Помни, ты хотел этого

      Сегодня он в черном.       Тонкая черная водолазка — хлопок с добавлением шелка, совсем не чувствуется одеждой и мягко ласкает кожу. Высокий воротник заставляет так же высоко держать подбородок, благодаря этому плечи сами распрямляются, и осанка сразу же меняется. Черные же эластичные джинсы плотно сидят на бедрах, подчеркивая все, что нужно.       Узкую талию, крутой изгиб поясницы, круглую попку. Именно так, не задница, а попка.       Сегодня Чимин чувствует себя маленькой драгоценностью.       — Готов? — его хен уже позади него с мотком ярко-алой веревки в руках. Пару недель назад, когда Чимин застал его вяжущим узлы на себе, он не знал — смеяться ему или плакать, а потом, когда Хосок рассказал, для чего это — скулить или выпрашивать, чтобы его хен сделал это как можно скорее.       Сегодня.       До мероприятия еще несколько часов, но в этот субботний вечер им не хочется никуда спешить. Предыдущие полдня Чимин провел поочередно в ванной и перед зеркалом, приводя себя в порядок и прихорашиваясь.       Поэтому сейчас он пах, как весеннее утро, был гладко выбрит — везде — красиво одет, немного растянут, и очень нервничал.       Они с Хосоком в очередной раз серьезно поговорили. Младшему раз за разом было все проще и проще озвучивать свои желания, он все больше доверялся и почти не стеснялся. Они обсудили многое. Хосок в очередной раз уточнил, не жесток ли он, не слишком ли груб, и Чимин легко признал, сам себе удивляясь, что именно в те моменты, когда старший неожиданно дает ему пощечину или принуждает подчиниться, схватив за волосы или заткнув рот, он чувствует себя возбужденным, желанным, красивым, но никак не оскорбленным и обиженным. Коснулись снова литтл спейса — Чимин еще неоднократно падал в него, но никогда это не доходило до по-настоящему возрастной регрессии, скорее он напоминал миленького капризного бейбика, не сдерживая своих реакций и эмоций, но осознавая все происходящее.       И заниматься сексом, когда Чимин был таким, было просто волшебно. Голова пустела, наслаждение и желание — все, что оставалось в мыслях, и Хосок, восхищаясь им всегда, но особенно в таком состоянии, спешил выполнить любую его просьбу, будь то взять на ручки или драть до сорванного горла.       Его самый лучший хен.       Неожиданностью стало одно открытие. Чимину понравилось, когда за ним наблюдали. Когда он с Тэ и Юнги обсуждал ошейники, когда Хосок был на связи с Намджуном и одновременно рассматривал его, когда они выбирались в магазин тогда и Чимину казалось, что все окружающие знают, просто знают, что на нем надето впервые.       Ему нравилось выходить из образа хорошего, послушного мальчика и показывать всем, насколько же он испорчен. Насколько его развратил его хен. Единственный мужчина, которого он знал.       И никого другого он не хочет.       Именно поэтому сегодня они идут в клуб. К Намджуну. Чтобы Чимин мог показать, какой он настоящий.       — На колени, руки на затылок, — Хосок приказывает мягко, но все-таки это звучит не как просьба.       Чимин повинуется, даже не задумавшись. Его хен все еще колеблется, все еще осторожничает. Им обоим необходимо терпение — не все сразу.       — Ошейник позже, а сейчас — вдохни и задержи дыхание, — двойной виток ярко-алой веревки обнимает его за талию, поднимается к плечу. — Хорошо, теперь дыши.       Краем глаза Чимин видит контрастные росчерки на своей одетой в черное груди, вместе с этим приходит ощущения контроля и — совсем незаметное — слегка стесненного дыхания. Скорей просто давления, движениям тела ничего не мешает, но — он чувствует, что его держат. Держат крепко и жестко.       Он прикусывает щеку, и опускает голову, чтобы скрыть предвкушение на лице.       — Закрой глаза, — Хосок заканчивает основу, делает дополнительный оборот вокруг торса. — Прочувствуй это.       — Хен, все же увидят?       — И что? — выражения лица не видно, но тут достаточно и тона. — Ты разве не этого хотел?       — Этого.       Чимин стоит ровно, держит локти и спину и неимоверно гордится собой. Когда они обсуждали сегодняшний день, он буквально выбегал из комнаты, чтобы проораться и справиться со смущением и стыдом. Но — но он признал это для себя в первую очередь — он все еще хочет, чтобы это случилось. А уж горящий похотью и восхищением взгляд хена вообще заставил его растечься мороженым в июльский полдень.       Он готов.       — Нормально?       — Да, хен, — он не открывает глаз, отвечая на вопрос. Внутри странное ощущение, как перед прыжком с вышки. Шаг в бездну, и ты знаешь, что все будет хорошо, но все равно тошнит от волнения и противно потеют ладошки.       — Не передумал, — Хосок тихо посмеивается, хотя голос все еще остается серьезным. Отважный малыш.       — Нет.       — Встань.       Он встает, легко и плавно, и замирает, выдыхая через приоткрывшиеся губы. При движении веревки потерлись о кожу, на секунду схватили плотнее, впившись в подмышки, плечи и около ребер. Спиной ощущает движение, и уверенные ладони хена уже ложатся на его живот, соскальзывая вниз и расстегивая джинсы.       — Я проверю.       