Помни, ты хотел этого

      Какие вы знаете способы обрести уверенность в себе?       Читать книги по психологии? Найти себе пример среди знаменитостей и вдохновляться им? Раз за разом брать новые высоты, достигать поставленных перед собой целей, и удовлетворенно думать, что вот на этот-то раз точно все — ни один человек в мире, ни одно событие не снимет с тебя доспехов, которые ты сам для себя выковал.       Проблема в том, что ты самый жестокий палач. Там, где другие не замечают ни малейшей ошибки, где говорят об идеальности — ты насчитываешь десяток промахов и жрешь себя за них днем и ночью.       Чонгук тонул в Тэхене.       Он был идеален. Красивый, такой красивый и такой острый на язык, так прекрасно сложенный, — за эти пять лет его плечи стали гораздо шире, а вьющиеся черные волосы были достаточной длины, чтобы собирать их верхнюю половину в забавный хвостик. Только на память о прошлом Тэхен оставил несколько алых прядок, и они языками пламени подсвечивали весь его образ.       Всегда.       Такой сногсшибательный.       Его саб руководил отделом маркетинга и рекламы в крупном агентстве — очередной фабрике айдолов. Он не терялся на фоне всех этих гадких утят, будущих звезд, но словно представлял собой живой пример того, кем они могут стать — кем они уже сейчас могут начать быть.       Занятый работой, Тэхен становился сосредоточен и хмур, сидел ли он над бумагами с тонкой оправой на носу, или бесконечно таскался с флип-чартами и коллажами, на которых были материалы для новой концепции очередной группы.       А иногда, взяв домой рабочий ноутбук, он увлеченно что-то верстал, презентации, клипы, листовки, баннеры… Забравшись с ногами на диван, устроив ноут на специальном столике над коленями, он по-совиному моргал в темной гостиной, когда Чонгук возвращался с работы и включал свет в квартире, собираясь переодеваться и готовить ужин.       Такой Тэхен, поглощенный тем, что он любил, был совершеннейшим незнакомцем для своего Мастера.       Когда он первый раз попросил Чонгука об ошейнике, тот думал несколько недель. И отказал.       Тэхен остался.       Закончился их очередной контракт. Чонгук предложил подписать новый. Тэхен отказался.       И остался снова.       Снова попросил ошейник, спустя почти семь месяцев после первого раза.       Чонгук отказал, не раздумывая.       Снова и снова Тэхен просил, и каждый гребаный раз Чонгук отказывал.       И каждый раз ненавидел себя за это.       Потому что так трусил, кто бы знал…       Потому что самый жестокий палач человека — это он сам.       Это и привело к тому, что он пришел к Джину. Снова.       Сокджин не консультировал своих, но к чужому с этим не пойдешь, и, наплевав на этику, он назначил ему встречу.       Договорились организовать посиделки, и незаметно уйти поговорить, потому что ни у одного, ни у другого не было свободного времени. Еще одно нарушение правил, да и черт с ним.       Иногда бывает что-то, что важнее правил.       — Я слушаю, — Сокджин проверил еще раз, заперта ли дверь, и присел в кресло рядом с небольшим диванчиком. Сидеть напротив — плохая идея, поэтому диван и кресла и стоят полукругом.       Чонгук сидит, подобрав под себя ноги и обнимая подушку так крепко, что ее почти не видно за руками.       — Чонгук, — негромко начинает доктор Ким, — я не заставлю тебя говорить то, что ты не хочешь. И дальше меня все сказанное не уйдет, я тебе обещаю. Но тебе нужно позволить помочь тебе, понимаешь?       — Тэхен хочет под ошейник, — глухо выпаливает Чонгук в подушку.       — Я понял, — ни тон, ни поза не меняются, — и тебя это беспокоит, так?       Чонгук кивает, смотря в пол перед собой.       — Ты готов рассказать, почему?       Молчание.       — Ты сам-то хочешь? — помедлив, пробует Джин еще раз. — Или не знаешь, как ему отказать?       — Хочу, — почти неслышно, проще всего подумать, что показалось.       — Ты можешь сформулировать причину, по которой отказываешь?       — Могу.       — Произнесешь ее вслух?       Чонгук отрицательно мотает головой.       В тишине слышно, как внизу хлопает входная дверь. Чимин с Хосоком пришли.       — Послушай, — Джин откидывается в кресле, болтает в руках стакан, заставляя тающий лед звякать. — Оставим пока тебя в покое. Хочешь послушать о моем первом настоящем парне?       Чонгук даже не шевелится.       — Он был хорош, — продолжает Джин. — Он выцепил у кого-то мой номер, приглашал погулять, таскал мне сладости и безделушки, старался узнать меня получше. Милашка, правда?       Чонгук просто смотрит в пол.       — Он говорил, что я ему нравлюсь, что я красивый, — и только спустя почти двадцать лет я правда могу слышать от любимых людей, что я красив. И только от них. Он говорил, что любому, кого я полюблю, так повезет — и был прав. Он мило ухаживал за мной и планировал свидания, и мы даже проводили время с его друзьями, не скрываясь. Знаешь, чем это все закончилось?       — Чем? — хрипит его пациент, не поднимая глаз.       — Он бухой в дрова порвал мне задницу как-то на вечеринке у друзей, с которыми мы тогда отмечали чей-то день рождения, и пока я давился криком, трахал и называл конфеткой. Когда все закончилось, он вернулся к ним, оставив меня сидеть на полу, я даже не смог смыть кровь, настолько сильно меня трясло. Мне было шестнадцать лет.       — Хен, — ошеломленно выдыхает Чонгук и, поколебавшись, продолжает, — а как же…тогда как ты пришел к себе сегодняшнему?       — Психология, — пожимает плечами Джин, — человеческие мозги вообще очень странная штука. Только разберешься, как они работают, и на тебе — опять… Парней я к себе не подпускал после почти четыре года.       — А…потом?       — Влюбился, — как самую очевидную вещь говорит Джин. — В университете познакомился с магистрантом, не на лекции, он вообще у нас ничего не вел. Столкнулись просто, знаешь…       Старший неопределенно пожимает плечами, и Чон просто кивает.       — Я рассказал ему, — даже голос не дрожит, он может собой гордиться, — а в ответ Тэян сказал, что я могу взять столько его времени, сколько будет нужно. Секс не главное.       — Не главное, — кивает Чонгук.       — Так что случилось?       — Я никчемный, — Джин раскрылся перед ним, показал давнюю, почти зажившую боль, и ответить грубостью было бы просто свинством. — Почему он выбрал меня? Я боюсь потерять его, так боюсь, хен… И понимаю, что, отказывая, обижаю его еще больше. Он не заслужил такого, ему нужен нормальный Топ, без таких проблем, как у меня, без этого вечного стремления изувечить его.       — Я не знаю никого ответственней и дотошней тебя, — возражает Джин.       — А если — хоть когда-нибудь, я ошибусь? — вскрикивает Чонгук, подскакивая. — Он же пострадает, он может, может…       Вскочив на ноги, он начинает мерить кабинет шагами. От его движений поднимается ветер, сдувая лежащие на маленьком столике заметки.       — Почему Тэхен тогда идет на это? Осознанно, раз за разом, но только и исключительно к тебе? Было бы в этом дело, Намджун бы давно нашел ему кого-нибудь. Достаточного надежного.       — Я для него надежность! — повышает голос Чонгук. — Прости. Не надо про других, ладно? Извини, хен, правда, но он принадлежит мне от и до. Никаких других.       — Так какого тогда?       — Я, — Чонгук вдруг садится, падает прямо на пол, — Я не верю, что он этого правда хочет.       — Говорил с ним?       — Да.       — Серьезно?       — Предельно.       — Чего тогда тянешь?       — Мне страшно, — а вот у мелкого голос дрожит, — мне так страшно, Джин…       — Ты хотел бы оставить все, как есть?       — Нет! — уже не кричит, а просто орет Чонгук, вцепившись в диван, прижавшись к нему. Его плечи и спина вздрагивают, он сидит, отвернувшись, и старший не настаивает на разговоре лоб в лоб. Пусть его. — Я не приму никого, кроме него, этого должно быть достаточно!!!       — Очевидно, нет.       На этот раз тишина тяжелая, липкая.       — Этих демонов ты должен победить сам, — наконец поднимается из кресла Джин. — Так же, как и я своих. Понимаешь?       — Хотел бы я не понимать, — звучно шмыгая носом, Чонгук встает на ноги. — Спасибо тебе, хен.       — Иди сюда, мелкий. Мое старое сердце требует объятий.       Чонгук молчит, но руки сцепляет привычно крепко.

