***
Чимин нервничает. Нервничает весь день, половину вечера и последний час. Он ходит по гостиной из угла в угол, и не может остановиться. Как это будет? Как понять, когда они начнут? А если он облажается? А… — Чимин, — зовет его Хосок из ванной. — Иди сюда. Он идет, все еще занятый мыслями о том, как все произойдет. И теряется, и стоит столбом, когда старший, обернувшись через плечо, негромко приказывает: — Раздевайся. Снимай все, кроме майки, — он стоит, замерев под тяжелым взглядом, и не двигается. — Чимин! Спохватившись, он начинает снимать с себя одежду, дрожащими руками тянет вниз штаны, перешагивает через них и, не зная куда деть руки, нервно теребит подол длинной домашней футболки, не смея поднять глаза. — Подними и убери, чтобы не мешалось, — приходится наклониться и поднять с пола тряпки, встряхнуть их и кинуть в корзину для белья. — Теперь, — Хосок странно сосредоточен. — Я хочу, чтобы ты наклонился и локти на край раковины. Давай. — Хен, — голос Чимина немного севший. Наверное, от волнения. — Мы уже…? — Малыш, напомни мне первое правило. — Я делаю все, что ты говоришь, независимо от того, где и когда мы находимся, — младший почти шепчет, но в гулкой ванной все равно все слышно. — Именно, — Хосок разворачивается к нему, оценивающе, решая что-то, осматривает с головы до ног. От запунцовевших ушей до тесно сжатых бедер. — Локти на край. Живо! Вздрогнув, Чимин делает, что велено. И тут же чувствует руку на лопатках. Она с силой гладит сверху вниз, по линии мышц, заставляя выгнуться подобно кошке. Чимин силится не застонать, когда слышит: — Хороший мальчик. — Хен… — тихий выдох, почти перешедший в скулеж, обрывается на середине звонким шлепком. — Аах! — Теперь я хочу, чтобы ты сохранял эту позу и не оборачивался, — за его спиной Хосок гремит и шуршит чем-то, журчит вода, но ему запретили смотреть, и остается только представлять. — Сделаешь это для меня? — Да, хен, — черт, как же сладко, как тянет возбуждением где-то внизу живота, и во рту пересыхает от волнения. Он так хотел этого. Чимин вскрикивает, когда его дырки касаются холодные липкие пальцы. Они не проникают внутрь, просто двигаются по кругу, разминая и смазывая лубрикантом, а потом он чувствует что-то инородное, входящее в него. Невольно он сжимается, роняя голову вперед и закрывая глаза, и пытается дышать глубже. Это не больно, скорее странно, и появляется знакомое ощущение, он теряется в нем и начинает понимать, что происходит. От стыда и интимности происходящего он подается вперед, задушенно поскуливая, и снять себя с наконечника кружки Эсмарха не дает только чужая рука, сжавшая его тело. — Чимин, — голос Хосока предупреждающе низок, а крепкая хватка на бедре не оставляет сомнений, что он опять налажал. — не двигайся, это не все. — Хен, — он все же слабо пытается возразить, — это…это слишком… Хосок замирает, потом хрипло просит: — Малыш, назови мне свой цвет, пожалуйста. Чимину стыдно. Несмотря на то, что они уже давно живут вместе, и старший видел его в каком угодно состоянии, именно это — стыдно до невозможности. Но он сам хотел, чтобы их отношения приняли другой формат, сам требовал, чтобы Хосок повторил с ним хоть что-нибудь из этого, он не готов сейчас отступить. И это действительно другой уровень доверия — вот так принимать все, что ему захотят дать. Чимин закрывает глаза на несколько долгих секунд, беря себя в руки, сглатывает и уверенно произносит: — Зеленый, хен, — и добавляет, помедлив, — просто мне…мне стыдно, что ты делаешь это… — Мой сладкий малыш, — Хосок обходит его сбоку и нежно, долго целует. — Знал бы ты, каким