Достать ножи

      — Пожалуйста, мистер Калпеппер, — подавшись вперёд, сказала Гермиона. Сидящий напротив неё человек поджал губы. — Попытайтесь вспомнить! Если вы что-то…       — Вы ведь сами понимаете, что меня связывает профессиональная этика, — в который раз сказал адвокат. Но, помолчав, добавил: — Я отношусь к вам с большим уважением, мисс Грейнджер, вы помогли избавить мир от Сами-Знаете-Кого, и я хотел бы как-то вам помочь, но и правда ничего не знаю о том письме, которое передал для вас мистер Малфой. Его внезапная смерть стала потрясением и для меня. Уверяю, он не давал мне никаких других инструкций на этот счёт. Он просто попросил передать конверт вам лично в руки тет-а-тет, если возникнет необходимость.       — И вы ни капли не удивились, что он вдруг вызвал вас и решил переписать завещание?       — Нет, это нормальная практика в моём деле, — сдержанно ответил Калпеппер. — Издержки профессии.       — Но в тот же день он умер. Разве это не странное совпадение?       — Мисс Грейнджер… — он вздохнул. — Если бы он что-то сказал, что могло пролить свет на произошедшее, я бы сообщил об этом детективу, который со мной говорил.       Гермиона раздражённо фыркнула. Первая мысль, которая посетила её после того, как она более или менее привела себя в порядок — нужно поговорить с Калпеппером, причём лично. Она надеялась, что адвокат сможет рассказать об обстоятельствах, при которых было написано письмо. Верила, что было нечто такое, что подсказало бы ей — умер ли Малфой в самом деле или нет. И почему решил так с ней поступить?       — Он вызвал вас около полудня? — продолжала допытываться Гермиона, прекрасно понимая, что перегибала палку. Сейчас она была не в роли следователя, и то, что Калпеппер вообще с ней говорил, было исключением из правил.       — Да, около двенадцати он вызвал меня к себе и высказал желание изменить завещание.       — И как он себя вёл?       — Обычно. Как всегда. Кхм. Отказ от наследства — ваше окончательное решение?       — Да, мистер Калпеппер, окончательное.       — Я вас понял, — со вздохом отозвался адвокат.       — А это письмо… Мистер Малфой писал его при вас?       — Нет, письмо уже было в конверте, — ответил он и украдкой глянул на часы, видимо, надеясь, что Гермиона правильно истолкует этот жест. Она предпочла сделать вид, что не заметила.       — Может, вы что-то упустили? Сказанное вскользь слово или… странный намёк на что-то? О чём он вообще говорил? Строил какие-то планы?       Адвокат призадумался. Гермиона напряглась в ожидании, неотрывно глядя в его лицо. Вдруг он вскинул брови, и одновременно с этим подскочило её сердце.       — Я только сейчас вспомнил, что… Не знаю, насколько это важно… — Калпеппер неуверенно поднял на неё взгляд. — Мистер Малфой упоминал, что собирается после нашей встречи проведать свою мать в больнице Святого Мунго. Думаете, это важно? Стоит рассказать детективу, который меня опрашивал?       Гермиона чуть подалась назад, стараясь скрыть возбуждение. Может, он собирался к матери, чтобы попрощаться, потому что знал, что будет? И всё то, что случилось — действительно его рук дело, его спектакль? Он не знал и не мог знать, насколько затянется осуществление плана. Попрощаться — такое нормальное желание. Даже в такой ситуации.       — Ну… Не знаю. Он ведь наверняка довольно часто посещал её, согласны? В смысле, не думаю, что это необычное для него поведение, — отмахнулась она как бы равнодушно, тут же подумав: а не старается ли сама увидеть зацепку там, где её вовсе нет? Но отбросила эту мысль. Об этом она подумает потом. Например, после того, как наведается в Мунго. — В общем, спасибо, что уделили мне время.       Попрощавшись, она вышла из кабинета Калпеппера, не услышав ответного прощания.       