Жизнь по Фрейду

— Карл, ты неправ! — мужчина с широкой залысиной надо лбом и коротко остриженной седеющей бородой, тяжело вышагивал по комнате, заложив руки за спину и мусоля во рту незажжённую сигару. — Я уверен: моя теория будет востребована не только на протяжении пятидесяти ближайших лет, но и в далёком будущем! И даже в прошлом она бы очень пригодилась. О, если бы я родился на несколько тысячелетий раньше! И если бы люди, исцелённые мною тогда, могли не скрывать ничего в глубинах бессознательного, мир нынче стал бы иным. Однако мы всегда что-то заталкивали внутрь, вследствие чего подавленное гнило, тухло, нарывало… Все болезни происходят от подавленных чувств сексуальной природы. Так было, есть и будет! Второй мужчина, выглядевший лет на двадцать моложе своего собеседника, — темноглазый, черноволосый, с острым носом и тонкими усиками, смотрел на первого сквозь круглые очки и задумчиво прихлёбывал кофе. — Я не согласен, учитель Зигмунд! — наконец, изрёк он. — Долгое время сексуальность никто и не думал вытеснять в подсознание. Мужчины любили женщин, женщины — мужчин, мужчины — мужчин, женщины — женщин… Всё подавление, о котором вы рассказываете, началось не более семи сотен лет назад, а это означает, что ваше учение не универсально. Оно предназначено для короткого временного промежутка, если сравнивать его с длинной историей человечества. И, возможно, спустя пару веков опять никто ничего не будет подавлять. И даже сейчас… У нас, может, и существует подавление сексуальности, но что насчёт других стран? К примеру, мы не знаем, что творится в далёкой Индии. Вполне вероятно, люди там, как и в древности, по-прежнему живут, свободно удовлетворяя свои сексуальные потребности. А вы пытаетесь доказать ценность ваших методов терапии в любой стране, среди любого народа в любой отрезок времени. Нет, так не бывает! — Ты пытаешься спорить? — Зигмунд вынул сигару изо рта, некоторое время смотрел на неё, словно не понимая, что это за предмет, потом швырнул на стол рядом с чашкой недопитого кофе. — Сейчас, погоди! — он подошёл к высокому тёмно-коричневому шкафу, украшенному резьбой, распахнул обе створки и выдвинул изнутри странную конструкцию, напоминавшую металлическую арку. Сбоку конструкции торчал красный рычаг, а наверху крепилось нечто наподобие табло, где виднелась дата: «25 октября 1911 года». Под датой прекрасно читалась другая надпись: «Вена, Австрия». — Этот удивительный прибор прислал из Америки мой друг Никола Тесла. С помощью этого универсального преобразователя эфира можно попасть как угодно далеко в прошлое. В будущее, к сожалению, не выйдет. — Ничего себе, у вас есть и такое! Что же вы молчали?! — вскочил со стула Карл, потрясённый внезапным признанием учителя. Приблизившись к металлической арке, Карл с любопытством осмотрел её со всех сторон. — Даже и не знал, что американцы изобрели машину времени! Как она работает? Доктор Зигмунд любовно погладил прибор, словно домашнюю кошку. — Это лишь прототип, лучшая модель ещё впереди. А работает он следующим образом: после активации преобразователя с помощью красного рычага, колебания возбуждённого эфира начинают проходить через рамку, состоящую из особого сплава. Эти колебания создают кратковременный разрыв в ткани пространства-времени. Во время перемещения волны эфира сливаются с мозговыми волнами человека, и для путешественника становится возможным понимать речь обитателей любых мест, куда бы он ни попал. Я вчера проник в Каталонию 914 года после Рождества Христова, а затем в Рим 210 года до Рождества Христова. Поверь, люди не изменились. Даже спустя много сотен лет они всё те же. Меняется незначительная шелуха: обычаи, одежда, достижения науки, но внутри люди по-прежнему полны отвратительного гноя, о котором открыто говорю я. А раз всё в человеческих душах остаётся неизменным уже столько сотен лет, значит, так будет всегда, поэтому я имею смелость утверждать: моё учение можно использовать в любом временном отрезке. Оно применимо во всех случаях без исключения! — Два путешествия… Маловато для