То, что лишнее

      Иорвет наклонился еще ниже, почти к самой шее лошади, потрепал ее между ушей, теплых и мягких. Та едва ли вообще заметила его ласку, однако не это было важно: он скорее проверял ее состояние и остался им доволен. Как ему и было обещано, спустя столько часов она не обнаруживала ни малейших признаков усталости и даже не взмокла. Шла быстрой и ровной рысью, словно какая-то волшебная машина, и при этом явно чувствовала себя просто прекрасно.       К сожалению, того же нельзя было сказать о нем самом. Уже, быть может, больше года он не ездил верхом, и теперь, по прошествии почти целого дня скачки, ему всё труднее удавалось игнорировать ломоту и онемение в мышцах. Поначалу, конечно, всё шло хорошо, и он рад был снова прокатиться, однако чуть позже удовольствие это сменилось неудобствами: чужое, неподогнанное седло натерло и отбило ему зад и бедра, а ладони горели от вожжей даже сквозь перчатки. С последнего привала прошло уже много времени, и нужно было сделать еще один, да хотя бы просто спешиться, но подобные мысли попросту не приходили ему в голову: на счету была едва ли не каждая минута.       Что же касается неудобств, то в них не было ничего принципиально нового. Он давным-давно привык не только к ним, но и ко всему остальному: к изматывающему многодневному голоду, к бессонным от беспокойства ночам, к постоянному страху перед засадами и облавами. А кроме того еще и к грязи, вшам, болезням, боли и холоду. Особенно к боли. Всё прочее было преходящим и более-менее поправимым — тем более сейчас, когда он жил в городе, — а вот она в той или иной степени оставалась с ним всегда. Всюду напоминала о себе, неуместно и настойчиво, начиная с ноющего по непогоде шрама через пол-лица и заканчивая плохо заживающим порезом на боку, который недавно оставил ему Роше. Конечно, можно было поступать как другие: «подлечивать» себя алкоголем, травами или даже наркотиком. Однако он к подобным методам предпочитал не прибегать. По самым разным причинам, но главным образом потому, что не хотел и, более того, не смел показывать свою слабость ни перед кем. Хотя бы попросту из доброй памяти о том, кто не сдавался до самого конца… Но, до конца ли? Ведь тут тоже как повернуть. Под каким углом посмотреть.       Впрочем, сейчас уже не было никакого смысла разбирать прошлое. Нужно было думать о лучшем будущем, которое снова, как это обычно и случается, повисло на волоске. «Лучшее будущее, как же», усмехнулся про себя Иорвет. А ведь, видят боги, ради одной только вероятности этого самого будущего он готов был вытерпеть что угодно. Он сказал бы даже больше: если бы его собственная смерть, пусть даже мучительная и публичная, хоть как-то могла помочь его народу, он согласился бы на нее охотно и не раздумывая. Сам надел бы на себя петлю или устроился на дыбе, молчал бы до последнего вздоха или, наоборот, орал во всю глотку — в зависимости от того, чего захотела бы публика. Да, вполне достойное завершение жизни для такого, как он. И как же благородно, заметил бы кто-то не без сарказма, как самоотверженно. Вот только этот «кто-то» вряд ли понял бы, что видеть отчаяние потерявших всякую надежду Seidhe для него намного, намного больнее, чем все «развлечения», что смогли бы придумать для него людишки.       И всё же до такой степени наивным он не был. Сказки о благородстве и самопожертвовании так сказками и оставались. Офицеры, добровольно и покорно сдавшиеся на милость палачей после Цинтрийского мира, сделали это в надежде на то, что не тронут хотя бы их солдат, но так и не узнали, что жертва эта была совершенно бесполезной. Ни один скоя’таэль, боровшийся за Дол Блатанна, так и не смог туда вернуться. А потянулись туда одни старики из городов и поселков — доживать свой век в безопасности и тепле, среди своих. «Надеюсь», подумал Иорвет, «я уже не застану то время, когда Долина Цветов станет синонимом последнего эльфского кладбища».       Он снова невольно вспомнил день казни и стиснул зубы. Как же хотелось ему тогда выкрикнуть несколько команд, раз никто не решался, поднять короткий и оттого еще более эффективный бунт, надавать по щекам своим товарищам, павшим духом от безысходности, раскидать стражу, даже будучи скованными — впрочем, многие из пленных всё равно подтачивали кандалы — может, и получилось бы. И тогда все вместе они точно смогли бы превратить Диллинген и его окрестности в пылающие до небес руины, забитые трупами… Но он не посмел, не при Исенгриме, а тот не сделал ничего. Не счел нужным. И Иорвет тоже промолчал. Спас себя и свою шкуру.       Вот только потом Железный Волк бросил всё и сбежал за Синие Горы, не оглядываясь. А Иорвет остался. И так и не нашел оправдания поступку своего бывшего командира. Исенгрим был для него не просто военачальником, он был символом, знаком. Для всех них. Чем-то, что скрепляло и объединяло Seidhe. Самым достойным их представителем, превосходным лидером и воином. В пику тому, кем обычно считали их люди — ярко разодетыми болтливыми фиглярами. Да что там говорить, при одном только упоминании его имени любой эльф, да и не только эльф, кто угодно начинал трепетать, как лист на ветру. И чем всё это обернулось?.. Иорвет снова горько усмехнулся. Легендарный Исенгрим, которого он обожал и чьи лаконичные приказы ловил буквально с полуслова, в одночасье отправился в одну когорту к Францеске-Маргаритке, новоиспеченной королеве Дол Блатанна. В самом деле, с тех пор он думал о них обоих гораздо хуже, чем мог даже выразить.       О последней уж точно, но он и знаком был с ней едва-едва. Что же касалось Фаоильтиарна, то в сознании Иорвета, как тот был вынужден признать, он словно бы разделился на две личности. До и после побега. Исенгрим, которого он знал, в любом случае остался бы на Севере, со своими. А неизвестный ему новый Исенгрим сейчас, по слухам, обретался где-то в Зеррикании. И этого последнего для него будто бы не существовало. Иорвет никому не рассказывал об этих своих мыслях. Его точно не поняли бы или подняли на смех, но… «Интересно», думал он, «если бы Фольтест сделал что-то подобное, изменилось ли к нему отношение Роше?» Нет, продолжал он, Вернон, вероятно, даже не понял бы, что вообще произошло. Слепо последовал бы за королем куда угодно и как угодно. Нашел бы любые оправдания. Или даже не искал бы. Люди, подобные Роше, не думают. Не размышляют и не анализируют. Однажды принятое решение служить и защищать они несут через всю свою жизнь. И умирают с теми же мыслями в голове.       Впрочем, ведь раньше он тоже не размышлял. Тоже следовал однажды принятому решению. И выполнял приказы. Но вот когда все развалилось, когда он не знал, что ему теперь делать и куда идти, пришлось волей-неволей задуматься. Этому его научил сначала Яевинн, который разглагольствовал часами, сутками, покуривая трубку и водя в воздухе ладонью, белой и узкой, как лепесток лилии, совершенно не похожей на ладони эльфов-воинов. А позже научил и старик Седрик, после чарки спиртного способный выдавать такие забористые истины, от которых мозги сворачивались в черепной коробке. В чем-то оба они были правы, каждый по-своему. По крайней мере, благодаря им, хотя и не только им, ему удалось, наконец, нащупать хоть какой-то свой путь. В том хаосе и разбросе, который остался после исчезновения Исенгрима и предательства Финдабаир. И наконец-то, спустя несколько лет он встретил кого-то, кто мог этот путь осветить и придать ему смысл. Или, быть может, довести до закономерного итога.       