Чимину только и остается, что подчиниться. Хен постукивает носком ботинка по пяткам, и он послушно расставляет ноги шире. Джинсы сдергиваются вниз, резко и грубо, белья нет и не подразумевалось, и младшему представляется, что они уже не наедине в комнате — как будто здесь присутствует кто-то еще. У этих людей нет лиц, имен, они просто есть сейчас, они смотрят на то, как Чимином, таким правильным маленьким мальчиком, его хен распоряжается по своему усмотрению, и от этой картинки в голове у него встает просто на раз-два. Хотя даже до двух можно не считать.       — Руки за спину.       Он сцепляет руки, как они обговаривали — сегодня только запястье к локтю или так, как поставит хен. Под предплечье попадает веревка, фактурный узел только разжигает фантазию и желание.       Хосок не касается его. Чимин стоит в полной тишине, со все еще закрытыми глазами, спущенными, застрявшими на бедрах штанами, и невыносимо пульсирующей эрекцией.       — Медленно, по шагу, иди вперед, — старший придерживает его за бок, и Чимин идет, доверяясь. Шаг, второй, третий, чужие пальцы сжимаются, и он слышит:       — Стой. Локти на стену, наклонись.       Без возможности видеть все невероятно остро воспринимается. Хен снова за спиной, обнимает, целует за ухом, потом ниже, оттягивая воротник водолазки. Второй рукой он обхватывает член Чимина, делает всего одно движение, собирая влагу, и укоризненно цокает:       — Прелесть, ты абсолютно не умеешь быть терпеливым. Рот.       Чимин открывает, пересиливая себя, чтобы не застонать, и пробует свою же смазку на вкус, задыхаясь от мысли, что же он, блять, собирается сделать всего через пару часов.       — Ты не можешь ехать в таком виде, — ладонь Хосока гладит его промежность, сжимает мякоть бедра, подбирается к яйцам. Сжимает и здесь, оттягивает вниз, мягко, медленно, и так, сука, бесконечно, что младший скулит, не выдержав тянущей, расползающейся по телу боли. — Да?       — Да, хен, — он почти хрипит, но он, блять, не остановится. Только не сегодня.       — Я тоже так думаю, — на основании его немного смягчившегося члена затягивают неширокий кожаный ремешок. Второй оборот идет вокруг мошонки. Эрекция медленно исчезает. — Что надо сказать?       — Спасибо, хен.       Хосок приводит его в порядок, стирает салфеткой крохотное пятно предэякулята с кромки водолазки на животе, прежде чем одернуть ее. Чимин вспыхивает щеками, смотря в пол.       — Поехали.       В этот раз клуб другой. Больше похоже на что-то обычное, но все равно не перепутать ни с чем. Вряд ли на обычном танцполе можно увидеть, как один из друзей подтягивает к себе второго за поводок. Или пару, в которой один вынуждает второго тереться о него так, словно от этого зависит его жизнь.       Их проводят в отдельную кабинку, здесь уже есть все те, к кому Чимин привык — и Чонгук, и Тэхен, и Мин, и Джин, и, конечно, сам владелец этого места — Намджун. Все они вроде бы те же самые, но вместе с тем — неуловимо другие.       Как и он сам.       Это незаметно, если не приглядываться, но Чимин замечает. Широкий браслет Юнги, насмешливый блеск в его глазах, тонкий замшевый чокер Джина, то, как он немного нервно играет с соломинкой, пока пьет, текучую собачью «кобру» Тэхена, к которой пристегнут короткий звеньевой поводок, бегущий вниз по такому же текучему атласу рубашки, и смахивающий капельки пота с груди и живота, заметные в распахнутом вырезе — и опускает глаза на веревки, оплетающие собственную грудь.       — Сними куртку, — Хосок уже жмет всем руки, да и младшего успели обнять в знак приветствия. На экране на стене транслируется общий зал, играет ненавязчивый низкий лаундж, на двух столиках около зоны отдыха стоят напитки и легкая закуска.       Вообще Джин по секрету сказал, что это второй кабинет Намджуна, здесь есть и большой стол для переговоров, и рабочая зона в отдельной нише. Но, черт, это последнее, что Чимина волнует сейчас.       Он скидывает шелковый бомбер с плеч, и Юнги тихо присвистывает из своего кресла:       — А ребенок-то с сюрпризом, да, Джин?       — Подожди, — Намджун подходит к нему, подсовывает два пальца под узел на груди, чуть дергает. — Сок-и, зачет.       — Руки, — Хосок дружелюбен, но Намджун тут же поднимает ладони вверх и отступает, — чего ты как маленький?       — Подеритесь еще, — фыркает Чонгук, передавая свой стакан Тэхену, и тот тут же наливает ему минералки, причем умудряется дотянуться до бутылки, не вставая с колен.       — Идите сюда, — Юнги хлопает по последнему свободному креслу, и Хосок тут же пользуется приглашением. Чимин проходит за ним, старший указывает ему глазами на пол слева от себя, и, буквально секунду помедлив, он все же касается коленями пола. — Я думал, твой саб быстрее решится.       — Во вторую, — Чимин в который раз за вечер краснеет, слушаясь. Еще одно новшество — у них появились команды, номера для поз. Первая — на коленях, и только на них, вторая — на пятках, с ровной спиной и свободными руками. И обязательно взгляд в пол. Для таких случаев, как сейчас. — Хороший мальчик.       Последние слова он шепчет, только для младшего, и Чимин от волнения стукается зубами о край стакана с соком.       — Расслабься, — на его шею опускается рука, Хосок болтает о чем-то с Юнги, Намджун поддакивает, посматривая на экран, а Чимин начинает нервничать еще больше. Все становится осязаемым, настоящим. В смысле, происходящим прямо сейчас, и накатывает ощущение, испытанное часом ранее — беззащитности, выставленности напоказ, будто каждый в этой комнате уже знает, какая он конченая блядь и как он хнычет и разбивается для своего хена каждый их гребаный раз.       