Фрейд начал импровизировать. — Какой-то вид у вас неправильный, — Дхана Нанд медленно провёл большим и указательным пальцами по густой растительности на своём подбородке. — Больше на шпионов Селевка похожи, — заключил он. — Конечно, они шпионы! — яростно поддержал его носитель хохолка. — Прикажете убить? — и брамин достал из ножен меч. — Аматья, не горячись, — остановил его Дхана Нанд. — Давай сначала разберёмся, кто они такие. Убить ещё успеем. Карл сам не заметил, как из его горла вырвался облегчённый выдох. — Так какое будущее вы собираетесь предсказать мне? — прищурившись, спросил царь. — Другие тоже многое предсказывали, но никто не угадал. А за неправильное предсказание, знаете ли… — не договорив фразу, Дхана Нанд приблизился к Карлу и многозначительно провёл по его шее ребром своей ладони, затем с ласковой до жути улыбкой повторил этот жест возле шеи Зигмунда. — Понятно? — нежно уточнил он. — Но мы пришли сообщить, о Великий, что вы будете здравствовать и царствовать вечно, — вкрадчивым тоном заговорил Фрейд. Дхана Нанд довольно рассмеялся, давая понять, что, конечно же, не поверил ни единому слову странного брамина в тёмных одеяниях, но услышать такое ему весьма приятно. — Однако, — продолжил Зигмунд, умело выруливая беседу в нужном направлении, — ведомо мне, о Великий, что вам снятся странные сны, и их бы надо подробно истолковать, чтобы малейшие препятствия для вашего вечного царствования оказались вовремя устранены. — Я уже сам устранил все препятствия, — довольно ухмыльнулся Дхана Нанд. — Вот! — и он указал на лежащих перед ним мёртвых бунтовщиков. — Те, кто угрожали мне и моему царству, повержены, а я жив и царствую, как прежде. «Если он срочно не даст мне покурить, я стану следующим, с кем ему придётся сражаться, — подумал Зигмунд, чувствуя, как медленно вскипает кровь, давно не получавшая целительной дозы табака. — Чем бы его заинтересовать? Теоретически, если я верно угадал, и он хочет получить этого юного Чандру в постель, то парень время от времени должен являться ему во снах, а в толковании сновидений я непревзойдённый гений. Но если вдруг ошибусь, не сносить мне головы! Что же делать?» — Если вы сказали всё, что хотели, — голос Дхана Нанда стал ледяным, — тогда убирайтесь! Иначе я достану меч и лишу вас голов, и мне будет плевать, брамины вы, шпионы или переодетые млеччхи. Причём последнее, мне кажется, куда более вероятно. — О, я прямо сейчас наблюдаю видение внутри себя! Оно явилось мне, будто откровение свыше! В темноте царской опочивальни… — заводя глаза под лоб и имитируя загадочные завывания медиума, промолвил Фрейд. — Да-да, вижу… Юноша лет шестнадцати… С густыми чёрными локонами до плеч, со смуглой кожей и лицом, словно у юного бога. Он гибок, как змея или тетива лука… Он прекрасен, словно цветок пальмы… Или сакуры? — Лотоса, — торопливо подсказал Карл, начиная опасаться, что гибель приблизилась к ним ещё на шаг. — Лотоса, — быстро поправил себя Зигмунд, — и этот юноша направляется к царю несмелой походкой, протягивая руки. Чего же он хочет? — Фрейд сделал театральную паузу, всей поверхностью кожи ощущая, что сейчас взгляды зрителей прикованы исключительно к нему. — Он хочет царских прикосн… — Идёмте в шатёр, — неожиданно перебил его Дхана Нанд. — Лучше поговорить там с глазу на глаз. А вы все, — самрадж Магадхи окинул взглядом выстроившихся перед ним воинов и советников, — ждите моего возвращения. — Но, Величайший, эти незнакомцы могут напасть! — попытался было