Жизнь по Фрейду

— А вы кто такие? Это была первая фраза, которую произнёс очнувшийся «пациент», опасливо рассматривая стоявших возле него мужчин. Оба неизвестных выглядели более, чем странно. Первый, с проседью в волосах, с коротко подстриженной бородой и усами, с огромной залысиной надо лбом, зачем-то завернулся с головы до пят в хлопковую ткань, из которой обычно шьют дхоти. Второй незнакомец, черноволосый и кареглазый, выглядевший намного моложе первого, носил необычные круги из стекла, прикрывавшие глаза и державшиеся на тонких палочках, зацепленных за уши. Его чёрные шаровары казались чересчур узкими, а плотная верхняя накидка закрывала торс и обе руки до запястий. К горлу крепился бант, чем-то отдалённо напоминавший бабочку-траурницу. — Вы чужестранцы? — не дождавшись ответа, парень рискнул спросить снова. — Я его понимаю! — вдруг восторженно воскликнул незнакомец с «бабочкой» на шее, взмахивая руками. — Всё до единого слова, учитель!!! — Так и должно быть, — откликнулся мужчина, завёрнутый в ткань для дхоти, а затем, повернувшись к очнувшемуся юноше, важно проговорил. — Моё имя — Зигмунд, я брамин. А это — Карл, философ из Персии. — Что-то вы не похожи на брамина с философом, — паренёк привстал и, ойкнув, ухватился за раненую руку. — Вот проклятие, — и тут он заметил повязку. — Вы… перевязали мою рану? — удивился он. — Конечно. Тебе требовалась помощь, — спокойно пояснил Зигмунд. — Как твоё имя? — Я Чандра, приёмный сын вайшьи Лубдхака. Хотя нет, вру. На самом деле я царевич Пиппаливана, но в моём положении нет смысла гордиться таким званием. — Почему? — заинтересовался Фрейд. — Долгая история, — махнул юноша здоровой рукой. — Да и вообще… Некогда разговаривать. Возвращаться надо. Зря я сбежал. Всё равно меня скоро найдут, а бегство не решает проблем, ачарья прав. Мой учитель, кстати, тоже брамин. Только он куда больше вашего на брамина похож! А вы оба какие-то… — Какие? — неожиданно обиделся Карл. — Ну не знаю, — тот, кто назвал себя царевичем Пиппаливана, покосился на своих новых знакомых. — Неправильные вы! Никогда не видел, чтобы брамины носили такие чудные одежды и так странно стригли волосы. — А как надо стричься? — с любопытством уточнил Карл. — Неужели не знаете? — Чандра засмеялся. — Брамины выбривают всю голову и оставляют одну прядь волос, завязанную узлом. А кшатрии, к примеру, свои волосы не трогают. Кому вообще в голову придёт так коротко стричься, как вы? Налысо бреют тех, кто провинился, а все остальные носят длинные волосы. — Но в Персии стригутся и одеваются, как он, — не моргнув глазом, солгал Зигмунд, указав на Карла. — А я живу в самом далёком царстве — Австро-Венгрии. — Вообще не слышал о таком, — задумчиво протянул Чандра. — Где оно находится? — Очень далеко. Надо ехать в колеснице на северо-запад много дней и ночей, прежде чем достигнешь этого царства. — Как же вы сюда попали? Неужели долго ехали? — допытывался юноша. — Существует путь через божественные врата Тесла Дэва. Этот путь открылся мне после суровых аскез. Простому смертному подобными вратами ходить нельзя. — Да мне бы хоть в Гандхар съездить, а то я всю жизнь на одном месте прожил, ничего и не видел, — Чандра неожиданно оживился, отвлекшись от проблем. — И как же ты жил до сих пор? — осторожно перешёл к расспросам Зигмунд. — Как все, — пожал плечами Чандра. Зигмунд сделал вид, будто вовсе не настаивает на беседе, подозревая, что так куда скорее расположит парня к откровенности: — Знаешь, я из таких браминов, которые, выслушав о чьих-то трудностях, могут дать хороший совет. — Совет? — Чандра хмыкнул, выражая явное неверие в способности брамина, не носящего косу с узлом. — Да мне ачарья Чанакья уже надавал «советов»! Ещё ваших не доставало. И зачем я только принял его учителем? Следуя за ним, я потерял двух друзей, пять сотен соотечественников — последних выживших из моего родного царства, едва не потерял с трудом обретённую мать. Теперь приходите вы и просите слушать вас и следовать за вами! Куда я снова приду? Кто умрёт