Помни, ты хотел этого

      — Как он? Рассказывай?       — Лучше, чем я ожидал, — Хосок присаживается напротив в кресло. Рабочий кабинет Сокджина — зеркальная копия домашнего. — Стал гораздо ласковее и будто мягче, но в остальном…       — Инертный? Пассивный? Равнодушный? — старший, в рубашке с закатанными до локтя рукавами, возится у кофеварки, выгнав ассистента к чертовой матери. Разговор не для лишних ушей. — Как он вообще себя ведет с тобой?       Хосок молчит, теребя в руках ключи от машины. Потом медленно поднимает глаза и пожимает плечами, нахмурившись.       — Держи свой латте, — Сокджин возвращается на место. — Пей, собирайся с мыслями. Я подожду.       Некоторое время они проводят в тишине.       — Я не пережал, — начинает Хосок, — он был со мной до конца. Я был жестоким, да. Не дал ему оправдаться, не дал выговориться. Просто взял все на себя и сделал то, что посчитал для него необходимым.       — Повел себя как Дом, — усмехается Джин, откидываясь на спинку. — Во всем?       — Да, — Хосок кивает, — уход, aftercare, я не отходил от него всю ночь. Он отключился у меня на руках, проснулся в моих объятиях, я не сводил с него глаз ни секунды почти двое суток. Он подконтрольно вышел из спейса, сейчас с ним все почти хорошо. Почти.       — И?       — Он как маленький котенок, — видно, что Хосоку не по себе, — ластится, лезет на руки, ищет внимания. Понимаешь?       — У Юнги было такое, — серьезно? — Он ничего не говорил, но по нему было видно, что ему будто не хватает чего-то. Он просто расцветал, стоило Джуну к нему прикоснуться или поцеловать.       — Джуну?       — Со мной это не работало.       Снова повисает тишина.       — Мда, — Сокджин поднимается, — ладно. Приду-ка я к вам в гости вечером. Хорошо?       — Хорошо.       — Больше ничего не хочешь мне рассказать?       — Хен, — Хосок поднимает на него несчастные глаза, — я ж не налажал, правда?       Старший смотрит на него несколько секунд — прямо так, сверху вниз. Потом просто раскрывает руки:       — Иди сюда, дурак.       Хосок бросается ему на грудь, судорожно вдыхая воздух, вдруг застрявший в горле.       — Ты все сделал правильно, — негромко говорил Сокджин. — Прекрати себя жрать. Ты не ошибся.       — Угу.       — Все, подбери сопли. грозный Дом. У тебя ребенок на руках, — старший похлопывает Хосока по спине. — Ты ему нужен. Вы справитесь. Если что, мы рядом.       — Джун зовет его принцессой, — несмело улыбается Хоби, — он и правда иногда такая неженка.       — Джуни романтик, — хихикает Сокджин, отпирая замок на двери, — ему можно.       

***

      Чимин не сломан. Он в растерянности.       Он принадлежит другому человеку. Его тело, его мысли, его добрая воля и его жизнь — без преувеличений, принадлежат другому человеку. Его приватность, его личный выбор, его эмоции, его реакции на любую мелочь — все как на ладони.       Даже голым быть проще. Когда ты обнажен физически, ты все равно можешь скрыть самое важное.       Сейчас нет.       Сейчас у него такое ощущение, словно его выпотрошили, содрали шкуру, вытряхнули и распялили на доске для лучшей просушки.       Не осталось абсолютно ничего личного, тайного. Чего-то своего.       Это чувство неосязаемо давит на плечи, всегда заставляет помнить — он принадлежит.       И он наконец-то это осознает.       Осознает до конца, во что вляпался, пойдя под ошейник.       На что напросился.       И чего все еще хотел, несмотря на ноющее от наказания тело и полный бардак в душе.       Голова, как ни странно, была кристально ясной.       Тяжесть на горле воспринимается успокаивающей и мягкой, она как будто держит его, напоминает — хен рядом. Хен позаботится о нем.       Бессознательно он тянется к Хосоку, как только видит его — каждый раз. Ему жизненно необходимо касаться, понимать, чувствовать, что хен рядом. Это тоже успокаивает.       Сейчас Чимин готовит ужин — они ждут гостей. Мясо, овощи в сладком соусе, традиционные закуски, немного вина и соджу. То, что нужно для неформальных посиделок.       Сзади подходит хен. Обнимает за талию, легко целует в плечо. Спрашивает:       — Как ты?       — Хорошо, хен, — мурлычет Чимин. Настроение отличное. — Скоро будет готово. Ко скольки они придут?       — К восьми, — Хосок смотрит на часы. — Еще полчаса.       — Я успею.       Уютно. Старший все так же обнимает его, Чимин дорезает салат, тянется за заправкой.       — Все, — он разворачивается в объятиях, счастливо улыбается. — Я закончил.       — Хороший мальчик.       Младший заметно вздрагивает, просит:       — Не надо…       — Почему? — Хосок целует его в щеку, трется носом о висок. — Разве ты не?..       — Я же наказан, — шепчет Чимин, — еще неделю…       — Я определял твое наказание, — напоминает его хен, — и оно заключается совсем в другом.       — То есть, я… — не то чтобы он упивался самобичеванием, но так хотелось быть маленьким избалованным котенком. Этого не хватало. — Я же разочаровал тебя…       — Да, и что? — старший снова целует его. — Я должен вдруг перестать тебя любить из-за этого? Или перестать хвалить? Касаться? Начать игнорировать?       — Я не знаю, — шепчет Чимин, пряча лицо. — Знаю только, что не понимал до конца, на что соглашаюсь, но если ты сейчас скажешь, что готов все отыграть назад, я тебя ударю. Не надо, хен.       — Уверен? — у Хосока просто-таки разжались когти, державшие сердце в тисках. От беспокойства он не находил себе места последние дни.       — Да, — твердо говорит его саб, поднимая на него решительный взгляд. — Не вздумай, хен. Я сам просил тебя об этом.       — Хорошо, прелесть, — Хосок целует его в лоб. — Тогда на колени.       Чимин без слов опускается на пол, заводит руки за спину переплетая пальцы, и смотрит четко перед собой, пока ждет дальнейших действий от своего хена.       — Посмотри на меня, — старший поднимает его лицо за подбородок, вытаскивает из кармана брюк ошейник с тем самым замком. — Да?       — Да, хен, — выдыхает Чимин, дрожа от предвкушения, — да, пожалуйста…       — Все наши гости увидят это и поймут, что к чему, — его хен поглаживает его большим пальцем по скуле. — Я буду обращаться с тобой как со своим сабом. Ты точно готов?       — Да, пожалуйста, — изнутри поднимается почти животное, инстинктивное желание принадлежать, — я хочу.       Его хен молча подводит ошейник к его горлу, центруя кольцо, и обеими руками защелкивает застежку под затылком. На обратном пути его ладони гладят Чимина по щекам, а сам он наклоняется к его лицу почти вплотную.       — Открой рот, — шепчет он, и Чимин тут же слушается.       Язык скользит сначала по губам — влажный, теплый, затем как-то сразу ощущается глубже. Его хен лижет небо, трахает его рот, мокро, медленно и грязно.       И почему-то так бесконечно нежно.       — Слушаешься меня, как на сессии, — задыхаясь в его губы, шепчет Хосок.       — Да, хен.       — Что празднуем? — щурится Чонгук, осматривая пузырьки на просвет сквозь стенки бокала.       — Наша принцесса теперь официально в клубе, — довольно сообщает Намджун, ставя перед Мином, что сидит справа, графин с апельсиновым соком, и одновременно левой рукой удерживая большую салатницу для Джина, пока тот выбирает кусочки повкуснее. — Присмотрись.       — И правда, — хмыкает Юнги.       Чимин просто старается не привлекать лишнего внимания. Они все за общим столом, нет какого-то нарочитого, подчеркнутого Дом/саб разделения, ничего такого.       Все и так уже давно в курсе, кто есть кто. Поэтому общение идет легко и ненавязчиво, разговоры завязываются сами собой, то и дело слышится хохот.       Хорошо. Просто посидеть с друзьями и расслабиться так хорошо.       Только взгляд сам цепляется за следы от наручников у Тэхена на запястьях. Чимин поспешно отводит глаза в другую сторону и натыкается на замшевый чокер Джина. Юнги звенит стаканом, и у него на руке широкий кожаный браслет слегка впивается в кожу.       Чонгук чуть качает головой, когда Тэ бросает взгляд на игристое.       Намджун подает Джину салфетку.       Хосок мельком смотрит на него, улыбаясь и знаком прося поесть немного.       Юнги мягко гладит Намждуна по бедру, что-то шепча, и тот кивает.       