красивым я тебя вижу, — его рука скользит по телу, подхватывая Чимина под живот, почти в паху. — Чувствовать, как я наполняю тебя, понимать, что прямо сейчас происходит с твоим телом, — он снова мягко толкает наконечник внутрь, пальцем открывая задвижку. — Мне кажется, я слышу, как переливается вода внутри тебя, вот здесь, — он несильно надавливает на живот Чимина всей ладонью, заставляя того подобраться и выдохнуть резко, прикрыв глаза. — Хен… — ему кажется, что сейчас побежит по ногам, он никогда не заливал в себя столько. — Теперь вставай в душевую, руки на стену, — Чимин выполняет немедленно, чуть покачнувшись. Он чувствует тянущую наполненность внизу живота и просто надеется, что удержит это все в себе. — Вот так, хорошо… Дышать становится нечем, сердце от волнения стучит быстро-быстро, так, что ритм отдается в ушах. Блондин пытается представить, как он сейчас выглядит, и давится влажной тканью и очередным стоном. — Чимини, прелесть, ты пачкаешь одежду, — Чимин опускает глаза на свою футболку. На ее подоле расплывается пятно от предэякулята, а член трется о ткань, натягивая ее. — Хорошие мальчики так не ведут себя, когда текут, представляя, что могут сделать с их сладкой задницей. Ты же хороший, Чимини? — Да, — Чимину так хочется коснуться себя, обхватить пальцами, двинуть вверх-вниз несколько раз, погладить подушечкой большого по чувствительному месту под головкой. Нельзя, надо держаться. — Я хороший. — Тогда открой рот, — он послушно открывает, и Хосок двумя пальцами вталкивает ему между губ самый край перепачканной ткани. — Не смей выпускать, пока я не разрешу. Можешь кивнуть. Часто-часто блондин кивает, крепче стискивая зубы. Старший касается его бедра, царапает кожу вверх от колена, от чего Чимин невольно сжимает ноги еще теснее, обводит пальцами ямочки на пояснице, надавливает сильнее, ведя вверх по позвоночнику, заставляя прогнуться и прижаться грудью к холодной стене. Чимин никак не может поверить, что с ним это происходит. Щеку приятно охлаждает кафель, ноги предательски дрожат, и тихие стоны срываются с губ сами по себе, как ни прикусывай губы в попытках их сдержать. И стоит, господи, стоит так, что уже больно. Его еще даже не коснулись толком, а уже голова кругом. Что дальше-то будет? — Кричи для меня, Чимини, — влажно шепчет Хосок, сильнее впиваясь жёсткими пальцами в изгиб изящной талии. Другой рукой он зарывается в волосы младшего, тянет вбок, сильнее открывая шею и кусает неожиданно. Неожиданно и сильно, так, что Чимин рвётся из рук и прогибается в его объятиях, впечатываясь затылком в его плечо, заходясь сорванным криком. — Вот так, мой сладкий… Чимину кажется, что он сейчас упадет, настолько слабым он себя чувствует. Хосок целует место укуса, массируя горячим языком нежную кожу, и вроде бы даже капельки слюны стекают вниз и впитываются в ворот. Или это капельки пота, невозможно сладкого для старшего сейчас? — Хен-хен-хен, — хнычет Чимин, получается невнятно, потому что его рот все еще занят. — Мне нужно…вода…хен, выйди пожалуйста, выйди… Хосок в ответ гладит его живот, не прекращая целовать. Чимин почти плачет от стыда и невозможности удержать в себе воду, от давления, распирающего изнутри. Он чувствует, что еще немного, и точка невозврата будет пройдена. Дискомфорт в животе растет, а Хосок будто не понимает этого, и гладит все интенсивнее, хрипло приказывая: — Последняя возможность. Какой цвет? Чимин плачет, он чувствует это. Ему так стыдно, и он так возбужден одновременно. Чужие сильные руки беспардонно оглаживают его тело, касаются самых сокровенных мест, он слышит, безошибочно