А может, они и знают?       — Эй, — Тэхен рядом ласково сжимает его пальцы, улыбается ободряюще. Чимин тянет несмелую улыбку в ответ, чувствуя, как пересохло во рту от волнения.       — Думаю, пора начинать, — Чонгук встает, берет два стула с высокими спинками — они даже выглядят массивными, но поднимает он их, кажется, без всякого усилия. Ставит на свободное место рядом с диваном и креслами, напротив одного из столов. Убеждается, что всем будет видно. — Тэхен, ко мне.       — Да, Мастер, — Чимин в очередной раз поражается бесстыдству приятеля. А тот ползет по ковру на четвереньках, и конец поводка звякает о пол, волочась за ним.       — Хороший щеночек, — мимоходом потрепав саба по волосам. Чонгук разворачивает его спиной к себе, сам же садится на один из приготовленных стульев. — Намджун-щи, ваша очередь.       — Я тебе сколько раз говорил — оставь формальности, — морщится Ким, тоже вставая. — Сок-и, давай.       — За мной, — Хосок не оглядывается, он знает, что Чимин последует за ним. Садится рядом с Чоном, будто случайно наступив на поводок — свободного края хватает, чтобы не дернуть Тэхена вниз — и подзывает своего малыша к себе, оставив его спиной к зрителям и не давая развернуться и опуститься на колени. — Скажи мне еще раз, для моего спокойствия — ты не передумал?       — Нет, хен, — сейчас Чимин не чувствует, что волнуется. Он только все не может определиться, чего он хочет больше.       — Хорошо, — шепчет Хосок, глядя на него, а потом глазами указывает на место перед собой. Чимин молча встает на колени, разворачивается, показывая себя всем, и снова опускает взгляд в пол. — Намджун, мы готовы.       — Тогда поехали, — Намджун встает между стульями, занимая центр импровизированной сцены. — Чонгук, держи.       — Сними рубашку, — негромкий приказ, и Тэхен с готовностью начинает раздеваться. Ткань падает на пол, а Чонгук медленно проматывает переданную ему джутовую веревку через кулак, оценивая. — Ближе ко мне. Руки на затылок.       Звенит цепь, слышно тяжелое дыхание Тэхена, и размеренный голос Намджуна, который начинает объяснять:       — Смотри. Отмеряешь примерно столько, первый двойной виток идет вокруг талии, под нижними ребрами, при этом проследи, чтобы осталось место для нормального, но неглубокого дыхания. Затем перехватываешь веревку, вяжешь вот так, заводишь вверх, и…       Пульс стучит в висках. Чимин видит только пол перед собой, спиной чувствует присутствие своего хена, и, как назло, совсем не может вдохнуть полной грудью, чтобы успокоиться. Обвязка мешает, и этот дополнительный элемент контроля, как и всеобщее внимание, заводит еще больше. Чужие взгляды, жадные, откровенно ощупывающие, ощущаются ожогом на коже. Эти минуты передышки — просто благословение.       На него сейчас смотрят лишь мельком, основной фокус сосредоточен на Чонгуке, Тэхене и Намджуне, на том, как быстро им удастся повторить простенькую звезду на груди у Тэ. Только, в отличии от Чимина, на голую кожу и из веревки несравнимо жестче.       Все-таки Тэхен мазохист.       — Вот так, — Намджун уже распутывает то, что показывал, пока Чонгук сосредоточенно смотрит на его работу, — теперь повтори, а я поправлю, если понадобится.       — Чимин, — он вздрагивает и поворачивает голову вбок, словно спрашивая, — ближе ко мне. И смотри на них. На кого хочешь.       Саб послушно поднимает лицо и встречает насмешливый взгляд Мина. В нем есть легкое превосходство, снисходительность, словно Чимин сейчас — открытая, разложенная перед ними книга, и по дрожи, прошивающей его тело, и искусанным, приоткрытым губам можно прочитать практически все. И вместе с тем там есть что-то…что-то…понимание? Причастность?       Голова кружится от невозможности вздохнуть, Чимин смаргивает наваждение и переводит взгляд на Джина. Тот раскрасневшийся, гордый донельзя, и так счастливо улыбается, хоть и ерзает на месте, и теребит чокер без всякой необходимости, но смотрит без отвращения — младшему вдруг становится спокойно и правильно. Все хорошо.       Хосок кладет руку ему на шею, щекочет кончиками пальцев линию роста волос. Опускается к переплетению веревок на груди, подцепляет. Тянет вверх.       У младшего спирает дыхание. Снова. Справа еле слышно скулит Тэхен.       Пальцы Хосока спускаются ниже, находят один из сосков Чимина, трут прямо через одежду, зажимают, щиплют. Ладонь забирается под водолазку, ногти царапают живот, пока вторая рука дразнит тот комочек плоти, что остался нетронутым.       Чимин только сильнее сжимает хватку собственных пальцев на своих локтях, и старается стоять, не качаясь, но тихие, неровные стоны он удержать не в силах.       — Ты быстро учишься, — Чонгук не теряет времени, и Намджун ожидаемо хвалит его, — можешь оставить так, все исполнено верно. Но твой саб, тебе и решать.       — Хочешь, щеночек? — ласково спрашивает Чон, и Тэ только кивает. — Ладно. На место.       Они уходят, к Джину и Юнги, а освободившееся место занимает Намджун. Он спрашивает вполголоса, оперевшись локтем о колено и пристроив подбородок на раскрытую ладонь:       — Ему нравится внимание, Сок-и?       — Давай проверим, — хмыкает тот, и громко спрашивает у остальных:       — Как думаете, моему мальчику нравится внимание, которое он получает сейчас?       