Тэхен показывает какой-то жест Чонгуку, и вдруг заливается краской, нервно поправляя волосы, пока его Мастер пристально в упор изучает его несколько секунд.       Хосок подкладывает на его тарелку еще мяса, мимолетно погладив по руке, что держала палочки.       Джин требует передать фрукты на его сторону стола или он за себя не отвечает. Его парни подскакивают вдвоем, чуть не сталкиваясь.       И боже, как же давит ошейник.       Не физически.       Но он буквально прижимает к земле.       Как он раньше не замечал всех этих мелочей?       Как же хорошо, что он это ощущает сейчас.       — Мы семинар организовываем, — говорит вдруг Намджун. — Приедет мастер из Японии, у которого я учился. Моделей мы нашли, приглашаю просто посмотреть. Только для членов клуба, между прочим.       Чонгук делает заметку в телефоне, а Намджун продолжает:       — Сок-и, я передам? — Хосок кивает. — Принцесса, это тебе.       Чимин поднимает глаза, и на протянутой к нему ладони видит пластиковую карту с QR-кодом. Светло-серый дизайн, черные буквы логотипа, белые рамки и ни одной надписи. Ничего лишнего.       — Бери, прелесть, — тихо говорит его хен, и младший слушается. — Возьми и убери, положи мне на стол в кабинете.       — Да, хен, — Чимин поднимается с места и уходит вглубь квартиры.       Джин молча смотрит ему вслед.       — Ты как это сделал? — оборачивается он к Хосоку.       — Что? — тот бледнеет на глазах.       — Ты его не сломал, — старший закидывает ногу на ногу, — но очень тонко отмерил ему столько, сколько было нужно. Вот я и говорю — как?       — Я не знаю, — он словит сердечный приступ от таких друзей, ей-богу, — я просто его чувствую. Я вижу, когда ему много, и понимаю, когда могу надавить еще. Я не объясню тебе это. Просто…       — Просто, любовь моя, Сок-и хороший Верхний, — берет его Намджун за руку. — Хватит тащить работу домой. Саб в порядке?       — Да. Удивительно даже, но да…       — Дом в порядке?       — Будет.       — Вот и отцепись от них, — целует Джина Юнги в щеку. — Отдохни уже.       Старший хочет ему хоть что-то возразить, но Мин кусает его за ухо, целуя после и там, и возвращается к еде. Джин все равно раскрывает рот, но Намджун смотрит на него и молча вскидывает бровь.       Сокджин кивает и молча начинает есть.       Разговоры за столом постепенно возобновляются, и никто, кроме Хосока, не замечает, как Чимин возвращается на место.       Вечер получился замечательным.       Хосок закрывает дверь за друзьями, наводит порядок в прихожей, вешая по местам рожки для обуви, куртки и сумки — пришлось сбить привычный порядок ради гостей. Выключив свет, идет в гостиную.       Чимин убирает со стола, возится на кухне, и все еще молчит.       Старший так же, как несколькими часами ранее, подходит ближе и обнимает его со спины, целуя в плечо.       — Оставь, — просит он, — завтра со всем разберемся. Пойдем в постель.       — Спать?       — Ты — да, — руки его хена медленно гладят его по животу, забираются под одежду. Вверх, к уже виднеющимся под тканью соскам. — Я — не совсем.       — Что ты будешь делать? — основной свет выключен, есть только подсветка на кухонной зоне и торшер в гостиной, и шепот кажется таким правильным. Чимин инстинктивно задерживает дыхание, когда старший оттягивает резинку его белья.       — Отправлю тебя в душ, — Хосок уже привычно ослабляет эрекционные ремешки, после стягивая и пряча в карман. У саба слабеют колени от резкой, внезапно каменной эрекции и спазма внизу живота. — Заставлю мыться в моем присутствии. Сам тебя вытру, надену твою любимую игрушку обратно. Поставлю на колени. Снова застегну на тебе свой ошейник, и, используя его, — трахну тебя в рот. Иди в ванную, раздевайся.       И щелкает застежкой, и эту кожаную полоску пряча в карман.       — Поцелуй, хен, — Чимин поворачивается в его руках, хватается за одежду и тянется сам, вверх, всем телом. — Пожалуйста, хен…       Хосок хватает его за шею, целуя сразу глубоко и нежно. Отрывается от губ, лихорадочно, стремительно ведет языком по коже, по щеке, линии подбородка, вниз по шее к плечу и целует снова. Жаркие, бесстыдные касания открытым ртом, укусы, звук, который издает влажная кожа, когда, с силой втянув, ее выпускают изо рта, чтобы тут же укусить снова. Чимина за волосы принуждают откинуть голову еще сильнее — только для того, чтобы впиться зубами в местечко под ухом и услышать от него захлебывающийся, полный слез и наслаждения стон.       — В душ, — хрипло приказывает Хосок, едва оторвавшись и смотря на него безумными глазами. — Быстро.       — Я кончу, хен, кончу, — Чимин даже чуть наклоняется вперед и сгибает колени, будто садясь на невидимый стул, — ааааа…       — Не смей! — пощечина, хлесткая, отрезвляющая, сбивает его на пол. — На колени!       Грохот крика вытаскивает на поверхность из водоворота собственных мыслей. Чимин осознает себя сидящим на коленях и прижимающимся горящей щекой к бедру его хена. Рука старшего ласково гладит его по второй — прохладной и влажной.       — Дыши, прелесть. Вместе со мной. И возьми меня за руку.       Он просто стоит, посреди своей собственной кухни, ловя ритм дыхания другого и ласково перебирая его волосы, пока не чувствует, как младший целует его ладонь.       — Спасибо, хен. Мне лучше.       — Хороший мальчик. Теперь в душ.       — Да, хен.       В ванной горит только подсветка зеркала — сегодня все в полутьме, в интимном полумраке. Хосок отрывисто говорит:       — Раздевайся. Полностью.       Пока Чимин выполняет приказ, старший берет с полки под зеркалом свечу, с табаком и виски, и зажигает, ставя обратно. Поворачивается, прислоняется спиной к стене:       — В душ. Как будто меня здесь нет.       Чимин послушно настраивает воду, встает под нее, берет шампунь.       Его щеки горят огнем.       Медленно он вспенивает гель в руках, начинает намыливать плечи. Потом грудь, живот, поясницу, бедра, вместе с потоками воды и пены его ласкает взгляд Хосока. Пальцы младшего доходят до красного, твердого члена и аккуратно промывают и его, Чимин стонет еле слышно и поворачивается спиной, чуть выгибается, гладит себя по ногам, заднице, почти механически, но от этого не менее чувственно.       Хосок дрожащими руками расстегивает на себе брюки, медленно снимая их вовсе.       И рубашку с галстуком следом.       И все остальное.       И встает под воду, рядом со своим сабом.       Чимин улыбается, когда спиной чувствует чужую горячую грудь, и кладет ладони на стекло, прижимаясь к ним.       — Я тебе немного помогу, — шепот его хена в полумраке как шелест змея-искусителя, но касания — точные и не дразнящие. Легкий массаж, знакомая нежность и щекочущие поцелуи заставляют счастливо закрыть глаза. — Вот так, прелесть…       Спустя несколько томных минут вода выключается, и его хен и правда начинает его вытирать. Слегка промокнув волосы, он завязывает полотенце на бедрах младшего и подает ему руку:       — Иди сюда.       Сам он обнажен, но ничуть этого не смущается. Снова целует Чимина и мягко давит на его плечи:       — На колени.       Этот приказ сегодня звучит слишком часто, но младший с обожанием ему подчиняется.       Без слов его хен наклоняется, нашаривает в кармане ошейник и застегивает его на шее саба.       Чимин сжимает ладони в кулаки и бедра вместе, бессознательно облизывая губы и смотря в пол.       — Руки, — Хосок складывает его кисти большими пальцами друг к другу, обвязывает пальцы петлей шелкового галстука, затем накидывает несколько оборотов вокруг запястий, прежде чем завязать узел. — Чувствуешь?       Чимин пытается прижать локти к бокам, но у него ничего не получается, потому что дополнительная фиксация пальцев не дает развести руки — они упираются в живот. Это вынуждает его немного наклониться вперед и либо балансировать на коленях, либо упираться ладонями в пол, чтобы не упасть.       — Да, хен, — как пьяный шепчет он. — Дай мне, пожалуйста, дай…       — Ты был таким хорошим мальчиком сегодня, прелесть, — хрипит Хосок, цепляя его пальцами за подбородок. — Что делают с хорошими мальчиками, Чимини?       — Я так старался, хен, — младший смотрит снизу вверх и именно сейчас чувствует себя полностью на своем месте. У ног своего хена, обнаженный и связанный для его удовольствия, в ожидании его решений. — Спасибо…       — Баловать моего малыша — цель моей жизни, прелесть, — Хосок давит большим пальцем на его губы, и Чимин покорно размыкает их. — Но только если он хорошо себя ведет. Я решил тогда, что на срок в три недели ты лишаешься возможности коснуться меня — любым образом. Именно поэтому я связал тебя — тебе по-прежнему запрещено меня трогать. Я просто воспользуюсь твоим ртом для собственного удовольствия, только потому, что я хочу этого и потому, что ты идеально переносишь свое наказание. По этим двум причинам я допускаю маленькое послабление сегодня вечером. Наказание все еще идет. Ты понимаешь это?       — Да, хен, — кивает Чимин судорожно, и громко сглатывает. Он просто не может думать связно, остается только что-то вроде рефлексов и записанных на подкорку выученных правил, когда его хен, обнаженный и прекрасный, собирается трахнуть его. Любым образом. Прямо сейчас. — Я понимаю.       Резко дернув младшего за ошейник, Хосок впечатывает его лицом в свой пах. Глухо приказывает:       — Рот. Широко.       Чимин открывает, и тут же ему на язык ложится влажная, горячая плоть. Старший не нежничает — одним толчком заставляет взять до горла, закашляться и захлебнуться. Ловит Чимина под затылок и, медленно двинув бедрами, начинает осторожно толкаться. Пальцами второй он подлезает под его ошейник, чтобы контролировать вдохи.       — Хорошо, Чимини, — его хен расставляет ноги шире, и сжимает руку в его волосах крепче, — именно так…       Чимин только и может, что стонать и хрипеть, давясь сбегающей на грудь слюной, пока Хосок набирает темп. Вдруг он освобождает его рот, и тянет на себя, делая пару шагов назад и упираясь спиной в стену, вынуждая младшего ползти за ним на коленях.       И тут же ловит его за голову и загоняет снова.       Рычащий стон, который его хен издает при этом, едва не заставляет Чимина кончить.       Вместо этого он только сглатывает еще, сам подаваясь вперед.       — Нет! — старший дергает его за волосы. — Просто принимай! Понял меня?       Чимин издает какой-то звук, который можно назвать согласием, и расслабляется в его руках.       Чуть все не испортил, чуть снова не…       Его хен кончает ему в горло, с хриплым криком, толкаясь еще глубже и жестче, пока, наконец, не отпускает его, запрокидывая голову к потолку и пытаясь отдышаться.       Чимин просто пытается отдышаться, проглотить и не кончить, но это заранее обречено на провал — он закашливается снова, захлебывается теплой спермой и пачкается в ней весь — грудь, живот, капает даже на пол.       — Вставай, малыш, — его хен ласково вытирает ему лицо подобранным полотенцем. — Я помогу принять тебе душ.       — Да, хен, сейчас, — неловко опираясь связанными руками на край раковины, он поднимает себя с пола. Затекшие ноги не слушаются. — Сейчас…       Обратно в душ он лезет прямо со связанными руками, оскальзываясь на не осевшей еще пене. Почти не чувствует, как его хен быстро моет его, и оборачивает полотенцем, помогая выйти обратно на коврик.       Его шатает на дрожащих ногах, глаза отказываются открываться, но он все же хрипит:       — Спасибо…       — Пойдем спать, малыш, — Хосок обнимает его, ведя в спальню прямо так, в полотенце. Откидывает одеяло, помогает лечь. Где-то в процессе теряется галстук и способность Чимина мыслить ясно. — Давай спать, мой хороший, вот так…       — Не уходи, хен…       — Я здесь, — со спины обнимают знакомые руки, и касание обнаженной горячей груди приносит блаженствто и чувство спокойствия. — Хочешь снять ошейник?       — Нет. Не надо, пожалуйста, — ладонь Чимина дергается вверх, словно кто-то сейчас дернет и сорвет подарок его хена с шеи. — Не надо…       — Шшшш, — старший качает его в объятиях, целуя. — Никто его не тронет, спи. Я с тобой. Спи, малыш…       — Я люблю тебя, хен… — уже проваливаясь в сон, шепчет Чимин.       Отключается и не знает, что Хосок еще несколько часов лежит и любуется им, не в силах уснуть.