Однако и тут не всё оказалось так гладко. Мир людей, с которыми теперь приходилось иметь дело, был куда более непредсказуемым и непонятным, чем всегда виделся ему. Они не прекращали грызться между собой даже с врагом у ворот, отделенным от них только узкой полосой призрачной мглы. Солдаты Хенсельта, по словам Роше и по его собственному опыту, будучи все поголовно тунеядцами и алкашами, тем не менее представляли огромную и опасную силу. Если он, Иорвет, не успеет вернуться до начала осады, всё пропало. И если Саския не придет в себя, всё пропало однозначно. Разве это не достаточный повод забыть о разногласиях и, наконец, начать думать в одном направлении? Но, как ни удивительно, именно в момент общей беды вновь повылазили все распри и склоки. Каждый опять завел свою волынку, упорно и уперто пытаясь перекричать других и продавить свои мелочные притязания…       Они злились и искали крайнего. Перебирали всех подряд. И не раз их взгляды останавливались на нем самом, жаль только повода не было. Иорвет видел это их разочарование. А ведь как было бы удобно, но нет. Не всем было по нраву его решение защищать Верген. И далеко не всем в Вергене нравился он сам. Он видел презрение в глазах людей, насмешку во взглядах краснолюдов, и неприязнь, написанную на лицах городских эльфов. Тех, что не имели никакого отношения к ним, скоя’таэлям. Знали бы они, какую неприязнь в свою очередь испытывает к ним он сам. Не потому, что они перестали быть похожи на Seidhe и отдалились. А потому только, что все войны просидели за стенами городов, не приложили ни толики усилий в борьбе за свободу, а теперь и вовсе воротили нос от них, «преступников и бандитов». Впрочем, в какой-то мере он мог бы назвать это и человеческой чертой: по-крысиному отсидеться в теплой норе, глядя на то, как расправляются с твоими собратьями. Отделить своих от чужих. И себя от другого. Закрыть глаза и уши, чтобы не знать, не помнить. Делать вид, что между ними теперь нет ничего общего. Одно только название.       Некоторым из его отряда тоже не нравилась идея о создании общего для всех рас государства, хотя они предпочитали не высказывать этого прямо. Ограничивались одними только косыми взглядами и перешептываниями. Мол, какая разница — ну, будет еще один город, в котором нелюдей рано или поздно ждет новый погром, шибеница или тюрьма. А то и всё сразу. Люди так или иначе возьмут верх и установят свои порядки. И тогда зачем бороться? За что? Он был полностью согласен с этими «некоторыми», вот только не сказал бы этого вслух. Во всяком случае, не сейчас, когда никакого смысла спорить уже не было. Решение было принято, и нужно следовать ему, какие бы сомнения его ни одолевали.       А сомнения были. Их он тоже не обсуждал ни с кем. Зачастую попросту не обращал на эти мысли внимания, как и на чужие намеки и толки, а порой даже открытое осуждение. В конечном итоге, Шантерель свой отряд так и не привела, не обсмеяв его и не опозорив перед всеми исключительно по причине теплых воспоминаний об их былой связи. Хеддвен, с которым всё же удалось договориться, пусть и не без скрипа, тоже пока не явился. Вернон же на встречах не предлагал ничего толкового, ничего существенного, кроме полутрусливых попыток, как он там выразился, «устроить всё по-тихому», хотя на это у человека явно не хватало мозгов, а у него самого — времени, сил и желания. Голова была занята совершенно другим: то, что происходило в Вергене и происходило буквально каждый день, с самого их, «белок», прибытия, в каждой мелкой проблеме, в каждой несуразице, с которыми ему и его людям приходилось сталкиваться, предполагало не слишком радостную перспективу. И, возможно, даже хорошо, что Хеддвен со своим отрядом не прибыл слишком рано.       И всё же в этом мире и в этом городе ему предстояло жить. С этими людьми, с этими краснолюдами и очеловечившимися городскими эльфами. Завершить то, что бросил и не стал завершать Фаоильтиарна, не смог или не захотел, не видел больше смысла — уже без разницы. И если Иорвет чувствовал в себе силы, что способен на подобное, пусть и не совсем то же самое — но ведь и мир изменился, — то всего каких-то трое неполных суток в седле то под дождем, по-осеннему холодным, то под палящим напоследок позднелетним солнцем казались ему сущим пустяком. Недостойным даже упоминания. И его лучникам, как он полагал, тоже. Хотя бы в этом ему не хотелось сомневаться.       Он привстал на стременах, чтобы насколько можно уменьшить напряжение и неудобство, и продолжил смотреть вперед перед собой. На сложных участках вовремя правил лошадь так, чтобы она, забывшись, не сбежала с тракта. Здесь дорога пока еще была раскатанная, малочисленные местные продолжали ей пользоваться, но ближе к границе с Темерией лес будет становится всё гуще и гуще. Может, придется даже спешиться. Так что сейчас надо гнать там, где это возможно. И он гнал. Жаль только, не галопом. Очень редко мимо него мелькали какие-то повозки и пешие странники, но он не обращал на них внимания. Хорошо, если и странники к нему не приглядывались. По его приблизительным расчетам, они должны были прибыть во Флотзам не позднее сегодняшнего вечера. По крайней мере, он собирался успеть до темноты.       — Капитан! Иорвет! — послышался вдруг голос кого-то из его группы.       Говоривший несколько раз стегнул свою кобылу, чтобы вырваться вперед и подъехать к нему ближе, предусмотрительно зайдя со стороны целого глаза.       — Послушай, давай сделаем привал… — запыхавшись, с трудом произнес солдат. — Прошу! Кони в амулетах, может, и не устают… но мы…       Иорвет глянул сначала на него, затем — обернувшись в седле — и на остальных, которые прилично отставали и растянули линию едва ли не на сотню метров. Они тоже тяжело дышали и все как один смотрели на него с отчаянием и мольбой.       — Ладно, — бросил он нехотя, с нескрываемой досадой, и резко дернул поводья. — Спешиваемся!       Они отъехали к оплоту безопасности — густой и пестрой дубовой роще, — расположились за деревьями, отгородившими их от тракта, и, привязав лошадей, со стонами облегчения повалились, наконец, на столь желанную землю. Иорвет же молча попивал воду из фляжки и смотрел на них.       Он взял с собой только шестерых, самый необходимый минимум для такого мероприятия. В первую очередь Элеаса, который на этот раз возразить не решился. Впрочем, он всё равно был явно не в духе и избегал разговаривать с кем-либо вообще. Затем — пожилую эльфку, одну из самых умелых лучниц в его бригаде. Она единственная из всех присутствующих начала, едва только переведя дух, деловито раскладывать на скатерти снедь, ворча что-то про несообразительных и ленивых мужиков. Так же в группу попали двое парней-малолеток, которые всё держались рядышком и сейчас внимательно наблюдали за ее действиями и за появляющейся едой, ожидая приглашения. Вечно голодные юнцы, они едва ли вообще осознавали важность и цель этой вылазки, но помалкивали. Последняя же пара, бывалые «белки», ходили с ним еще с прошлой зимы, всегда удивительно спокойные и удивительно живучие. Они вызвались в этот поход сами, потому как «скучный» Верген, по их же словам, надоел им до чертиков. Странная это была позиция, многим непонятная.       После нехитрого перекуса эльфы вопросительно уставились на своего командира, ожидая распоряжений. В повисшей тишине слышалось отчетливое перестукивание дятлов. Даже сама тишина эта для эльфской стоянки была явлением весьма непривычным. Но сейчас все явно слишком вымотались для того, чтобы еще и болтать. Да и компания подобралась разношерстная, общих тем, похоже, не нашлось.       Все они выглядели уставшими, выдохшимися, а впереди был еще долгий путь. Иорвет не знал и не задумывался о том, как выглядит сам. Ноги гудели, и его пошатывало, но он не подавал виду. Впрочем, задумался он, судя по положению солнца, они едут с приемлемым запасом по времени, да и потом, всегда можно подстегнуть заколдованных лошадей.       