Помни, ты хотел этого

      Пробуждение похоже на теплое море.       Знаете то ощущение полуденного зноя, когда ты слышишь шум волн, и кожу ласкают теплые солнечные лучи, все тело наполняет удовлетворение и счастье. Это то, что сейчас есть Чимин.       — Проснулся, малыш? — вопрос доносится из видеоняни рядом с кроватью.       — Хен, — он вроде бы один в их постели, но Хосок рядом, он присматривает за ним. — Долго я спал?       — Время ужина, — шелестит гаджет, — хочешь есть?       — Мммм, — Чимин садится, потягиваясь. Одеяло скользит по его телу, собирается в самом низу живота, выставляя на камеру обнаженный торс и встрепанные волосы. — Хочу в душ. Жарко.       — Я подожду, — обещает хен, — приходи потом ко мне.       — Конечно.       Теплая вода снимает сон и остатки усталости. Чимин чувствует себя обновленным, несмотря на эмоциональный взрыв, что пришлось пережить раньше. Если уж признаваться себе совсем откровенно, то ему нравится все больше и больше. То, как хен обращается с ним, как ведет себя, как…       Чимин надевает на себя свежую футболку и трясет головой, пытаясь избавиться от накативших воспоминаний. Белья он не надевает, за ним идти в спальню, а так хочется побыстрее увидеть Хосока.       — Как спалось, прелесть? — Хосок в узких брюках и распахнутой рубашке, ее рукава подкатаны до локтей, чтобы не запачкать. В руке нож, который он откладывает в сторону. — Ты в порядке?       — Да, хен, — Чимин садится за стол, и клянет себя за то, что краснеет. — Что будем есть?       — Курочку, — Хосок подходит, чтобы мимолетно поцеловать его. — Ты ничего не забыл?       — Что? — не понимает младший.       Вместо ответа Хосок берет его за руку, поднимает и разворачивает спиной к себе. Обнимает, собирая футболку в складки на бедрах, и шепчет:       — Мы не закончили, мой маленький негодник…       Чимин чувствует широкие, горячие ладони на своем теле — настолько низко, что, будь на нем трусы, их можно было бы сжать в кулаках. Дыхание сбивается от такой беспардонности — будто его тело ему не принадлежит.       — Как ты себя вел в магазине? — Хосок продолжает прижимать его к себе, легко толкая вперед. Край стола врезается в живот, и Чимин поневоле наклоняется, потому что Хосок давит и давит, не думая отступать. — М?       — П-пло-хо? — сдавшись, Чимин падает лицом вниз, прямо на столешницу. Воздух вышибает от удара.— На-верное, плохо…       — Я бы сказал, отвратительно, — мягко поправляет его старший, одним длинным движением сдергивая с него то единственное, что он удосужился надеть. — Перечил мне, да? Дразнил…       — Хен, — закрыв глаза, Чимин пытается понять, чего же ему больше хочется — чтобы его трахнули до звезд в глазах прямо сейчас или наказали до того, чтобы голос пропал от криков, — хен-и…       — Покажи мне себя, — вдруг приказывает Хосок, отходя на шаг назад.       Чимин сначала не понимает. А потом — потом он медленно, розовея от стыда, заводит руки за спину, чтобы ухватить себя за задницу и потянуть, раскрываясь. При ярком искусственном свете, когда Хосок полностью одет и видит каждый выставленный напоказ сантиметр его тела. Он дрожит, закусив губу, и чувствует, как по телу разливается предвкушение, а внутри растет убежденность в том, что это все — правильно. Вот так — правильно.       И не было момента хуже, чтобы зазвонил телефон.       — Не двигайся, — говорит Хосок, отвечая на вызов. — Да?       В трубке знакомый бас — Намджун.       — Нет, — старший задумчиво водит кончиками пальцев по пояснице Чимина, — именно этим и занимаюсь.       На линии негромкий смех.       — Ты мог это ожидать, — пожимает Хосок плечами. — Минуту.       Он выключает звук у звонка и спрашивает:       — Намджун просит видеосвязь, ты не против?       Чимин замирает на секунду, потом отворачивается и кивает.       — Прелесть, я должен тебя слышать, — напоминает Хосок.       — Да, хен, — он уже видел все вживую, что может быть хуже-то, — включай.       — Намджун, ты с нами? — Хосок пристраивает телефон так, чтобы было видно только его одного. На маленьком экране — крупным планом лицо друга, и больше ничего. — Нормально?       — О да, — голос хриплый, но Чимин улавливает в нем предвкушение. — Более чем.       Раздается звук шлепка, тихий хнык следом, и тишина.       — Мы вам там не мешаем? — насмешливо спрашивает Хосок.       — Наоборот, — еще один шлепок, искаженный динамиком, разносится по их кухне. Чимин рефлекторно вздрагивает, хотя шлепают и не его. — Котенок, расскажи-ка нашим друзьям, что происходит.       Несколько секунд тишины, и звук очередного шлепка.       — Я, — Юнги звучит как-то сдавленно, тихо, — я разозлил тебя.       — Молодец, — еще один шлепок.       Чимин чувствует, как затекают его пальцы от долгой хватки. А еще пристальный, почти физический осязаемый взгляд Хосока на своей розовато-припухшей, толком не стянувшейся дырке.       — И сейчас, — у Юнги прорывается всхлип, когда раздается очередной шлепок, — я получаю то, что заслужил.       — А почему, мой хороший? — лицо Намджуна на экране чуть опущено вниз, глаза горят, он весь сосредоточен вовсе не на звонке. — Скажи им почему.       — Я-а, — стон, полный боли, и звук очередного шлепка, — я не хотел говорить. Нагрубил… Ммммм!       — Именно, — Намджун тяжело дышит, но говорит ровно, — и поэтому он получает по пять ударов за каждый раз, что успел вывести меня. На скольки мы остановились?       — Сорок, — выдыхает Юнги, — сорок два.       — Умница, — звонкий и очередной, шлепок вырывает из Юнги крик.       — Чимини, хочешь что-нибудь сказать Намджуну? — Хосок нежно берет его за запястья. — Отпусти.       — Да, — его руки скрещивают на его же пояснице и вяжут тонкой лентой. — Пожалуйста, позаботьтесь о нем, сэр. Сделайте ему хорошо.       — Я смотрю, процесс воспитания у вас идет полным ходом? — Намджун смеется. — Лежи смирно.       — Мы только начали, — Хосок ласкает Чимина будто между делом, сосредотачиваясь на разговоре. — Но не скажу, что мне не нравится.       — Котенок, я сейчас сниму с себя ремень, оберну вокруг твоей красивой шеи и выдеру, как дешевую блядь, если ты не перестанешь, — Чимин определенно не хотел это слышать. Не хотел представлять, как широкая кожаная полоса ложится под кадык, немного передавливая гортань и затрудняя вдохи, когда тянут за конец ремня, не хотел представлять, как края пряжки врезаются в кожу под затылком, не хотел вспоминать, как намотав возможно этот же ремень на кулак, Намджун раздел его и отшлепал, пока Хосок смотрел на это. Не хотел…       Кого он обманывает, в самом-то деле.       — Ты и правда сука, Юнги, — нарочито издевательски произносит Хосок. — Чимини, хочешь сказать Намджуну еще что-нибудь?       — Сэр, — хрипит Чимин, и Намджун все понимает.       — Я тоже помню, принцесса, — говорит он, смотря куда-то вниз, за рамку экрана. — Но сейчас у меня картинка лучше, уж прости. Хосок, порядок?       — Да, — мельком взглянув на распластанного под ним младшего, отвечает Хосок. — Еще созвонимся.       Экран телефона гаснет, и Чимин кожей чувствует голодный, хищный взгляд.       — Сможешь назвать, в чем заключалось твое наказание? — спрашивает старший, помедлив.       — Его не было? — несмело предполагает Чимин. — Ты просто хотел, чтобы я доверился?       — Возможно, — Хосок поднимает младшего со столешницы и подводит к стене. — На колени, лицом ко мне.       Чимин тут же падает на пол. Так получается, что пятками он упирается в стену, а Хосок подходит вплотную, зажимая его собой.       — Но ты все же был дерзким, правда? — он поднимает глаза на Хосока, и старший кладет ладонь ему на щеку, большим пальцем обрисовывая линию скул. — Слишком дерзким. По-плохому дерзким.       