— Даже не поздороваешься? — произнесла Нарцисса чуть насмешливым тоном и глядя прямо в глаза. — Не очень вежливо с твоей стороны вот так врываться.
Романа, который она читала, в руках не было — она спрятала книжонку, сев на неё, уголок торчал из-под сиреневой пижамы — и определённо обращалась к Гермионе.
— Извините, я… — только и сумела выдавить Гермиона, понятия не имея, как закончить предложение.
Она ощутила всё и сразу — и то, как сильно жарит солнце, и то как громко гудит внутри ушибленной головы. И то, как сильно колотится сердце. Пробрала дрожь от мысли, что она осталась наедине с женщиной, которая когда-то была не против того, что и саму Гермиону, и её друзей убьют. С женщиной, что позволяла Беллатрисе истязать Гермиону в собственном доме.
Она была той самой надменной миссис Малфой (пусть и с неожиданным вкусом в литературе), которая одним только взглядом и чуть приподнятым уголком губ могла смешать с грязью кого угодно. Но сейчас взгляд был совсем иным. Открытым, светящимся, задорным.
Будто она рада меня видеть… — подумала Гермиона и
сама удивилась такой мысли. А в голубых глазах Нарциссы заблестели искорки.
— Я думала, ты обиделась.
Гермиона оторопела, стоя у перил, поглядывая на выход. Что на такое ответить? Да и «обиделась» звучало как-то по-детски и не очень уместно, если имеется в виду их общее прошлое. Она точно говорила с ней?
— Правда?
— Да брось, всё это несерьёзно, — продолжила Нарцисса. — Я рада, что ты наконец зашла.
Гермиона прижалась поясницей к перилам, чувствуя затылком твёрдость волшебной преграды. Наверное, стоило кого-то позвать, может, медсестра уже успела добраться до палаты, но нужно было пройти мимо скамейки. Мимо Нарциссы. Но она просто не могла сдвинуться с места. Может, это то, о чём писал Драко? Те самые хорошие дни?
Это было бы просто безумием — полагать, что Драко дал какие-то указания матери на случай её появления. Но вдруг всё действительно так и было?
— Вы меня… ждали?
— Разумеется. Ты ведь не расскажешь, что я читала
это? — и Нарцисса указала вниз, явно имея в виду книгу. И вид у неё был при этом какой-то стыдливый.
— Что? — Гермиона ощутила, как заалели щёки — не от сути написанного, а от того, что она попалась за подглядыванием. Да не за абы кем, а за миссис Малфой. — М-м-м… Нет-нет, зачем мне… Я не осуждаю и не собираюсь, в том смысле, что… Почему вы ждали меня? Вы должны что-то мне передать?
Она наконец нашла в себе силы оторваться от перил. Голова пошла кругом от происходящего — неужели сейчас она что-то узнает? Мысли рвались далеко за пределы Мунго, разматывая невероятный клубок произошедшего. А рациональность тянула вниз —
такого совпадения просто не может быть, да и зачем, и неужели она притворялась? — но Гермиона от неё отмахивалась. Зачем Малфой упомянул в письме о Мунго? Беспокоился или…
— Что? — Нарцисса быстро встала и подошла к Гермионе. Книжка, на которой она сидела, шлёпнулась в траву, и брызги от фонтана тут же оросили обложку мелкими блестящими капельками. — Передать? Нет. Пожалуйста, не выдавай меня! Мама с ума сойдёт, что я читаю такое…
Нарцисса коснулась её плеча, мягко, и тут же отвела руку, заметив, что собеседница вздрогнула.
— Простите?
— Ты всё-таки злишься, что я рассказала, кто утащил с кухни пирожные, оставленные для Беллы, да? Но ты ведь
даже не поделилась!
Гермионе показалось, что она летит в пропасть. Догадки, словно кусочки мозаики, быстро укладывались в неприглядный узор действительности. Она зажмурилась и медленно выдохнула, поражённая своей глупостью. Ведь на какой-то миг она поверила, правда поверила, что всё это — заготовленный спектакль, игра, одна из множества точек, которую она должна достичь, чтобы завершить квест под названием «Тайна убийства Драко Малфоя».