из-за вас? — Но я не такой, как твой ачарья! — отмёл несправедливые подозрения Зигмунд. — Я не прошу следовать за мной. Однако если у тебя имеются трудности, я способен помочь, ведь я — целитель. — Угу, — язвительно послышалось в ответ, — Чанакья тоже говорил о необходимости «исцелить земли Бхараты от правления ракшаса Дхана Нанда»! Много всяких целителей здесь ходит… — Кто такой Дхана Нанд? — заинтересовался Карл. — Царь Магадхи, — сумрачным тоном промолвил Чандра. — Вон, видите, дворец горит? — юноша махнул рукой в сторону клубов дыма, поднимавшихся над лесом. Зигмунд и Карл кивнули. — Дхана Нанд сжигает всё, чего коснулась чужая рука. Если сесть на его трон, он сожжёт трон. Если сесть на его коня, он зарубит коня. Если войти в его дворец — строение будет сожжено. И вот, горит… — Ты входил в его дворец?! — восхитился Карл. — Не просто входил, а попытался захватить Хава Мехел, но потерял почти всех людей, сражавшихся на моей стороне. После схватки в живых остался только ачарья Чанакья, друг Стхулбхадра и моя мать — махарани Мура. Остальные погибли. Друг Мартанд, Индра, Балдэв, Матсальдэв… Все! Если бы я не послушал Чанакью, ничего не случилось бы. Зачем я только затеял битву? Никакая месть или благие побуждения не стоят пяти сотен смертей, случившихся по моей вине, — и Чандра снова схватился за голову и застонал. — Лучше будет, если мы услышим всю историю, — негромко проговорил Зигмунд. — Начинай с детства. Говори всё, что вспомнишь! — Зачем? — не понял Чандра. — Расскажу — и дальше что? Поверьте, мне не нужны ни ваши советы, ни благословения, ни исцеление. Я бы хотел сейчас умереть, а не рассказывать истории. — Но что если после разговора ты найдёшь силы жить? — улыбнулся Карл, осторожно кладя Чандре руку на плечо. Юноша опасливо посмотрел на чужую ладонь, но не сбросил её. — Брамин Зигмунд способен помочь. Из-за него у тебя не будет потерь. Но верить или нет, конечно, твоё дело. Если ты скажешь уходить, мы уйдём. А ты опять останешься один. Хочешь этого? Немного подумав, Чандра отрицательно покачал головой, но при этом неуверенно вымолвил: — В любом случае нет времени. Я не слишком далеко убежал. Ачарья, мама и Стхул скоро найдут это место, и ачарье очень не понравится, что я разговариваю с вами. Он всегда был против, чтобы я слушал других браминов. — Допустим, я не брамин, а просто лекарь, — Зигмунд наконец снял с плеч скатерть и небрежно бросил её на траву. Однако сделал он это не оттого, что надоело играть роль, а по причине невыносимой жары. — Я ни с кем не воюю, ничего не проповедую. Теперь будешь слушать? Заметив, что одеяния Зигмунда, обнаружившиеся под тканью, почти не отличаются от одежд Карла, Чандра наконец начал что-то понимать. — Вы оба — шпионы Селевка? — вдруг сделал он неожиданный вывод. — Так бы и сказали! — Но мы не шпионы… — начал Зигмунд, однако Карл его перебил. — Какая разница, если шпион даст совет? Судить о том, хорош совет или плох — лишь тебе, — заметил Карл. — Ты ничего не потеряешь, приняв его. — А что надо дать взамен? — Совершенно ничего. — Врёте. Сведения вам нужны! Но учтите, я не знаю секретов Дхана Нанда. Я работал во дворце, но ничего важного не узнал, кроме расположения сокровищницы, однако Селевк уже и так знает, что я то хранилище ограбил. Война проиграна, как союзник я бесполезен. Не понимаю, зачем вас прислали? — Давай поиграем, — мягко сказал Зигмунд, пытаясь отвлечь юношу от неприятной темы, — в одну интересную игру. — Разве сейчас время играть? — удивился Чандра. — Самое время, — уверил его «брамин-шпион». — Можешь лечь на траву, закрыть глаза и говорить всё, что приходит в голову? — Никогда в такое не играл, — усмехнулся Чандра. — Игра называется «метод свободных ассоциаций», — пояснил Зигмунд. — Чего?! — опешил Чандра. — Мето… что? — Неважно. Ложись и говори. — Ладно, — улегшись на траву, Чандра подстелил себе под спину накидку. — Кхм. А что говорить? — Про отношения с матерью в детстве расскажи. И побольше! Зигмунд заметил скептическую усмешку на лице Карла, но