Помни, ты хотел этого

      Душевую заволокло паром, конденсат бежит по стенкам кабинки и из-за воды Чимин не сразу слышит, что за шум во внешнем мире.       Он выключает воду и высовывает голову за перегородку:       — Что?       — Я могу войти? — Хосок не стучался в ванную, пожалуй, никогда. С чего начал сейчас?       — Да! — кричит Чимин и снова включает душ.       — Я помогу тебе почиститься, — старший заходит к нему, обнимает со спины. Усмехается с испуганного взгляда, который бросил на него Чимин. — Правда просто помогу. Можно?       — Наверное, — если честно, Чимин немного не понимает, как он должен себя вести. Хосок сказал — два дня. Два дня они будут играть непрерывно, но подразумевал ли он, что нужно будет подчиняться в малейших деталях? И должен ли он? А вряд ли они будут двадцать четыре на семь заниматься сексом, у Чимина тогда просто член отвалится от этой игрушки. Так что нужно делать?       — Откинься на меня, — как бы младший не нервничал, знакомым рукам он доверяется без колебаний. Хосок тянется через него до полки с шампунями, выбирает какой-то гель для душа, и начинает аккуратно намыливать тело Чимина. Совершенно обычно, так, как он делал это много раз до. Идет или нет сцена? В чем различие? — Нервничаешь?       — Скорее не понимаю, — признается Чимин, с удовольствием ощущая, как от кожи начинает пахнуть манго.       — Что тебе нужно делать? — легкий поцелуй в шею смывается горячей водой вместе с пеной. — Напомни мне наши правила.       — Я выполняю все, что ты мне прикажешь, — начинает Чимин, разнеженный ласками, — мне нельзя касаться себя без твоего разрешения. Также я не могу кончить, пока ты не скажешь, что можно. Если я захочу остановить или замедлить действие — нужно сказать «красный» или «желтый». Все?       — Все, — подтверждает Хосок, — а теперь подними ногу.       — Зачем?       — Чимин, — объятия становятся крепче, — я говорю — ты делаешь, так?       Чувствуя волну возбуждения, дрожью прокатившуюся по телу, Чимин сгибает ногу в колене и подтягивает ее вверх.       — Не двигайся, — Хосок пропускает руку у него под бедром, и делает шаг вперед, чтобы упереться своей ладонью прямо перед его лицом, и поневоле или нет, прижимает младшего грудью к стене душевой, — сейчас я достану пробку.       — Я кончу, — шепчет Чимин, — не надо.       — Тебе придется потерпеть, — констатирует Хосок, и свободной рукой оглаживает его задницу, плавно берясь за ручку игрушки, — расслабься.       — Я, — слова забываются, когда пробка двигается. А у него все еще стоит, стоит с, мать ее, прошлой ночи, и его только что выебали так, что пришлось в ванной лечь животом на раковину и сунуть голову под холодную воду, чтобы перебить дикое желание подрочить и закончить со всем этим. — Хосоки-и…       Пробка не раскачивается, не трахает его, просто медленно вынимается из его тела, и ручеек спермы, стекающий вниз, кажется холодным по сравнению с водой из душа. Чимин вскрикивает и бьет по стене кулаком, отчаянно стараясь не думать о том, как же ему нужно кончить. А ведь Хосок сейчас…       Да, именно это он и делает. Вводит два пальца внутрь Чимина и тянет его, вычерпывая остатки семени. Движения осторожные, нежные, но их с лихвой хватает чтобы младший буквально затрясся в предоргазменном предвкушении и закричал:       — Хен!!!       Хосок тут же вынимает пальцы, ровно интересуясь:       — Что?       Чимина трясет. Он не поручится точно, но, вроде бы, по лицу текут слезы. Перед глазами темнеет от желания, и ему все же удается прохныкать:       — Кончить…пожалуйста, кончить…       — Нет.       