Какая же я дура…
В груди расцвела такая тяжесть, что она готова была припасть к земле, подчинившись, лишь бы не чувствовать её. Ком в горле размером с яблоко мешал сглотнуть, а ведь так хотелось сглотнуть, чтобы смочить пересохшую глотку. Словно резко вернувшись в реальность откуда-то издалека, Гермиона почувствовала, как сильно вспотела спина под рубашкой. Налетавший ветер обдал холодком, и так сильно пробрала дрожь, что она чуть не застучала зубами.
— Давайте я позову кого-нибудь, — тихо произнесла Гермиона, сделав несмелый шаг в сторону выхода.
— Ты ведь не собираешься рассказать маме? Она точно закатит скандал.
Гермиона остановилась и повернулась. Разве можно так просто взять и уйти?
Ей было больно смотреть на женщину, растерянно глядевшую в ожидании ответа. Выдуманный мир не просто окружал Нарциссу. Она буквально жила в нём и действительно верила, что… ещё девчонка? Нет ни мужа, ни сына, ни тягостных воспоминаний о войне, Тёмном Лорде и Пожирателях Смерти. Ничего. Только светлые мысли о будущем, и самое страшное, что может случиться — это мать, узнавшая о том, что за книжки читает дочь.
Похоже, она думала, что обращалась ко второй своей сестре, Андромеде. Гермиона отстранённо подумала: что испытывал Драко, видя её в таком состоянии? Мать не просто не узнавала сына, он должен был быть для неё чужим человеком. Просто лицом на фоне, как и персонал больницы.
Она ещё раз взглянула в лицо Нарциссы, в печальные голубые глаза в обрамлении едва заметной паутинки морщинок, немного, может, самую малость видя в ней ту девочку, которой та себя ощущала. И правда, ведь она не всегда была той, которую Гермиона знала. Когда-то она была молодой, может, немного наивной, пытающейся скрыть от сестёр глупые секреты.
Но реальность была слишком близко, чтобы позволить себе обманываться или порадоваться тому, что у неё не так всё плохо, как, например, у её отца. Вид пятидесятилетней женщины, которая обидчиво поджимала губы, сложив руки за спиной, вызывал жалость и душащую тревогу. Гермиона не до конца понимала, что хуже — когда мозг так жестоко обманывает или просто безмолвно отказывается контактировать с миром?
А может, пусть лучше обманывает. Пусть бы отец пребывал в неведении о том, что случилось с их семьёй, веря в то, что молод и беззаботен, и целая жизнь впереди, и столько всего ещё можно успеть.
— Я не расскажу, что ты… — она помедлила, пытаясь понять, не делала ли хуже, подыгрывая, — что ты читала ту книгу. И я не злюсь, что ты рассказала про пирожные. В следующий раз обязательно поделюсь.
Нарцисса заметно повеселела и, чуть склонившись, как заговорщица, прошептала:
— Хочешь секрет?
Голубые глаза чуть прищурились. Ей явно хотелось поделиться выдуманной тайной.
— М-м-м… Да. Давай.
— Тогда пойдём.
И она последовала за Нарциссой, которая пружинистым шагом отправилась к распахнутой двери и скоро скрылась в комнате. Шагнув за порог, Гермиона огляделась, вдруг подумав, а не была ли эта комната похожа на ту, в которой миссис Малфой росла будучи девчонкой? Может, её сумели восстановить по фотографиям? А ещё Гермиона заметила, что в комнате не было ни одного зеркала.
Она было потеряла Нарциссу из виду, но та помахала рукой из-за ширмы. Когда Гермиона подошла, то убедилась, что была права — здесь расположилась кровать; двуспальная, с резной спинкой, с аккуратно заправленной постелью. Сама же Нарцисса присела перед тумбочкой, выдвинула нижний ящик, вынула шкатулку и высыпала её немногочисленное содержимое на кровать — мелочи, вроде заколок и блестящих серёжек — и потянула за торчащий у дна кусочек ленты.