Несмотря на ремешки, у него стоит. Больно и крепко, и нет даже малейшего шанса, что, будучи в максимально обтягивающей тело одежде, развернутый ко всем лицом и находящийся сейчас в центре происходящего, он сможет скрыть свое состояние. Прямо сейчас все, кто находится с ним в этой комнате видят его возбужденным, нуждающимся и готовым умолять.       По спине снизу вверх прокатывается волна крупной дрожи, встряхивая, и лопается беззвучно где-то в голове, оглушая на секунду. Только горячие, твердые ладони его хена держат его сейчас в реальности, только благодаря им он еще в себе. Пиздец.       — Не знаю даже, — сделав глоток из стакана, лениво произносит Мин, — отсюда не видно ни черта.       — Слышал, прелесть, — Хосок уже расстегивает его ширинку, медленно, искоса заглядывая ему в лицо, и снова, как дома, рывком сдергивает его джинсы вниз, — давай покажем им больше.       Чимин не краснеет даже, а багровеет от осознания, от реальности происходящего. От того, что все видят его, что все его друзья, и друзья его хена, кстати, тоже, что находятся здесь — видят, какая же он развратная мелкая дрянь.       Потому что именно в этот момент с его губ слетает очередной тихий стон, а с самого кончика покрасневшей головки — капелька мутноватой смазки. Он просто закрывает глаза и откидывает голову назад, поворачивая, в попытке спрятаться у Хосока на груди, — но получается только прижаться ближе отчаянно пылающей щекой. Никуда не скрыться.       Боже ж ты мой, блять, так беззащитно, и так открыто, неловко, унизительно, так откровенно напоказ…       Он вздрагивает, когда хен прижимается мокрым, ленивым поцелуем к мочке его уха, слегка прикусив в конце.       — У нас тут большой крепкий стол, — как бы между прочим намекает Джин, — даже два.       — Так освободите один, — вопросительно произносит Хосок, поднимаясь. — Разве я могу упустить такую возможность похвастаться тем, какой он чувствительный? Вставай.       Повинуясь, Чимин поднимается, на дрожащих ногах его подводят к массивному столу, на котором буквально пять минут назад стояли бутылки и несколько тарелок. Край впивается в бедро, когда рука хена хватает его за загривок и давит, принуждая наклониться вперед, чтобы грудью лечь на холодную поверхность. Руки сами сцепляются на пояснице, отчего спина прогибается еще, а низ оголенного живота прижимается к ребру столешницы. Холод под щекой хоть немного отрезвляет — но ненадолго, потому что Хосок, ласково перебиравший его волосы, вдруг сжимает кулак и просто вдавливает его голову в этот гребаный стол.       Он раскрыт, разложен — буквально, и заведен до предела. И вот ничего, абсолютно ничего не имеет против.       — Красивый, — подает голос Чон, — изящно смотрится.       — Конечно, — фыркает Юнги, — он профессиональный спортсмен.       — Да ладно вам, — хихикает Джин, — смотрите, он дрожит.       Он встает, опускается так, чтобы заглянуть Чимину в лицо, и спрашивает:       — Этого ты хотел?       Младший только кивает, снова облизывая губы, и взвизгивает от звонкого шлепка. Волосы оставили в покое, но новый способ заземлиться даже лучше.       — Я мало времени уделяю дисциплине? — Хосок шлепает еще, сильно и быстро. — Как надо отвечать?       — Всегда вслух! Ай! — это всего лишь ладонь, но неожиданно жгуче и больно. — Я помню, хен, помню! Не надо!..       — Цвет, малыш? — ровно уточняет Хосок, роясь в поданном Джином мешочке, сшитом из черного атласа.       — Зеленый.       — Хороший мальчик.       Хосок откладывает все в сторону, присоединяется к остальным. Ему подают стакан с соком, он смеется шутке Мина, поддерживает разговор и словно забывает о полураздетом, изнывающем от ожидания младшем. Время от времени кто-нибудь нет-нет да и взглянет в сторону Чимина, оставленного прямо у них под носом, и начинающего уже тихо хныкать от неудовлетворенности.       При очередном глубоком неудавшемся вдохе обвязка врезается в раздраженную кожу, и Чимин не может удержать громкий стон, полный разочарования и раздражения.       Но на него все еще никто не обращает внимания. Чонгук даже ставит свой пустой стакан около его плеча.       Совсем потеряв голову, он пытается потереться перетянутой эрекцией хоть о что-нибудь, все так же удерживая руки за спиной и бестолково возя щекой по столу. Хнычет плаксиво:       — Хен, хен, пожалуйста…ну, хен…       — Малыш заскучал? — исподтишка Хосок ни на секунду не переставал наблюдать за ним, усилием воли удерживая себя от того, чтобы вскочить и трахнуть Чимина прямо перед всеми. — Правда?       — Да, хен, пожалуйста, сделай что-нибудь, хен…       — Какой же ты вежливый, если чего-то хочешь, — с притворной неохотой старший обходит стол, встает сбоку от Чимина, лицом к остальным. — Разверни голову, чтобы видеть всех. И чтобы они видели тебя.       — Хен, — бессильно выдыхает Чимин, ловя взгляд Тэхена. Тот озорно улыбается ему, и подмигивает, показывая, что все хорошо. — Блять!       — Мало я тебя порол, — Хосок продолжает лить холодную смазку прямо на копчик Чимина, и прозрачный гель стекает вниз, разогреваясь. — Разве хорошие мальчики говорят такие плохие слова?       — Нет! — ощущение раскрывающих его, липких пальцев заставляет кричать. — Нет, хен!       — Вот и я думаю, что нет, — медленно, вдумчиво трахая его всего лишь двумя, Хосок льет еще и еще же добавляет. Сразу два. — Как тебе?       — ДА! — блять, он сейчас кончит. Просто позорно спустит, глядя в такие понимающие и смеющиеся глаза Мина. — Еще, боже, пожалуйста!       — Есть у меня кое-что для тебя, — не вынимая из него руки и не прекращая движений, его хен берет тот самый атласный мешочек и кидает друзьям. Намджун ловит и, коротко взглянув на Хосока, передает предмет Юнги. Тот очень удачно сидит прямо перед Чимином, между ними меньше полутора метров, и начинает неторопливо вскрывать подарок, вытаскивает затянутый тесемкой чехол из черного бархата, но даже не думает растянуть горловину и достать сам подарок. Вместо этого он двумя пальцами вслепую ощупывает содержимое, а Чимин чувствует почти те же движения в себе, и прикусывает щеку, чтобы не завопить.       Вдоволь подразнившись, с истинно сучьей ухмылкой Мин вытягивает за кольцо игрушку, цепочка тихо позвякивает, и с каждым появившимся на обозрение шариком Чимин чувствует, как теряет рассудок. Первый размером с фалангу большого пальца, а вот последний…       Последний заставляет Чимина нервно сглотнуть.       — Котенок, похоже, сегодня у тебя отберут титул королевы размеров! — смеется Намджун со своего кресла, а Мин только улыбается, но молчит, предпочитая оставить шутку без ответа.       Только кидает своему Дому небольшой пультик.       Тем временем Хосок протягивает руку, и ему передают игрушку, все так же за кольцо. Он оглаживает первым шариком анус Чимина, вытащив перед этим из хлюпнувшей дырки пальцы и заставив младшего задохнуться. Новая, холодная и мягкая на ощупь игрушка пачкается в смазке, нагревается от пылающей задницы саба. Самый маленький шарик щекочет и обещает, и Чимин не замечает, как начинает ерзать, пытаясь поймать его и заполучить внутрь. Хосок усмехается и просто помогает этому случиться, но только тогда, когда Джин выдыхает восхищенно «блять, Джуни, он уже плачет». Один проходит легко, второй и третий не вызывают дискомфорта, четвертый проталкивается туже, и Чимин чувствует, как начало цепочки двигается в нем все глубже.       Он дергается, стискивая бедра, стонет и извивается, когда пятый шарик тянет его сфинктер.       — Тише, малыш, тише, — рука Хосока растирает его живот, почти в паху, помогая расслабиться. — Как ты?       — Такой полный, хен, — задыхается Чимин, — пожалуйста, хватит, хватит…       — Одними шариками мы не обойдемся, — Хосок нежно целует его в лоб и давит на игрушку снова. Младший кричит, просяще и высоко, и где-то на фоне слышны звуки поцелуя и звон тэхенова поводка. — Я хотел взять тебя, пока они внутри, что думаешь?       — Х-хен-н, — ноги его подводят, отказываясь держать, и приходится ловить и помогать встать снова. Шестой. Это, блять, был шестой.— Я не смогу, пожалуйста…       — Для меня, малыш, — воркующе уговаривает его Хосок, берясь за последний шарик, — готов?       Чимин дышит неровно и громко, совершенно стеклянными глазами смотря на Тэхена, стоящего на полу перед своим Домом и скулящим в поцелуй, такой грязный и глубокий, что видно их сплетающиеся языки. Руки Тэхена впились в широко раздвинутые бедра Чонгука, он стоит между, и видно, как по его шее из-под волос стекает капелька пота. Как-то одновременно ощущаются и затекшие плечи, и натершие, крепко схватившая тело обвязка, и головокружение от адреналина и нехватки воздуха, и дрожащие мышцы, и тянущая, запредельная тяжесть в самом низу живота.       Ему требуется всего пара секунд. Потом он наконец говорит:       — Давай. Давай, ладно.       — Это мой малыш, — старший медленно вдавливает шарик до конца, введя еще и палец, чтобы продвинуть глубже. Лубрикант чавкает, а Чимин уже не стонет, а всхлипывает от заполненности и от того, что слышит, как Джин шепчет:       — Ты только посмотри на это…       А посмотреть есть на что. Когда Хосок заканчивает массировать живот Чимина, чтобы минимизировать дискомфорт от игрушки, и встает за ним, расстегивая брюки, маленькая длинная струйка предэякулята срывается с члена младшего, его всего трясет от желания, от необходимости почувствовать хена в себе прямо сейчас, и он практически кричит и требует:       — Хен! Хен! Пожалуйста, быстрей, хен… Пож-жа…нгхм…мммм!       — Избалованный капризный ребенок, — Намджун посмеивается, перебирая крохотные кнопочки пульта управления.       Чимин поджимает к себе бедра и чувствует, как слюна пузырится в уголке рта, когда шарики внутри поражают его вибрацией. Ладонь хена вплетается в его волосы, прижимает голову к столу и практически заставляет смотреть на их друзей, которые заняты друг другом.       Чонгук не отрывает горящих глаз от происходящего, пока Тэхен у его ног нанизан на его член ртом и может только глухо стонать и сглатывать. А Намджун, устроив Мина на своих коленях и поглаживая его по спине, самозабвенно целуется с Джином, позволяя их третьему звену развлекаться так, как он сочтет нужным.       А нужным Мин считает, глядя Чимину прямо в глаза, подлезть пальцами под чокер Сокджина и дернуть того вниз, ткнув лицом в собственный пах, пока, подмигнув и отвернувшись, не начинает уже сам целоваться с Намджуном, пока Джин тянет с него одежду с вполне понятным намерением.       