узнает звук тянущейся резины, а Хосок уже скользит липкими пальцами по ложбинке меж сжатых ягодиц. Стоп, это что — латекс? — Блять… — получается всхлип на рваном выдохе, а Хосок ждет, задержав руку на одном месте и не двигаясь. — Зе-зеленый…господи боже, как давит… — Громче. — Зеленый…аххх, блять, боже… — выстанывает в полный голос, запрокинув голову к потолку. Он сжался так, что два пальца ощущаются разрывающими его внутренности, по ногам бежит теплая вода, во рту пропитанная слюной домашняя футболка, и он, обнаженный, перепачканный и беззащитный, не знает, куда деться в маленькой душевой кабинке от этих ощущений. Облегчение затапливает его, Чимин прижимается мокрым лбом к стенке душевой, подставляясь под бегущую воду. Он даже не заметил, когда Хосок включил душ. С влажным хлюпаньем чужие пальцы покидают его тело. — Малыш, ты сможешь принять душ сам? — Хосок дожидается неуверенного тихого «да», снимает перчатку и отворачивается. — Как закончишь, я жду тебя на кухне. Будешь расплачиваться за дерзость. На столе все еще стоит неубранный завтрак, но Хосока, кажется, это нимало не смущает. Он возится с чем-то у раковины, потом выключает воду, берет полотенце и заворачивает в него то, что держит в руках. Чимин наблюдает за всем этим и неосознанно кусает губы, предвкушая. — Чимини, подойди к столу. Он исполняет, замирая, не зная, что делать дальше. После душа он не стал одеваться полностью, просто взял чистую сухую футболку, решив, что выйдет в том же виде, в котором они начали в ванной. Он шипит болезненно, когда Хосок, подойдя сзади, проводит пальцами по налившемуся светло-багровым укусу на плече, но не отстраняется, когда старший обнимает его, прижимая вплотную к себе. — Сейчас ты должен наклониться, лечь животом на стол и приподнять свою очаровательную попку вверх. Не забудь поднять футболку, чтобы касаться столешницы голой кожей, — Хосок сам мягко подталкивает его, пока Чимин не укладывается как было сказано. Он ерзает, пытаясь свести к минимуму контакт разгоряченной кожи и холодного пластика, но ничего не получается. — Молодец. Теперь вытяни руки над головой и ухватись за край. Шансов не коснуться стола всем телом не остается. Чимин чувствует, как соски трутся об холодную гладкость и стонет, поворачивая голову в сторону. Во всем теле напряжение смешивается с желанием отдаться, прогнуться, просто до последней капли, и низкий, хриплый голос Хосока ничуть не помогает держать себя в руках. Чимин думает, что, пожалуй, сможет кончить, просто выслушав все, что с ним будут делать. — Хороший мальчик, — он действительно хорош — распластанный по поверхности их обеденного стола, с покрасневшей кожей и расфокусированным взглядом. Он уже выглядит мокрым и затраханным, хотя они только начали. Хосок замечает, как Чимин вздрагивает от похвалы, как он сильнее прогибается, и продолжает. — Я собираюсь немного развлечься. Собираюсь выяснить, насколько ты чувствительный, где предел боли, которую ты можешь вынести. Ты согласен? — Да, — Чимин закрывает глаза, когда говорит это, а между его бровей залегает упрямая складка. — Малыш, я хочу понять, что приносит тебе удовольствие. — Хосок замечает все, меньше всего ему сейчас надо, чтобы младший начал терпеть и превозмогать. — Если тебе что-то не понравится, ты всегда можешь остановить меня. В любой момент, хорошо? — Я помню, хен, — Чимин упирается лбом в стол, не отпуская край. — Просто начни хоть с чего-нибудь. Пожалуйста. — Тогда расставь ноги шире для меня, — вот оно, низкий приказной тембр, от которого Чимин сильнее стискивает пальцы и негромко, еле слышно стонет, когда