Ведь ради кого это всё? Одной только Саскии? Нет, именно ради них, этих эльфов, и других, тех, кто остался в Вергене. Ради нескольких сотен остальных их собратьев, которые до сих пор рассредоточены по лесам Севера. Он и так относился к ним слишком халатно, слишком разбрасывался. Какой смысл сейчас загнать их всех до смерти? Он решил защищать Верген вовсе не для того, чтобы там спокойно обосновались одни людишки и краснолюды.       — Если кого-то вдруг одолевает сон, то я даю на это час, — сказал он, наконец. — И кто-то, как всегда, идет в караул. Чья очередь?       По поляне разлился еще один коллективный вздох радости, и все, кого не касались слова про «очередь» и «караул», тут же принялись устраиваться подремать. Двое бывалых же сначала поглядели на Элеаса, который сделал вид, что не заметил их взглядов, и насмешливо похмыкали. Может, был его черед, но он, пользуясь лейтенантским положением, предпочел это проигнорировать. Потому они, не сговариваясь, бросили монетку. Снова похмыкали. Один из них, который на памяти Иорвета никогда не снимал с лица трофейную полумаску Синих Полосок, скрывавшую всё, что ниже глаз, и не снял ее даже во время перекуса, тут же довольный завалился на бок. Все догадывались о причинах привязанности к этому аксессуару, и никто не лез с расспросами. Никто вообще не лез с расспросами ни к кому, и уже очень давно.       Второй же, выделявшийся даже среди эльфов едва ли не богатырским ростом, откинул за спину длинные рыжие волосы, завязанные в небрежный конский хвост, и поднялся с земли, стряхивая с колен хлебные крошки. Всполохи пробивающегося сквозь листья солнца играли в этих ярких его прядках и невольно привлекли внимание. В самом деле, странный контраст составлял он с пожилой эльфкой, которая была подстрижена очень-очень коротко. Впрочем, если у женщин Seidhe и можно было встретить подобные прически, тем более у «белок», то эльфы-мужчины практически никогда не стригли волосы хотя бы короче ушей. Рыжий проверил лук и стрелы, саблю на поясе, а затем всё так же молча удалился патрулировать окрестности. Особенность его была еще и в том, что едва ли кто и когда слышал как звучит его голос. Но мало кого это всерьез заботило.       Не заботило и Иорвета. По правде говоря, он никого из них толком не знал, кроме Элеаса. Ни женщину, ни молодых, ни даже «ветеранов». С недавнего времени всё это потеряло всякий смысл даже в теории, ведь знакомство это только до первой же стычки с неприятелями или местной фауной. Кого-то посекут, кого-то подстрелят, кого-то разорвут… Пока что достаточно и того, думал Иорвет, что они верят ему и идут за ним. Возможно, на этот раз им и вовсе не повезет по пути наткнуться на какой-нибудь блуждающий разъезд, и в Верген вернется всего половина. А, может, не вернется никто, кроме самого Иорвета. Или даже он сам. И тогда к чему лишний повод для печали?       Позаботившись о своих бойцах, он, наконец, тоже перекусил. Накидал в рот какой-то еды, не чувствуя ее вкуса. Запил водой. Потом раскурил трубку. Надо было еще наполнить флягу, но ноги не шли. Возможно, потом, перед отъездом.       Он старался не задумываться над тем, стоит ли вообще игра свеч. Текущая проблема, скорее даже беда, с которой они столкнулись, разом отодвинула эти мысли на самые задворки его сознания. Что же касается остальных — он снова принялся невольно и напряженно всматриваться в лица эльфов, с беспокойством выискивая на них признаки неверия и отчаяния, разочарования, но не найдя их и обнаружив, к своему удивлению, воодушевление и даже какой-то оптимизм, улыбнулся. Впрочем, не без горечи. Ведь кто знает, как всё обернется и что их ждет в этом новом государстве, которое он так ярко и не жалея фантазии расписывал перед ними? Несколько сотен молодых эльфов, чуть больше или чуть меньше, всё равно это ничтожно мало. Самое лучшее, что им светит — это полное растворение в людской массе. «И тогда какой смысл?» Иорвет выпустил струйку дыма сквозь зубы. «Какой, сука, смысл?» Он потер лицо и лоб под платком.       Однако другого выхода нет. Это или ничего вообще.       К его удивлению, Элеас, до того застывший в одной позе и как-то осоловело глядящий в одну точку перед собой, вдруг отмер и поднялся на ноги, подошел к нему. Устроился рядом и протяжно вздохнул, затем достал свою трубку и жестом попросил у него немного табака. Иорвет отдал ему весь мешочек: его самого уже тошнило от этого приторного, яблочного аромата, и вместо этой смеси он с радостью скурил бы щепотку терпкого, хоть и немного плосковатого по букету табака Роше.       После долгого молчания лейтенант, наконец, заговорил с ним:       — Слушай, вот я никак не пойму, эта Эйльхарт, она же такая же магичка, как и наши. Она же могла попросту открыть портал и всё. Дел ведь на пару минут.       Иорвет был полностью согласен с ним. Его тоже мучили именно такие мысли.       После того злополучного собрания ему даже не дали приблизиться к Саэсентессис. Чародейка заперлась с ней в ее покоях и в ответ на настойчивые просьбы объяснить, что с девушкой и выживет ли она вообще, долго отмалчивалась. Мол, обследовала. А когда, наконец, вышла к нему, то с порога протянула насмешливо: «Аа, прекрасный принц всё еще тут и никак не угомонится?». Затем разглядывала его какое-то время своим странным, пытливым взглядом, который сопровождался легкой полуулыбочкой. Может, пыталась прочесть его мысли, а, может, обдумывала что-то свое. Прикидывала в уме. Впрочем, почему бы ей не делать одновременно то и это? «Увы», добавила она, «как бы тебе об этом ни мечталось, но поцелуй тут не поможет». И усмехнулась. Как всегда с осознанием своего превосходства над всеми, тем более над ним, всего лишь каким-то глупым старым эльфом. Его паника и беспокойство будто забавляли ее, а его вопросы она пропускала мимо ушей. Впрочем, подобным образом трехсотлетняя чародейка вела себя всегда. Возможно, Филиппе хотелось сказать, что всё это не его ума дело и что шел бы он лучше усмирять вопящих крестьян, но вместо этого она, подумав, всё же коротко, будто делая одолжение, объяснила ему, что именно потребуется для изготовления противоядия. И что нет другого выхода, кроме как ехать назад во Флотзам. Развела руками. А Иорвет не стал спорить. И про портал вспомнил уже гораздо позже.       Тем не менее своему лейтенанту он ответил по-другому — сухо и не располагая к дальнейшему обсуждению:       — Значит, не такая же.       — Тогда почему мы?..       — Элеас, просто заткнись, хорошо? — бросил Иорвет резко и сделал очередную затяжку.       Когда он, еще в зале, поднял Саскию на руки, чтобы отнести в ее покои — он не доверил бы это никому другому — то тело ее, пусть и закованное в полный доспех, показалось ему легким, а сама она, смелая и крепкая, — неожиданно беззащитной. Какой бы сильной она ни была, всё же, как любая женщина, тем более такая молодая, совсем еще девушка, нуждалась в хорошей охране, в правильных, надежных людях вокруг себя. И он, насколько мог, пытался обеспечить ее всем этим. Колдунья же вовсе не казалась ему надежной. Совсем наоборот. Глядя на нее, на ее хитроватый и наглый вид, он ощущал неприязнь, идущую из самой глубины души. И не мог сказать, почему. У него не было ни одной зацепки. Ничего. Она заботилась вполне искренне, участвовала искренне и искренне советовала. Казалось, она полностью поддерживает молодую и амбициозную правительницу. Да и Саския в свою очередь считала ее чуть ли не подругой. Иорвету попросту не к чему было придраться.       И всё же. Тогда он не обратил внимания, но сейчас вспоминал детали. Не мог не вспомнить. То, как Эйльхарт внимательно всматривалась в лицо Саскии, даже ни разу не взглянув на кубок с отравой. И как на этот кубок оторопело и с ужасом смотрел принц Стеннис. Оба эти обстоятельства потом очень быстро потонули в суматохе, в поиске средств передвижения до Темерии, в усмирении так некстати поднявших бунт горожан.       