Плоское дно шкатулки тоже отправилось в сторону, открывая потайное отделение. Там был всего один предмет, плотная карточка, чёрно-белая живая фотография. Похоже, вынутая из семейного альбома. Гермиона сразу узнала изображённого на ней человека — ёкнуло где-то под ложечкой — хотя он был гораздо моложе того, которого она видела и знала. Было бы сложно не узнать Люциуса Малфоя в этой более молодой ипостаси. Те же длинные волосы, убранные в хвост лентой, та же лёгкая ухмылка и налёт надменности. Сколько ему здесь? Фотография явно сделана в Хогвартсе, на нём школьная мантия, а к груди приколот значок старосты.
Надо же, он был старостой? Сколько ему здесь? Лет пятнадцать-шестнадцать? — подумала Гермиона и тут же решила, что на самом деле это не имеет никакого значения. Но сообразила, что где-то в том же возрасте и застряла Нарцисса.
Она встала и опустилась на кровать, держа шкатулку в руках.
— Люциус, помнишь его? Малфой. Я вырезала это из школьной газеты, — и с гордой улыбкой вынула и протянула фото. Гермиона нашла в себе силы лишь на кивок — в реальности Нарциссы Люциус, конечно, был жив и здоров. Она не стала брать протянутую карточку. — Он ведь стал старостой Слизерина, я говорила? И наконец-то заметил меня…
Она с жалостью посмотрела на Нарциссу.
Знала бы она, чем всё закончится.
— …сказал перед каникулами, что я красивая. Жду-не дождусь, когда мы отправимся к Малфоям в гости. Он, конечно, давно знает, что мы поженимся, когда станем старше, но до этого не обращал на меня внимания. А теперь, похоже, увидел во мне женщину.
Сказав это, она кокетливо повела плечами, глянув на Гермиону.
— Знаю, он тебе не нравится…
— Нет-нет, я не об этом. Почему ты… прячешь фотографию? — неуверенно спросила она, не смея сесть рядом и не совсем понимая, имела ли право на такие вопросы.
— Знаешь ведь, что мама взбесится, — сообщила миссис Малфой и вдруг перешла на дурашливый передразнивающий тон: — Ах, тебе ещё рано думать о замужестве, Цисси, никуда юный Малфой от тебя не денется! Образование очень важно для молодой ведьмы, так что лучше подумай, как исправить то «выше ожидаемого» по зельям, у тебя СОВ впереди! И если уж на то пошло, разве сгодится в жёны отпрыску Малфоев глупая неумеха? — и воздела палец к потолку. А потом, кто бы мог подумать, захихикала.
Гермиона понимающе качнула головой — что ж, у девушек семейства Блэк была довольно мудрая мать.
— Только не говори Белле, иначе она будет меня дразнить.
— Не скажу, — вздохнув, пообещала Гермиона.
Она обвела взглядом небольшое пространство, которое, огороженное ширмой, представлялось спальней, и пока Нарцисса сгребала вещи с кровати обратно в шкатулку и возилась с ней у тумбочки, Гермиона заметила кусочек позолоченной рамы. Явно картина, но почему-то спрятанная в щели между комодом и стеной.
Она осторожно выдвинула раму. Заметив знакомое лицо, ощутила, что сердце забилось, как бешеное. Портрет Драко, нет никаких сомнений, но она не могла разглядеть, был ли портрет живым. Похоже, движения никакого не было, но, может…
— Мама опять его сюда притащила, — в тоне Нарциссы послышалось раздражение, и Гермиона отступила на шаг от комода.
— Кого?
— Портрет, — и она указала на выдвинутую раму, сморщив нос. — Я понимаю, что мы должны чтить предков, но не в моей же комнате?
— Можно мне?..
