Помни, ты хотел этого

      Они долго решали, где провести вечер субботы. Пойти погулять, встретиться с друзьями, может, сходить в бар или потанцевать…       В конце концов, они остались дома. Чимин даже не вылез из пижамных штанов, хотя футболку таки уделал соусом и с обеда ходил полуголым, наслаждаясь мыслью о том, что Хосок им украдкой любуется.       Оставался рис со вчера, немного холодной курицы и перец. Из всего вместе получился неплохой пибимпаб, а уже после, приготовив большущую миску соленого попкорна и взяв упаковку пива, они устроились в гостиной, чтобы залпом посмотреть целый сезон так давно откладываемого сериала.       Чимин сидел, подвернув под себя ноги и с таким вниманием уставившись в экран, что кусочек попкорна, зажатый в пальцах, уже к ним прилип. Младший с полуоткрытым ртом наблюдал за главным героем, начисто позабыв обо всем вокруг.       А Хосок не мог отделаться от мысли, что если он разложит Чимина прямо сейчас у себя на коленях и отшлепает, а потом трахнет всего лишь пальцами — тот и тогда не оторвется от экрана.       Может, проверить?       — Чимин-и, иди ко мне, — негромко зовет он, и младший как в трансе придвигается вплотную. — Откинься на меня, давай.       Блондин радуется неожиданному сеансу обнимашек, улыбается коротко и задорно и снова влипает в сериал. Ерзает немного, поудобнее устраиваясь между разведенных ног Хосока, и укладывается ему спиной на грудь, пристраивая голову на плечо.       — Не ходи туда! — он кидает замученный попкорн в телевизор, и берет еще один. — Неужели непонятно, что ты там рискуешь и остаться, а?       — Ну ты же все равно смотришь, — хихикает старший, целуя Чимина в макушку, и обнимает за талию, подтаскивая их обоих повыше на диванных подушках. — И не сори.       — Да, хен, прости, — невнятно, с полным ртом извиняется младший, даже не поворачиваясь. Некогда. Отвернешься — этот глупый герой сдохнет. — Прости, потом уберу.       — Хорошо, — шепчет Хосок. — Хочешь поиграть?       — Поиграть? — до него не сразу доходит. — Приставка не подключена, да и лезть за ней…       — Нет, Чимин-и, — ладонь хена обнимает его горло, чуть сжимает, — я имею в виду другую игру.       Младший замирает от неожиданности. С того вечера в клубе все как-то было без особых проблем, ровно и понятно — они оба ходили на работу, проводили вечера вместе, планировали поездки в магазины и все такое, но…       Но вместе с тем Хосок выпорол его за опоздание с тренировки на два часа, а потом посадил горящей от ремня задницей на кухонный стол и трахнул так, что от надсадных криков Чимина звенели стекла в окнах. Вместе с тем ему все так же запрещено касаться себя и тело стало чувствительным к малейшей ласке — появилась привычка спать голышом, потому что все раздражало, давило и натирало. В пижамах он теперь ходил по дому. Вместе с тем теперь дома он и правда носил ошейник — тот самый, из винного цвета кожи и с золотой окантовкой в виде буквы V, она прекрасно ложилась во впадинку ключиц. Он и сейчас был на нем.       Вместе с тем он все так же хотел все то, что происходило между ним и его хеном.       — Так хочешь поиграть, прелесть? — Хосок будто лениво поглаживает его кожу самыми кончиками пальцев — грудь, живот, над самой кромкой штанов, и летит касаниями вверх, к шее и плечам — наверное, только для того, чтобы обойти вниманием ставшие невероятно чувствительными соски. — Ответь мне.       — Да, хен, — голос не слушается, а рывок за ошейник сзади вызывает цветные круги перед глазами. — Пожалуйста.       — Смотри свой сериал, — приказывает старший. — Не отрывай взгляд, иначе будешь наказан. Понял?       — Да, хен.       — Мой малыш, — Чимин чувствует жаркий, мягкий поцелуй на шее, россыпь мурашек бежит по коже, а руки хена все так же оглаживают плечи, — такой сладкий…       Первый тихий скулеж вырывается из него всего минут через пять, когда Хосок, бросив играться с его штанами, тянет одну руку к его губам:       — Попробуй себя, ты так быстро течешь…       Чимин берет его пальцы в рот, послушно открывает шире, когда подушечки поглаживают по языку, скользя вглубь.       — Вкусно? — едва слышный вопрос заставляет нервно сглотнуть, ощущая самые кончики на корне языка, но сбегающая к уголку рта слюна все равно уже пачкает их обоих. Чимин сглатывает снова, инстинктивно запрокинув голову, чтобы пустить еще глубже. — Вот так, умница, покажи хену, как ты умеешь брать член…       Чимин сползает ниже, головой устраиваясь на чужом плече, и не отводит взгляд от экрана. Хотя кто там, что он делает — помнит он весьма смутно.       Его мокрый от слюны подбородок удобно пристраивается на основании ладони Хосока. Два пальца — глубоко внутри, а большой давит на щеку, не давая сомкнуть зубы.       — Смотри сериал, — напоминает ему его хен, и младший послушно смотрит. Он не может видеть, но чувствует, как его поглаживают по плечам и шее, медленно, щекочуще, мучительно медленно спускаясь на грудь. По центру вниз, мимо солнечного сплетения, вдоль живота, едва обозначенными, дразнящими касаниями.       — Что у тебя под пижамой?       Ногти царапают под пупком, пальцы ползут еще ниже, проникают под пояс штанов — и, конечно, не находят белья.       Чимин очень плохой мальчик. Его безумно заводит мысль о том, что его хен потратит на несколько секунд меньше времени, раздевая его, чтобы трахнуть. Что ему не будет это стоить никаких усилий. Ведь маленький Чимини…       Проблема в том, что они оба это знают.       — Мой малыш плохо себя вел? — Хосок тем временем уже сжимает его член в кулаке. Младший уже так заведен их играми, что еще чуть-чуть — и начнет хныкать от невозможности получить то, что хочет.       Он ждал этого все выходные.       — …а, -ен, я…       — Что? — разумеется, старший даже не подумал вытащить пальцы из его рта. — Говори четче, чтобы я тебя понял.       — …ен, я -о-ел…я…       — Кажется, я знаю, чего ты хотел, — Хосок чувствует, как младший начинает дрожать в его руках, и целует его — в шею, чуть ниже уха, перед этим усилив хватку на челюсти Чимина и просто отвернув его голову в нужную сторону.       Как куклу.       Чимин издает первый, тихий стон. Прямо так, сжав ладони в кулаки на диванных подушках и остекленевшими глазами продолжая бездумно смотреть телевизор.       — Руки мне на бедра, — коротко приказывает Хосок, и его тут же слушаются. — Вот так. Куда он идет?       Он освобождает младшего, скользя мокрыми пальцами по чужой груди.       — Идет, — голос хриплый, и так непривычно без тяжести на языке, — он идет на помощь друзьям. Да, друзьям.       — Хорошо, — старший кружит вокруг вставшего, бордового соска, не касаясь его. Сверху он напоминает маленькую ягоду, темную от сока и готовую вот-вот взорваться от спелости.       Он не прикасается.       Чимин дышит так тяжело, будто только что пробежал стометровку.       Скользкое, еле заметное касание большого пальца — совершенно сухого, в отличие от тех, что лежат под — и Чимин не успевает поймать себя, когда тело поднимается, стремясь прижаться как можно ближе, почувствовать, хотя бы то, что ему дают сейчас.       — Тшш, — вторая рука его хена ложится на горло, чуть сдавливая и заставляя откинуть голову назад, — закрывай-ка глаза.       — Х-хен…       — Закрывай.       Чимин выполняет приказ, и так еще хуже. Металл ошейника греется под ладонью Хосока, давление настолько восхитительно, что губы сами раскрываются в беззвучной мольбе.       Мягкие, нежные поцелуи отвлекают его. Он забывает даже, где он должен держать руки.       — Хен!       Хосок сжимает его сосок, тот, с которым чуть раньше просто игрался, жестко, сильно, самую вершинку, и это неожиданно так много и так хорошо, что первое рыдание само срывается с губ младшего.       — Цвет, малыш? — Хосок не обращает внимания ни на дрожь, ни на влажные от слез ресницы, ни на покрасневшее лицо. Он уверен в ответе.       — Зеленый, хен, пожалуйста…       Улыбнувшись, старший сжимает руку еще сильнее. Под ладонью дергается кадык, раз и другой, и Чимин что-то шепчет пересохшими губами, не открывая глаз.       — Я поиграю с тобой еще, хорошо?       — Пожалуйста, пожалуйста, — Чимин напряжен, натянут до предела, и слов не слышно. Старший угадывает их по беззвучному шепоту.       Усмехнувшись, он продолжает.       Поворачивает лицо Чимина к себе, и, поддев пальцем губы, раскрывает его рот, чтобы скользнуть языком внутрь. Второй рукой он все так же поддерживает его снизу за горло, чтобы, начав новый отсчет, сжать сильнее.       Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…       Чимин сосет его язык до тех пор, пока не начинает задыхаться. Хосок отпускает сразу же, не прекращая целовать, а Чимин — господи, какие же сладкие звуки, — хныкает ему в рот, подтягивая колени к груди и привставая на лопатках.       — Молодец, малыш, — старший поглаживает его по щеке и просит, — открой глаза, посмотри на меня.       Слезинки бриллиантами мелькают в глазах младшего, и он только тихо шепчет:       — Хен…       — Тшшш, — повторяет Хосок, — дай своему хену поиграться, ты ведь такой хорошенький малыш. Ты же хорошенький, да?       — Да, — блондин счастливо улыбается, — Чимини такой хороший для хена…       — Самый лучший, — подтверждает Хосок, целуя его в лоб. — Продолжаем?       — Пожалуйста…       Получив разрешение, старший ласкает Чимина снова, знакомым путем — шея, плечи, грудь, вздрагивающий живот, и руки сами ныряют под резинку его штанов.       Привычка Чимина сводить ноги, когда он возбужден — то, что позволяет Хосоку безошибочно вычислить, когда младший в нужном настроении. Но сейчас…       — Чимин, раздвинь.       Чужие согнутые колени вздрагивают и приоткрываются, но, стоит Хосоку прижаться горячим поцелуем к шее, как Чимина ломает стоном, и ладонь старшего зажимает между чужих бедер.       — Чимин, я сказал, раздвинь ноги.       С новой дрожью по телу младший слушается. Хосок опускает руку к влажной, липкой внутренней стороне бедра и промежности, перекатывает в ладони яйца.       Чимин задыхается.       Осторожно скользнув ниже, Хосок надавливает на липкий от лубриканта — вот же! — растянутый анус.       — На что ты рассчитывал, прелесть? — шепчет он вздрогнувшему от неожиданности младшему.       Чимин машинально пытается свести ноги снова, и второй рукой Хосок впивается в мякоть бедра, у самого сгиба, удерживая своего саба раскрытым, чтоб не смел дергаться.       — Хен…       — Тебе запрещено себя касаться, ты забыл? — а два пальца тем временем как по маслу — по смазке, которой там вообще-то быть не должно! — грубо въезжают в младшего, и тот вскрикивает, когда его простату безжалостно продавливают. — Забыл?       — Я хотел, хен! — новое нажатие, о черт. — Хотел, чтобы ты быстрей, быстрей…аааа, не надо! Нет, нет!       — Я думал, ты давно выучил правила, — Хосок все так же не дает Чимину дернуться, а внутри него уже три пальца. Не двигаются совсем, и это так мучительно. — Почему ты это сделал?       — Хотел, чтобы ты меня взял, — шепчет младший, стараясь не двигаться, — я думал о тебе, когда делал это, думал, как ты просто нагнешь меня над чем-нибудь, столом или креслом, стащишь с меня штаны и я…я…       — То есть ты, мало того, что растягивал себя, так еще и дрочил, думая об этом? — Хосок не злится, о нет, нет. Он в хорошо контролируемом, управляемом бешенстве. — Мой испорченный Чимини не мог дождаться, когда я доберусь до него и решил сам все сделать, чтобы потом просто под меня лечь?       — Хен… — но стоит у Чимина так, что ясно — это все специально. В ладонь Хосока отчетливо бьет пульсация, и стоит сжать чуть крепче, как саб хрипит и стонет снова. Он действительно сознательно нарывался.       — Я расцениваю это как попытку непослушания, — Хосок быстро берет себя в руки, усилием воли успокаивая злость. Пусть и напускную, но одна мысль о том, что Чимин только посмеет… — Ты знал, что нельзя, знал, что это одно из правил, и все равно сделал по-своему, потому что хотел. Что тебе нужно было сделать вместо этого?       — Я… — Хосок мерно двигает в нем пальцами, и на мысли не хватает сил, — я должен…был, ммм-аах…должен сказать…       — Правильно, — старший вталкивает в него и мизинец, и краем сознания поражается — как же легко это получается. Значит, этот паршивец не просто по-быстрому все сделал, а действительно игрался с собой! — Сказать, и мы бы все сделали, и ты бы не получил сейчас наказание, а плакал бы от того, как тебе было бы хорошо. Понимаешь, в чем разница?       — Я хотел…хен, боже!.. хотел сделать тебе приятно, хоте-ееллл-мммм…пож-жалуйста…       — Ты носишь мой ошейник, — Хосок трахает его пальцами все грубее, — ты принадлежишь мне, я решаю, когда и как ты кончаешь! Ты сам требовал этого от меня, так?       — Так! Хен! Хен, пожалуйста! Хватит! Хватит! Я, я н-не!!!       — Кончай!       Чимин визжит, его колотит от вымученного, практически насильного оргазма, он пачкает свои штаны и руку Хосока, и всхлипывает от нежеланного, горького удовольствия.       — Х-хен, — он цепляется за Хосока, позволяет себя раздеть и обтереть, и взвизгивает снова, когда старший сажает его на свой член — медленно, но глубоко и так много, что его встряхивает новой волной дрожи, а сфинктер сжимается, давая в полной мере почувствовать чужое возбуждение. — Хен!       — Хотел же, — Хосок наклоняет его немного вперед, страхуя от падения объятиями. Головка его члена просто-таки втыкается в чувствительную, набухшую, гипервосприимчивую простату, и младшего в его руках бьет крупной дрожью, похожей на судорогу. — Вот и получишь.       С этими словами он осторожно двигает бедрами, проникая еще глубже, но Чимин вместо крика выдает вдруг такой бархатный, рычаще низкий стон, и принимает, встречая следующий толчок в его тело.       — Я не разрешал, — строго говорит Хосок, вплетая пальцы левой руки в его волосы, и дергает назад, сжимая кулак. — Не двигайся.       Чимин все еще дрожит на нем, даже где-то глубоко в его теле Хосок чувствует это. И, усмехнувшись снова, дергает потайной ящичек в подлокотнике дивана.       Что ж, все пошло не по плану. Будем импровизировать.       Маленький короткий стек как раз по руке — размахнувшись, Хосок бьет Чимина по внешней стороне правого бедра. Еще раз. Еще, немного выше. Еще — по низу живота. Еще — по правому боку вверх, серией быстрых сильных ударов, от которых его саб закатывается сорванным криком. По плечам, бокам и спине — бессистемно, но предельно контролируемо и чертовски больно.       И все это Чимин терпит, будучи насаженным на член.       Руки он по привычке сцепил на пояснице.       Но это не мешает ему кричать и постанывать от острого, вкусного, замешанного на боли удовольствия.       — Х-хен, хен, о-ох, хен-н… — ему не дали поставить колени на подушки, хоть что-то контролировать, и его раскинутые поверх бедер Хосока ноги не дают никакой опоры. Все что он может сейчас — держать спину ровно, чтобы не осесть еще глубже. — Я к-кончу…кончу, если! а!..       Хосок наклоняется, чтобы подобрать его штаны, и выдергивает из них плоский длинный шнурок. Бросив стек, он проматывает шнур сквозь пальцы и подводит под уже вновь твердый член Чимина — под самое основание, и вяжет вокруг, не забыв вторым витком окольцевать напряженную мошонку.       — Пожалуйста, — выдыхает Чимин. Когда он рассказывал об этой фантазии хену, он не ожидал, что все будет настолько хорошо. Как-то он спросил, а что будет, если он вздумает устроить Хосоку сюрприз, например, встретит его готовым для их игр или воспользуется пробкой сам, и тот пообещал, что если младший хотя бы коснется себя без его разрешения, то он будет доводить его до оргазма до тех пор, пока Чимин не потеряет сознание.       И с тех пор это обещание не давало младшему покоя.       — Вставай, — короткий приказ возвращает в реальность, и Чимин встает, чувствуя, как просто-таки каменный член Хосока скользит внутри. Когда головка с влажным чмоканьем покидает его тело, младший невольно прикусывает губу от разочарования. — Повернись.       Хосок внимательно проверяет дело рук своих, в том числе узел между основанием и мошонкой, чтобы увериться, что даже вслепую он все сделал правильно.       Чимин смотрит в потолок и старается не трястись, пока хен исследует его тело. От шлепка он тихо вскрикивает и расставляет ноги шире, выполняя безмолвный приказ.       — Хорошо. На колени.       Одним движением — Чимин многому научился за прошедшее время — он падает на пол. Хосок только улыбается, глядя на него, и медленно развязывает пояс шелкового халата, распахивая длинные полы по бокам от себя.       — Рот.       Чимин послушно открывает, и его за волосы аккуратно подтягивают ближе. Перед лицом — член, на котором он только что был, поблескивающий от естественной и искусственной смазки, и вкусный даже на вид.       