Удачно, что под дверями Калпеппера не тёрлись журналисты. Нарушив обещание, данное Гарри, Гермиона покинула безопасный дом, но поступить иначе просто не могла — чувство острой необходимости побеседовать с тем, кто последним видел Малфоя, выжгло бы её изнутри. Тем более, что выход в итоге оказался не таким уж бесполезным. Адвокат дал кое-какую наводку, и она была лучиком, не более, но всё-таки проливала свет на то, что случилось перед взрывом седьмого июня. Чем именно Драко был занят шестого, она пока не знала, а вот подробности самого последнего дня понемногу проявлялись. Она вдруг ощутила себя собакой-ищейкой, шагающей слепо, понятия не имевшей, что окажется в конце пути. Оставалось только идти по следу. Ведь след должен был куда-то привести?       Но ценность сказанного Калпеппером была и в другом. Он напомнил о той мысли, что оказалась погребённой под вереницей тревожных событий.       Свернув в безлюдный переулок, Гермиона трансгрессировала. «Чист и Лозоход лимитед» — всё такое же старое краснокирпичное здание, а на витрине выставлены всё те же ветхие манекены. Она выдохнула, прислушавшись к колотящемуся сердцу, и прошла сквозь витрину, словно через поток воды, и оказалась в холле больницы Святого Мунго.       В приёмной оказалось не так много посетителей, но воздух жужжал и вибрировал от жары, шума и разговоров, пахло потом, травами и чем-то горько-солёным. Туда-сюда сновали целители, вытирая лбы рукавами халатов. Два волшебника, сидящих на скамейке недалеко от стойки привет-ведьмы, не переставая спорили. Их лица и тела обросли шерстью. Гермиона прошла мимо них — в другой ситуации она бы позволила себе улыбку, но не сейчас, когда была так сосредоточена на своей идее — и встала в конец небольшой очереди.       Неудивительно, что она забыла о том, что собиралась сделать. Изначально её решение переговорить с целителями по поводу Нарциссы Малфой и убедиться, что предписание не беспокоить выполнялось в точности, было исключительно приступом альтруизма. Но теперь она увидела в этом какой-никакой шанс, чтобы разузнать подробнее о том, чем занимался Малфой в день взрыва — наверняка он общался с персоналом и, возможно, вскользь упомянул о чём-то, что не поняли бы другие.       Но она — не другие.       Но очень скоро Гермиона начала терять надежду, что поход в больницу даст что-то, кроме стойкого запаха пахучего зелья, поселившегося в ноздрях на веки вечные. Она побеседовала с представителем Мунго, который был на оглашении завещания. Тот уверил, что указания Драко не беспокоить его мать и не говорить ей или при ней о случившемся исполняются в точности и весь персонал предупреждён. Также он сообщил, что Малфой в последний день посещения матери вёл себя как обычно, провёл у неё около получаса — тоже как обычно — и ничто не говорило о том, что он готовился к чему-то, может, к отъезду, и никаких подозрительных фраз не озвучивал.       Разговор с целителем, который отвечал за лечение миссис Малфой — неужели они правда говорят о лечении? — получился коротким и каким-то неловким, словно они по давнему уговору избегали говорить о случившемся с Драко. От него Гермиона тоже не получила никаких ценных сведений, на что, впрочем, и не надеялась. Как и представитель Мунго, он утверждал, что «всё было как обычно». Это «обычно» уже начинало ей надоедать.       Было неуютно и хотелось унести ноги подальше от больницы. Она видела, что целитель сдерживал тот интерес, который обуял каждого после статьи в газете. Ей же стоило усилий не выдать истинных чувств, что не испытывает скорбь или что-то подобное. И не хотелось, чтобы он понял, что Гермиона согласилась на этот разговор по одной причине: подробный расспрос о тех мерах, которые они принимают в отношении миссис Малфой — как продвигается лечение, есть ли какие-то результаты и каковы перспективы. Ведь если был шанс у Нарциссы, может, он появится и у её отца.       