попытался сей факт проигнорировать, хотя про себя обиделся. В последнее время этот зарвавшийся ученик чересчур часто стал выражать несогласие с методами учителя, а подчас и язвить за спиной Фрейда: «Неужели во всём виновата мамочка? А, может, кто-то подсознательно боится смерти?» Даже анекдот про мумий* придумал, паршивец! Стоило приструнить Карла, но, несомненно, сейчас не время и не место. Зигмунд решил, что по возвращении домой он непременно сделает это. — Да не было у меня в детстве матери! — возмутился вдруг Чандра, вырывая Зигмунда из плена его мыслей. — Лубдхак был, но из него мать — как из шакала корова. — Как же ты попал к человеку, о котором столь нелицеприятно отзываешься? — ничуть не смутившись, продолжал Зигмунд. — Маме пришлось отдать меня на воспитание дяде, когда мне исполнилось четыре. Дядю я не помню, но точно знаю, что он продал меня Лубдхаку. Дёшево, за сто пан всего. Я снова встретил маму, когда мне шестнадцать исполнилось, и я попал в царский дворец в качестве телохранителя сестры Дхана Нанда — Дурдхары. — И ты, само собой, глубоко обижен на мать и дядю? — Зигмунду показалось, что он нащупал верное направление, однако вскоре ему пришлось убедиться в своей ошибке. — Нет, — Чандра нервно дёрнул плечом. — К чему обижаться? Мама спасала мою жизнь, отдавая меня брату, а дядя наверное сильно нуждался в деньгах. Если кто и виноват, — тут лицо юноши стало яростным, — то это проклятый Дхана Нанд! Он напал на Пиппаливан, разрушил наше царство, убил моего отца, после чего я оказался в доме Лубдхака! И даже сейчас он уничтожает свою страну, притесняет простой народ, убивает невинных! Он забрал маму в плен, измывался над ней… Унижал на протяжении двенадцати лет, изрекая в её адрес сплошные оскорбления. — Унижал, но не бил? — уточнил Зигмунд. — Иного насилия не учинял? — Нет! Если бы он посмел хоть пальцем к ней прикоснуться, я бы не пошёл завоёвывать Хава Мехел по совету ачарьи, наплевал бы на спасение Бхараты и на обещанное мне учителем воцарение на престоле Магадхи! Я прирезал бы этого ракшаса! Отсёк бы этому страстному любителю наложниц что-нибудь… жизненно важное, — дыхание Чандры стало частым и глубоким, а лицо — ярко-красным. — Ясно, — Зигмунд всё более оживлялся по мере расспросов. — Давайте, юноша, теперь поиграем в другую игру. Я буду говорить слово, а вы быстро, не раздумывая, отвечайте, что вам вспоминается. Это совсем лёгкая игра. И короткая, — быстро успокоил Зигмунд своего «пациента». — Ладно, — Чандра вяло махнул рукой. — Начинайте. — Дворец. — Царь. — Вода. — Клятва верности царю. — Огонь. — Дхана Нанд сжёг Хава Мехел! — Яд. — Дхана Нанд отравил пиппаливанских кшатриев. — Меч. — Дхана Нанд владеет мечом лучше всех. — Река. — У Дхана Нанда под водой лежали сокровища. — Небо. — Дхана Нанд смотрит на облака, когда у него дурное настроение. — Кольцо. — Царь подарил мне перед боем с Десмондом кольцо как символ победы, и я выиграл бой. — Любовь. — Царь называл меня «любимым», но, конечно, лгал, ракшас проклятый! — Смерть. — Однажды я убью Дхана Нанда. — Конь. — Дхана Нанд убил Туфана, потому что я садился на него. — Трава. — Дхана Нанд терпеть не может траву, растущую на дворцовой площади. Приказывает полоть. — Телесные наказания. — Царь часто наказывает слуг плёткой. — Друзья. — Дхана Нанд убил моих друзей! — Брат. — У Дхана Нанда семь братьев. У меня ни одного. — Сестра. — У Дхана Нанда — Дурдхара. А у меня нет сестры. — Мать. — Дхана Нанд издевался над моей матерью. — Отец. — Дхана Нанд убил моего отца. — Справедливость. — Восторжествует, когда я убью Дхана Нанда! — Гора. — Царь однажды выстрелил пылающей стрелой, которая перелетела через гору и подожгла пропитанную маслом землю. Чуть не убил мою мать и моих соотечественников! — Лингам, — неожиданно выпалил Зигмунд. — Самый большой? У Дха… — Чандра вдруг поперхнулся и умолк. — Давайте закончим, ачарья Зигмунд, — он пристыженно опустил глаза. — Мне кажется, я что-то неправильное наговорил. — Наоборот, — просиял Фрейд. — Ты наговорил очень правильные