Он непроизвольно облизывается.       Хосок темными глазами смотрит на своего маленького прекрасного саба, что уходит все дальше в свои фантазии.       — Попроси.       — Я хочу сделать хену приятно, — тут же умоляюще начинает Чимин. — хочу попробовать, хочу, чтобы хен перестал сердиться. Хочу его в себе.       — Мой Чимини был сегодня очень плохим, — Хосок ласково поглаживает его по голове, — а сейчас я должен исполнить то, что он хочет? Не слишком ли?       Младший кривит губы, кажется, еще чуть-чуть — и он правда заплачет, не выдержав издевательств, или начнет топать ножкой, требуя свое. Но его хен, разумеется, замечает это даже раньше него самого.       Звонкая пощечина оглушает саба, но и возвращает назад.       — Я разрешаю тебе взять в рот, но только потому, что хочу кончить на твое хорошенькое личико, — строго поясняет Хосок, вновь притягивая младшего к себе. — Начинай.       Лицо горит, но знакомый терпкий привкус на губах выносит вообще все из головы. Чимин стонет удовлетворенно и лижет вдоль всего ствола, легко цепляя кожицу у основания зубами, чтобы поцелуями подняться по все длине и пропустить меж губ — торопливо, жадно, до удара о заднюю стенку глотки.       Приступ кашля он давит без труда, просто сглатывая несколько раз и мелко покачивая головой, а где-то над ним коротко, низко и глубоко стонет его хен.       Но это не то, на что он обращает внимание, сейчас важен лишь эти волшебные звуки сверху, пульсация вен под губами и руки, сжимающие волосы так, что покалывает кожу.       — Расслабься, — командует его хен, и Чимин слушается. И кричит от восторга, когда его начинают трахать в самое горло, создавая неповторимую вибрацию и вызывая серию новых стонов.       Хосок жестко держит его, подкидывая собственные бедра вверх, и абсолютно не сдерживая себя, двигаясь так, словно его вообще не заботит, что там с Чимином. Он толкается в его рот, все резче и быстрее, и ему не надо много времени, чтобы кончить. Только не когда Чимин принимает его так, будто весь смысл его жизни — жить ради того, чтобы брать член Хосока.       Солоноватая сперма бьет в нёбо, и младший на секунду сбивается с ритма, но тут же продолжает. Еще несколько движений, вверх и вниз, и он уже хочет сглотнуть, потому что сейчас польется через уголок губ по лицу, как слышит:       — Не вздумай.       Непонимающе он вскидывает на своего хена глаза, и ему повторяют приказ:       — Не глотай.       Он только кивает.       Живот сводит от возбуждения, и самый низ тянет от желания прикоснуться, сжать, погладить…       Нельзя.       — Вставай.       По-прежнему держа руки за спиной и плотно сомкнув губы, он медленно сначала встает на одно колено, и покачавшись немного на затекших ногах, медленно поднимается. Хосок пристально следит за ним, но даже не поднимает руку, чтобы придержать.       Правильно.       Так и должно быть.       Ведь сегодня плохой мальчик Чимини не заслужил ласки от хена.       От того, какие мысли проносятся в его голове, Чимин стонет с закрытым ртом и сжимает ноги, прикрывая глаза. По губам все равно начинает течь, переливаясь, и он чуть не захлебывается, когда слышит холодное:       — Не вздумай.       Подняв взгляд, он смотрит своему хену в лицо, подавляя приступ кашля. С нижней губы капелька спермы падает ему на грудь и щекочется, сбегая вниз по срединной линии живота.       — Подойди.       Хосок встает, подталкивает младшего к дивану, гладит по бедру, нежно, неожиданно, и сгибает его ногу в колене, чтобы поставить на подушки.       Резко толкает в спину, перекидывая через подлокотник.       Чимин машинально взмахивает руками, зажимая одной себе рот, но тут же получает звучный, тяжелый шлепок по заднице:       — Ладони на место!       Кожа как раскаленная, ошейник впивается в ключицы, и Чимин ерзает грудью по дивану, пытаясь выбрать такое положение, чтобы не задевать обивку натертыми до боли сосками.       Угадайте, кто вчера носил зажимы просто потому, что хену надоел мелькающий голый торс и он решил его немного украсить, раз уж очередная футболка «потерялась» где-то в квартире?       Малыш Чимини вряд ли когда-то переиграет своего хена в этих играх. Не то чтобы его хоть что-то не устраивало.       