выводов. — Мало? Отлично! Давай попутешествуем вместе. Хочешь в Индию? Ты вроде про неё упомянул? — Зигмунд дёрнул рычаг, и цифры на табло замельтешили, отматываясь назад, в прошлое. — Пусть счётчик сам остановится на произвольной дате, и я войду в любой город или в поселение, которое предложит машина. Тогда ты сам всё увидешь и сделаешь выводы. Цифры продолжали мелькать. Внезапно универсальный преобразователь заскрипел, будто старая дверь, висящая на проржавелых петлях. «Май, 323 год до Рождества Христова, — гласила надпись на табло. — Магадха, Хава Мехел». Зигмунд улыбнулся, склонив голову к плечу и вызывающе глядя на своего строптивого ученика, посмевшего спорить: — Я понятия не имею, что за местность откроется для нас, и каких мы там встретим людей, но преобразователь эфира предлагает пойти туда. Хотя, возможно, ты боишься? Карл с готовностью оправил фалды сюртука. — Нисколько не боюсь. И я совершенно уверен: нам не удастся найти в этом отрезке времени подходящего пациента для вас, чтобы вы смогли провести сеанс психоанализа и доказать мне полезность вашего учения. — А я как раз уверен в обратном, — в предвкушении скорой победы промолвил Зигмунд. Сдёрнув скатерть со стола, он обернул её вокруг себя прямо поверх одежды и завязал пышным узлом на плече. — Как думаешь, сойду за местного брамина? Впрочем, попробую! А ты, — он, скептически прищурившись, осмотрел Карла с головы до пят, — притворишься персидским философом. В крайнем случае, всегда можно сослаться на то, что ты — чудак, и сам шьёшь себе одеяния. В меру своей чудаковатости. Карл даже не успел обидеться на слова учителя. Его быстро схватили за руку и втянули сквозь металлическую арку. Карл не успел опомниться, как в его лёгкие хлынул поток необычайно чистого воздуха, пахнущего незнакомыми цветами. Путешественник во времени стоял, приоткрыв рот, и не мог надышаться и наглядеться на незнакомую природу, почти не тронутую людьми. Внезапно ветер переменился, и всё удовольствие от созерцания природы мигом исчезло. Ноздрей Карла коснулся запах горелого мяса, подожжённой древесины и ещё чего-то едкого, неприятного. В горле запершило, и Юнг закашлялся. — Что это? — спросил он, зажимая нос ладонью. — Неужели пожар? Зигмунд указал рукой вдаль, в ту сторону, где к небу поднимались клубы густого чёрного дыма. — Кажется, чей-то дом охвачен пламенем! А возможно — дворец. Видишь, люди не меняются. Два местных князя, или как их там — два махараджа — наверное, сцепились. Один потерпел поражение и теперь, вероятно, сгорает вместе со слугами, а победитель празднует… Зигмунд не успел договорить. До его слуха долетел треск ломающихся сучьев, затем глухой удар и пронзительный крик, полный безысходности. Вопль сменился судорожным рыданием. Кто-то оказался совсем близко от них, когда они вовсе того не ждали. Осторожно отведя в сторону низко склонённые ветви, Зигмунд, подглядывая в просвет между широкими листьями, увидел смуглого юношу, который сидел, тяжело дыша, посреди вытоптанной поляны совершенно один. Он был весь в крови, с исцарапанным лицом, чёрными от сажи руками, в перепачканной, рваной одежде. Сидя на поваленном стволе дерева, юноша громко шмыгал носом, словно пытаясь загнать обратно в себя текущие по щекам слёзы. Пальцы его тряслись, но парень продолжал крутить в ладонях острый, длинный кинжал, рискуя пораниться. Не успел Зигмунд подумать о возможном ранении, как парень вдруг решительно схватился за рукоять кинжала и с искажённым от ярости лицом с размаху полоснул клинком по собственной ладони… Кровь хлынула, заливая живот и траву под ногами. Пострадавший побледнел, пошатнулся и упал с бревна. — А говорил — нет пациентов?! — передразнил Зигмунд своего ученика. — Вот пациент! Самый настоящий! — глаза доктора сверкнули. — У этого парня, без сомнения, серьёзные проблемы с подавленной сексуальностью. Однозначно будем лечить с помощью моего универсального психоанализа, — и, оторвав кусок от скатерти-уттарьи, Зигмунд присел на корточки и начал тщательно перевязывать бесчувственному юноше исполосованную руку.