вещи! Видишь, как просто определить корень проблемы с помощью моей новой методики? — повернулся Зигмунд к Карлу. — Вот что бы ты, к примеру, сказал? — Всё очевидно, — хмыкнул Карл. — Парень стремится к самореализации, но в нём возобладали архетипы Анима и Тень. Самость ждёт своего часа, чтобы проснуться. В личном бессознательном наблюдается комплекс власти. Ассоциируя себя с царём Магадхи, Чандра желает занять место Дхана Нанда, и, вероятно, это и есть путь к самореализации. Но, как по мне, Чандра вступил на путь борьбы по причине коллективного бессознательного, толкающего юношу к принятию архетипа Воина… — Да какое, к Гегелю, коллективное бессознательное?! — вспыхнул Фрейд. — У него либидо подавлено! А ты развёл тут: «Воин», «Тень», «Анима»… — Он напряжён и расстроен, потому что проиграл битву, но это лишь битва, а война впереди. Самость приведёт его к победе! Посоветуйте ему не отчаиваться. — Либидо подавлено, — свёл брови над переносицей Фрейд. — И точка. — Коллективное бессознательное! — громче возразил Карл. — Нет, либидо! — Коллективное… — Можно я пойду? — робко спросил Чандра, с опаской поглядывая на двух спорщиков. — Нет!!! — рявкнули оба «шпиона». — Ты ещё не узнал свой диагноз! — Если честно, я ничего не понял, — вздохнул Чандра. — Вы мудрёные слова какие-то говорите, я таких не знаю. — Сейчас объясню на доступном языке, — поймав «пациента» за здоровую руку, заговорил Зигмунд. — Представь, что ты состоишь из трёх частей… — А меня учили, что из пяти, — призадумался Чандра. — Из трёх. Не перебивай! Итак, одну часть зовут «Ид», и она говорит тебе: «Ступай и предайся любви с царём!» — Да что вы?! — перепугался Чандра. — Никакая моя часть мне такого не говорила, не говорит и говорить не станет! — Правда? — ласково промолвил Зигмунд. — Но для тебя, как ни странно, весь мир связан только с единственным персонажем — царём Магадхи. Какое бы слово я ни называл во время игры, ты в ответ постоянно твердил про Дхана Нанда, разве нет? — Да, потому что я его ненавижу и убить готов! — объяснил Чандра. — Нет, милый юноша. Это потому, что у тебя к нему влечение, которое ты постоянно подавляешь. Подавление происходит, поскольку, кроме «Ид», внутри тебя существуют также «Я» и «Сверх-Я». И эти две части, взлелеянные обществом, наперебой говорят тебе, что ты не можешь предаться любви с мужчиной, поскольку это стыдно и неправильно. Если ты признаешься в любви к царю, то твоя мать, ачарья и даже Лубдхак скажут тебе, что ты низкий и отвратительный, так? Чандра неохотно кивнул. — Ну, так. И что? — Поэтому, чтобы тебя никто не считал грешником, ты прячешь истинные желания даже от себя. Поскольку ты вынужден их прятать — а это всё равно что ежеминутно ёрзать голым задом по раскалённой сковородке! — то единственным способом оправдать себя становится внушение о том, что царь Магадхи — тиран и чудовище. Твой ачарья, заинтересованный в войне против Дхана Нанда, создавать такую иллюзию тебе охотно помогает! Ведь, согласись, для тебя проще думать, будто ты хочешь убить царя, чем признаться себе в собственных подавленных желаниях. И ты отыгрываешь целый ряд психологических защит, в числе которых морализация, рационализация, проекция, аутоагрессия — это то, что мы с Карлом наблюдали сегодня, когда ты нанёс себе рану. Отрицание также имеет место быть. Чем скорее ты признаешься самому себе в происходящем, тем скорее закончится ваша бессмысленная война, перестанут гореть дворцы и умирать кони. Не пойми меня неверно, Чандра: я всегда считал, что зрелыми являются лишь отношения между мужчиной и женщиной. Однако мой добрый друг Вильгельм** помог мне недавно осознать, что природа человека дуальна, а значит возможны разные виды отношений. Но самое главное — и меня никому в этом не переубедить — все нервные болезни происходят из-за подавленного либидо! Поэтому мой тебе совет, юноша: иди и создавай свои незрелые, но зато желанные вам обоим отношения, и вы с царём будете счастливы. Прекращай тайком резать себе руки, ибо это не поспособствует