***

      Тэхен на коленях — лучшее зрелище в его жизни.       На коленях, обнаженный, с влажной поволокой желания в глазах и покрасневшими щеками. Разгоряченный, возбужденный, на его плечах играют мыщцы — опять сплетает пальцы за спиной, это его бессознательный способ взять себя в руки, Чонгук знает. Но не может перестать любоваться на мерцающие на смуглой коже тени — сегодня без электрического света, только свечи. Потому что хотелось эстетики.       — Ближе.       Голос хрипнет, и приказы получаются короткими и отрывистыми. Тэхен вздрагивает, но послушно ползет вперед. Почти у цели теряет равновесие и неловко утыкается лбом своему Мастеру в живот.       Чонгук ловит его за плечи, помогает выровняться. Ослабляет хватку, одну ладонь оставляет на шее, лаская, а второй подхватывает под затылок, сжимая волосы саба в кулаке и запрокидывая его голову назад.       — Тэхен-и, покричишь для меня?       Саб только кивает, взгляд уже отсутствующий, и неудивительно — с начала прошло уже немало времени, и они оба уже достаточно заведены, чтобы тянуть и тянуть, мучая друг друга.       Наклонившись над ним, прихватив за волосы и за горло, его Мастер целует его. Нежно, с жаждой, прижав большим пальцем нижнюю губу, чтобы оттянуть челюсть вниз и вылизать его рот.       У Тэхена вырывается глухой стон и колени разъезжаются сами.       — Сними с меня ремень, — приказывает ему Мастер, и саб торопится выполнить. Пряжка поддается на удивление легко, и остается только выдернуть тяжелую кожаную полосу из шлевок. И тут следует новый приказ. — Вытащи мой член. Только ширинку.       Подав ремень своему Мастеру, он торопится, руки дрожат, во рту скапливается слюна от предвкушения, от обожания, от понимания того, что с ним сейчас сделают…       — В горло.       Привычная, терпкая тяжесть на языке помогает успокоиться. Саб шумно дышит, дрожит, когда сложенный вдвое ремень шероховатым ребром царапает кожу на пояснице. Ползет вниз, задевая ложбинку меж ягодиц. Ласкает так, как мог бы ласкать Мастер.       И жалит болью, взрывающей сознание белым, он тоже точно так же.       — Руки, лисенок, — напоминают ему, и Тэхен послушно сжимает пальцы на собственных бедрах, прогибаясь сильнее и наклоняясь немного вперед — чтобы его Мастеру было удобно пользоваться его ртом и пороть смуглую спину. — Умница.       Хватка в волосах причиняет боль, рваные, громкие удары ремня по спине — тоже, а его Мастер, не шелохнувшийся даже, пока Тэхен, беспомощный, заходится криком на его члене — восхищение. Саб чувствует капающую на грудь слюну, но не смеет отнять рук от собственных бедер, только и позволяя себе, что стонать громко на каждый удар и всей сущностью ловить низкие, рычащие выдохи, — свидетельство того, что Тэхен все делает правильно..       — Вставай, — приказ следует спустя еще десяток ударов — или три? он не считал, просто разрешая себе проживать все, что Чонгук делал с ним, — и его Мастер сам снимает его с себя и тянет за волосы вверх. — На кровать.       Тэхен падает на колени, споткнувшись, и цепляется за покрывало, чтобы заползти наверх и привычно встать на четвереньки. И немеет, когда слышит:       — На спину.       Это невыносимо. Он не стеснялся своего тела, никогда не стеснялся своего Мастера, — но именно сейчас это невыносимо. Невыносимо то, с какой щемящей нежностью на него смотрят в этот момент.       — Тэхен-и, — выдыхает, нет, выстанывает низко, и Тэхен, не справляясь со шквалом эмоций, отворачивает лицо и закрывает глаза локтем — для надежности и чтоб не показать выступившие слезы и покрасневшие щеки. — Мой хороший…       Саб только раздвигает ноги, подтягивая пятки к собственной заднице и выгибаясь до того пошло, что слышит предсказуемый треск летящей на пол рубашки и горячие руки своего Мастера. И такое же горячее дыхание там, где ожидает меньше всего.       Его ломает шквалом удовольствия, когда член обволакивает нежной мягкостью, а в задницу вонзаются два смазанных пальца — и сразу бьют туда, куда так нужно. Он вопит, громко, исступленно, судорожно стискивая чужую голову бедрами и изламываясь в стремительном, оглушающем оргазме, когда кончает своему Мастеру в рот, ловя цветные круги перед глазами.       — Гук-иии, — его не прекращают растягивать, шире и бережнее, но все же, и все, что ему остается — хныкать и упрашивать, — больно, пожалуйста…       Он снова вскрикивает, глухо, потому что приходится закусить ребро ладони от тянущей, электризующей, колкой боли, распространяющейся по телу. И давится рыданием, наплевав на звуки, которые издает, вцепляется в постель за головой, когда Мастер приникает губами к его бедру — и сосет, а потом и кусает, оставив с внутренней стороны темный, наливающийся фиолетовым след.       — Вверх, — он неуклюже ползет спиной по простыни, и наблюдает, как Чонгук раздевается до конца. Живот сводит от неизбежности того, что произойдет дальше. — Иди ко мне…       — Мастер! — вскрикивает Тэхен, когда его придавливает сверху тяжелым, разгоряченным телом. — М-мастер…       — Сессия окончена, Тэ, — его целуют, в щеку, так трепетно, и цепочкой поцелуев — вниз, к вздрагивающей под кожей жилке, и еще ниже — к плечам и ключицам. — Ты такой молодец, лисенок…       — Мастер-р-р… — растерянно хрипит саб, когда чувствует у своего ануса скользкую головку чужого члена. Инстинктивно, следуя лишь своему желанию быть ближе, прогибается и принимает так, как Чонгук любит — глубоко и сразу, вздрогнув от мимолетной, резкой боли. — Чон…       Его целуют. Глубоко, жадно, рвано, в такт тому неспешному ритму, с которым его сейчас трахают. Это так восхитительно, на грани с невыносимой, такой знакомой болью от сверхстимуляции, но это будет всего лишь его второй оргазм. Тэхен чувствует себя прекрасно.       Он чувствует себя любимым, защищенным и принадлежащим старшему. Он чувствует себя переполненным этой своей любовью, нежностью, желанием обладать лучшим мужчиной, которого он когда-либо встречал в своей жизни…       Он чувствует в себе силы на еще одну попытку.       Чонгук подхватывает его под плечи и поясницу, меняет темп на резкий, безжалостный, и Тэхен слышит чавканье смазки и тихие стоны, которые его любимый прячет, так же как и лицо — прижавшись щекой к его шее. Ухо щекотят рваные, сиплые выдохи, и шелестом доносится тихая просьба:       — Кончи со мной, Тэхен-и, давай…       Он сцепляет ноги на чужой пояснице, сжимает колени, стремясь получить больше, глубже… Ярче. Трение между их животами помогает ему, он вскрикивает на каждый толчок, и голова идет кругом от ощущения того, как член Чонгука двигается в нем. Как сам Чонгук ускоряется, кусает его за плечо и его объятия становятся такими тесными, что воздуха не хватает, такими тесными, что не хватает места, чтобы втиснуть ладонь и дотянуться до собственного члена, такими тесными…       Блять, такими охуенными.       Тэхен двигается навстречу сам, стремясь подстроиться, получить еще больше, получить вообще все возможное и еще немного сверху, и сотрясается в крике, оргазме и рыданиях, когда чувствует тепло от спермы Чонгука внутри и особенно сильный укус на своей шее.       Он лежит в теплой неге, придавленный старшим сверху, и наслаждается мягкими ласковыми поцелуями по своей коже.       Прямо поверх укусов, уже наливающихся фиолетовым.       Он чувствует опадающий член в себе, и потеки смазки и семени по бедрам, покалывание в мышцах и тихие смешки старшего, когда тот трется носом о его шею, как большой ластящийся кот. И тихо выдыхает закусив губу:       — Подари мне ошейник, Гук-и.       Поцелуи прекращаются. Смех тоже. Чонгук встает и начинает молча приводить себя в порядок, потом достает из комода свежее полотенце и не забывает о Тэхене тоже. Уносит грязную одежду в ванную. Возвращается и садится на край кровати, даже не надев штанов.       И все это молча.       — Опять откажешь, да? — Тэхен приподнимается на локтях, от хорошего настроения не осталось и следа. — Я и не надеялся, если уж совсем по правде. Забудь.       Чонгук смотрит на него, качает головой и так же молча уходит в душ.       Тэхен падает на спину и что есть сил орет, прижав подушку к лицу, как только за Чоном закрывается дверь.