Возится он до тех пор, пока Хосок не прижимает его ладонью пониже крестца, неизвестно когда оказавшись позади.       Край подлокотника давит ровно поперек живота, и Чимин замечает отстраненно, что его волосы кончиками почти касаются пола.       В горле першит неимоверно, он сейчас просто раскашляется и все испортит.       Он уже поднимает правую руку, чтобы щелкнуть пальцами, чтобы приостановить своего хена и получить разрешение, когда слышит:       — Глотай, теперь можно.       Сглатывает — наконец-то, сейчас это даже желанней оргазма. И тут же разражается серией громких, всхлипывающих стонов.       — Малыш Чимин-и, такой послушный, — пальцы Хосока нежат его запястья, перекладывают замок из кистей выше по спине, — продолжаем?       — Х-хен, — заикается младший, голова кружится из-за позы, и от возбуждения забываются все слова. Его рука сама поднимается, пальцы складываются в жест «окей».       — Мой малыш, — еще одна похвала, горячечным выдохом в разом покрывшуюся мурашками спину, и Хосок накрывает его собой, чтобы, наклонившись, дотянуться до ошейника и дернуть назад, наматывая мягкий ремешок на кулак. — Значит, мечтал об этом, да?       Вдохи получаются хрипящими, жуткими, перемежаются стонами, потому что Чимин не может перестать ерзать и тереться о диван, как распоследняя блядь. Его хен не обращает на это внимания, выпрямляется, и кладет руки Чимину на задницу.       Одна половина красная, с отпечатком ладони, и Хосок усмехается краешком рта, прежде чем облизнуться и укусить за эту метку. Младший под ним взвизгивает и рвется вперед, инстинктивно уходя от непривычной боли.       — Лежи спокойно, — с этими словами его хен придавливает ногу Чимина, лежащую на диване, сверху своей. Вторая, которая до этого момента держала вес почти всего тела, подламывается, и младший стонет снова, то ли от боли, то ли от того, что еще плотнее врезался самым низом живота в подлокотник и его зажатый член получил хоть какую-то ощутимую стимуляцию.       Его хен ухмыляется — Чимин этого не видит, но слышит прекрасно, переливающийся, мягкий звук смешка, — и просовывает руку ему между бедер, чтобы немного поиграть с его яйцами.       — Хен-хен-хен-хен, — тараторит Чимин, это невыносимо, шнурок впивается в нежную кожу, все его положение заводит его настолько, что еще буквально несколько касаний — и он кончит, он не удержится, только от того, что терся о диван, ощущая себя маленьким и беспомощным. — Хен, боже, х-хен…       Его скручивает подступающим оргазмом, когда Хосок, раздвинув его задницу, припадает ртом к его дырке. Сочащейся смазкой, еще не до конца успевшей закрыться, такой жадной и чувствительной, язык хена скользит по самому краю, а потом он втягивает тонкую горячую кожицу в рот и сосет грубо, не давая опомниться и прийти в себя.       Чимин кричит, громко и отчаянно, и еще раз, когда влажный напряженный язык лижет его, широко и грязно, а потом ввинчивается внутрь, и дразнит, мелькая сквозь пластичные, податливые от долгой прелюдии мыщцы. И совсем не замечает, как пальцы его хена дергают шнурок, распуская узел.       Волна, еще одна и еще, и знакомое, такое долгожданное удовольствие начинает стекаться в паху, стягивая живот и бедра, чтобы взорваться через несколько секунд, вот уже почти, сейчас…       Хосок сжимает его член в ладони, у самого основания, второй рукой безжалостно оттягивая его яйца вниз.       Чимин кричит и рыдает одновременно, разочарование и необходимость кончить ломают его, разбивают на части, по лицу текут слезы, смешиваясь с белесой слюной, капающей с уголка губ на пол под ним.       Ему нужно кончить, черт побери!       Пожалуйста…ну пожалуйста, правда, нужно…       Хен…       Мир взрывается от быстрого, неглубокого движения в нем. Хосок снова дразнится, только головкой толкаясь внутрь, цепляя горящий сфинктер и давая почувствовать лишь самую малость.       — Вот-так, — слегка заикаясь, он сильными, длинными движениями гладит Чимина по напряженным бокам, — руки, мой маленький Чимин-и.       — Трахни, хен, мне нужно…       — Чуть позже, прелесть, обязательно, — обещает Хосок и обматывает его запястья все тем же шнурком, затем крепко хватаясь за них одной рукой. — Но только когда я этого захочу, ты же помнишь?       