От этого запрета перед зажмуренными веками плывут цветные круги. Чимин не уверен, что он должен сейчас делать — подчиниться или заистерить, требуя прекратить над ним измываться. И жажда разрядки настолько велика, что из него вырывается несколько рыданий, он дрожит и хочет все прекратить, как вдруг чувствует на своей спине руку Хосока, который начинает успокаивающе поглаживать его.       И все его существо простреливает желание быть хорошим. Желание угодить, сделать так, чтобы хен похвалил его. Гордился им. Оно настолько подавляющее, что Чимин всхлипывает еще несколько раз, прежде чем попросить:       — Сделай что-нибудь…       — О чем ты меня просишь? — Хосок отпускает его ногу, и теперь Чимин просто стоит, прислонившись к стене, чувствуя за спиной тепло старшего.       — Сделай так, чтобы я не кончил, — звучит дико, но если хен хочет, чтобы Чимин не делал этого, он не будет. — Сделай…       — Цвет, малыш, — вопроса в интонации не слышно, и сам тембр словно стал гуще.       — Зеленый, — шепот почти не слышно за шумом воды, но Чимин знает — его услышат.       — Локти на стену.       Младший слушается, и ладонь, что нежно ласкала его, с силой давит на поясницу, принуждая прогнуться. Руки скользят по стене вниз, потому что невозможно так стоять с задранными локтями. Между ног вклинивается колено и разводит его бедра настолько широко, что струйки воды с тропического душа щекочут промежность, донельзя чувствительную после утреннего секса.       — Сейчас я собираюсь просто сбить возбуждение, — голос Хосока не колеблется, он ровный и спокойный, — я ударю тебя по яйцам. Столько, сколько будет нужно. Готов?       — Хен, — выдыхает Чимин. В голове полный раздрай. Желание порки мешается со страхом боли, и вся затея уже не кажется такой хорошей. Совсем как в самый-самый первый раз.       Но он же верит своему хену?       Хосок не слышит возражений и предпреждает:       — Сейчас.       И тут же бьет, резко шлепает напряженной ладонью. Сильно и так ловко, что Чимин свешивает голову вниз и просто кричит, пытаясь пережить боль.       — Хватит? — эрекция младшего опадает, но больше ничего не происходит. Хосок опускается на колено, чтобы осмотреть место удара и убедиться, что все в порядке.       — Я был хорошим? — не открывая глаз, хрипло спрашивает Чимин.       — Самым лучшим, — старший целует его в изгиб бедра, вставая. Обнимает, тянет на себя, отрывая от стены. — Развернись.       Чимин разворачивается с тихим стоном, обхватывает руками чужую шею. Ноги натурально трясутся, как бы не упасть.       — Надо закончить начатое, — предупреждает Хосок, прежде чем снова скользнуть пальцами внутрь него.       Все горит и тянет, и колени сами сводятся вместе, а спина гнется, лишь бы уйти от прикосновений, что сейчас кажутся чересчур. Чимин хнычет, и Хосок шепчет ему в самое ухо продолжая его чистить:       — Тише, тише, ты такой молодец, такой хороший малыш, такой хороший…       Это отвлекает, и Чимин пропускает момент, когда все заканчивается. Хосок уже кутает его в полотенце, а потом разворачивает к раковине и давит ладонью в спину. Снова.       — Сменим игрушку.       Из кармана халата на свет божий извлекается маленькая пробка. Это просто шарик с короткой ручкой, ограничитель, призванный удерживаться снаружи, плоский и напоминает миниатюрную ручку трости. Никаких пошлых камней и сердечек.       Но Чимин искренне обожает эту игрушку. Потому что та часть, что растягивает сфинктер, необычно широкая, почти в два дюйма, и именно это ощущение растянутости, некой разъебанности, хотя Хосок еще даже не брал его, всегда так заводило младшего, что потом они трахались просто как животные.       