I
Тан никогда не встречал белых людей, никогда про них не слышал. Рофир — планета тысячи песков и двух солнц. В корпусе с Таном жили несколько народов, но все — смуглые и темнокожие. Его собственная кожа была цвета бронзы. Поэтому долгое время он даже не мог понять, что его так смущало в силуэте, который он привык видеть и вместе с тем не видеть вовсе. Силуэт часто приходил под самый конец сна, будил Тана и обретал черную, как ночь, оболочку. Но однажды… Тан увидел его во главе конвоя: он натянул поводья на забинтованную руку, и его худые пальцы были как будто лишены плоти. И вдруг до Тана дошло, что цветом он весь — как обнаженные кости… Тан попытался дернуться во сне, но — ничего. Он распахнул глаза и застыл обездвиженный. Соломенный матрас, на котором он лежал, прогнулся. Тан почувствовал чужеродную, странную тяжесть близко к себе… Забинтованная темная рука скользила по простыне, и под ней шуршала солома. На него надвигалось что-то темное, ползло вдоль тела, склонялось над ним. И наконец оказалось так близко, что Тан ощутил его дыхание на своей коже. Тан не мог издать ни звука. Не мог позвать на помощь. Костлявая рука схватила его за горло. Тан ощущал на себе холодные жесткие пальцы. Он не мог дышать… «Просыпайся», — просил себя Тан. Он приказывал себе: «Проснись!» Тан требовал, умолял, он мысленно кричал: «НУ ПРОСНИСЬ ЖЕ!!!» Тело было безвольно тяжелым. Его словно вдавливало в матрас. Тан смотрел в черные провалы глазниц — и не мог ни сбежать, ни зажмуриться. Он видел перед собой не человека. Он видел монстра. Он хотел бы отбиться. Броситься. Разозлиться. Но ни одна мышца не слушалась. Он пробовал кричать — ни звука не получилось. Костлявая рука опустилась по его шее ниже — и словно потянула на себя, приподнимая Тана над постелью, в невесомость. В ухо просочился холодный шепот: «Ты будешь жить…» А потом оно отпустило, и Тан рухнул вниз. Тан очнулся и схватил воздух ртом. Попытался отдышаться. Надышаться. Попытался убедиться, что теперь он снова в состоянии — дышать. А потом сел в постели и завыл. Как раненый зверь. Тан чувствовал лед той руки на своей шее. Его трясло. — Тан… Лин наощупь нашел Тана. Тот вцепился мертвой хваткой — и затих. Затих жутко и мгновенно. Он буквально весь окаменел. Лин попросил: — Тан… И услышал сдавленное: — Оно всё еще там стоит… В комнате было слишком темно, и, даже если бы Лин обернулся, он бы не увидел. А потом напротив них раздались всхлипы. В спальне кто-то заплакал. И Лин крикнул: — Включите свет! И остальные подхватили: — Свет! — Свет! Когда комната озарилась, оказалось, что испугался один из мальчишек. Его долго расспрашивали, что с ним случилось там, в темноте, но он был еще слишком мал, чтобы сказать. Вест Ланс решил: — С меня хватит. Это стало повторяться слишком часто. Старшие храбрились и смеялись только поначалу. Но несколько бессонных ночей под боком с провидцем стерли ухмылки с их лиц. Вест Ланс поднялся с постели и вышел в коридор. Он хотел просить старейших: пусть Тану выделят отдельную комнату, пусть уведут его к шаману. Пусть сделают хоть что-нибудь, чтобы остальные могли спать.II
Старейшие столпились в спальне. Они спрашивали: — Что вы видели? Вест Ланс стоял в стороне с видом отстраненным и сердитым. Тан жег его взглядом: он их всех, сволочь, позвал. — Вы хоть осознаете, кто вы, аратжин вест Саен? — сказала одна из старейших холодным тоном, глядя на маленького Тана, сидевшего на матрасе. — Вы способны понять, насколько это важно? Если вы что-то видели, это касается всех нас, всего вашего племени. Вест Шелл попросила: — Оставьте его… — Медики сказали: он в порядке, даже слишком развит для своих лет. Он может говорить. Пусть говорит. Что вы видели, аратжин?! — Вест Аи, — голос вест Шелл затвердел как сталь. — Уйдите. Уйдите все. Когда старейшие покинули спальню, вест Шелл посмотрела на Тана с тревогой. Она ни разу не видела, чтобы в таком возрасте у кого-то был такой взгляд… Уставший, воспаленный, переживший войну — еще до того, как узнать фронт. Она отвернулась. В этот раз она не сказала ни слова. Когда она ушла, мальчишки уставились на Тана в ожидании. — Вы что-то видели? — Здесь что-то есть? — Что вы видели? — Аратжин… Тан спрятался под одеяло с головой.III