Каждое слово — словно легкая пощечина. Чимин весь как напряженная струна, желание, что копилось в нем эти долгие часы, всего лишь немного выплеснулось через край чуть раньше, днем, оставляя его все еще полным похоти. Смотря сейчас снизу вверх на своего хена, он понимает, что готов сделать все, чтобы он ни приказал. И это пугает. Пугает так, что Чимин невольно сглатывает, опуская глаза в пол.       Как поистине хорошенький маленький саб.       — Время отвечать за свой длинный язык, Чимини, — Хосок отходит на шаг, расстегивает только ширинку и вытаскивает твердый, горячий, влажный от смазки член. Контраст полностью одетого хена и того, насколько откровенно он ласкает себя под чужим взглядом, заставляет младшего громко сглотнуть. — О, нет, для тебя тут будет мало приятного. Ты не кончишь, малыш, понятно?       — Да, хен, — Чимин глаз не может отвести от того, как рука Хосока неторопливо скользит вверх и вниз. И снова. И еще раз. И…маленькая капелька так и манит, и Чимин машинально облизывает губы.       — Хорошо, — Хосок подходит вплотную. — Сделай-ка меня мокрым.       Получив разрешение, Чимин принимается жадно целовать и облизывать, мажа губами и по чужой руке, и по члену, и куда придется. Все становится неряшливым, пальцы Хосока начинают чавкать, двигаясь вверх-вниз, пока он, наконец, не убирает руку.       — Вдохни, — Хосок без предупреждения толкается глубоко, в самое горло. Чимин инстинктивно подается назад, не ожидая подобного, но стена за спиной не дает много пространства для маневра. Глотку заполняет до отказа, чувство знакомое, но неожиданное и это слишком много, слишком быстро. Чимин давится, стенки его горла сокращаются в рвотном позыве, и еще одном, и это все длится и длится, а Хосок словно не замечает этого, аккуратно и властно вплетает пальцы в его волосы на макушке и толкается еще глубже. Чувство удушья и чужой власти захлестывает, первым порывом желание вырваться, но Хосок держит крепко, не двигаясь, и не остается ничего иного, как взять еще глубже, сорванно дыша прижатым к чужому паху носом. Тело сотрясает крупной дрожью, и Чимин жалеет сейчас только о том, что хен не может одновременно взять его прямо сейчас. Или пусть это будет хотя бы игрушка…       Он стонет прямо с членом во рту, сжимая связанные за спиной руки в кулаки.       Слезы градом катятся по щекам, воздуха не хватает, и когда Хосок вынимает, Чимин заходится кашлем и чуть не сплевывает прямо на пол. По его щеке стекает слюна, капая на грудь.       — Хен, — хрипло и надсадно, но никогда недовольно.       — Ты испорченный маленький… — выдыхает Хосок, не заметив и тени страха. — Я же сейчас выебу тебя.       — Ты только обещаешь, хен, — ухмыляется Чимин криво, и теряет дар речи, когда Хосок жестко хватает его за подбородок, приказывая:       — Рот открой. Широко.       Чимин послушно опускает челюсть, не рискуя провоцировать дальше.       Хосок не спешит снова занять его рот. Вместо этого он наклоняется, сближая их лица, все так же удерживая Чимина, и плюет ему прямо на язык, длинно и так грязно. Чимин пораженно стонет и сводит бедра, толкаясь ими вверх. Черт…       — Развратный бесстыжий малыш, — шепчет в восхищении Хосок, заметив его реакцию. — Не глотай, пока я не разрешу тебе.       И выпрямляется, чтобы толкнуться между раскрытых в ожидании губ.       Немного позже, когда с ужином покончено, и Чимин потягивает теплый чай, чтобы погреть горло, он спрашивает:       — Откуда ты знал, что я не буду против?       — Ты о звонке? — Хосок пожимает плечами, — Пока ты спал, мы поговорили с Джуном. Я все еще сомневаюсь, нужно ли нам это. Нужно ли полноценно вести лайфстайл, это ведь не всегда приятно.       — Почему? — Чимин отставляет чашку на столик у кровати, забирается к Хосоку на колени.       — Ты думаешь, что играть — это всегда весело, всегда значит возбуждение и оргазм, — старший осторожно подбирает слова, — но это не так. По сути, ты передаешь мне большую часть контроля, но ты не становишься безвольной тряпкой, понимаешь? Ты все такой же, мой любимый парень, но рамки дозволенного раздвигаются чуть не до бесконечности.       — Знаешь, о чем я думал в душе с утра? — Чимин открыто смотрит на него, приподнимаясь. — Что мне нужно делать то, что ты говоришь. Что я хочу делать то, что ты говоришь. Что мне нужно быть тем, кто подчиняется. Я что-то осознал в себе, что-то понял. Я не могу сформулировать, но…       Хосок молча смотрит на него, поощряюще улыбаясь.       — …но, когда ты обращаешься со мной так, как сегодня — я чувствую, что я на своем месте. Что это правильно. Правильно стоять перед тобой на коленях на полу знакомого мне десяток лет супермаркета — серьезно, я помню, как после школы заходил туда купить снэков! Правильно смотреть на тебя, снизу вверх, пытаясь понять, что же мне сделать, чтобы ты сказал, что я хороший. Правильно выполнять твои приказы. Угождать. Жить, делая одним из смыслов жизни принадлежать тебе.       — Как вещь?       — Нет, — младший забавно морщит нос, улыбаясь. — Или да. Просто знать, что я твой. Что ты можешь сделать со мной что угодно, а я не буду возмущаться, спорить, а просто…как бы…просто, ну…       — Примешь это, — подсказывает Хосок.       — Да, — Чимин щелкает пальцами. — Именно. Ты меня столько раз проводил по самому краю, когда я думал, что все, что я не выдержу больше, что не могу. Но ты никогда не пересекал грань по-настоящему. Ты как будто жалеешь меня. Я прав?       — И да, и нет, — Хосок обнимает его, прижимает к себе. — Мы с тобой не обсуждали границы. Думаю, сейчас самое время.       — Что ты имеешь в виду?       — Намджун мне сказал сегодня интересную вещь, — Хосок запускает пальцы Чимину в волосы, перебирает ласково, но он как будто не здесь, — я должен гораздо больше доверять своему сабу, чем я это делаю сейчас. Я беру на себя слишком много контроля. Если немного отпустить, ты меня удивишь. Вот что он сказал.       — Он, — Чимин медлит, но все же продолжает, — он сказал еще что-то?       — Да, — смешок выходит невеселым, — что мне нужно полностью обсудить с тобой завтрашний день, отыграть его, а потом встретить последствия. И не думать слишком много.       — Давай, — младший садится на постели, — я готов.       — К чему?       — К обсуждению, — решительный маленький котенок. Даже шипит миленько. — Ты говорил, что познакомишь меня со всеми своими демонами. Еще в первый раз. Так где же они, хен?       Хосок оценивающе смотрит на него, будто на что-то решаясь. Чимину становится неуютно, но он лишь упрямо хмурит брови и ждет.       — Ладно, — говорит старший, — погнали. Максимально честно и быстро. Ты хочешь, чтобы я говорил тебе, что делать?       — Да.       — Приказывал, ограничивал, проверял пределы, заставлял делать больше, чем ты выдерживаешь?       — Да.       — Был грубым, очень грубым, на грани с насилием, жестоким, властным?       — Да.       — Трахал тебя так, чтобы тебе казалось, что ты сейчас сломаешься или сдохнешь?       — Блять, да, — выдыхает Чимин.       — Порол, унижал, бил, причинял боль, ставил на колени, буквально наступил бы на тебя?       — Да-а, — бедра сами сжимаются вместе, и встает как никогда быстро.       — Что будет неприемлемо? Что ты никогда не потерпишь от меня?       Сбитый с толку, Чимин непонимающе смотрит на него.       — Чего никогда не должно быть ни в наших сессиях, ни в отношениях? — быстро переспрашивает Хосок. — Что однозначно под запретом?       — Оскорбления, задевающие мои достижения или семью, — подумав, говорит младший. — В смысле, ты можешь как-то словесно унизить меня, но не моих близких. И не мою работу или увлечения.       — То есть я могу сказать, что ты маленький бесстыдник, текущий от одной фантазии о том, как я пробую на тебе новую игрушку? — Хосок говорит это уверенно, но с отчетливой вопросительной интонацией. — Но никогда не трогать большее?       — Да, — выдыхает Чимин.       — Принято.       В спальне повисает тишина на какое-то время.       — Насколько грубым я могу быть? — первым подает голос старший.       — Насколько хочешь, — отвечает Чимин, поколебавшись. — Я верю тебе. Ты знаешь когда хватит.       — Стоп-слово…       — Я им воспользуюсь, если понадобится, — перебивает Чимин, — я же не дурак.       — Хорошо.       Немного неловко, но гораздо легче, чем после вечеринки у Намджуна. Недосказанностей не осталось.       — Завтра, — Хосок снова начинает первым, — мы целый день проведем как дом и саб. Не думай о том, что и как ты должен сделать. Просто следуй за мной. Делай то, что хочется.       — Да, хен, хорошо, — младший краснеет, но сейчас ни к чему выяснять, отчего. Все завтра.       — Давай спать.

***

      Воскресенье — это всегда немного разочаровывающе. Чимину вспоминается шутка, что четверг лучше воскресенья, потому что в четверг завтра пятница, а в воскресенье завтра на работу. Встав с кровати и завернувшись в еще теплое одеяло, он отправляется на поиски Хосока, которого не оказалось рядом.       По кухне плывет запах кофе и булочек, старший что-то делает у стола. Чимин подходит сзади, утыкаясь лбом ему в лопатки и обнимая за пояс.       — Ты проснулся?       Чимин мычит отрицательно, обнимая крепче. Одеяло падает на пол.       — Сейчас проснешься.       Хосок меняет их местами, прижимая младшего грудью к столешнице. Чимин удивленно вскрикивает, не понимая, что происходит.       — Хосок-и…       — Тихо, — крепкая хватка на шее знакомо и уверенно напоминает, о чем они вчера говорили, и где сейчас его место. — Руки за спину.       Чимин скрещивает запястья у себя на пояснице, с трепетом ловя каждое движение за спиной.       — Молодец, — у Хосока яйца сводит при виде того, как моментально младший переключился, и с какой охотой принимает игру. — Не двигайся.       С этими словами он стаскивает с Чимина белье, оставив его болтаться где-то внизу. Хватает за бедра, вжимаясь в его тело и шепча:       — Что насчет утреннего секса? Неторопливого, нежного, — он хватает Чимина за волосы, сжимая их в кулаке, — мягкого?       — Нет, — контраст слов и действий такой, что саба начинает трясти от эмоций. — Хочу жестко.       Вместо ответа Хосок обхватывает ладонью его горло, вздергивая вверх, второй рукой сжимая запястья. Чимину приходиться прогнуться назад, чтобы не упасть, и старший толкает его спиной на стол, как-то очень ловко и быстро меняя их местами. Чимин успевает только увидеть мелькнувшие стены и лицо хена, как ощущает голой спиной холодную поверхность. Ого.       — Поставь ноги на стол.       Он слушается, с тревогой наблюдая за хеном.       — Возьми себя за ноги под коленями и разведи бедра шире, — Хосок деловито натягивает латексные черные перчатки. — Шире, я сказал!       Чимин упирается локтями в дерево под собой, силясь удержать равновесие. Сердце так бешено колотится, что сейчас выпрыгнет, а Хосок уже нависает над ним сбоку, просовывая ладонь ему под затылок.       — Рот, — командует он, и младший без слов открывает. Хосок кладет два пальца ему на язык, давит немного, наблюдая, как непроизвольно дергается кадык. — Не сопротивляйся.       И мокрыми от слюны пальцами давит глубже, на самый корень языка и дальше, совсем как вчера. Голова Чимина откидывается назад, глаза закрываются, и стон вырывается сам собой.       — Нравится? — Хосок продолжает, пальцы во рту младшего уже по самые костяшки, и идут все дальше и дальше. — Нравится, бесстыжая шлюшка?       Чимин кивает и чувствует, как твердеет. Благоразумие, осторожность, стоп-слова — все выносит из головы за ненадобностью. Руки слабеют и он почти роняет колени себе на грудь, но Хосок с силой бьет его по бедру, на секунду вытаскивая пальцы.       — Маленькая дрянь! — влажная полоса от удара ладонью просто огнем горит, а рот снова заполнен по самые гланды. — Скажи мне цвет? Ах, я и забыл, ты не можешь…       Притворное сочувствие и прямой взгляд глаза в глаза творят с младшим что-то необъяснимое.       — Кивни, если мы можем продолжать.       Беспорядочно Чимин кивает, сглатывая, чувствуя, как сжимается вокруг пальцев его горло. Голова запрокинута назад, в глазах слезы, и желание отдаться перекрывает кислород.       — Как ты предлагаешь себя, — с восхищением говорит Хосок, выпрямляясь, — а ну-ка!       С этими словами он освобождает рот Чимина, только затем, чтобы загнать два мокрых, обтянутых латексом пальца ему в задницу.       Чимин просто-напросто воет, извиваясь на столе, ноги сами собой разъезжаются шире, настолько широко, как не было, казалось, никогда, а хен кладет ладонь ему на живот, становясь между его ног, и насмешливо спрашивает:       — Ну как? достаточно жестко? — он вынимает пальцы и пристально их разглядывает, потирая друг о друга. Между ними ниточками тянется что-то, и Чимин понимает — это лубрикант от их вчерашних игр. Он поленился нормально почиститься после того, как Хосок его вчера трахнул, и вот — расплачивается за это. — Ммм…       И подносит грязные, перепачканные пальцы к губам младшего. Чимин не думая тянется к ним, и как со стороны слышит свой разочарованный стон, когда Хосок отводит руку, не давая их лизнуть.       — Лежи смирно, — рука возвращается на место, а второй Хосок продавливает его живот, сверху вниз, по направлению к себе. — Ноги держи!       Чимин откидывается назад, вскрикивает от давления ладони хена и чувствует, как его тянут еще шире.       — Хен!       — Вот тут есть кое-что интересное, — Хосок давит младшему на низ живота, и легкая режущая боль разгоняет истому и сонливость. — Чувствуешь?       — Да, — кажется, что говорит громко, а на деле — едва шепчет.       — Что? — пальцы внутри не двигаются, только тянут шире и шире. — Не слышу?       — Да! — вопит Чимин, хватаясь за стол, бросив к чертовой матери разъехавшиеся ноги. — Хосоки, пожалуйста…       — Хен, — сняв ладонь с живота, Хосок снова шлепает по чужому бедру. — Сегодня я твой хен. Что мой малыш должен был сказать?       — Пожалуйста, — десять минут назад он спал. Вчера робко надеялся. Полгода назад даже не мечтал о таком. — Пожалуйста, хен…       — Умница, — Хосок убирает пальцы, помогает ему сесть, — руки назад.       Чимин слушается, привычно сцепляя запястья в замок, а Хосок уже целует его, притянув за подбородок. Руки старшего спускаются Чимину на грудь, гладят, находят соски и аккуратно щекочут самые вершинки. Не оставляют в покое, начинают пощипывать, перекатывать между пальцами. Чимин вертится и скулит в поцелуй, но Хосок не прекращает.       — Сейчас я с тобой закончу, — его голос хриплый, а из кармана уже появляются знакомые зажимы, — и ты пойдешь умоешься…       Чимин обреченно утыкается лицом Хосоку в плечо. Одна мысль о том, чтобы ходить с этим и делать вид, что все в порядке, простреливает возбуждением по нервам.       — …а потом вернешься, и мы будем завтракать. Конечно, после того, как я надену на тебя пояс. Вопросы?       — Никаких, хен.       — Умница, — Хосок целует его в висок, раскрывая первый зажим. Крутит вспухший, налившийся кровью сосок в пальцах, оттягивает немного и медленно крепит железное украшение, стараясь захватить как можно больше кожи. Так менее болезненно носить, но зато когда снимаешь, ощущения похожи на оргазм. Так же ловко расправляется и со вторым. — Иди, жду тебя.       Чимин уходит, напоследок получив еще один шлепок по заднице, когда наклоняется за забытым бельем. Дергается, естественно, вздрагивает, вместе с ним вздрагивают и зажимы, и уже вот тут он шипит от боли, но отвернувшись, слегка улыбается. Наконец-то.       