***

      — Траут-то, говорят, пропал, и с концами, — услышал Роше голос одного из двух тихо переговаривающихся каэдвенских солдат.       И прислушался, но не слишком, дабы не вызвать подозрений. Внутри ёкнуло, однако он, естественно, не подал виду. Каэдвенский офицер давно собирался линять, но всё явно трусил, и уж если, наконец, решился, значит, дело запахло жареным.       — Ну а нам-то что? — отозвался второй. — Не наша забота.       — А мне, например, интересно! Или что, скажешь, у нас каждый день графья пропадают?       — Хм… Да думаю, упился он и всё тут, куда денется-то! Лежит где-то, храпит в грязи, как Одрин. Я своими глазами видел, как лихо он в последние дни за воротник закладывал…       — Ты по себе-то не суди! — ворчливо оборвал его первый. — Услышит еще кто… Чай, про дворянина говоришь, а не про кого-то там. За такие речи плеть полагается. И не прикидывайся, будто не боишься!       Второй резко замолчал: явно задумался. Потом глухо буркнул:       — Это я про Одрина говорил. Если что. А не про графа никакого.       Голоса эти доносились от ворот, куда они, Роше и Геральт, прибыли в самый первый день. С берега возле темерского лагеря как раз очень удобно было подслушивать болтовню караульных. Впрочем, не это было важно.       Винсон Траут пропал.       Сама по себе не такая уж и новость. Каэдвенцы постоянного кого-то теряли, постоянно кто-то куда-то убегал, особенно из лагеря на противоположном берегу. Пропавшие находились почти всегда. Иногда живые, хоть и напуганные чудищами, или заблудившиеся по синьке, а иногда уже мертвые. Но некоторым всё же удавалось успешно дезертировать, и судьба их была неизвестна. Однако вот такого, чтобы пропал кто-то из командующих, еще не случалось. Не считая десятника Болдрика, конечно. Но Болдрик был мелким, никому не нужным бароном, а не графом. Если его и искали, то не особо афишируя. И не устраивая шмон по всему лагерю.       Не подавая виду, что всё это его хоть сколько-то беспокоит, капитан Синих Полосок погрел уши там и сям, но никакой особо ценной информации не услышал. Он-то знал, вернее, предполагал, где именно может находиться Траут. Но бездействовал. Ничем помочь ему он всё равно не мог, не засветившись сам, а потому разумнее всего было переждать, пока всё уляжется. Потому как никакой уверенности в том, что каэдвенец, попав в руки колдуна или Геральта, не сдаст всю контору, у него не было. Геральт, конечно, поведал ему недавно о том, что потерял нить расследования, но вполне мог воспользоваться вновь представившейся возможностью эту нить отыскать.       И потом, всегда всё знающие и обо всем осведомленные мадам Кароль и Лютик наверняка уже предприняли что-то, чтобы сбить любых «ищеек» со следа.              В любом случае, Роше дожидался развития событий, сохраняя при этом такое внешнее спокойствие, какому смог бы позавидовать и Дийкстра. Долго-долго он сидел за своим столом и, покусывая кончик пера, глядел на чистый лист бумаги. Нужно было решить, докладывать ли Наталису о происшествии в Бурых Листьях, или нет. С одной стороны, если скрыть, это может ударить по доверию, которое установилось между ними. А доверие это, считал Роше, штука очень и очень недешевая. Тем более, сейчас. С другой стороны, узнав обо всем, коннетабль мог принять какое угодно решение, вплоть до предъявления претензий Каэдвену. Конечно, он был не дурак, чтобы сотворить такое до сбора в Лок Муинне, однако как знать. Фольтест тоже был разумным правителем, но порой его решения бывали импульсивнее, чем у подростка. И так же плохо поддавались логике.       Нельзя было не вспомнить спорный пакт Темерии и Нильфгаарда во время Второй Северной. Пакт этот действовал всего каких-то шестнадцать дней, после чего был «черными» с грохотом попран, а последствия всего этого аукались темерцам до сих пор… Вернон мотнул головой, прогоняя от себя эти мысли. Кто он такой, в конце концов, чтобы критиковать решения короля, тем более мертвого? И потом, работать нужно не с прошлым, а с настоящим. С тем, что есть уже сейчас.       Всё-таки очень не вовремя Иорвет перенес встречу. Очень много вопросов хотел с ним обсудить Роше, пока Траута не нашли и не вытрясли из него всю правду-матку, но теперь оставалось только ждать. Всего-то полтора дня. И даже меньше. «Интересно, где он сейчас и что делает?», подумалось ему. «Должно быть, уже добрался до очередного отряда и произносит пламенную речь». Он фыркнул, представив как эльф — ну точно как тогда во Флотзаме — встает перед всеми, подбоченясь, вытаращив свой глаз и вздернув подбородок, а потом начинает нести уже набившую всем оскомину белиберду. «Послушать бы», продолжал про себя Роше, «что он лепит теперь-то, когда нужно призывать договариваться с людьми, а не нападать на них?». В том, что Иорвет мастак завернуть всё красиво и вдохновляюще, он почему-то не сомневался. Значит, и на этот раз тот что-нибудь да придумает. К тому же эльфы, по личному мнению Роше, были крайне наивны и легковозбудимы. Они и не заметят подмены.       Снаружи в шатер доносились голоса его солдат, а также Бьянки и Геральта. Роше не прислушивался — слишком уж привык к их общению. Потом всё стихло, большая часть компании разбрелась по своим делам, и, судя по всему, остался только ведьмак, что-то вполголоса выспрашивающий у Тринадцатого. Что именно, нельзя было разобрать, но можно было догадаться. «В самом деле, кого, как не его подрядили на поиски Траута? Этого следовало ожидать». Чуть погодя в их беседу вдруг вмешался Шеридан. Потеснив Тринадцатого, он принялся говорить громко и размашисто, явно нарочито, при этом по привычке щедро «украшая» свою речь матом и междометиями. Самым важным в его ответах были слова «ничего, бля, не знаю», «говорить, бля, не велено» и «иди, бля, гуляй уже». Роше не сдержал слабой улыбки.       «Ведьмак собирался в Верген именно сегодня», размышлял он. «Однако если поиски пропавшего барина затянутся, то мне не надо будет выдумывать, как отсрочить ритуал. Иорвет успеет вернуться с, как он там выразился, подмогой». И всё же его беспокоило то, насколько далеко зайдут эти поиски. И к чему приведут.       Он собрался уже встать со стула и пойти послушать, о чем ведьмак болтает с его солдатами.       — Ты бы поспал, Вернон, — услышал он голос Геральта буквально из ниоткуда. — В твоих мешках под глазами можно картошку хранить.       Роше подскочил на месте и заморгал. «Проклятье, я что, закемарил на месте?» Гулкий звон в голове свидетельствовал именно об этом. Он не понял, как это вообще могло произойти, ведь он как раз намеревался выйти из шатра.       — И тебе привет, Геральт, — отозвался он ворчливо, прочистив горло. — Благодарю за трогательную заботу. Прямо на душе, знаешь, посветлело.       В этот момент внимание его привлекло что-то не характерно ярко-оранжевое в амуниции ведьмака.       — Что, опять новый доспех? — протянул он без особого интереса, но всё же присматриваясь к нему получше. — Я, конечно, привык к тому, что ты меняешь шмотки, как столичная вертихвостка…       Роше вдруг осекся, опознав и двойной герб на нагруднике, и яркие вставки, и наклепки. Во рту у него пересохло.       — Это… — пробормотал он.       — Доспех Зельткирка, — закончил за него Геральт, догадавшись, куда он смотрит.       — О, вот как, — голос Роше прозвучал слегка обескуражено. Он знал, о каком Зельткирке идет речь: в конце концов, тот был единственным в своем роде. Дело было совсем в другом. — Получается, это раритет. И где же ты раздобыл его, позволь спросить? — осторожно начал он, собравшись. — Купил у старьевщика?       Геральт на это только иронично хмыкнул.       — Если подобное попадет к старьевщику, то мне в жизни его будет не выкупить, — пояснил он, усаживаясь напротив капитана.       — Что, так дорого стоит?       — Ну, весьма дорого. Впрочем, я не проверял. Роше, можешь не ерничать. Ты, очевидно, узнал этот доспех. Я заметил.       — Узнал, — тот не стал спорить и только сделал вид, что разглядывает двойной герб. — Могу ошибаться, но, сдается мне, я видел его на каком-то каэдвенском офицере.       — Вполне вероятно, — кивнул Геральт, не сводя с него глаз. — На Винсоне Трауте, должно быть.       Тот хмыкнул, якобы удивленно. И внутренне обругал сам себя. Если бы ему хотя бы одним глазком удалось увидеть Геральта в новом облачении пораньше, то не вырвалось бы то предательское «это…»! В самом деле, он не знал и не мог знать — откуда? — что этот раритетный нагрудник когда-то принадлежал аэдирнскому воеводе, зато прекрасно помнил о том, что ранее в нем щеголял никто иной как сам Траут. Вряд ли каэдвенец расстался бы с такой ценной вещью добровольно. Тем более плохо верилось в это после новости о его побеге.       — Так вот как звали того мужика, — Роше насколько мог мастерски изобразил скуку. — Что ж, это очень важная информация.       Геральт какое-то время молчал, явно что-то обдумывая. Ему очень не понравилось то, как напрягся Роше. Как сбилось у него дыхание. Можно было даже почувствовать запах выступившего пота. Всё это говорило о том, что тема разговора ему далеко не так безразлична, как он рисует. А его нарочитый блеф так и вовсе вызывал смутное отвращение. Неясно было только, к чему именно относилась такая реакция капитана.       Роше так же молча буравил его взглядом. Беседа постепенно принимала всё более неприятный оборот. Нужно было что-то предпринять, пока ведьмак не наделал лишних выводов. А наделать их он собирался, судя по сосредоточенному выражению его лица.       — Ладно, если без шуток, — капитан наклонился вперед и сложил руки на столе. — Раз уж ты пришел поболтать, я был бы рад услышать, как так получилось, что Траута обыскались в каэдвенском лагере, а на тебе теперь его доспех, м? Дай угадаю, кто-то из командования поручил его поиски именно тебе, раз уж ты у нас непревзойденный следопыт. И ты его нашел. А дальше два варианта, или даже три: Траут либо откупился от тебя, сбагрив тебе дорогую шмотку, либо ты ободрал его хладный труп, либо… попросту убил его.       — Мм, — протянул Геральт, отворачиваясь. — Интересные выводы. С чего это тебя так взволновала судьба Траута?       — Сам-то он мне до фени, — пожал плечами Роше. — Однако очень странно, знаешь, видеть то, как ты охотно помогаешь людям Хенсельта в их делах, а потом на тебе оказываются вещи их товарищей.       Он напирал и выспрашивал, рассчитывая на то, что Геральт всё равно расколется. Сам он уже догадывался, чем и как закончилось дело. Его интересовало только одно: выболтал ли что-то каэдвенец перед смертью и если да, то что именно.       Геральт молчал, всё так же неопределенно глядя вдаль, и чем дольше он молчал, тем быстрее Роше терял терпение.       — И с чего вообще Трауту было убегать? — продолжил он. — Дезертирство среди офицеров — редкость. С чего бы тебе его разыскивать, если только ты не наткнулся на его тело чисто случайно? Предполагаю всякое, но, в связи с последними событиями, можно догадаться, что это имеет какое-то отношение к заговору против короля.       — Ты не перестаешь удивлять меня своей проницательностью.       — Что поделать, работа такая.       Ведьмак снова помолчал. Речь темерского капитана, как он замечал уже не в первый раз, начинала скатываться то в канцелярщину, то в просторечный жаргон, когда тот волновался. А он, безо всяких сомнений, волновался. За всё время их знакомства он успел повидать Роше разным, и невозмутимо спокойным, и побелевшим от бешенства, и едва ли не растерянным, когда дела шли не так, как ему хотелось, но вот чтобы он настолько сильно терял самообладание, пытаясь что-то скрыть, такого еще не было. Он строил из себя этакого хладнокровного бывалого вояку и, безусловно, по большей части им и являлся, однако переутомление всё же давало о себе знать. И лучше бы ему правда послушать добрый совет и отправиться на боковую, вместо того чтобы продолжать этот разговор.       — Так что выяснилось в итоге? — снова подал голос Роше, приподняв брови.       — Ничего конкретного.       — Ну, значит, — тот откинулся на спинку кресла, — как ты и сказал мне на днях, заговор — это всего лишь байка воспаленного колдунского мозга. Что же, тогда у меня остается только один вывод.       — Какой? — Геральт всё же взглянул на него, хмуро, но с неподдельным интересом.       — Нет. Так будет неинтересно. Ты сам мне скажи.       Тот мотнул головой и поморщился с неприязнью.       — Идиотское у тебя чувство юмора, знаешь, — процедил он.       Роше не обиделся.       — Ошибаешься, я совершенно серьезен. Хочу послушать твою версию событий, раз уж ты пока что еще в моем лагере. Пока имеешь сюда свободный вход и пользуешься моим расположением, — прежде, чем ведьмак успел что-то вставить, он добавил: — у нас есть общее дело, Геральт. И то, насколько ты сблизился с каэдвенцами, мне не нравится. Думаю, это очевидно. Надеюсь, ты не станешь задавать глупых вопросов: почему именно мне это не нравится?       Ведьмак, как показалось Роше, собрался, раз уже представилась такая возможность, попробовать переиграть его на его же поле. То есть, в дознании. А Вернон не то чтобы не любил, когда с ним делали подобное, а скорее забавлялся. Он провел с Геральтом достаточно времени, понаблюдал за ним, а, кроме того, изучил талерские доклады, дело о погроме в Ривии, о его участии в темерских событиях, в том числе вызимских, и уже успел составить более-менее полный портрет его личности, которого было вполне достаточно для того, чтобы не позволить тому взять верх. Разница между ними состояла главным образом в том, что Роше знал или хотя бы догадывался о слабых местах ведьмака и при случае мог на них надавить, а те его собственные слабости, о которых знал ведьмак, как оказалось бы на проверку, для давления были непригодны.       — Не стану, — вздохнул тот. — Это-то вполне понятно. Не знаю, на что ты там намекаешь, однако, к твоему сведению, мне и самому всё это не по душе. Детмольд попросил меня найти Траута так же, как и других пропавших. Не уточнил, как и по какой причине тот мог сбежать. Так что про заговор я подумал сразу. Но офицера решил разыскать всё же не за этим. Вернее, не только за этим. В первую очередь, для ритуала мне нужен был доспех Зельткирка, и я собирался одолжить его на время.       — Хорошо, продолжай, — кивнул Роше. — Так имел Траут отношение к заговору или нет? И в чем вообще этот заговор состоял?       — В том-то и дело, — голос ведьмака стал глуше, — что я этого так и не выяснил. Зараза.       «Ну, неудивительно», хмыкнул про себя капитан, «Лютик поработал замечательно. Кто вообще сможет заподозрить неладное в чем-то похожем на религиозный культ? Тем более, когда о нем говорят открыто и не таясь». Он продолжал пристально вглядываться в лицо ведьмака, а тот хмуро рассматривал дыру на своей перчатке: беглый офицер, как оказалось, неплохо владел своим клинком, несмотря на то, что оказался таким трусом.       А этот Роше, отмечал про себя Геральт, до чего же отталкивающее впечатление он обычно производит. Буквально всё в нем. Начиная с голоса и заканчивая манерой вворачивать вопросы, будто отвертку в стену. До чего неприятно пересекаться с ним взглядом, даже когда он смотрит вполне дружелюбно. И тем не менее, вопреки всему временами начинало казаться, что впечатление это ошибочное, поверхностное. Что вот он такой, простой и свойский, не прочь помахаться кулаками, а потом вместе напиться, да даже по шлюхам пойти. Что с ним можно быть прямо-таки запанибрата. И обсуждать буквально всё. Теперь вот выяснялось, что нет, далеко не всё. У него, Геральта, хоть и не было никаких доказательств, кроме странной реакции Роше, ничего вообще, но он всё равно не мог отделаться от ощущения его причастности к происходящему. Что-то смутное, не поддающееся анализу.       — Я не знаю, виновен он был или нет, — наконец, продолжил он. — И, если честно, мне плевать. Для меня мало что есть худшее, чем оказаться крайним в чужих разборках. С одной стороны, Траут скрывался, и это и правда выглядело подозрительно. Вел он себя при этом тоже очень странно. Не стал со мной даже разговаривать. Я не успел и слово вставить, как он и его подельники накинулись на меня, размахивая мечами. Но, с другой стороны, зная Детмольда, я мог понять и этого Винсона, и того, что он справедливо мог бояться банального наговора со стороны чародея.       — Ну, вот как раз об этом-то я и пытаюсь тебе сказать, — проговорил Вернон тихо, дослушав его до конца.       Ведьмак снова посмотрел на него с недоумением. Он попытался прочесть в небольших темных глазах темерца, в выражении его лица хотя бы след того промелькнувшего ранее беспокойства и опасения, но ничего так и не опознал. Зато теперь очень четко читалось понимание и даже какое-то сочувствие. Очень хотелось применить к нему Аксий, но делать этого было нельзя.       — Буду благодарен, если ты уточнишь конкретнее, что имеешь в виду, — сказал Геральт.       Роше сделал глубокий вздох. Поступки Белого Волка были подчас противоречивыми, но во всех, ранее казавшихся ему непонятными и странными его выборах, четко прослеживались два принципа: максимальной невовлеченности в чужие дела и максимального же непричинения вреда другим. Или хотя бы вреда меньшего. «Меньшего зла», как тот сам это называл. Однако, по иронии судьбы, сама жизнь с досадной регулярностью ставила перед ведьмаком такие задачи и кидала его в такие ситуации, в которых у него было очень мало шансов следовать этим своим принципам. И всё же именно поэтому управлять им, подчинить его себе и своим интересам не представлялось возможным. Разве что на непродолжительный период. Любые такие попытки тот рано или поздно вычислял и принимался им противиться изо всех сил, даже если они могли принести ему благо. Сама мысль, что кто-то мог бы им воспользоваться, была ему глубоко отвратительна. Что же, это можно было понять. Вот только… как ни крути, а пользовались им все, кому не лень.       Помогая всем подряд, тем и другим, Геральт либо не отдавал себе отчет в том, что только путает карты и рушит чужие с таким трудом выверенные стратегии, либо попросту клал на последствия большой болт.       — Я бы посоветовал тебе, Геральт, — медленно начал Роше, — хорошенько подумать о том, куда ты впутываешься. Скажу прямо: тебя легко окрутить, а Детмольд на этом собаку съел.       Тот громко фыркнул, чуть ли не со злостью.       — А, хочешь сказать, что я доверчивый дурак, да?       Именно это Роше и хотел сказать. И добавить, что, кроме этого, он еще и упрямый и принципиальный баран, не в меру вдумчивый на горе самому себе. А потому особо опасный. Для себя и для всех. Опасность эту нужно было сократить, насколько это вообще возможно. Его так и подмывало показать ведьмаку поддельный приказ от Стенниса, который показывать он пока не собирался, но который окончательно склонил бы чашу весов в его, Роше, пользу, да и время было самое подходящее, но только Геральт обязательно спросил бы, есть ли у него прямые доказательства вины чародея. А ответить, к сожалению, пока было нечего.       — Я хочу сказать, — он понизил голос, чтобы за шатром их не было слышно, — что ты честный и порядочный человек. Таких, как ты, между нами говоря, я еще не встречал. После всего, что с тобой было, ты мог бы озлобиться, возненавидеть весь свет. Но я только и вижу, как ты откликаешься на любые просьбы. Не пройдешь мимо нуждающегося. И терзаешься — не отпирайся, это так — оттого, что убил человека. Хоть тот и накинулся на тебя с оружием наголо, однако вполне мог быть виновен только в том, что чем-то не угодил колдуну. Чего ты смеешься?       — Льстишь мне, да? — Геральт взглянул на него искоса и с неприятной ухмылкой. — Это зря.       — Да на кой хрен мне тебе льстить?! — не выдержал Роше. — Ты же не король какой-нибудь, не принц и не мой начальник. Я вышвырну тебя на раз-два из моего лагеря, если припрет.       — Не вышвырнешь. Я тебе еще нужен.       На это можно было бы ответить честно: что не только не особо уже и нужен, а и то вовсе мешается и путается под ногами. Хотя иногда всё же приносит пользу, не без этого. По чистой случайности. За эти дни Синие Полоски так пообвыклись с тем, что ведьмак ведет себя едва ли не как друг и товарищ, что автоматически начали причислять его к союзникам. А ведь именно его в первую очередь нельзя было упускать из виду. Из-за всех этих его принципов и особенностей характера. А потому и самих ребят тоже. Да и в целом, как бы странно это ни звучало, в ситуации, которая сложилась на текущий момент, единственным своим союзником Роше мог считать одного только Иорвета.       — Да, ты прав. Нужен, — кивнул капитан. — Как и я тебе. И за любую помощь я в долгу не останусь, ты же знаешь. Но, как только… так сразу. Просто имей это в виду.       Понимание и сочувствие исчезло из взгляда Роше, будто их там и не было. Ведьмак, вновь отвернувшись от него, какое-то время обдумывал услышанное.       — Есть еще кое-что, — сказал он, роясь в кармане. — Обыскивая Траута и его дружину, я нашел записку. Подумал было, что это может быть письмом заговорщиков, или какой-то другой уликой. Но никак не сходится.       Роше ощутил, как по его спине поползла холодная капля пота, однако в лице не изменился.       — Что за записка? Покажи.       Ведьмак вытащил листок и протянул его Роше. Тот взял, надеясь, что рука не дрогнет, развернул и некоторое время читал, затем хмыкнул, пополам с облегчением, пополам удивленно. Ничего обличающего лично его там не было. Ни слова о заговоре или о чем-то похожем. От Геральта тем не менее не укрылась ни одна из его реакций. Стиснув зубы на секунду, он отвернулся и подождал, пока Роше дочитает до конца. Однако тот вдруг нахмурился и помрачнел. Перечитал еще раз. Записка эта была черновиком письма, в котором отправитель пространно благодарил адресата за оказанную ему и королю военную поддержку, а именно предоставленную превосходную броню. В конце стояло: «Во славу Короля Единорога и Каэдвена».       — Как думаешь, стоит показать этот листок Детмольду? — спросил его Геральт.       — Я бы не стал, — задумчиво проговорил Роше. — Этот тип, наш колдун, даже из такого сможет выдавить анти-каэдвенскую пропаганду. Думаю, ты согласишься с тем, что ему ничего не стоит вывернуть чужие слова наизнанку. И тогда может пострадать, например, семья Траута, если она у него есть. Но дело твоё.       Он вернул листок. Хоть и хотел бы оставить его себе, но это выглядело бы слишком подозрительно.       — Думаю, он и без того отлично справляется с выворачиванием наизнанку чужих слов, — Геральт зажег на своей ладони небольшой всполох пламени и смотрел, как корчится и чернеет в нем бумага. — Устраняет неугодных. Всех, кто хоть как-то имел неосторожность возроптать против их с Хенсельтом режима. А семья, если она у него есть, пострадает и так. Ведь он дезертир. Покинул расположение, сбежал и скрывался.       — Что ж, при таком рвении Детмольда, боюсь, вскоре в Каэдвене не останется ни души, — согласился с ним Роше.       Ведьмак усмехнулся с неопределенным выражением лица.       Результат разговора, к некоторому удивлению темерца, получился крайне удовлетворительным. Самое главное, что Траут почил в молчании, ничем не выдав ни себя, ни других заговорщиков. Если Детмольд и дальше будет чудить, то, глядишь, и не нужно будет скрывать от Геральта собственных планов. Ну а там недалеко и до того, что он примет участие и даже поможет. Впрочем, пока что думать об этом нужно было с осторожностью. Огромной осторожностью.       — Кстати, ты же пришел ко мне не просто так? — спросил ведьмака Роше.       — Да, — тот стряхнул с ладони черную пыль. — Я ведь обещал, что предупрежу тебя о том, когда именно отправлюсь в Верген. Так вот, я иду туда прямо сейчас.       — Вот как? — тот вспомнил о просьбе эльфа. — И когда ждать тебя назад?       — Самое большее, через пару часов.       Роше закусил губу с досадой: подобного ответа он не ожидал — по его мнению, поход должен был занять не меньше полусуток, — и хорошо только, что Геральт при этом был занят сбиванием пыли с сапог и не заметил этого жеста.       — Ясно, — отозвался он. — Что же, в таком случае удачи тебе. Если еще что-то нужно, то говори.       — Да нет, — пожал плечами ведьмак и поднялся на ноги. — Бывай.       Он огляделся вокруг и, заприметив яблоко, лежащее в плошке на столе Роше, взял его и с хрустом принялся угощаться.       «Иорвет никак не успеет вернуться за два часа!» — капитан с протяжным выдохом откинулся на спинку стула и поглядел в потолок — «Хотя… если разобраться, то, в принципе, можно уже не заморачиваться и обойтись без него. Не задерживать ритуал. Выкинуть его из планов вообще». С той информацией, которой он, Вернон, теперь располагал, можно было спокойно дождаться, пока приедет реданский посол, пока в этот момент на Хенсельта нападет Лето сотоварищи, и тогда под шумок защитить короля и арестовать преступников. Или, принимая во внимание выкрутасы Детмольда и дальнейший разгром Вергена, просто позволить ведьмаку убить монарха. И потом уже взять его, ослабленного стражей. Для этого даже Геральт не особо нужен. Подобный финт, правда, не прокатил во Флотзаме, но, как знать, вдруг получится сейчас. И потом, у Хенсельта есть целых двое колдунов, кто-то из них да должен оказаться эффективным!       Что же касается чародеев то, к сожалению, недавно заказанные Роше двимеритовые наручники еще не были доставлены. Но, как только они прибудут, то и с Детмольдом будет покончено. Насчет Шеалы же, этой темной лошадки, он пока не знал, что и думать.       Да, можно было бы поступить именно так. И чего, собственно, он подвязался к этому эльфу? Если взглянуть на происходящее здраво, то может показаться странным то, что он вообще решил с ним договориться. И потом, с каких пор у него появилось это неясное ощущение доверия к Иорвету, будто знает его давно и к тому же очень хорошо? Словно старого приятеля или кого-то навроде. И если первое еще как-то можно было объяснить: за несколько лет неуловимый Старый Лис действительно стал в его жизни привычным и, пожалуй, даже обыденным явлением, то второе… Откуда бы ему знать его хорошо? До недавнего времени он, по сути, так и оставался в его сознании невнятной, неоформленной фигурой с набором ярлыков «эльф», «беличий атаман», «преступник». Видели они друг друга редко, и если и общались, то только криком издалека, и в основном это был мат. Вернон помнил его красную бандану и синий кушак, его хмурую постную морду, помнил про отсутствие глаза. И про ленту трофеев на груди. Но больше толком ничего. Ни его характером, ни историей он не интересовался. А зачем? Беглый офицер «Врихедд», умный и изворотливый, неплохой тактик. Этого было достаточно и даже избыточно для того, чтобы однажды схватить его и казнить.       Почему сейчас всё изменилось? В какой момент? Он пытался понять, но не мог. Будто заклинило. Мысль, зародившаяся было, вдруг резко оборвалась. Роше тихо выругался и автоматически потянулся к фляжке — алкоголь, как он считал, обладал чудесной способностью прояснять голову. На этот раз во фляжке был вишневый ликер, приторный, но довольно вкусный.       Геральт же, который до сих пор был здесь, почувствовал характерный резкий запах и с удивлением воззрился на него.       — Слушай, а не слишком ли ты часто прикладываешься к бутылке, Вернон? — спросил он осторожно.       Тот отмахнулся от него и сделал еще глоток.       — А не слишком ли ты много на себя берешь, Геральт? — отозвался он в тон.       