возразить мужчина с хохолком, которого царь недавно назвал аматьей. — Если нападут, я сумею защитить себя. Тем более, видно, что эти двое, — Дхана Нанд с некоторой долей презрения смерил взглядом «предсказателей», — не воины. У них и мышц-то нет. Так, жалкое подобие. Но глаза умные. Вероятно, они действительно брамины. Вот пусть и расскажут мне, что им в видениях явилось, а я послушаю. — Это верное решение! — внезапно подал голос Карл, снова мысленно крестясь. — Очень верное, император. — Идёмте, хватит языком молоть! Оба «брамина» послушно направились следом за размашисто шагающим впереди царём. Воспользовавшись отсутствием Дхана Нанда, очухавшийся Джагат Джала встал на четвереньки и ловко уполз прочь, лавируя между ногами торчавших возле Хава Мехел зевак. *** Глиняная трубка конической формы выглядела подозрительной, её содержимое пахло непривычно, однако табак там точно присутствовал, и изголодавшийся Зигмунд даже не стал размышлять, что ещё примешано к основному ингредиенту. Фрейд сделал затяжку и с наслаждением откинулся на мягкое царское сиденье, которое ему уступил Дхана Нанд. — Ну, говори, лукавый и злосчастный! Я ведь исполнил твоё желание — дал покурить. Теперь твоя очередь делать благое дело! — нетерпеливо воскликнул царь, ёрзая на подушках, сваленных огромной грудой в центре шатра. — Я ещё не накурился, — блаженно промолвил Фрейд, делая вторую затяжку и чувствуя, как усталость отступает, а силы прибывают. «Что этот индус предложил мне? Я себя очень странно чувствую», — задумался Зигмунд, но мысль недоверия тут же уплыла, растворившись в колечках сладко пахнущего цветами дыма. К цветочному аромату примешивался едва уловимый запах свежевскопанной земли и сосновой хвои… «Очень странный табак!» Внезапно захотелось смеяться, петь и танцевать, но Фрейд сдержался, осознав нелепость собственного желания. Карл напряжённо поглядывал на учителя, но опасался произносить хоть слово. — Так что было дальше в видении? — Дхана Нанд смотрел на Зигмунда так, что Карл всерьёз испугался: царь, казалось, был готов вырвать тайну прямо из горла учителя. — Это вы скажите, — расслабленно отозвался Фрейд. — Что мне надо сказать? — напрягся царь. — Например, как давно вам нравятся юноши? Сколько дней, месяцев или лет вы видите сны о том, как красивые смуглокожие парни с упругими ягодицами и стройными телами приходят в опочивальню, трогают вас, гладят, где не следовало бы? — третья затяжка пошла ещё лучше первых двух, и Фрейд окончательно расслабился. Царь побагровел и затрясся, сжимая кулаки. А потом побледнел и поник, покрывшись мелкими каплями пота. «Конец нам обоим! — похолодел Карл. — Точно конец!» Однако он напрасно опасался: Дхана Нанд даже не попытался достать меч из ножен. — Не гладят и не трогают. Нос отрезают бритвой, — неохотно признался повелитель Магадхи, превозмогая гнев и стыд, после чего закрыл лицо руками, невнятно пробубнив из-под ладоней. — Мне. Моей же собственной бритвой! Можете представить? — Да? — Фрейд задумчиво выпустил вверх круглое колечко ароматного дыма, потом следующее. — Вон оно как… Говорящий сон. «Надо будет спросить, как называется сорт табака, — мимоходом подумал он. — Поищу в Вене такой же. Может, найду?» — И о чём, о брамин, этот сон нам говорит? — с безнадёжностью вопросил царь. И куда только делась вся непоколебимая уверенность, демонстрируемая им некоторое время назад за пределами шатра! Сейчас перед Фрейдом сидел усталый человек, измотанный тяжёлой борьбой — внутренней и