Смазка липнет между ягодиц, но старший не спешит толкаться. Он водит силиконом по коже, дразня и ожидая, пока тот нагреется. Чимин стонет и подается назад в попытке поймать ускользающее удовольствие, и получает звонкий шлепок.       Кожу жжет, а Хосок вдруг замирает и приказывает:       — Давай.       Что давай, становится ясно, когда Чимин торопливо еще раз отводит бедра и чувствует, как в него заскальзывает игрушка. Она слишком короткая, чтобы получить нужную стимуляцию, и ощущается такой огромной, потому что тянет его почти как член. И сверху льется еще смазка, делая все грязным и влажным.       Он не доживет до понедельника.       — Повернись.       Перед ним на коленях — снова — его хен, с этим проклятым поясом верности. Коротко взглянув Чимину в глаза, Хосок застегивает на нем игрушку.       — Позавтракаем и поедем в супермаркет, — старший целует его в щеку и выходит, оставляя его одного.       Голого, возбужденного наполовину и с почти раскрытой дыркой.       Этого ли он хотел?       — Нет. Встань на колено.       Чимин готов проклясть и этот магазин, и продавцов, что придумали держать самый острый рамен, что так любил старший, на полках у самого пола. Когда он без задней мысли наклонился, чтобы цапнуть пару пачек, Хосок просто произнес это.       Отказываясь принимать на веру его слова, Чимин неверяще качает головой.       — Я не могу. Мы же в магазине.       — И? — темные, опасные глаза его парня возбужденно поблескивают. — Как это тебе мешает?       — Я, — а действительно?       — Не нужно принимать полную позу, — тихо шепчет Хосок, — встань на колени, подай мне эту пачку и не вставай, пока я не разрешу тебе.       Через два ряда стеллажей, где-то ближе к выпечке и воде в бутылках, начинает плакать маленький ребенок. Чимину кажется, что с этим звуком умирает его здравомыслие.       Сквозь старые очень узкие джинсы — а вы вообще пробовали ходить с утяжелением на гениталиях? пришлось импровизировать — колени холодит грязная дешевая плитка. Рамен в руке ощущается кирпичами, а покрасневший, закусивший губу Хосок с совершенно дикими глазами оглядывает его с ног до головы.       — Хороший мальчик.       Почти неслышно, но Чимин сейчас ясно чувствует, как липко и горячо у него между ягодиц, и как игрушка тянет его еще шире при малейшем движении.       — Хен… — выдыхает он, уже и не думая вставать.       Со стороны они смотрятся как пара друзей, залипших на разговоре и напрочь забывших про покупки.       Что-то падает, разбивается звонко, и они выходят из транса.       — Давай сюда, — Хосок забирает у него рамен. — Пойдем.       — Хен, — Чимину хочется проказничать. — Ты не разрешал мне встать.       Старший оборачивается, и долгую секунду Чимин почти пугается — столько в глазах Хосока обещания, такой страстный ураган эмоций. Но потом он берет себя в руки и хрипло приказывает:       — Поднимись и иди в машину. Я скоро.       — Да, хен.       Сидя на пассажирском, он играется с радио, листает ленты соцсетей и уже просто изнывает от нетерпения, когда наконец Хосок приходит.       — Хен, я хотел спросить, — несмело начинает он       — Что? — старший прыгает за руль, заводя машину, кажется, прямо в полете.       — Мне нужно в туалет, — шепчет Чимин.       — Пояс не помешает, — хмыкает Хосок, одной рукой разворачиваясь на выезд с парковки. — Просто попробуй.       — Нет, — младший прямо сейчас чувствует, как наливается жаром его лицо. — Мне по…это другое. Понимаешь?       Хосок косо смотрит на него, на миг отрываясь от дороги.       — Понимаю, — спокойно подтверждает он. — И ты правильно делаешь, что говоришь мне об этом, а не терпишь.       — Но мы же играем?       — И что? — смеется Хосок. — Безопасность никто не отменял. Ты в любой момент можешь сказать мне о своем дискомфорте. Так же как и я тебе.       — Это и есть лайфстайл?       — Ты научишься, малыш, — старший нежно берет его за руку, подносит к губам. — Приедем домой, займемся этим.       — Нет! — вскрикивает Чимин, только представив, что может быть в голове у хена.       — Верь мне.       До самого дома они едут в молчании. Чимин нервничает все больше и больше, надумывая себе все подряд, и гадая, чем же обернется его просьба. Когда за ними захлопывается дверь квартиры, Хосок негромко приказывает:       — Вымой руки и в спальню. Жди меня на коленях на кровати. Понятно?       — Да, хен.       Руки трясутся и вода из-под крана мелкими брызгами рассыпается по раковине. Чимин выключает все, толком не смыв пену, хватает полотенце, и смотрит на себя в зеркало, вытираясь.       В отражении бледный мальчишка с такими испуганными глазами, что становится не по себе. Расширенные зрачки, потный лоб и лихорадочный румянец отнюдь не делает лучше.       Тонкие металлические прутики снова напоминают о себе, сдавливая его плоть.       Чимин глухо стонет, утыкаясь лицом в ладони. Все его тело стало сплошной эрогенной зоной, реагирует на малейшие касания, даже на мысли, и еще одна сцена сейчас вот вообще не вовремя.       Но он так хочет быть хорошим для хена.       Уже взобравшись на кровать, он понимает, что забыл раздеться. Торопливо тянет с себя худи, футболку, сбрасывает джинсы и белье, стараясь не смотреть на проступившие на ткани пятна от смазки.       На коленях, опустив голову вниз, скрестив руки за спиной, развернув плечи и сев на пятки, он держит спину прямо и ждет.       Как самый хороший мальчик на свете.       Боже, как же он хочет кончить.       Бедра дергаются непроизвольно, он бессознательно старается получить хоть что-то, ему так нужно, так хочется…       Но ему было приказано не трогать себя и держаться.       От этих эмоциональных качелей мысли плывут, становясь мягкими и липкими, как пастила. А хен все не идет.       Чимин ждет и ждет, и уже даже не замечает, что по его щекам катятся слезинки. Он так старается держаться, хен, пожалуйста…       Хосок входит быстрым шагом, приближается к кровати и конечно же, видит, что младший плачет. Ласково берет его лицо в ладони, целует лоб, уголок глаз, губами собирает влажные дорожки слез и шепчет:       — Тише, тише, хен здесь, хен даст тебе все, что ты хочешь, хен все сделает… Можно, Чимини? все хорошо?       Чимин всхлипывает и кивает, чувствуя такое всеобъемлющее облегчение. Он пришел, боже, он наконец-то пришел…       Младший не осознает, как Хосок приподнимает его, укладывая спиной на постель, торопливо расстегивает ремешки на поясе верности. Гладит его тело, широко и сильно, обеими ладонями продавливая мышцы, ни на минуту не прерывая контакта кожи к коже. Накрывает всем собой сверху, вслепую находя желанные губы и целуя так, будто их разлучили на долгие столетия, а теперь они вновь обрели друг друга.       Чимин льнет к нему, хватается цепко и хнычет еле слышно в поцелуй, притираясь своим обнаженным телом к телу старшего — и когда тот только успел снять рубашку? Хосок целует его в шею, втягивает между зубов нежную кожу, и сосет, так сильно, чувствуя, как вздрагивает под ним его любимый малыш.       Хосок прокладывает такой знакомый путь по изнемогающему под его ласками телу, останавливается как раз под пупком, чтобы спросить:       — Ты со мной, Чимини? мне продолжать?       — Да, хен, хен, да, пожалуйста, — Чимин шепчет это как в бреду, он так хотел, так желал, и сейчас голова разрывается хрустальным звоном удовольствия, в ушах стоит собственный плач, и господи, пожалуйста. еще, еще, еще, он же был таким хорошим…       — Хен! — кричит он, когда Хосок кусает его за бедро, не жалея. — Ох, блять…       — Какой испорченный малыш, — шепот тает пленкой пота на коже младшего, — совсем не следит, что несет его хорошенький рот…       — Пожалуйста, хен, — Чимин плачет снова, в голос, его тело сводит судорогой и поднимает на простынях, настолько он хочет. Ну хоть чего-нибудь!       — Хороший, — низко гудит Хосок, — такой послушный…       И длинным, долгим, таким охуенно прекрасным движением берет член Чимина в рот, подбородком хлопнув по поджавшимся яйцам. Смазки натекло столько, что это не составило никакого труда.       В какой же хнычущий беспорядок превратился младший.       И как ему это нравится.       Чимин кричит и плачет снова, зажимая бедрами голову Хосока. Он совсем не контролирует себя, мечется по постели, весь мокрый, раскрасневшийся, ждущий. Красивый. Старший рывком разводит его ноги, садясь на одну, а вторую сгибая в колене и прижимая вверх и вперед по простыням.       — Кончишь для меня, Чимини?       Живот Чимина конвульсивно дергается, сокращаясь от этого вопроса, из уретры уже просто капает. Его мальчик совершенно по-блядски течет. Прямо сейчас. Только для него.       Боже, дай ему сил.       — Чимини? — обеспокоенно он подается к младшему. — Какой цвет?       — Зеленый, — без запинки выдает тот, не открывая глаз. — Дай мне кончить, Хосок-и, прошу…       — Конечно, — Хосок снова склоняется над Чимином, — как только будешь готов.       Хлюпающие, влажные, абсолютно непристойные звуки наполняют их спальню. Полуденный свет заливает пол перед кроватью, саму постель и Чимина, золотя его кожу и светлые длинные волосы, влажные от пота. Он весь извелся под руками и губами старшего, напряжен, как натянутая, грозящая вот-вот порваться струна, но чего-то недостает. Что-то не так.       — Хосок-и, больно, — стонет Чимин, — пожалуйста, сделай что-нибудь, мне нужно…нужно…       Игрушка слишком короткая, понимает старший. Он собирает на пальцы немного растекшейся, разогретой смазки, и плавно надавливает на край и без того чувствительной дырки Чимина, прямо рядом с пробкой, благо форма ручки позволяет, скользит, проваливается внутрь и трет чуть вверх и к себе.       Визг младшего оглушает, Чимина колотит на постели, он не в силах себя контролировать, и Хосоку приходится одной рукой удерживать его, навалившись сверху и целуя куда придется. Они оба пачкаются в сперме младшего, он никак не может успокоиться, все мелко вздрагивает и постанывает, впившись Хосоку зубами в плечо.       — Возвращайся, — ласково шепчет старший, — давай, вернись ко мне…       Он переворачивает их набок, подтягивая Чимина к себе и накрываясь одеялом. Обнимает, нежит, нашептывает всякие-всякие глупости про то, какой у него прекрасный, хороший, самый милый малыш, пока Чимин не начинает недовольно хныкать.       — Хен-и, ты вынул игрушку…       — Тебе нужно отдохнуть, — Хосок снова целует его, — ни о чем не волнуйся.       — Мы перестали?       — Нет, — смеется старший, — просто кто-то переоценил себя и должен поспать. Правда?       — Нет, — хотя Чимин чувствует, как уже закрывает глаза, — я не хочу прекращать…хен-и…       — Хен будет рядом, — лежать в штанах в постели посреди дня не самое лучшее решение, но Чимину нужно это, — хен никуда не уйдет, отдохни немного.       — Обещаешь? — младший совсем по-детски протягивает ему мизинец.       — Обещаю, — Хосок старается не улыбаться, когда цепляет чужой палец своим, — спи, малыш.