***

      Чародейка шла быстро и деловито, время от времени останавливаясь прочесть заклинания, которые, как могло показаться со стороны, каждый раз выходили у нее ловко и безо всяких усилий. Она останавливала гарпий на подлете, а взмыленные лучники сбивали их на землю, где уже краснолюды, пыхтя, принимались ожесточенно рубить их топорами и лупить молотами. Вокруг стоял такой гам, визг и гвалт, что у всех без исключения начала кружиться голова.       — Да уж, всё же ведьмак нам бы тут очень пригодился, — проворчала Филиппа, досадуя на то, как часто приходится останавливаться и отбиваться. — Сколько же их тут?!       Ей уже удалось собрать несколько кристаллов, какие, по ее ощущениям, были вполне годны стать источником силы для противоядия. Оглядев своих сопровождающих, она пришла к выводу, что они справляются, причем довольно неплохо, а, значит, есть возможность просмотреть эти сны в специальном устройстве, которое заприметила вот буквально только что. По итогу просмотра можно будет отобрать только те, которые представляют наибольшую практическую ценность.       Однако не в последнюю очередь сыграло её природное любопытство.       Сон, попавшийся ей первым, принадлежал какому-то аэдирнскому простолюдину и оказался с участием Саскии. И, конечно, заинтересовал ее больше всех. Жаль только, что оказался довольно слабым. Тем не менее она пересмотрела его несколько раз, тщательно запоминая все детали. И, в особенности, звук голоса девушки. В одной сорочке Филиппа ее уже видела, но вот такой оттенок в ее речи, игривый и призывный, был ей в новинку. Впрочем, это были лишь фантазии похотливого мужичонки, в реальности всё могло быть совсем по-другому.       Улыбнувшись, чародейка взяла другой кристалл, при этом едва успев увернуться от пролетевшей мимо нее гарпии, посланной в полет особенно разъяренным бойцом-краснолюдом.       — Осторожнее, я же просила! — крикнула она ему, затем снова повернулась к устройству.       Нужно было поскорее убираться из этого места: всех гарпий не перебьешь. Но парочку снов она еще успеет посмотреть.       На этот раз, увиденное поначалу заставило чародейку замереть в недоумении. Несколько секунд она созерцала череду кулинарных видений: свинюшку на вертеле в камине, весьма аппетитно шкворчащую, выставленные на стол бутылки с вином, гроздья винограда, яблоки, большущую сырную голову. И закономерно ожидала увидеть сидевшего за столом хозяина пиршества — какого-нибудь краснолюда из местных. Однако же перед ней возникло довольное и улыбающееся лицо никого иного, как Иорвета. Его лук вместе с колчаном был пристроен тут же рядышком. Филиппа раздраженно цокнула. Эльф покуривал трубку и мечтательно смотрел куда-то вдаль, прокручивая в голове рифмованные строчки. Губы его при этом не двигались, однако каждое слово громким эхом разносилось по комнате. Стихи очень походили на Старшую Речь, но в действительности являлись просто тарабарщиной. Ничего нельзя было разобрать. «Никак свихнулся, старый», подумала Филиппа, пытаясь разглядеть что-то еще. «И куда он там смотрит?».       Бой с гарпиями был окончен, и все бойцы отдыхали, рассевшись на земле, пока она просматривала другие кристаллы. Следом был сон какого-то тоже явно поехавшего краснолюда, которого преследовали недоброжелатели. Дело происходило тут же, в Вергене, возле шахт. Кроме мужчины, там не было никого, однако ощущение чужого присутствия было по-настоящему гнетущим, если не сказать — пугающим. «Насыщен эмоциями, но в качестве источника слабоват. Просто-напросто кошмар», сделала она выводы, а затем отложила его. Пригодится.       И, наконец, нашла то, что искала. Сон дракона. Да, это был сон Саэсентессис и самый сильный из всех, что ей, Филиппе, удалось обнаружить. Ощущение огромной мощи и свободного, ничем не скованного полета. А кроме того, что немаловажно, очень слабое или почти никакого присутствия разумного сознания. Не то чтобы она не знала, просто… дополнительное подтверждение. Почему бы и нет? Его она тоже просмотрела не меньше трех раз, наслаждаясь ощущениями, затем тщательно замотала в кусок ткани, и спрятала.       — Госпожа, будем искать еще? — спросил ее один из эльфов.       — Мм, нет. Пока что этого достаточно. Но мы обязательно вернемся за ними позже.       Она опять почему-то вспомнила о сне Иорвета. «Хм, а я-то думала, что о близости на сеновале мечтается именно нашему командиру-разбойнику», подумалось ей. «А у него одна какая-то жратва в голове. Странно. Выходит, я ошибалась?»       Поколебавшись секунду, Филиппа снова вставила кристалл в устройство, намереваясь изучить побольше деталей. «На что же он там уставился?». Она попыталась несложным заклинанием повернуть угол обзора.       «Так. Ковры на стене и на полу. За ним какая-то… кровать, или что это?.. Да, кровать. С пышными подушками и теплым одеялом. Рядом что-то… ящик? А, кадка с горячей водой». Действительно, от воды шел пар, через бортик было перекинуто пушистое белое полотенце. А дальше взгляд ее уткнулся в дверь. Обычную красную дверь, какая стоит на входах во многие из вергенских домов. Она была наглухо закрыта на тяжелый, слишком большой для нее засов. Чужой сон неожиданно затянул чародейку. Монотонный, декламирующий голос Иорвета эхом ударялся о стены, звеня в ее ушах, многократно повторялся, а затем тонул в коврах. За ним ясно слышалось что-то еще, но очень уж неразборчивое. Тепло от камина, нет, даже жар расслабляли, почти парализуя, аппетитные запахи еды и сладковатого табака кружили голову, и всюду разливалось мощное, всепоглощающее, обезоруживающее спокойствие… Она тряхнула головой, стараясь сбросить с себя это наваждение. Оглянулась еще раз. Иорвет все так же сидел за столом, не замечая ее, и с неизменной улыбкой смотрел прямо перед собой. Кроме него, в доме не было ни души.       — Ладно, парни, подъем! — скомандовала Эйльхарт, складывая кристаллы в мешок, один за другим: как источники силы, они все могли быть очень полезны для разных целей.       Сон дракона она положила отдельно, в сумочку на поясе. Со всех сторон снова раздался визг и клекот гарпий — судя по всему, прибыла подмога. Чародейка вскинула руку и бросила заклятие, которое ненадолго остановило чудищ, после чего поспешно вынула сон эльфа из прибора и принялась запихивать его к остальным — он тоже обладал довольно мощной энергетикой, — но, отвлекшись на выпускающих стрелу за стрелой лучников, бесцеремонно теснивших ее к самому краю, промахнулась мимо мешка.       — А, проклятье! — выругалась она, попытавшись схватить кристалл, однако потерпела неудачу, и тот, брякнувшись о край террасы и отскочив от него, ухнул в пропасть, где, ударяясь о скалистые уступы, разбился на крошечные лазурные осколки, которые в свою очередь, наконец, растворились в дымке внизу. — Ладно, и черт с ним. Тех, что есть, вполне достаточно. Давайте пошевеливайтесь! Нам надо еще как-то выбраться отсюда. Есть раненые?