внешней. Этому человеку так и хотелось сказать что-то утешительное, светлое, доброе, но Фрейд не мог пойти на поводу у собственной проклятой жалости. Его главной задачей было рассказать суровую неприглядную правду. — У вас в подсознании страх кастрации как наказания за неприемлемые сексуальные желания, — глубокомысленно изрёк ачарья Зигмунд. — Нос — фаллический символ. Как и всё остальное, торчащее в ваших снах вертикально, это символ пениса. То есть, фаллоса… Нет, опять не то существительное подобрал. Дурацкий языковой барьер! Члена? — Лингама, — спохватившись, быстро подсказал Карл. — Точно, — раздражённо махнул рукой Фрейд. — Его. Как я сам не догадался? — Да, мой нос в том сне действительно торчал вертикально! — вспомнил Дхана Нанд. — Потому что я лежал в опочивальне. Само собой, он был устремлён вверх. А тут предатель явился с бритвой в руках, нагло уселся ко мне на… э-эээм… бёдра, а когда я уже решил, что вот сейчас, наконец, получу желанное, взял и отхватил мне нос! И это справедливо? Наяву не даёт, хоть во сне мог дать, — пожаловался Дхана Нанд. — Ваши желания не подавлены, — сделал вывод Фрейд. — Вы прекрасно отдаёте себе отчёт в том, что чувствуете. — Но я не хочу ничего чувствовать! — возмутился Дхана Нанд, стукнув кулаком по подушке и невольно разорвав её пополам. Лебяжий пух высыпался на пол, а затем полетел по шатру, словно снежные хлопья. — А придётся чувствовать. У вас есть семь братьев, ранее вас рождённых. Можно сказать, упрямая статистика обязывает, — непонятно объяснил Фрейд. — Вам следовало использовать слово «карма», учитель, — шепнул ему на ухо Карл, — понятие «статистика» ему ни о чём не скажет. Но было поздно, чужеземное слово уже слетело с уст Зигмунда, правда, царь ничего странного и не заметил, потонув в горьких мыслях о неразделённой любви. — Зачем мне предатель, который мечтает меня убить?! — философски вопрошал Дхана Нанд. — Зачем мне сын Чандравардана и Муры, если я ненавижу их обоих, и отпрыска их должен был бы ненавидеть?! Зачем мне ученик проклятого Чанакьи? А впрочем всё равно они вчетвером сгорели… Но вот как теперь жить, если я своими руками его сжёг? А просто потому, что уже сил не было! Всю душу мне выпил, пишач проклятый! Я к нему и так, и этак, что только не плясал с дамару вокруг! А он в ответ то невинно глазами хлопал, будто не понимал, чего мне надо, а потом просто взял меч и попёр против меня. И что я должен был сделать? Я чётко дал ему понять, когда он под стены Паталипутры явился с повстанцами, так и сказал: «Если остановишься прямо здесь, всё забуду и прощу»! Но он не остановился. Похищение Дурдхары, убийство Дургам Джалы, захват Хава Мехел стали последней каплей. Я просто не мог больше терпеть! Но и забыть его не мог, и убить рука не поднималась. Но, говорят, смерть в огне или в бою — почётные. Пусть этот предатель попадёт в рай для кшатриев, а я… Проживу как-нибудь. Наберусь сил и начну всё сначала. Царства вон пойду завоёвывать, чтобы отвлечься от этого кошмара! — Имя того предателя, сожжённого вами, Чандрагупта? — осведомился Зигмунд, окончательно впадая в нирвану от сладкого древнеиндийского курева. Дхана Нанд кивнул. — К чему спрашивать? — усмехнулся он. — Вы пришли сюда, заранее зная правду. Я не глупец. Либо ваши шпионы хорошо вас информируют, либо вы и в самом деле видите что-то там внутренним оком… Но отрицать не стану: верно, это Чандрагупта! — Как думаете, коллега, есть ли смысл пользоваться методом свободных ассоциаций для уточнения