Через мгновение член его хена в нем, настолько глубоко, что кожу ягодиц покалывают коротко подстриженные волоски. Хосок держит его за связанные руки, всем телом прижимает еще сильнее к дивану, и лениво делает круг бедрами.       Чимин закатывается криком, снова дрожа под ним.       — Кончишь для меня? — это не вопрос, это приказ. Долгожданный, такой нужный и желанный приказ. — Давай, прямо сейчас!       Чимину только того и не хватало, — от круговых движений бедрами, которыми его хен просто издевается над ним, и жесткости диванной обивки, а главное — от полученного наконец разрешения, он кончает настолько громко, долго и бурно, что выпадает из сознания на несколько секунд.       — …Чимин-и, ответь на вопрос! — встревоженный Хосок наклоняется над ним, стараясь заглянуть сбоку в лицо. — Чимин-и, малыш, ну же! Ты со мной, Чимин-и?       — Хосок-и, хен, хен-и, я, — задница рефлекторно сжимается, и младший понимает — он пуст, из него вытащили самый лучший в мире член, лишив такого сладкого ощущения, — все хорошо, хен, пожалуйста, просто, вернись, верни его, Чимини… Чимини будет послушным, будет таким хорошим для хена, пожалуйста…       Хосок смеется, коротко и удивленно, и снова встает на одно колено позади Чимина, так и перекинутого через подлокотник.       — Попроси еще раз, — громко, властно приказывает он, удерживая младшего за талию.       — Хен, дай мне, верни, — тело Чимина встряхивает, он словно не может удержать себя в неподвижности, ерзая и задницей сам беспорядочно наталкиваясь на старшего. — Пожалуйста, пож-жа…       Слова обрываются, переходя в плачущий, облегченный стон. Наконец-то, боже, да, да, да, ДА!       Неторопливо, набирая темп и амплитуду, Хосок двигается в нем, стараясь не сойти с ума от скользкого бархата стенок и конвульсивной узости чужого тела. Его миленький саб — просто само совершенство, особенно сейчас, на пути к пятому оргазму за день, умоляющий и такой громкий.       — Хен! — вскрикивает Чимин, когда его рывком ставят на колени, утыкая щекой в диванную подушку. — Глубже, боже, хен! Еще!       Уперевшись рукой рядом с плечом младшего, Хосок заводит вторую под его живот, сжимая во влажной ладони только-только наливающийся чужой член.       Чимин всхлипывает и пытается вывернуться из-под горячего, обволакивающего жара старшего, но кто бы его отпустил, собственно?       — Хен, б-больно, я не хочу больше, не хочу, не надо…       — Но зато я хочу, — говорит Хосок, надавливая на его спину, заставляя прогнуться сильнее, — я хочу, чтобы мой хорошенький сабмиссив кончил для меня, хочу послушать, как сладко ты будешь кричать, кончая, хочу залить тебя своим семенем и вылизать потом, хочу, чтобы ты сорвал голос, плача и умоляя меня. А ты хочешь? Ты же хотел, чтобы я тебя взял, чтобы воспользовался? Вот я и пользуюсь, мой маленький…       Нашептывая это все младшему во вспотевшую спину, покрывая поцелуями кожу, он вместе с тем сильно и грубо трахает его — жесткими, почти звериными движениями, торопливо и жадно, и не прекращает ласкать его, лаская его твердеющий член в кулаке. Чимин дергается, снова пытаясь вырваться, хныкает, но, взрыкнув, его хен дергает его за все еще связанные руки на себя, второй рукой подцепляя полоску ошейника.       — Х-хен, — хрипит Чимин, струной вытягиваясь назад, и вскрикивает, когда от очередного удара чужих бедер буква «V» врезается в дернувшийся от напряжения кадык. — Не…н-не могу, хен…       — Можешь, — ласково уговаривает Хосок, подцепляя языком мочку его уха, чтобы лизнуть и зажать губами, посасывая. — Ты же хотел, чтобы я тебя трахал, поэтому и ходил готовый, поэтому и дразнил меня целый день, да? Поэтому и ластился ко мне с утра…       — Хо-хосок-и, — заикается Чимин, плача. По его лицу катятся слезы, и его хен собирает их губами со щек, — боль-больше, б-боже, больше, я-я…       — Ненасытный, — с восхищением улыбается старший, перехватывая его под живот и снова обхватывая его член, — такой прекрасный…       Чимин всхлипывает и вздрагивает от каждого толчка старшего, его трясет от того, как его ласкают — словно он не имеет права решать, словно все, для чего он существует — это только лишь для того, чтобы его хен мог его выебать тогда и так, как ему вздумается.       