старший подходит и раздвигает чужие ноги еще немного. Так, чтобы увидеть розовый, чуть припухший от манипуляций, манящий вход. Идеально. Хосок осторожно ведет кончиками пальцев вдоль спины Чимина, спускаясь к ягодицам, легко царапает и гладит, разминая. Оставляет одну руку на чужом бедре, пальцами второй, не останавливаясь, ласкает расщелину между ягодиц, спускается по промежности вниз, к яйцам, чтобы пощекотать и услышать задушенный писк. Обхватывает кольцом основание чужого члена, делает несколько плавных, текучих движений вверх-вниз, лишь в самом конце сжимая несколько жестче. С нежной улыбкой слушает гортанные стоны в ответ на свои действия, наклоняется и скользит губами к сжимающейся дырке младшего. Чимин взвизгивает, подаваясь вперед от неожиданности. Хосок крепче хватает его за бедро и мокро массирует напряженным языком самый сфинктер, чуть посасывая. С ужасом Чимин понимает, что Хосок делает, и пытается вырваться из его рук. Он сопротивляется, рвано стонет и почти кричит: — Нет, нет, Хосок-и, нет, пожалуйста… — Чимин, если хочешь, чтобы я прекратил, используй стоп-слова, — Хосок ладонями тянет ягодицы младшего шире, снова влажно лижет всей поверхностью языка. — Ты хочешь их использовать? — Нет, не…это просто…я, — Чимин теряется, когда Хосок снова всасывает края его ануса в рот, легко царапая зубами в конце. — О-охх, черт… — Сегодня для тебя все будет слишком, малыш, — старший склоняется над самой-самой кожей, горячо щекоча своим дыханием. — Будет хорошо, доверься мне. — Хе-ен… — стонет Чимин снова, когда понимает, что гибкий мокрый язык уже внутри, а два больших пальца раскрывают его в стороны, помогая языку проникнуть еще глубже. Он кричит снова и виснет на столе, ложась на него почти полностью, Хосоку приходится поддержать его. — Хосок-и-хен, пожалуйста… — Нужно срочно чем-нибудь занять твой рот, чтобы ты не молол чушь, — Хосок берет что-то с соседнего стола и приказывает. — Открой его, — Чимин открывает, и старший плавно кладет ему на язык большую пробку яйцевидной формы. Зубы Чимина смыкаются на рукоятке, снаружи остается торчать только втулка, за которую тянут, чтобы извлечь игрушку обратно. — Оставайся так, я сейчас. Чимин плотнее обхватывает губами силикон и понимает, что, несмотря на размеры, хочет это в себе. Стоило только представить, как Хосок осторожно вводит ее внутрь, растягивая и даря легкое жжение, а потом, может, вытягивает обратно, и так много раз подряд, и он зовет, невнятно мыча из-за занятого рта: — Хосок-и… Старший возвращается из спальни, и спрашивает: — Что такое? — вглядывается пристальнее в порозовевшее лицо. — Ты хочешь что-то сказать? — он торопливо вытягивает игрушку из чужого рта. — Трахни меня этой штукой, — глаза Чимина затянуты похотью, он даже не краснеет. — Пожалуйста, хен. Хосок усмехается довольно, его лоб разглаживается. Он присаживается на колени перед лицом Чимина и дразняще, нараспев произносит: — Такое еще надо заслужить, Чимини…но знаешь, я могу дать тебе выбор, — он видит, как заинтересованно вскидывается Чимин, как по его телу пробегают волны дрожи, и продолжает. — Или пробка сейчас, или мой член чуть позже. — Но? — Какой умный мальчик, — Хосок зачесывает влажную челку блондина назад, оттягивая его голову наверх. — Перед этим я тебя немного помучаю. Заставлю взобраться на стол, встать на колени. Свяжу руки за спиной и стеком отшлепаю твои соски, чтобы они стали донельзя воспаленными и припухшими. Потом надену на них зажимы с легкой цепочкой, чтобы она перекатывалась по твоему животу с каждым движением и причиняла острую желанную боль. Если