***

      Они не говорят об этом. Снова.       Тэхен, правда, истинный мазохист. Иначе но не может объяснить себе, почему он все еще терпит такое отношение.       Или, может, все дело в том, что он любит. Любит настолько сильно, что соглашается на все условия, не хочет и не будет искать никого другого, не сможет воспринимать больше никого так, как своего Мастера — он осознанно даже наедине с собой называет его так.       Его Мастера, берегущего его от любой неприятности, заботящегося о нем буквально каждую минуту, помнящего все его дурацкие привычки наперечет.       Но это не отменяет того факта, что иногда — совсем редко, исчезающе редко, — Тэхену хочется врезать старшему так, чтоб зубы цокнули и искры из глаз.       Но он сам все еще, больше по въевшейся привычке и как некий якорь, чем правда по необходимости, держит в одном из ящичков пачку лезвий. Год как невскрытую.       Имеет ли он вообще право осуждать? И требовать?       Надо отвлечься.       Последняя неделя выдалась просто суматошной. У одних камбэк, у вторых концепт-фотосессии, у третьих съемки, а он, отвечающий за все и всех, один. И его сегодня просто попытались порвать на лоскутки три команды стаффа — каждой было надо вотпрямщас уделить внимание.       Тэхен пообещал всем разобраться с проблемами к завтрашнему утру, прихватил ноутбук и документы и рванул домой быстрее, чем его ассистент успел сказать «эспрессо».       Иначе он кого-нибудь просто загрызет.       Дома его встретила тишина и просьба поесть, пока не остыло. Их маленькая фишка — грифельная доска, на которой можно было писать список покупок, домашние дела или рисовать сердечки под настроение.       У Чонгука вечерний прием, он скоро будет дома.       Вздохнув, Тэхен нагреб себе полную тарелку, и, порывшись в холодильнике, принялся ужинать.       Жевать под невеселые мысли было тошно. Сходив за ноутом, он открыл первый фотосет, отсматривая и морщась, когда замечал то неудачный ракурс, то потекший макияж.       Ужин он бросил на столе, уполз в кресло с бутылкой вина, не прекращая пялиться в монитор.       За окнами медленно темнело, соседка опять ругалась на кошку — даже через стену можно было услышать, как она сокрушалась о своих редких коллекционных цветах.       Квартира без зажженного света смотрелась угрюмо, но было лень вставать и щелкать выключателем.       Хлопнула входная дверь, послышалось шебуршание в прихожей.       Вода в ванной зашумела, все было как всегда. Сейчас его поцелуют, и старший уйдет спать — он всегда предпочитал почитать перед сном, дожидаясь его в постели.       Тэхен все так же сидел в гостиной, занятый работой. Ноутбук подсвечивал его лицо, в стеклах очков отражались какие-то графики.       Чонгук остановился рядом с его креслом. Дождался, пока его саб не поднимет на него глаза. И просто открыл коробку, которую держал в руках.       Полированный разъемный стальной браслет бликовал от телевизора так же, как очки Тэхена.       Саб просто вернулся к работе.       Чонгук упрямо свел брови, но промолчал. А потом встал на колени рядом с подлокотником, справа, изящно и бесшумно. И принялся ждать.       Тэхен делал вид, что не замечает ничего. Он спокойно доделал все, что запланировал, сходил на кухню, взял себе еще вина, вернулся обратно в кресло, пощелкал каналами, ища что-нибудь поинтереснее.       Чонгук продолжал стоять. С непривычки колени давно затекли, но если понадобится, он здесь заночует.       — Зачем ты это делаешь? — наконец подал голос Тэхен.       Его Мастер вздрогнул и чуть не упустил коробку. Браслет повернулся, и стало видно внутреннюю гравировку.       — Я готов…попробовать, — хрипло сказал он, смотря в пол. — Если ты все еще хочешь меня. Готов принять тебя.       — Мы трахались пять дней назад, — Тэхен отпил из стакана, изо всех сил стараясь не цокнуть зубами о край. — Уже не помнишь?       — Хочешь как Верхнего, — уточнил Чонгук, — потому что если ты только разрешишь мне, я тебе луну с неба достану и заставлю звезды сиять по щелчку пальцев, понимаешь?       Саб поставил пустой стакан на пол. Наклонился к его лицу близко-близко — Чонгук не выдержал и посмотрел на него. И утонул в бешеных, темных зрачках, заливших все радужку.       — Луну, значит? — как-то зло и растерянно протянул Тэхен, поднимаясь на ноги. Взял браслет, повертел в пальцах. Бросил взгляд на своего Мастера прямо поверх металла.       Чонгук не дышал, его пальцы побелели, стискивая непрочный картон.       Тэхен вдруг размахнулся и влепил ему звонкую, такую сильную, яростную даже пощечину. Его Мастер вскрикнул от неожиданности и упал на спину, прижимая руки к лицу.       А саб медленно надел браслет на левое запястье, сжимая кулак, чтоб не слетел. И не отпуская, не находя сил отпустить. В темноте гостиной не было видно пары скатившихся по щекам слезинок.       А Чонгук лежал на ковре и то ли смеялся, то ли всхлипывал.       — Мастер, я надеюсь, что не пожалею, — Тэхен присел рядом с ним, отвел его ладони от горящего лица, — тебе придется сильно постараться, слышишь? Гук-а?       Мужчина стеклянными глазами смотрел в потолок не реагируя.       — Гук?! — Тэхену стало не по себе.       Его Мастер перевел на него взгляд и вдруг начал смеяться, совершенно по-детски закрыв лицо руками.