Нарцисса махнула рукой, и Гермиона выдвинула портрет на свет, замерев на миг. Она оказалась права. Это был портрет Драко, но ничто не говорило о том, что он был живым. Серые глаза не двигались, застывшие губы чуть улыбались, белые волосы — как всегда уложены назад. Странно было смотреть на него, словно сам Драко стоял рядом, и от этого ей стало жутко. Но откуда он здесь? Сам Драко принёс его сюда, как, может, и фотографию Люциуса? Как напоминание для матери. Или это всё-таки подсказка для неё, Гермионы, говорящая, что Драко вовсе не погиб, и именно потому портрет безмолвствует?
Но ведь он мог оказаться самым обычным. Может, у них так принято — иметь несколько портретов?
Какой бред…
— Иногда я вижу его призрак, — вдруг выдала Нарцисса, сидя на кровати и неотрывно, как зачарованная, глядя на портрет. — Мама и Белла говорят, что это глупости, и у нас призраков не водится, иначе бы все знали, — и она перевела широко распахнутые голубые глаза на Гермиону. — Но я видела. Ты мне веришь?
Вот как легко и просто сознание Нарциссы объяснило и сам факт существования Драко, и его визиты. Он просто призрак давно умершего предка, не более.
— Он что-нибудь говорил? — спросила Гермиона, пытаясь нащупать ту грань, через которую не стоило переступать в разговоре. Вдруг она внезапно узнает Драко, а потом и её — как тогда объясниться? Что ответить, если вдруг она спросит, где её сын и что Гермиона тут делает?
— Да, он постоянно болтал, просил, чтобы я на него посмотрела. Я делала вид, что не слышу, — поёжившись, ответила Нарцисса. — Но мне это надоело. В последний раз я посмотрела на него и сказала, чтобы он уходил и больше не возвращался.
— И что он?
— С тех пор больше не приходил, — спокойно ответила она и улыбнулась. — И не смотри на меня так, Андромеда, я не сошла с ума. Но лучше не говори никому, что я так сказала, ладно? Особенно Белле. Она меня точно с ума сведёт своими издёвками.
Вот теперь точно настала пора уходить. Нервы и так на пределе, а теперь ещё и это. Она просто не выдержит продолжения беседы.
— Мне, наверное, пора.
— Куда? — встрепенулась миссис Малфой, приподнявшись, и Гермиона отвела глаза. В этой сиреневой пижаме она выглядела совершенно нелепо.
— Мама зовёт, — брякнула Гермиона, сделав шаг назад.
— Ну ладно. Заходи ещё, поболтаем. Мне нравится с тобой разговаривать.
Гермиона выскочила из палаты как подстреленная, чуть не сбив с ног молоденькую медсестру, дежурившую у дверей.
— Ой, мисс Грейнджер, с миссис Малфой всё хорошо?
— Да, просто… просто я тороплюсь.
— Вы такая молодец, что пришли! — прощебетала медсестра. — Заходите почаще, а то теперь некому навещать её каждый день.
Гермиона смерила её вопросительным взглядом, глянув на дверь.
Вот благодаря именно таким желторотым болтушкам всё и может покатиться к чёрту…
Та, поняв, что сказала, прикрыла рот рукой.
— Ой, да ладно, миссис Малфой отсюда ничего не услышит!
— Надеюсь, так и будет, — твёрдо произнесла Гермиона.
***
Словно выпотрошенная, она брела по улице, наплевав на всякую опасность. Слишком сильно потрясло увиденное и услышанное. И зачем она только согласилась навестить Нарциссу?
Но не могла теперь перестать думать о портрете. Замершем изображении Драко, которое о чём-то говорило. Или нет? Гарри пошёл на похороны Малфоя, чтобы увериться в его смерти, но какую, в самом деле, уверенность могло дать надгробие и пустой гроб? Это казалось дикостью. Это сводило с ума.
Запоздало она подумала о том, что можно было бы расспросить о портрете целителя, но после решила, что помалкивать было к лучшему. Незачем привлекать внимание.