ты выдержишь все это, то, возможно, заставлю тебя кончить от моих пальцев. А если ты и это выдержишь, я опрокину тебя на спину и трахну на этом же столе, не разрешая прикоснуться к себе. Так что, малыш? мне вставить в тебя пробку или ты согласен на большее? Чимин смотрит на него потерянным, совершенно мутным взглядом. На его полуоткрытых, искусанных, совершенно порочных губах блестит слюна, и Хосок подается вперед, широким мазком языка слизывая ее. Осторожно тянет младшего за волосы и повторяет вопрос. — Я хочу…второй вариант, — хрипит младший, мотая головой. — Хороший мальчик. Чимин чуть не спускает от одного этого. — Вставай коленями на стол, давай, — Хосок не теряет времени даром, заботливо придерживая младшего, чтобы тот не упал. — Поднимись немного, — под колени стелется сложенное полотенце, и Чимин благодарно вздыхает. Вряд ли бы он просидел на коленях на голом столе больше десяти минут. — Руки за спину, — его раздевают, и теперь он полностью нагой, в полутемной вечерней кухне, где они обедают и ужинают каждый день, просто взорвется от возбуждения, если с ним не сделают хоть что-нибудь. — Отдай, — Чимин разжимает зубы, и пробка покидает его рот, а сам он чувствует, как смазка, холодная и липкая, стекает на его промежность. Рука Хосока растирает ее по сфинктеру, все еще слишком чувствительному после римминга, три пальца проникают внутрь, он невольно подается вперед, но Хосок держит его поперек живота так, что не сдвинуться. Только принимать, и Чимин хрипло выдыхает, подставляясь. — Вот так… Пробка еще шире, это уже слегка больно, но Чимин предвкушает заполненность, горячее давление на стенки, что последует за проникновением и дергается, насаживаясь сам. Вскрикивает от резкой боли и слышит, как Хосок шепчет: — Нетерпеливый малыш, сладкий… Чимин выпрямляет спину, садясь на пятки и, да, на это он не рассчитывал. Игрушка давит ровно куда надо, при малейшем движении выбивая искры из глаз. А Хосок жестом волшебника извлекает из кармана шелкового домашнего халата глубокого синего цвета — кто сказал, что он ходит дома в шортах? шелк приятнее к коже, деловая одежда и так не оставляет никакой свободы — недлинную пластиковую палочку с черной кожаной шлепалкой на конце. — Чимини, знакомься — это стек, — Хосок пока просто ведет концом рукоятки по внутренней стороне его бедер. — Боль от него не такая, как от ладони, она острее, резче. Но и удовольствие сильнее. Хочешь попробовать? — Да, — Чимин говорит раньше, чем успевает обдумать. И еще быстрее на его коже расцветает первый жалящий удар — на боку, по линии ребер. Легкий и колкий, оставляющий после себя разливающийся жар и острое, горячее желание. — Ай! — Еще? — Да, хен, пожалуйста, — он опять закусывает губу, и пытается уследить, где мелькнет стек, но удар прилетает неожиданно. По левой стороне груди, почти на боку, под торчащим соском. — Аааах! — Знаешь, чем стек плох и хорош одновременно? — Хосок ведет кожаной подушечкой по спине вниз, задерживается на руках. — Чем чувствительней место удара, тем сильнее боль. И потом удовольствие. Следующий удар приходится на сгиб локтя, на нежную, мягкую впадинку. Чимин горбится и всхлипывает, пытается свести ноги, ему уже больно от того, как долго он находится в ожидании разрядки. Стек проскальзывает между его ягодиц, задевает пробку, щекочет основание члена. Чимин замирает во внезапном испуге, надеясь, что Хосок не будет бить его там. — Тише, я же говорил, что не садист, — старший тихо посмеивается, хотя у самого эрекция давно требует внимания. Хотя бы сжать в руке, парой неряшливых движений сбрасывая часть похоти. Но