Прежде, чем попасть в пансионат, где обретался по сей день, мистер Грейнджер провёл в Мунго не меньше года. Тогда хотелось верить, что магия способна излечить, способна помочь, и разве волшебный мир не задолжал за все те страдания, которые Гермиона перенесла вместе с Гарри и Роном? Но целители оказались бессильны и в ту пору лишь разводили руками.       Когда она задала прямой вопрос о лечении, целитель не пожелал выкладывать подробности, ссылаясь на секретность методов. Гермиона постаралась не выдать вспыхнувшего удивления, смешанного с гневом и ещё чем-то, похожим на желание взбунтоваться. Неужели они ставили на Нарциссе эксперименты? И был ли Драко в курсе происходящего?       В мгновение эти чувства растаяли. Она внутренне сморщилась от стыдливой мысли — а вдруг эксперименты и правда дадут плоды? Но потом поняла, что стыдливость вызывало совсем не это. Просто она не хотела бы, чтобы на месте подопытной мыши оказался её отец, но была не против, что место занимал кто-то другой.       — Может, вы хотите повидаться? — вдруг спросил целитель, и Гермиона вздрогнула от его голоса.       — М?       — С миссис Малфой. Гости ей на пользу, — и он улыбнулся, даже вполне искренно.       Она подумала: а какой смысл? — но потом одёрнула себя. Врачи, которые ухаживали за отцом, тоже говорили о пользе бесед. Словно надеялись, что именно близкий человек найдёт ниточку, способную выдернуть из забытья.       Не успела Гермиона толком ответить — видимо, целитель воспринял молчание как согласие — а её уже подтолкнули к выходу, и через мгновение оба оказались в коридоре. Она слепо поплелась следом, полагая, что от беседы хуже не станет. Вряд ли миссис Малфой узнает её. Да и отказывать неловко.       Они спустились на второй этаж и прошли по коридору к самой дальней двери. Немного удивило то, что палата Нарциссы была не там же, где палаты остальных больных, находящихся в Мунго на постоянной основе. Но потом подумала — может, сам Драко распорядился поступить так? Чтобы мать не чувствовала себя больной в минуты просветления. А может, ему самому было неприятно думать так о матери, каждый раз приходя навестить. Простое желание отодвинуться от реальности.       Палата Нарциссы оказалась совсем не такой, какой представляла её Гермиона. Просторная (раза в четыре больше её собственной спальни, а ведь она всегда считала её довольно большой), светлая, с высокими окнами, из которых лился солнечный свет, и лёгкие шторы, колыхаясь от ветра, будто искрились в горячих лучах. Повсюду расставлены цветы, и комната — именно комната, а не палата — была похожа на цветник с пышными пионами, яркими жёлтыми нарциссами и пучками мелких симпатичных розочек, стоящих в вазах. Слева, в самом дальнем углу, растянулась расписная ширма, за которой наверняка пряталась кровать.       И вряд ли такая, на каких спят остальные пациенты.       Уютная мягкая мебель, резные столики, книги, ковры — Драко явно расстарался, и Гермиона даже на миг забыла, что находилась в больнице. А распахнутая дверь, которая вела в отдельный сад, и вовсе сбивала с толку. За колыхающимися занавесками, точь-в-точь такими же, как на окнах, виднелись клумбы и кусочек фонтана. Гермиона уловила тихое мерное журчание воды и пение птиц.       Всё это совсем не походило на остальные помещения Мунго. Даже температура здесь была иной; если в коридорах витал липкий влажный воздух, здесь гулял свежий ветерок. Гермиона встряхнула волосы, позволив себе насладиться прохладой.       — Миссис Малфой? — подал голос целитель, пройдя чуть вперёд, а потом нацелился на распахнутую дверь.       Гермиона сделал пару шагов, огляделась и остановилась, не решаясь пройти дальше.       Целитель скрылся в дверном проёме, послышалось его невнятное бормотание. Гермиона с застывшим сердцем прислушивалась, чтобы различить голос Нарциссы, но так и не уловила его.       