Как ни пародоксально, но Чимин отвлекается и пропускает тот момент, когда его хен берет его — мощным рывком, так, что стол под ними скрипит ножками и немного проезжает вперед. Это чувство — чувство наполненности, его, растянутого вокруг члена хена, такой знакомой принадлежности, сейчас просто невыносимой и всепожирающей, отключает последние мозги.       Чимин только и может, что хрипеть, и подаваться назад, пока не чувствует, как расправляется грудь от желанного полноценного вдоха, а распустившиеся веревки расслабленно обвиваются вокруг него.       — Руки в замок, — он слушается незамедлительно, и свободным концом Хосок связывает его. Наматывает веревку на кулак, и дергает, выворачивая его плечи назад и не оставляя ни малейшей возможности вывернуться. — Хороший мальчик.       Да ебаный ты ж стыд, почему ему это так нравится?       Чимин воет на каждый глубокий толчок и пытается облизнуть губы, но язык не слушается и слюна из расслабленного рта просто стекает вниз, пока он наблюдает, как его пример для подражания, как тот, перед кем он испытывал неловкость и чувство вины, делает такой отменный горловой одному из своих Домов, с такими громкими хлюпающими и сосущими звуками, что Юнги рассыпается криком в поцелуй, и Намджуну приходится жестко прихватить его за бедро, чтобы удержать на месте.       — Кончить, хен, — бессвязно лепечет Чимин, потому что с трудом вспомнил нужное слово, — пожалуйста, кончить…       — Сожмись для хена, — рычит Хосок сверху, и свободной рукой рвет с него ремешки, — сильнее, прелесть, хочу растерзать тебя сегодня…       — Хен!       Мир взрывается ослепительно белым, потому что теперь его больше ничего не сдерживает, его трясет, скручивает и разрушает, и собирает заново, и ничего не прекращается, потому что Хосок все еще трахает его, ослабевшего и хнычущего снова, вдавленного в стол, связанного, перепачканного в смазке, слюне и лубриканте, в полнейшем беспорядке, за которым все это время наблюдали дорогие ему люди.       Это становится последней мыслью перед оргазмом, и Чимин срывает голос, крича о том, как ему хорошо.       Сильные, размеренные толчки в его тело становятся хаотичными, беспорядочными, и тепло, обжегшее его внутренности — верный знак того, что его хен тоже не остался в стороне. Вибрация внутри начинает причинять боль, и Чимин неразборчиво просит, не открывая глаз:       — Выключи, хен, выключи…       — Какая капризная принцесса, — смеется знакомый баритон, и игрушка внутри успокаивается. — Сок-и, мы вас оставляем, шоу было высшего класса, но тут рядом две пустых комнаты, специально готовил. Не знаю, как Чону, но мне нужно срочно уединиться с любимыми людьми.       — Тэхен, принеси мне карту, — хихикая, приказывает Чонгук, и его саб, чуть не виляя хвостом, забирает из рук Намджуна ключ от соседней комнаты. — Умница. Идем.       — Чимин, ты в порядке? — тот все еще лежит на столе, потрясенный пережитым оргазмом, но Джин задерживается возле него на секунду, чтобы спросить это. Видит тяжелый, медленный кивок и шепчет. — Молодец, ребенок. Горжусь тобой.       — Сок-и, все, что ты просил, на рабочем столе. Мы пошли. Пошли, говорю! — прикрикивает Намджун, выводя последних — Джина и Юнги — из кабинета, и закрывает за собой дверь. Слышится писк электронного замка.       Хосок застегивает ширинку, проверяет дверь, берет со стола стакан с трубочкой и пару салфеток. Подходит к почти отключившемуся младшему — он даже не двинулся, только колени обессиленно подломились, и просит:       — Попей воды.       Трубочка входит меж искусанных, распухших губ, Чимин пытается сдавить ее и все-таки попить, но с первого раза это не получается. Старший терпеливо ждет, пока стакан не пустеет, потом ставит его на стол и нежно вытирает чужое лицо.       — Ты как?       Блаженный хрип — все, что он получает в ответ. Усмехнувшись, Хосок приводит чужую одежду в более-менее пристойный вид, подхватывает свое сокровище на руки и устраивает его в кресле, накрывая подобранной курткой.       Чимин так вымотан, так чертовски вытрахан ожиданием этого вечера, что прошедшая разрядка кажется сейчас блеклой и слишком быстрой. Как-то внезапно все закончилось.       — Иди ко мне, — Хосок расставляет на столе миску с водой, какие-то напитки, знакомый тюбик, еще какую-то мелочь. Последним ложится уже виденный сегодня черный мешочек. — Хочешь на ручки?       — Я нормально, — вяло брыкается Чимин, но встает и пересаживается к хену на колени. Перед таким предложением сложно устоять. — Домой?       — Прелесть, — рокочущие, низкие нотки в голосе старшего заставляют вспомнить о целых семи шариках внутри. Живот немного выпирает, и цепочка холодит левое бедро, скрытая под штаниной. О, черт. — Я еще никуда не собираюсь уходить. А ты?       — Да, — лицо начинает гореть, — да, хен, конечно.       — Как себя чувствуешь?       — Выебанным, — это слетает с его губ прежде, чем он успевает сообразить. Пискнув, Чимин зажимает рот, но старший нежно берет его за запястье, и заводит его руку за спину, соединяя в замок со второй.       — Тц, — звук, полный такого разочарования, что Чимину хочеться схлопнуться и исчезнуть. — Похоже, порка для тебя уже не наказание. Что ж, будем учить тебя говорить только то, что необходимо. Встань и разденься. Полностью.       — Хен, — они же не дома. Они же не могут вот так запросто, прямо…двойной пиздец. Он хнычет, когда чувствует, что снова начинает заводиться.       — Хочешь добить непослушанием? — Хосок вынимает ремень из брюк, делает простую петлю. Широко раздвигает колени, откидывается назад, занимая теперь почти весь диван. Тяжелым взглядом наблюдает, как Чимин быстро раздевается. — Руки за спину, залезай на меня.       Прикусив губу и опустив взгляд, Чимин слушается. Новый контраст — его обнаженных, крепких бедер и костюмной ткани — поднимает внутри волну жара. Лишь бы не запачкать рубашку хена.       Хотя кого он обманывает, как будто это вообще возможно.       — Вот так, — Хосок обнимает его, стягивает руки ремнем. Простой петлей, закрепив конец, чтоб не мешался, и шлепнув мимоходом по отставленной для равновесия заднице.       Чимин шипит сквозь сжатые зубы и жмурится, проклиная просто огромную игрушку, что перекатывается по набухшей, чувствительной сейчас к малейшему трению простате.       — Будем учиться говорить то, что хочет хен, да? — Хосок поглаживает его по груди, бокам, до побеления сжимает ноги. — Сейчас я буду делать все, чтобы ты кончил. Абсолютно все, что захочу.       Судорожный вздох поймать не удается.       — Но кончать тебе нельзя, — Хосок трогает его как свою игрушку, на теле младшего просто нет запретных мест. — Каждый раз, когда ты будешь готов кончить, через секунду, две, когда уже станет невыносимо терпеть — ты должен вслух сказать мне, что я должен остановиться. Это выполнимая задача?       — Я, — голова снова пустеет, а член наоборот, становится все горячей и тверже от приливающей крови. — Я постараюсь.       — Ты сделаешь, — утвердительно говорит старший, жестко схватив его за подбородок, — потому что ты мой хороший и послушный мальчик, так?       — Да, хен, — вместо ответа получается длинный стон, но для Чимина сейчас существуют только пальцы Хосока около губ. Пожалуйста, пусть он даст их облизать, пусть сделает так, чтобы Чимин подавился ими…       — Еще раз — ты понял правила?       — Да, хен.       — Ты хочешь все остановить? Сегодня и без этой маленькой игры достаточно случилось, — словно не он минуту назад угрожал ласкать младшего до беспамятства. — Дай мне разрешение.       — Накажи меня, — связанные руки тянут плечи назад, и равновесие держать непросто. Чимин то и дело двигается, бессознательно пытаясь потереться о старшего, и его член неуклюже шлепается по низу живота и паху, и чужим брюкам, и все это совсем не прибавляет спокойствия. — Я был плохим.       — О да, — предвкушающе улыбнувшись, Хосок кивает, — верно подмечено, мой прекрасный Чимини. Сколько неприемлемых слов ты сказал?       — Д-два, — Чимин заикается, потому что плотная, сильная хватка на яйцах — не то, на что он рассчитывал. — Кажется, два.       — Кажется или точно? — Хосок сжимает его член, пока с бесстрастным лицом смотрит на то, как младший неохотно, но не в силах справиться с собой, трахает подставленный кулак.       — Точ-чно, — его обнимают за талию, прижимая вплотную. Блять.       — Значит, два раза ты должен будешь предупредить меня, — старший уже целует его ключицы, от шеи к плечам, слева, справа, снова слева, его волосы щекочут Чимину подбородок, — как хорошо воспитанный малыш. Да?       — Да, пожалуйста, — ерзать было плохой идеей. Прошло едва ли тридцать минут, а он уже снова изнемогает от потребности быть выебанным.       Благо, у него хватает благоразумия произносить все это про себя. Каким-то чудом, не иначе.       — Хорошо, — Хосок дрочит ему, почти насухо, но быстро и сильно. Чимин вскрикивает, стараясь увести бедра назад, это больно, по-странному болезненно хорошо, так продолжается минуту, может пять, ладонь Хосока становится влажной, а хватка — еще крепче, пока он нашептывает горячо и предостерегающе:       — Хочу посмотреть, на что ты будешь готов, чтобы я разрешил тебе, на что ты согласишься ради возможности кончить просто от моей руки, так, словно тебе много и не надо, словно ты вечно возбужденный, думающий только о моем члене бесстыдный жадный малыш. Хочу, чтобы ты забыл все слова, кроме «да», «еще» и «пожалуйста, сильнее», хочу чтобы просил меня…       Грубая дрочка приносит боль, и Чимин ненавидит сейчас собственное тело — оно откликается привычно и легко, его хен всегда знает, как заставить его забыть о гордости.       Обо всем. Просто раствориться в знакомых объятиях.       Он падает на своего хена и стонет ему в плечо:       — Кончить, Хосок-и, пожалуйста…я собираюсь…       И всхлипывает, когда уже хорошо знакомое чувство — основание его члена безжалостно сжато чужой рукой — поднимается, делая его капризным и хнычущим, и таким нуждающимся.       Он плачет, дрожа в надежных, таких знакомых руках, и старается только поймать то покорное нечто в себе и с облегчением понимает, что оно здесь. Привычное спокойствие, доверие и принятие того, что его хен посчитает нужным сделать с ним.       — Вот так, — Хосок тихо-тихо шепчет ему в самое ухо, пережидая волну слез и истерики — эмоциям нужно найти выход, и его прекрасный малыш заслуживает всей нежности и внимания, которые только у старшего есть. — Этот способ эффективнее, как думаешь?       Чимин кивает, потом замирает, потом начинает отчаянно мотать головой, и выпрямляется, чтобы посмотреть своему хену в лицо.       — Никогда в жизни больше не стану сквернословить, — он так искренне клянется, что, пожалуй, можно и поверить. Вот только Хосок слишком хорошо понимает, что это неправда.       — Разумеется, Чимини, — он аккуратно стирает слезы с чужих щек, откровенно любуется таким разбитым младшим, — еще раз.       Это не вопрос, это приказ, и Чимин послушно выгибается навстречу легким ласкам. Хосок гладит его по груди, мягко проходится по ребрам, выводит круги на животе, бедрах, возвращается наверх. Дразнит попавшиеся на пути соски, щекоча самыми кончиками пальцев, бесконечно и так сладко, что Чимин ломается стоном, откидываясь назад и снова ерзая.       Шарики внутри двигаются и заставляют закричать.       Не обращая внимая, Хосок притягивает его к себе, придерживая под спину, накрывает ртом один сосок, пока второй все так же щекочет и растирает, не оставляя ни на секунду. Втягивает припухшую плоть в рот, покусывает, обводит языком, сосет, и снова, и снова, и снова, и…боже…снова…       Чимин уже даже сам слышит, что рыдает как ребенок, и пытается вывернуться, уйти хоть как-то от слишком интенсивных ласк, но его хен не оставляет ему и шанса.       — Не могу, не… — он вышептывает это, когда рот и пальцы хена меняются местами, и по влажной коже щиплющие и растирающие движения причиняют какую-то извращенную сладкую боль. Она отдается по всему телу, заставляет член пульсировать от желания прикосновений, задницу сжиматься, а живот сводит то ли от желания прекратить это все, то ли от перекатывающихся внутри шариков.       — Ай! — он так метался, что вытянул один. Самый большой. Он просто отключится, если старший сейчас вставит его обратно. — Я…       — Сейчас исправим, — жарко шепчет его хен, подставляя игрушку к растянутой скользкой дырке, она даже не может закрыться до конца, — тебе нельзя, ты помнишь?       Чимин только кивает, и старается расслабиться, но шарик просто огромный по диаметру, серьезно, он чувствуется, как чей-то кулак, и тянет так широко и нужно, что остается только молиться.       Потому что от него сейчас вообще ничего не зависит.       Он дышит громко, с хрипами и стонами, надрывно и так жалко, что просто не понимает, как старшему хватает выдержки на все эти игры.       Но он тут ничего не решает. Ему и не надо решать, правильно?       Ему нужно просто впустить эту гребаную игрушку в себя. Она входит бесконечно, заполняет его, раскрывает, и вдруг мягко проваливается, и анус Чимина с чавкающим звуком смыкается на кончиках чужих пальцев.       Его же сейчас просто разорвет. Как хен его трахнул с этой штукой вместе? Как он вообще кончил?       И мгновенное, молниеносное воспоминание о наполненном ехидством взгляде Мина, только оно, в секунды подводит его ко второму оргазму.       — Хен-хен, я, я, хен, а-а, а-хх, мммм, — ничего нового, он просто еще раз наполняется разочарованием и болью вместо эйфории и блаженства. Но он заслужил. — Пожалуйста, хен, кончить, я же смог…       Хосок жестко усмехается, когда подхватывает его и встает. Потом попросту роняет обратно на диван, дергает за бедра, чтобы переложить на спину и раскрыть снова, в который раз за вечер.       А сам даже не расстегивает брюк. Сам все еще одет, отглажен и безупречен.       — Кончить, боже, хен, — выпрашивает Чимин, извиваясь перед ним. Сам тянет колени к груди, раздвигает ноги, так бесстыдно предлагает себя, что в голове не укладывается. Связанные руки удачно легли под поясницу, и от давления именно туда, куда нужно, от постоянного трения внутри уже темнеет в глазах. — Хен-н…       — Тихо, — Хосок кладет руку ему на живот, прижимает, чтоб не ворочался. Тело будто простреливает током, ноги Чимина бессильно падают, сам он уже просто смотрит в потолок и только подрагивает, пытаясь дышать ровно. — Кончай, прелесть. Кончай, когда захочешь.       И берет в рот, наклонившись над младшим, так умело и так, так влажно и мягко, и бархатно, и до самого горла, и дразняще облизывая, и щекоча напряженным языком уздечку, и…и.и…и…       Блять!       С громким, протяжным, рвущим горло стоном Чимин кончает так, словно мир снова схлопывается и перестает существовать.       — Ты испачкал мой костюм, прелесть, — ласково, укоряюще. Это первое, что младший слышит, когда приходит в себя. Его обтирают влажным полотенцем, шарики все еще в нем, он все еще без одежды, на том же диване, и его хен по-прежнему рядом.       — Я так люблю тебя, — выдыхает Чимин, машинально дергая плечом, чтобы смахнуть чёлку, и потягиваясь, а потом смотрит на старшего. — Поцелуй?       — Все, что захочет мой сладкий Чимини, — приторно, но слова сами льются, и Хосок не будет себя останавливать. — Как ты?       — Липко, — морщится саб, — а душа тут нет?       — Конечно, есть, — усмехается Хосок, — пойдем?       Чимин, не сомневаясь, идет за ним, честно стараясь не ковылять на подламывающихся ногах и беззвучно шипя от ломкой тяжести в животе, и старший отодвигает зеркальную панель на стене, чтобы набрать какой-то код, и открыть дверь, которую, если не знать — и не найдешь.       — Что там? — младший любопытно выглядывает из-за его плеча.       — Ванная, — Хосок сейчас готов признать, что сделать хотя бы две комнаты со своей душевой было хорошей идеей. — Тебе понадобится помощь?       Чимин только лукаво улыбается, пожимая приподнятыми из-за связанных рук плечами:       — Да, хен. Кто-то должен достать из меня шарики.       Взгляд старшего темнеет моментально, и он рвет воротничок рубашки, не желая тратить время на возню с пуговицами.