Хосок впивается пальцами в его бок, предплечье хена камнем давит поперек живота, только на этой руке, он, кажется, и держится, а его хен делает только лучше, поддавая бедрами снизу вверх, глубоко, мощно, и так охуенно.       Чимин кричит протяжно, хотя это даже не крик, ему больно, так больно и сладко, он измучен и еле держится, но, будь он проклят, если захочет это остановить!       Ох, блять…       Вздох выбивает из легких, а вдохнуть снова у Чимина не получается, потому что жесткая рука его хена принуждает его уткнуться лицом в подушки и принимать, принимать, принимать, как, черт побери, миленький и хороший саб, это то, кем ему и следует быть, это то, кем он хочет быть.       От боли по лицу снова текут слезы, щекочут раскрытые в крике губы. Хосок наблюдает, как его малыш уплывает все дальше, как закрывает глаза и отдается полностью, обмякает в его руках.       И прилагает неимоверные усилия, чтобы сдержать собственный оргазм — ему нужно видеть, как сначала Чимин разлетится на осколки от удовольствия.       — Кончи для меня, — хрипло приказывает старший, даже не думая менять темп, — еще всего один раз, такой послушный, такой красивый, и целиком принадлежащий мне одному, кончи для меня, прелесть, дай мне посмотреть…       Чимин не мог, правда не мог — не хватало именно этого.       Разрешения.       Он кричит снова, низко и так удивленно, будто только сейчас начиная осознавать, что происходит с его телом — мышцы сводит судорогой наслаждения, бедра сжимаются тесно-тесно, а дырка, такая жадная до его хена дырка, о-ох — она засасывает в себя член, стремясь выдоить его, до последней капли получить все в себя.       Чтобы теплое, бегущее по ногам семя каждую секунду напоминало ему, кому он принадлежит.       От промелькнувшей мысли и от грубых, толкающих его вперед — да так, что его каждый раз провозит щекой по обивке — ритмичных движений потерявшийся в своей голове малыш кончает — так сильно и громко, что с последней волной пробежавшей дрожи, чувствуя, что его наконец-то наполняют изнутри, он отключается.       На этот раз надолго.       Хосок замечает, но не прекращает движений бедрами — сделав еще несколько, он наклоняется, наощупь достает все из того же ящичка маленькую пробку — и заменяет свой опадающий член стальной игрушкой.       Встает, устраивает Чимина поудобнее, развязывает ему руки, массирует запястья. Вытирается сам, стоя рядом. Потом, переложив поближе бутылку с водой и плитку шоколада, садится около него, поднимая голову младшего так, чтобы устроить его на своих коленях.       И накрывает пледом.       Хосок отматывает серию на начало, на то место, с которого они оба бросили смотреть, подбирает чашку с попкорном с пола — там даже немного осталось — и залипает в экран, дожидаясь, когда же его малыш придет в себя.       Ждать пришлось недолго, проходит не больше получаса, когда Чимин возится, пытаясь устроиться поудобнее. и открывает глаза.       — Привет, — шепчет он, улыбаясь застенчиво.       — Привет, — его хен гладит его по волосам, — пить хочешь?       Чимин кивает и садится. Берет протянутую бутылку, говорит, не дожидаясь вопроса:       — Со мной все хорошо, Хосок-и, спасибо.       — Понравилось? — нейтрально интересуется старший.       — Да, — горло болит от крика, и Чимину приходится прокашляться и отпить еще, — очень.       — Если ты действительно посмеешь нарушить это правило, так нежно не будет, — предупреждает его Хосок, и Чимин вдруг понимает — чувствует, что в нем игрушка. — Если бы это правда было наказание, перед тем, как трахать, я бы выпорол тебя. Ремнем, как и обещал.       — Хорошо, хен. Я понял. Я буду послушным, — он не чувствует привычного щекочущего возбуждения от этих слов, но все равно слегка краснеет. — Мне, наверное, нужно в душ.       — Полежи еще немного, — раскрывает объятия Хосок, — иди сюда. Потом вместе сходим.       Чимин прижимается к старшему, а тот только целует его в щеку, укутывая их обоим пледом.       — Кстати, — говорит Хосок, — я так и не понял, о чем был сериал.       Чимин хихикает и предлагает:       — С начала?