В затуманенном мозгу то и дело всплывали строчки из письма, перемежаясь с лицом их автора. Теперь чудилось, что отпечатавшийся в сознании портрет подмигивал из темноты, словно говоря:
«Долго же ты думала. Давай, я жду тебя! Найди меня и выскажи всё в лицо! Что ты сделаешь?»
Гермиона сжала кулаки, представив, какое бы облегчение испытала, разбив Драко Малфою нос.
Если ты жив, сукин сын, то это ненадолго.
Мысль о том, что Драко не умер, горела глубоко внутри мозга, но реальность смазывала её, то и дело врываясь в размышления тёплым июньским ветром. Шагая по совершенно обычной улице и мимо совершенно обычных людей, казалось диким, что Малфой и правда мог быть жив, а она по его нелепому, совершенно неадекватному плану должна была помочь выяснить, кто так сильно хотел его смерти, что совершил целых три покушения. Но Гермиона была убеждена, что никто в целом свете не желал ему смерти так, как она в этот самый момент. Она была в ярости, и теперь к списку причин для ненависти добавился ещё один пункт.
Она трансгрессировала, ведомая гневом и желанием что-то кому-то доказать, но когда оказалась поблизости кладбища волшебников, вдруг растеряла всякое желание видеть могилу. Что это докажет? Но ноги сами вели её. Гарри рассказывал о посещении похорон, и Гермиона знала, где примерно искать место упокоения.
Что, правда упокоения?
Вокруг стояла оглушающая тишина. Небо — голубое, без единого облачка, вокруг — зелёная трава, дрожащий от жары воздух и редкие ленивые чириканья птиц. Казалось, что даже тяжёлый дух смерти под напором этого чудного летнего пейзажа на время отступил.
Немного побродив по территории, она обнаружила одну из свежих могил возле старого дуба. Звуки её собственных шагов, отдававшиеся в кладбищенской тишине, казались нереально громкими.
«Драко Люциус Малфой
Любимый сын, муж и друг.
5 июня 1980 г. — 7 июня 2008 г.»
Гермиона с трудом отвела взгляд от траурных венков. Рядом стояло другое надгробие — могила его отца, Люциуса Малфоя. По соседству оставалось ещё место, и Гермиона сразу же поняла, что оно предназначалось для Нарциссы, когда придёт её срок.
Рационально, не спорю, но какая же жуткая практика — заранее готовить место на кладбище!
Несмотря на горячее солнце, кожа сплошь покрылась мурашками. Гермиона в одно мгновение поняла, о чём говорил Гарри. Поняла, зачем он приходил сюда в день похорон. Твёрдый камень надгробия выглядел так реально, казался таким настоящим, что не оставалось сомнений — Драко действительно оставил этот мир. Алогичная, но такая обыденная уверенность.
Она опустилась на траву между могилами отца и сына. В тени дуба было гораздо прохладнее, и Гермиона готова была просидеть здесь вечность, скрываясь от разошедшегося дня, журналистов и всяких сомнений.
Выбитые в камне цифры как ничто иное отражали реальный, вещественный мир. Гермиона снова перевела взгляд на траурные венки и неожиданно даже для самой себя усмехнулась. Разве Малфою было дело до всей этой вычурной показательной скорби? Все эти цветы казались возложенными на жертвенный камень подношениями. Запоздалая просьба не держать зла, а вовсе не искреннее желание оставить здесь частичку души. Всего лишь невысказанные сожаления тех, кто пользовался, предавал и ненавидел Малфоя.
Она достала из сумочки палочку, взмахнула ею. На могилу, рядом с надгробием и остальными цветами, плавно опустилась красная роза, ярко выделяющаяся на фоне белых цветов. Проследив за движением цветка, она вздохнула. Вот и её подношение, до которого ему не будет дела.
Злость на Малфоя испарилась, а сомнение в его смерти теперь лишь слабо трепыхалось где-то в подкорке. Может, когда она покинет кладбище, всё это вернётся, но сейчас она ощущала твёрдую, как камень надгробия, уверенность. Она прикрыла глаза, не услышав шагов позади.
— Грейнджер?