Хосок закрывает глаза на секунду, делает глубокий вдох, поправляет ширинку и принимается накрывать на стол. Завтрак же, будь он неладен.       Младший возвращается, завернувшись в полотенце, и зовет, протягивая зажатый в руке пояс:       — Хен, я готов.       Оборачиваясь, Хосок усилием воли берет под контроль свое нетерпение. Игра началась.       — Иди сюда, — Чимин подходит, и старший ровно приказывает:       — Руки за голову, смотри вперед.       Охотно, быстро Чимин подчиняется. Когда он поднимает руки, зажимы колеблются, и легкие уколы боли плохо сказываются на его члене. Очень плохо — он стоит просто по стойке смирно и Чимин клянется, будь он совсем без головы, вот прямо сейчас он бы попробовал расколоть какой-нибудь орешек. И скорее всего, получилось бы.       Разумеется, Хосок видит все это, но не комментирует никак. Легко касается ладонью живота младшего, скользит вниз, к паху, срывает полотенце и сжимает его член, дрочит грубо, второй рукой поддергивая цепочку зажимов. У Чимина вдохнуть не получается, ноги слабеют, но и мысли нет прекратить. Вот только как на нем застегнется пояс?       Хосок тем временем оставляет в покое эрекцию, нежно массирует его мошонку, перекатывая в руке, цепко смотря ему в лицо. Кладет вторую ладонь ему на шею, обводит пальцами контуры гортани, и вдруг дергает на себя и сжимает ту руку, что внизу.       Чимин дергается и вопит, расцепляя ладони и почти впиваясь в старшего.       — Руки! — жесткий окрик перекрывает тихие всхлипы младшего, и Чимин, помедлив, выпрямляется и возвращает ладони на затылок. Запрокидывает голову к потолку, закрывает глаза и просто пытается дышать.       Старший крепит пояс без всяких проблем. Закончив, ласково берет лицо младшего в ладони, целует:       — Такой молодец, Чимини. Давай есть. На колени.       Распахнув глаза, Чимин недоуменно смотрит на него.       — Я постелил тебе плед рядом со своим стулом. Ты же не думал, что будешь сидеть со мной на равных? Такие бесстыжие нахальные малыши, как ты, должны знать свое место. На колени, Чимин.       Под внимательным, давящим взглядом старшего Чимин опускается на пол. Он ненавидит эту гребаную игрушку, что оттягивает сейчас вниз все в паху.       И одновременно он ни за что не готов отказаться от этого. Потому что это так сладко и стыдно, что заводит до предела. И одна только мысль о том, что хен приготовил еще, заставляет чуть ли не скулить.       — Хороший мальчик, — Хосок отдает ему приготовленную тарелку. — Если неудобно, сядь на пятки.       — Ага, — какой-то сюр. Они завтракают. На кухне. Как обычно. Но Чимин голый, с зажимами на сосках и клеткой на члене. И ему это чертовски нравится. Да, а…       Пощечина сбивает все мысли.       — Не «ага», — строго говорит Хосок, — а «да, хен».       — Да, хен. — Чимин повторяет, и есть совсем не хочется. Хочется секса и сорванного голоса, хочется удовлетворенной усталости во всем теле и сытого, ленивого «после».       Поковырявшись в тарелке, он все же начинает есть.       — Закончишь, брось все в посудомойку, — Хосок встает из-за стола, мельком оглядывая младшего, — и приходи в спальню, жду тебя там.       Только Хосок выходит за дверь. Чимин вскакивает с пола, торопливо запихивая в себя остатки с тарелки.       В спальне он появляется хорошо если не через три минуты. Хосок внутренне смеется — хорошо, это очень хорошо. Происходящее нравится им обоим.       — Смотри, — на подоконнике лежит странноватый чокер. Тонкий, из мягкой кожи цвета старого красного вина, и изящной золотой окантовкой в виде буквы «V» с нижней стороны. Чимин понимает, что эта часть с металлом должна лечь точно в выемку между ключицами. А потом понимает еще кое-что.       — Хен, это, — он колеблется. — Ты же говорил, саб просит об ошейнике?       — Я не тороплю и не настаиваю, — Хосок обнимает его со спины, пока Чимин уже вертит в руках такую легкую, но несущую огромный смысл вещичку. — Часто в парах практикуют такое. Это как бы…репетиция. Только на сегодняшний день. Возможность оценить, комфортно ли будет нам обоим. Ну и напоминание — тебе самим фактом, мне видом его на твоей шее. Ты согласен?       — Хен, — Чимин вдруг так по-детски вытирает щеки ладошкой, — хен, я…       — Чимини, малыш, маленький мой, сладкий, что? — Хосок пугается не на шутку, разворачивая младшего лицом к себе. — Я поспешил, я дурак, я знаю, прости, малыш, боже…       — Хен-и, хен-и, нет, — Чимин все еще утирает слезы, но улыбается, глядя на разволновавшегося старшего, — я просто рад.       — Рад? — тупо переспрашивает Хосок.       — Я так рад, — Чимин шмыгает носом, — не знал, как попросить, и как это вообще делается, и когда ты сам… Все хорошо, правда!       — Господи, Чимини, — порывисто обнимает его Хосок, прижимаясь всем телом. — ты меня в могилу сведешь.       — Ааай! — пищит Чимин, когда зажимы проезжаются по футболке старшего. — Хен…       — Я могу? — спрашивает Хосок, забирая у него ошейник.       — Да, хен, — непослушные губы сохнут от волнения, — пожалуйста. Хочу быть твоим.       Медленно, как-то даже благоговейно старший оборачивает тонкую полоску кожи вокруг шеи Чимина. Застегивает аккуратно. И соскальзывает ладонями на грудь, потирая воспаленные соски, стиснутые теплым металлом.       — Хен!       Одну руку Хосок оставляет где была, пальцами второй же подлезает Чимину под ошейник. Дергает на себя, шепча тихо-тихо:       — Сейчас я сниму зажимы, и выберу для тебя самую жесткую, самую грубую рубашку. Намджун пригласил нас к себе, и я уже представляю, как ты будешь краснеть и бледнеть, когда ткань будет натирать твои воспаленные соски, как они будут торчать через одежду, как у тебя будет вставать лишь наполовину и то, без всякой пользы, как ты будешь смотреть на меня ласковым щеночком, лишь бы я увел тебя оттуда и сделал бы хоть что-нибудь. Да, Чимини?       — Да, пожалуйста, — уже сейчас у него встает, болезненно и бесполезно. — Хен, пожалуйста.       — Мой малыш, — шепчет Хосок, снимая один из зажимов, — самый лучший малыш…       Чимин кричит от боли, но старший держит крепко, и вместо того, чтобы оставить в покое, натирает еще и без того измученную плоть, усиливая приток крови, боль и возбуждение. А потом, усмехнувшись чему-то, наклоняется и берет сосок в рот.       — Нет!       Чимин бьет его по плечу, бьется сам в его объятиях, но ничего не помогает. Старший держит крепко, и ласкает так умело, что живот сводит от желания кончить, а в голове абсолютный туман. И так хочется еще.       — Теперь второй.       Хосок переворачивает Чимина спиной к себе, и не возясь больше, срывает второй зажим. Потом сжимает набухшие соски в пальцах, перекатывает их, щипает, пока Чимин извивается и вопит в его руках.       — Хен, хен-и, разреши мне, я…       Младший не успевает договорить, из закованного в клетку члена льется струйками сперма, самого Чимина будто ломает странным, диким оргазмом, он выгибается назад, впечатываясь задницей и затылком в Хосока, приседая вниз и сводя бедра с хриплыми криками. Хосок все так же крепко держит его, нежно нашептывая что-то.       Они так и стоят пару минут, пока Чимин немного не приходит в себя.       — Прости, хен, я…       — Цвет? — строго перебивает Хосок.       — Зеленый, — закрыв глаза и весь как-то обмякнув в сильных руках, выдыхает Чимин. — Пиздец какой зеленый.       — Отлично, — Хосок целует его, встряхивает легко. — Тогда собирайся. Намджун ждет нас к трем, нужно еще в торговый центр заехать.       — Да, хен, — по ногам течет, мысли путаюся, и грудь горит огнем. И он почти готов признать вслух, как ему нравится властный, жесткий хен. Лишь бы снова не встало.       Как же много сил и терпения понадобится сегодня им обоим.       Чимин вдруг тихо хихикает, пальцами нашаривая золотую окантовку у себя на шее.