Но вот из дверей подул ветер, взволновав занавески и принеся запах хвои, и на мгновение она мыслями перенеслась в пансионат, где жил отец. Старинное здание с белой штукатуркой — раньше там было то ли общежитие, то ли приют, которым владела церковь — было чистым, с уютными небольшими палатами, с приветливым и хорошо заботящимся о пациентах персоналом, а перед зданием раскинулась покрытая травой площадка, устроенная мощёными тропинками, скамеечками, россыпью высоких живительных сосен, молодых платанов и ежевичных кустов. Летом и весной этот парк скрыт от солнца благостной тенью деревьев, буйно и пахуче цветёт каждый уголок, осенью целым каскадом жёлтых листьев осыпаются платаны, а ближе к зиме всё чаще слышится приятный слуху хруст шишек под ногами. Там каждый дюйм пропитан хвойным ароматом, ведь он так полезен, ведь он — бальзам для души. И такая вокруг стоит тишина, что порой кажется, будто слышно, как хвоинки жмутся друг к другу, возмущаясь на ветру, как тихо переговариваются птицы, устроившие гнёзда на верхних ветках.       Несмотря на это, Гермиона никогда не забывала, где находилась. Глядя на отца, склонившего голову, тихо сидящего в коляске-каталке, которой она с тяжестью на сердце обкатывала знакомые тропинки — никогда.       Там витало едва уловимое чувство, которое Гермиона называла «безысходность», прекрасно понимая, почему так происходит. Что ещё испытывать в том месте, где живёт близкий человек, неспособный узнать родное лицо? Это ощущение подкрепляло и другое. Однажды, лет пять назад, она видела приведение, которое, поняв, что на него смотрят, тут же поспешило скрыться за складскими постройками, и после Гермиона ни разу его не видела. Зная от Безголового Ника причины, по которым души решают остаться в мире живых, она не могла себя заставить чувствовать иначе.       Безысходность — единственное, что приходило на ум.       «Привет, пап, это Гермиона, твоя дочь».       «Пап, у меня сегодня такое на работе было!»       «Ты видел ту огромную птицу? Нет, она просто невероятная! Чем их тут подкармливают?»       «Папа, ты помнишь меня?»       «Па, посмотри на меня…»       — Мисс Грейнджер, ну что же вы там стоите? — послышался голос, словно откуда-то издалека.       Перед тем, как собраться с мыслями и сдвинуться с места, к которому будто приросла, Гермиона постаралась расслабить по привычке сжавшиеся челюсти и лицо, даже с нажимом пару раз погладила между бровей, чтобы от предательской складки не осталось и следа. Но это было бесполезно. Она хмурится так часто, что две борозды между бровей уже не исчезают.       Когда она шагнула за порог, взгляду предстала небольшая, по меркам комнаты, полукруглая площадка под открытым небом, устланная зелёным покрывалом, расчерченная лишь каменной дорожкой; по бокам от неё высились густые заросли кустов и клумбы. В середине устроился фонтан, издавая мерный плеск воды, который она слышала из комнаты. Площадку ограничивала каменная же балюстрада из стоящих аккуратным рядком фигурных столбиков.       Садик оказался устроенным на балконе, и с него открывался потрясающий вид на сосновый лес, доходящий, казалось, до самого горизонта, а за ним — плоский силуэт гор с белыми верхушками, словно призрачная голубоватая тень. Оттуда и веяло хвойной свежестью, тем целительным сосновым ароматом, который должен вызывать душевный подъём и выветривать из мыслей всё плохое. Но реальность такова, что для Гермионы это всего-то лишнее напоминание о пансионате, об отце и его состоянии.       Нарцисса Малфой, одетая в нечто сиреневое и шёлковое, похожее на очень изысканную пижаму, сидела на скамейке возле фонтана закинув ногу на ногу. Белые волосы заботливо уложены в гладкий пучок на затылке, в ушах — круглые жемчужинки-серёжки. На руках кольца и браслеты, они блестят на солнце. В одной руке она держала книгу в мягкой обложке, другой подпирала подбородок, явно поглощённая чтением. Домашняя туфля из мягкой кожи на низком каблучке, по типу той, что Гермиона видела на Пэнси, болталась на кончиках пальцев Нарциссы и готова была вот-вот соскользнуть. Над скамейкой парил широкий белый зонт, ритмично покачиваясь от ветра, скрывая женщину от солнца.       — Миссис Малфой, к вам гости, — мягко произнёс целитель, положив руку на спинку скамейки и чуть нагнувшись, будто причина ответного молчания была лишь в том, что его не расслышали.       Ресницы всё так же мерно подрагивают, зрачки бегают из стороны в сторону. Она действительно читает, не слыша и не замечая их? Или просто надменно игнорирует?       Гермиона на секунду задержала дыхание от удивления. Ничто в этой женщине не говорило, что с ней что-то не так. Вот сейчас она медленно поднимет голову, глянет так, что у Гермионы душа уйдёт в пятки, встанет и спросит, что они делают в её обители. Но самое главное — Нарцисса способна вот так просто сидеть и читать, как ни в чём не бывало. Её отец в последние пару лет на такое не способен. Неужели лечение возымело действие?       Гермиона перевела взгляд на целителя. Тот качнул головой, как бы безмолвно говоря, что это типичное состояние, и нет, вид спокойно сидящей и читающей пациентки его совсем не удивляет.       Несмело приблизившись, Гермиона почуяла травяной аромат, сладковато-горький. На миг замерла, испугавшись нахлынувших чувств ностальгии и тоски, не смея двинуться. А потом сообразила, что так пахнет чабрец. Так часто пахло дома, потому что чай с чабрецом пила мама. Она опустила взгляд — чашка с чаем, от которой и шёл аромат, стояла на скамейке рядом.       — Красиво, правда? — услышала она и перевела взгляд на целителя, любующегося видом. — Это всё мистер Малфой устроил. Говорил, что его матушке нравится, как пахнет сосновый лес.       — Кто-нибудь ещё навещает её? — спросила Гермиона, проигнорировав восторженный комментарий.       — Конечно! Бывшая невестка, ну, вы понимаете, о ком я, с приятелем заходит дважды в месяц, иногда один раз. И сестра недавно приезжала, может, месяца два назад последний раз, но, как я понял, она не может появляться здесь слишком часто…       — Сестра?       У Гермионы перед лицом проплыло лицо мёртвой Беллатрисы, но она быстро опомнилась. Андромеда, конечно. Она была настолько непохожа на сестёр характером и взглядами, что Гермиона никогда и не воспринимала её как одну из Блэков. Совсем как Сириуса. Только внешняя схожесть с Беллатрисой могла дать понять, кто она такая. Потерявшую и мужа, и дочь с зятем, Андромеду Гермиона видела несколько раз после войны — и не ошиблась, если бы предположила, что на похоронах. Она припомнила, что та забрала внука Тедди и покинула Лондон.       — Да, миссис Тонкс, — последовало запоздалое объяснение.       — А другая невестка? Не заходит?       Целитель мотнул головой. Гермиона еле удержалась от того, чтобы хмыкнуть. Было бы странно, если Пэнси, не явившаяся даже на похороны мужа, захаживала бы сюда.       — Ну, вы пока поболтайте, — он с преувеличенным радушием хлопнул в ладоши, сложив руки на груди, как для молитвы, — а как закончите, скажите медсестре. Я сейчас позову её и скажу, чтобы она подождала в коридоре. Зовите, если вдруг что-то пойдёт не так.       И он направился к выходу, оставив Гермиону один на один с Нарциссой Малфой, которая до сих пор не подала виду, что заметила гостей.       Шаги целителя затихли, послышался лёгкий щелчок замка — такая воцарилась тишина. Гермиона, стараясь шагать бесшумно, обошла скамейку и села в тень зонта с другого конца от Нарциссы, неотрывно глядя на неё; вдруг будет какая-то реакция? Но та не шевелилась, лишь хвойный ветер касался выбившихся из тугой причёски волосков, колыхая их.       Смазанным пятном перед глазами проплыл тот день, когда она с друзьями оказалась в плену в их доме, в доме Нарциссы, ныне взорванном и по завещанию полагающемся ей. Вернее, теперь его остатки. Гермиона не участвовала в судах, в отличие от Гарри, который всё говорил, что Нарцисса не выдала его перед Лордом, и он обязан как-то помочь, поэтому не видела эту женщину даже дольше, чем Драко — тот вернулся на последний курс. Если у неё не было ни сил, ни слов, ни желания говорить с Нарциссой тогда (а Гарри упоминал, что она хотела лично поблагодарить и их с Роном — господи, за что?), то что она могла сказать сейчас? А потом события потекли так стремительно, что за прошедшие годы превратились в путанный клубок. И превратили Нарциссу Малфой в то, что сейчас сидело рядом.       