сублимации, а просто однажды убьёт тебя, если никого не окажется рядом, чтобы помочь! — Но, — Чандра выглядел абсолютно растерянным и испуганным, — как мы можем быть счастливы, если Дхана Нанд тоже ненавидит меня? — А зачем он тогда называл тебя любимым? Ты сам признался во время игры, — напомнил Фрейд. — Да, называл, — и Чандра погрузился в глубокие размышления. — Может, издевался? А ещё вот этот локон, — он указал на длинную прядь волос над своим левым плечом, — трогал иногда, на палец наматывал… Может, оторвать хотел? Я так и не понял. — «Издевался», «оторвать хотел»… Иди к царю, олух царя небесного! — Зигмунд огрел застывшего Чандру по плечу. — Готов поспорить, его либидо тоже подавлено. И ещё сильнее твоего! — А какое оно, либидо? — Чандра неуверенно обрисовал в воздухе контуры чего-то вытянутого и довольного крупного. — Такое? — Можешь считать, что да. На самом деле всё сложнее, но я не хочу смущать твой юный ум, порождая в нём множество вопросов. Сейчас для нас важнее другое… — Чандрагупта, ты где?! Отзовись!!! — донёсся вдруг из глубины леса сердитый мужской голос. — Ох… Это Чанакья, — испуганно прошептал Чандра. — Что делать, ачарья Зигмунд? — Очевидно, тебе придётся выбирать, — довольным тоном сообщил Зигмунд, почуяв, что незримую схватку с незнакомым брамином выиграл, нежданно обретя в лице Чандры не только пациента, но и ученика. — Или ты вернёшься к нему, продолжишь дальше терять друзей, кромсать в отчаянии собственные руки, или наберёшься смелости, отправишься к своему царю и попробуешь выяснить, не подавлено ли его либидо? — А вы подозреваете, что подавлено? — тихо вопросил Чандра. — Абсолютно уверен. — Почему? — Я ещё ни разу не встречал людей без подавленного либидо! — торжественно объявил Зигмунд. — Оно подавлено абсолютно у всех. — Нет, — пробубнил сбоку Карл, — это всё коллективное бессозна… — Помолчи, а? — простонал Зигмунд, затем притянул к себе Карла за шиворот и яростно зашипел ему в ухо. — Сам подумай, кому от твоего коллективного бессознательного и прочей архетипической хренотени станет хорошо? Никому. А от моего подавленного либидо очень хорошо будет! Ну не порть чужое счастье, будь человеком, — и Фрейд, отпустив шею Карла, похлопал себя по карману в поисках любимой сигары, однако вспомнил, что она осталась дома. Он недовольно прищёлкнул языком. — Чандра!!! Хватит прятаться!!! Всё равно найду!!! — приближающийся голос Чанакьи стал злым. — Ачарья Зигмунд, вы сейчас очень заняты? — вдруг осмелев, спросил Чандра. — Вам, наверное, надо возвращаться к Селевку, чтобы донести обо мне? — Да не надо мне никуда возвращаться, — раздражённо махнул рукой Фрейд. — Покурить бы. — О, у Дханы есть что покурить! — обрадованно воскликнул Чандра. — Ганджу, чарас — что пожелаете! Если мы вместе пойдём к самраджу, вы поиграете с ним в вашу игру, а он потом даст то, чего желаете вы. Согласны? — А не казнит? — напрягся Зигмунд. — А то знаю я ваших махараджей: за малейшую провинность либо в кипящем масле изжарят, либо четвертуют, либо… — Дхана стрижёт, — успокоил Чандра своего нового гуру. — Но вам это всё равно не страшно, правда? Вас и так постригли. А Дхана может сделать причёску ещё чуть короче, только и всего. — Чандра, если не выйдешь по-хорошему — спущу льва, чтоб ты перестал страдать и наконец пришёл в себя!!! — пообещал Чанакья из зарослей. — Пора бежать! — спохватился Чандра, подталкивая своих новых знакомых в спины. — Чанакья иногда ведёт себя хуже самраджа. Он действительно может спустить льва! А ещё я уверен: и его либидо подавлено, но у меня почему-то нет желания ему помогать. Давайте, уходим скорее! Нас ждёт встреча с Дхана Нандом. — Я бы к царю не пошёл, — замялся Зигмунд. — Мне никто бороду не крутил, любимым не называл. Головы ведь лишусь! — Опять испугался «мумий»? — весело спросил Карл. — В Египет не поедем, чтоб страхи побороть? «Он понял, что мне известно про анекдот, и теперь насмехается. Вот предатель!» — Зигмунд гневно скрипнул зубами и, собравшись с духом, последовал за Чандрой и Карлом.