стоит только представить, каким будет первое движение внутри Чимина, влажного и ослабевшего от их игр, и Хосок решает не трогать себя совсем. Иногда стоит подождать, это гораздо слаще. — Выпрямись. Чимин слушается, и тут же получает серию точных и быстрых ударов по груди, по чувствительным соскам, боль сильная и резкая, пронизывает его сверху вниз, заставляя выгнуться и откинуть голову назад. Он кричит снова, не в силах справиться с интенсивностью этой боли, но отчаянно желая ее. — Вот так, — Хосок ласково вытирает ему слезы одной рукой, пальцами второй поглаживая грудь, выводя на ней широкие круги. — Назови мне цвет. Чимин широко распахивает глаза и изумленно смотрит на старшего. Потом улыбается счастливо и говорит: — Все, что хочешь, хен… — Я хочу цвет. Немедленно, — Хосок сжимает ладонью его щеки и пристально вглядывается в расширенные от возбуждения зрачки. Потом отпускает и отвешивает звонкую пощечину. Голова Чимина от этого удара мотается в сторону, но взгляд становится более осмысленный, и он отвечает: — Прости…все хорошо, зеленый. — Ну-ка ответь мне, — тон Хосока не оставляет возможности вильнуть в сторону, — насколько сильно тебе нравится боль, которую ты испытываешь сейчас? — Очень, хен, — Чимин не смотрит на него, но говорит уверенно, и старший понимает — он сорвал джек-пот. — Малыш, да ты просто сокровище, — если раньше Хосок и не понимал до конца, почему его парень так хочет его в роли доминанта, то сейчас все вставало на свои места. — Мне быть чуть жестче? — Пожалуйста, — младший шепчет непослушными влажными губами, и Хосок видит, как напрягается его пресс в попытке сдержать подступающий оргазм. Интересно, о чем подумал его сладкий мальчик? Оставим это на следующий раз. — Закрой глаза, — зажимы уже согрелись в ладони, и Хосок припадает губами к одному из чужих сосков. Облизывает пошло, втягивает в рот, пощипывает слегка и крепит зажим на вставшей бусинке. Чимин снова вскрикивает, и Хосок чуть сильнее закручивает пружинку, добавляя немного боли. — Теперь второй так же. Давай, будь хорошим мальчиком, иди сюда. Господи, Чимин такой красивый, когда плачет. И кричит, снова и снова, срываясь на тихие всхлипы. Он так хочет кончить, пожалуйста, можно уже, он же был таким послушным… — Чимини, милый, скажи мне цвет, — Хосок осторожно берётся за цепочку, соединяющую зажимы, и слегка тянет. Обнаженный юноша на столе рыдает в полный голос и просит, задыхаясь: — Кончить…пожалуйста, дай мне кончить, Хосок-ии…аааах…больно, я сейчас…сейчас, — он толкается бёдрами вперёд, напрягается всем телом, но старший плавно обхватывает его член и сжимает у основания так, что белеет кожа. Чимина сотрясает крупной дрожью, и он кричит снова. Так громко, разочарованно, его голос полон боли, плечи крупно вздрагивают. Но он все еще не сказал стоп-слово. — Когда-нибудь я покажу тебе, что такое сухой оргазм, — Хосок нежно целует его в плечо. — Цвет, Чимин. Сейчас же. — Хен, пожалуйста, — хриплый, надорванный голос не похож на его обычный мягкий выговор. — Пожалуйста, боже, я хочу кончить… Хосок стеком поднимает его голову за подбородок и чётко, чеканя слова, отвечает: — Как только назовёшь мне свой цвет. — Зеле-ный, боже, пожалуйста, зелёный, хенннн… — младший заикается, пытается свести колени вместе, но пробка смещается внутри него, и он кричит опять, обессиленно наклоняясь вперед. — Ч-черт, больно, хен, дай мне… Старший наслаждается этой картиной. Чимин влажный, раскрасневшийся, с залитым слезами лицом, рыдает в его руках и доверяет себя ему полностью, до кончиков сведенных судорожно пальцев, до несвязных рыданий и