Но что делать, если она вдруг очнётся? Только съёжиться от осознания того, что руины жизни Нарциссы, места, где она, наверное, была когда-то счастлива с мужем и сыном, теперь принадлежат Гермионе.       — Миссис Малфой? — тихо позвала она, чуть сдвинувшись в её сторону, чувствуя себя запачканной завещанием. Ответа не последовало.       Сидя рядом, Гермиона могла рассмотреть лицо, склонённое над книгой. Она знала, что волшебники живут дольше, чем маглы, и стареют куда медленнее, но увиденное поразило. Быстро прикинув, что Нарциссе должно быть около пятидесяти, Гермиона поверить не могла в такую цифру. Лицо гладкое, как и шея, ухоженное, разве что возле глаз чуть проявились морщинки, но в остальном она выглядела отлично. Да и руки с блестящими браслетами ничем не выдавали того, что их хозяйке вполне могло перемахнуть за полвека.       Она придвинулась ещё чуть ближе и наклонилась, едва не задев чашку с чаем, чтобы прочитать название книги. «По мановению его волшебной палочки» — гласила обложка, ничего не объясняя. Она заглянула в книжку и сделала вывод, что это какой-то женский роман. И не сдержала тихой усмешки — тот отрывок, на который упал взгляд, оказался довольно пикантным, и название сразу обрело смысл. Гермиона когда-то и сама читала подобные романы. Такие книжонки часто ходили по рукам между девочками в Хогвартсе, вынуждая краснеть и стыдливо прятать их в складках мантий, но то было… лет пятнадцать назад? Когда подобные словесные изыски смущали, заставляя чувствовать что-то восхитительно-приятное внизу живота, а не вызывали желание переехать на другую планету.       Нарцисса никак не отреагировала ни на вмешательство, ни на смешок. Нет, ей ничуть не лучше, и она полностью погружена в себя. Гермиона отодвинулась, тяжело вздохнула. Нахмурила брови и сжала зубы; пружина снова приняла привычное положение. Остаётся просто тихо посидеть рядом, минут пять, чтобы медсестра точно добралась до палаты, и Гермионе не пришлось бы торчать возле дверей в ожидании, ловя любопытные взгляды персонала.       Она откинулась на спинку скамейки и огляделась, задумавшись: сколько же стоит поддерживать такую реалистичную иллюзию? Настолько, что вовсе не кажутся искусственными горы, лес и голубое небо с белыми клочками облаков. И запах хвои — такой настоящий, а не по типу магловских освежителей воздуха, отдающих приторным душком химозы.       Нагретое сидение скамейки жгло кожу через ткань брюк. Их разделяло расстояние, достаточное, чтобы усадить ещё двоих, но казалось, что она слышит дыхание Нарциссы так же чётко, как и аромат чабреца. Поднявшись, Гермиона подошла к балюстраде, не в силах выдерживать молчаливое бдение. Коснувшись ладонями горячих перил, она всего немного подалась вперёд, прикрыв глаза, ловя прохладный ветер, и тут же ударились головой о что-то твёрдое.       В голове будто загудел гонг. Громко охнув, она отскочила от перил, потирая ушибленный лоб, пытаясь сообразить, что произошло. Никакой преграды впереди не было, но догадка пришла в тот же миг, как она протянула руку, коснувшись невидимого барьера. За пределами балкона был лес, и если оглянуться, то можно понять, что пейзаж распространялся всюду, до куда мог дотянуться взгляд; но ведь он был не настоящим, а всего лишь объёмной картинкой, и спуститься вниз было невозможно, как и проникнуть за пределы площадки даже одним мизинцем.       Гермиона решила, что с неё достаточно, и развернулась, чтобы покинуть Нарциссу и её выдуманный мир. И замерла, наткнувшись на внимательный взгляд голубых глаз.