Когда всё стихло, а свет снова выключили, Лин переполз к Тану на постель и лег рядом. Он был готов, что Тан прогонит. Оттолкнет, подерется с ним. Или снова притянет — умоляя об утешении. Тан был непредсказуемее бури… В тягучей и звенящей тишине, когда вся спальня слушала, когда никто не спал, когда никто уже не мог, Тан сказал Лину: — Его тело… оно без кожи… Лин знал, что некое «оно» — главное чудовище из снов Тана, и напрягся. Тан шептал, выковыривая из себя с каким-то отчаянным мазохизмом: — Оно всё… цвета костей. Лин стиснул Тана в руках, а потом накрыл его и себя одеялом — так, чтобы защитить даже головы, и они лежали так до самого утра, пока их не подняли на зарядку.IV
— Что вам обещали сны? Тан сидел и смотрел на всполохи огня. В голове снова раздался пронимающий, леденящий шепот: «Ты будешь жить…» Тан скрипнул зубами и поднял взгляд на шамана. Они издевались над ним. Они все над ним издевались. Изводили, мучили, принуждали его вспоминать и переживать снова и снова.V
В зале, в ярком свете, у алтаря, у стены со степью, допрашивали Лина. Тот упрямо молчал. Это был секрет Тана. А старейшие выпытывали: — Он что-то сказал? Лин отвернулся, как Тан. И они надавили: — Произнесите наш племенной девиз. Такое Лин не мог проигнорировать. Он положил руку на сердце, он тихо сказал: — Честь над людьми и над богами. — Как много чести в вашей лжи? Лин закричал: — Это кошмары Тана! Там чудовища, там больше ничего! Вы постоянно спрашиваете, но это не поможет никому спасти Рофир! Старейшие затихли. Словно крик ребенка мог заставить их одуматься и отступить. Но затем вест Аи спросила спокойно и ровно: — Что это за чудовища? Которых он видит. Что он о них говорил? Старейшие настаивали: — Это ваш долг перед племенем. И Лин не понимал в пять лет, как беречь Тана, как охранять его, как отвечать: «Это мой друг, и он так же важен, как племя!». Ему бы не простили, что один человек для него — как многие. Его бы осудили. Он не имел права выделять и делать такой выбор. Старейшие вновь надавили: — Аратжин вест Фэй. Лин закрыл глаза. И без чувства сказал: — Оно в офицерской форме. И стоит у Тана за спиной. Его кожа такого же цвета, как кости… Зал погрузился в тяжелый ужас, и Лину стало еще страшнее, чем ночью: они точно знали, кого Тан видел.VI
Кайны… Вулканианцы, белые демоны. «Ван сатуру» — на одном из древних языков. В хрониках писали: «Их кожа бела как кости, их волосы цвета золы и угля, их кровь голубая, их глаза — как их кровь». Кайны погибли. И остальные народы торопливо, облегченно стерли память об их существовании с лица Рофира. Их язык запретили, а культуру предали огню и забвению. Кайны осели на страницах истории, как оседает пепел. Осели три века назад. Когда кайнов не стало, мир выдохнул и раскаялся — за всё, что они сотворили. Старейшие отпустили Лина, так и не выясняв, что делает призрак во снах Тана, зачем этот призрак пришел и что хочет сказать. Тан воскресил прошлое в умах хранительниц племенной памяти, хранительниц тайны — о том, как их предки согласились на союз с кайнами. Кайны восстали перед старейшими, как если бы кошмары Тана стали общими кошмарами: холодом по спине, тихим шепотом, опасением… и обещанием.