стонов удовольствия, замешанных на боли. Хосок толкает пробку основанием ладони глубже, резко и безжалостно, так, что Чимин почти падает лицом вперед, и успевает только обнять его и прижать крепче к себе, пока младшего трясёт в оргазменной дрожи. Тёмная кухня заполнена тяжелым, душным запахом вожделения, Хосок сам держится из последних сил, но все же говорит негромко, выводя ладонью круги на чужой спине: — Хороший мальчик, Чимини, ты так хорошо постарался… А младший держится вертикально только благодаря чужим сильным рукам, и не соображает, кажется, вообще ничего. Отдача от полученного удовольствия размывает реальность, тело расслабленное и совсем не ощущается, а Хосок уже осторожно укладывает его на спину и встает между бесстыдно разведённых ног, подхватывает под бедра и сгибая его колени. — Малыш, ты позволишь взять тебя? Я так хочу тебя сейчас, — шёпотом прямо в сгиб бедра, губами по перепачканной спермой и потом коже. Осторожно вынимает игрушку из расслабленного, податливого Чимина, на что младший хнычет недовольно и пытается свести колени с темнеющими бордовым круглыми отпечатками. — Хосок-и, пожалуйста-пожалуйста, боже… — хочется, блять, так хочется большой, горячий, толстый, сочащийся смазкой член, с налившейся кровью крупной головкой, которая охуенно правильно сейчас заполняет его припухший, растраханный вход. Чимин воет от сверхчувствительности и выгибается на столе так, что касается его только затылком и задницей. Приходится закинуть руки за голову и вцепиться в край, чтобы просто не рухнуть позорно. Хосоку сейчас предстаёт, пожалуй, лучшая картина во всем мире. Острая линия подбородка, дергающийся кадык, истерзанные, измученные зажимами соски, испачканный в сперме живот и гортанные, умоляющие стоны на каждое покачивание его бёдер. На каждый толчок, малейшее движение. — Малыш, ты такой красивый сейчас, — не удержавшись, Хосок собирает немного белесой жидкости на пальцы, дотягивается до губ Чимина и одной длинной полосой мажет поперёк. Хрипло приказывает: — Оближи. И шалеет окончательно, когда младший ловит его руку, прижимает к своей шее и шепчет лихорадочно: — Жестче, Хосок-и…трахни меня, заставь почувствовать, кому я принадлежу…я твой…твой хороший мальчик… Хосок-ии, блять… Хосок держится, он не имеет права сорваться. Но рука, сжимающая чужое горло, мелко дрожит, а перед глазами грозит взорваться сверхновая. Он прижимает Чимина к столу всем телом, соприкасаясь животами, двигается в нем грубо, беспощадно, влажно целует его грудь, цепляя цепочку зажимов, что все еще никто не снимал. Хосок наращивает темп, толкаясь в Чимина еще сильнее. Влажной ладонью легко толкает его под подбородок, заставляя запрокинуть голову, осторожно сжимает. Спрашивает, рвано пытаясь вдохнуть: — Я собираюсь сжать руку сильнее. Можно? Чимин беспорядочно кивает, выстанывая что-то несвязное. Его ладонь накрывает руку старшего и стискивает ее. — Я хочу услышать твой голос, прелесть. — Да, да, да… — стонущий, умоляющий, сходящий с ума под ним Чимин — уже достаточное зрелище для того, чтобы кончить. Но Хосок только крепче сжимает чужое бедро. — Малыш, кончи для меня, давай же, — подхватив младшего одной рукой под колено, вторую он, теперь не сомневаясь, в полную силу сжимает на чужом горле. Слышит, как Чимин хрипит, как чертовски узко становится внутри его тела и срывается на совсем бешеный темп.***
— Хен, я не отказываюсь от своих слов. Я хочу еще, — сорванный, севший шёпот Чимина не передаёт его состояния полностью. Он так измотан, но так счастлив, господи… — Хороший мальчик. Сделай вдох для меня сейчас, я сниму зажимы.