диагноза? — неожиданно задал Зигмунд вопрос Карлу. Тот встрепенулся и отрицательно замотал головой: — Никакого смысла в этом нет, коллега. — Наконец, хоть в чём-то мы пришли к согласию, — просветлел лицом Зигмунд, а потом добавил, обращаясь к Дхана Нанду. — А если, предположим, я скажу, что ваш предатель Чандрагупта не умер? Что тогда? Дхана Нанд медленно поднял голову и с какой-то детской выстраданной надеждой уставился на Фрейда. — Но этого ведь не может быть! — он действительно и хотел, и боялся в это поверить. — Я поджёг дворец, они не могли выбраться? — Тем не менее, мои тайные шпионы и моё внутреннее око говорят, что смогли, — уверенно выдал Зигмунд. — Все четверо. Дхана Нанд бросился к нему и чуть не вышиб чилим** из его рта. — Точно говори, без обиняков, жив он или нет! Или, клянусь, я потеряю терпение и убью тебя, а потом буду гореть в аду за убийство брамина, пусть и чужеземного! — Мы с Карлом встретили вашего Чандру буквально около часа тому назад и провели с ним сеанс психоанализа… — Философскую беседу разъяснительного характера, — вставил свой вариант Карл. — …а потом пришли к вам, чтобы… — Где он?! — Дхана Нанд больше не желал ничего слушать, кроме самого важного. — Где его искать?! — он немилосердно тряс Зигмунда за грудки. — О, великий царь, — хихикнул Фрейд и весьма фривольно подмигнул императору, — вы только что оторвали пуговицу от моего парадного фрака, причём с «мясом». У вас есть служанка, чтобы пришить? — Я не знаю, что такое «пуговица»! Где Чандрагупта, отвечай?! Или больше не дам тебе ни ганджи, ни чараса! И бханга не налью ни капли! — Ладно-ладно! Он боится, что не сносит головы, если вы его найдёте, — признался Зигмунд. — Он же стал причиной того, что ваш дворец сгорел, и куча народа полегла. Он теперь боится показываться вам на глаза. — А, так совесть его всё же проснулась! — едко отметил царь. — Да, и он недавно сбежал от Чанакьи, — будто между прочим, вымолвил Фрейд. — Даже мать и друга оставил, уходя, не попрощался ни с кем. Осознал что-то? А, может, и нет. Глаза Дхана Нанда загорелись так, словно он был тигром или пантерой. — Плевать на дворец, новый отстрою! — воодушевлённо заговорил он. — И даже сам вместе со строителями буду камни класть. Погибших, конечно, уже не воскресить, но я не желаю, чтобы погибло ещё больше, а именно это и случится, если я сейчас пойду на пятнадцать царств войной, чтобы забыть боль от потери этого предателя! Так где он прячется? — Дхана Нанд выжидающе посмотрел на Карла и Зигмунда. — Всё же мне хотелось бы знать, что вы сделаете, император, когда найдёте его? — Выдеру плетью, чтоб зад горел, как припечённый! А потом в опочивальню притащу и заставлю дать всё то, чего этот подлец не додал мне во сне, — злорадно сообщил царь, а потом вдруг его запал остыл, и он добавил грустно. — Нет, не смогу его принуждать против воли… Но плёткой выдеру! — снова гнев его выплеснулся наружу. — Сурово, но справедливо, — выдыхая густой дым, спокойно рассудил Фрейд. — Тоже своего рода сублимация. Ладно, нечего время тянуть. Ваш Чандра прячется в лесу, совсем недалеко отсюда. Если, конечно, не сбежал. Карл, — расслабленно махнул рукой великий отец психоанализа, — ступай, укажи повелителю Магадхи дорогу. — А вы разве не идёте с нами? — удивился Карл. — Зачем? Мне и тут хорошо! Этот сосновый табак отличный. Курил бы и курил! — Так оставайтесь, а мы скоро вернёмся! — и Дхана Нанд, грубо подтолкнув Карла в спину со словами: «Давай, живее!», покинул шатёр вместе с ним.