***
До дня рождения время летит совсем незаметно. Всю эту неделю Чимин только учится и переписывается с Гуком на тему совершенно скучной истории. Как-то так сошлось, что в средней школе оба парня просто возненавидели этот предмет. Гуку не нравилось из-за учителей, а Чимину просто этот предмет казался совершенно ненужным и скучный. Да и их учительница — просто противная старая бабуленция, которая относилась к Паку очень предвзято из-за его родителей. Сонсэнним Чхве вообще ненавидела всех богатеньких деток, пусть Пак никогда и не заявлял о себе в таком ключе. Он был достаточно спокойный и тихий, выделяла его лишь модель телефона и дорогие шмотки — будь то ремень от Гучи или новые духи Диор. На такое родители Чимина никогда не скупились, потому что хоть и относились к сыну достаточно по-абьюзерски — он был и их лицом, а как так сын известного хирурга Пака будет ходить невесь в чем. В субботнее утро Чимина забрало такси — он останется у родителей. Сегодня будут праздновать семьей, а вечером его должны были отпустить к Чонгуку с ночевой. Пак был этому несказанно рад даже несмотря на то, что Чонгук не отвечал ему на протяжении всего дня. Тот, вроде как, был с Йоко, что очень сильно расстраивало, но раз лучший друг так сильно любит — Пак просто не имеет права говорить ему ни слова против или рассказывать, что ему не хватает внимания. Пак спокойно доезжает на такси до родительского дома. Ему исполняется восемнадцать — еще один год, и мальчик сможет официально считаться совершеннолетним. Он благодарит водителя и выходит из машины, после уходя к подъезду, где уже набирает нужный ему домофон и заходит домой. Там мама сразу говорит ему идти мыть руки и помогать с приготовлением еды — приедут мамина сестра с мужем и двумя дочерьми, а еще пару папиных коллег по работе, которые будут оценивать Чимина как потанциального медицинского работника. В общем, день не обещает быть ничем хорошим до встречи с Чонгуком. Чимин слушается маму и после мытья рук идет на кухню, где помогает нарезать салаты и разговаривает с родителями про учебу. Там как всегда — придраться абсолютно не к чему. Все оценки составляют собой исключительно «отлично», а все олимпады и тесты написаны на максимальное количество баллов. Кроме учебы маму с отцом, кажется, так ничего больше и не беспокоит. Совершенно, потому что когда Чимин начинает рассказывать про недавний поход в кино — те лишь закатывают глаза и ругают, ведь «Это портит твое зрение» и «Лучше бы ты в это время занимался уроками, а не со своим Чонгуком шлялся по всяким кино.» Пак на это лишь натягивал улыбку и переводил тему обратно в сторону учебы. Внутри все тоскливо сжималось. Позже к ним пришли те самые гости. Со стороны отца это были просто два каких-то дяденьки, которые вручили Чимину подарочные конверты и прошли за стол. Тетя со стороны матери так же вручила конверт, а ее дочери — две двойняшки лет десяти — отдали Паку открытки с «с днем рождения, любимый оппа». Чимину показалось это все довольно милым, но ровно до слов матери «Поиграй с детьми, пока взрослые заняты». Ему не дали даже посидеть за столом, который был накрыт в честь его же дня рождения, который с каждым часом становился все хуже и хуже. Апогеем стало то, что эти дьявольские дети, пока Чимин был в туалете — разбили любимую вазу мамы Пака, а одна из девочек даже порезала палец. За это Пак получил хорошей оплеухи от отца и был заперт в комнате до самого вечера вместе с книгой по биологии. Так же ему велели вызубрить первые десять параграфов, иначе о ночевке с Чонгуком мальчик мог просто забыть. Чимин все больше ненавидел сегодняшний день. Он просто надеялся что хотя бы в день рождения ему дадут спокойно отдохнуть, но, видимо, отдохнуть мальчику удастся только на том свете. Последние пару лет к Паку пугающе часто приходили мысли о суициде. О том, как хорошо будет просто покинуть этот свет. Потому что так его никто не будет трогать, никто не будет заставлять делать то, что самому парню совершенно не хотелось. Потому что так он перестанет чувствовать себя обузой буквально для всех, с кем знаком. Ему перестанут читать лекции по поводу учебы, перестанут бить и перестанут давит постоянным «ты ничто, если у тебя девяносто девять из ста». Чимин искренне хотел бы просто спокойной жизни, как у всех его сверстников, как у всех обычных ребят, которые в его возрасте гоняют мяч во дворе, пробуют пиво, находят себе отношения и даже занимаются сексом. Хотел бы быть обычным мальчиком с кругом друзей, хотел бы, чтобы его мама делала ему вкусные блинчики и разрешила бы завести котенка. Чтобы его поддерживали в желании рисовать и покупали новые краски на день рождения. Иногда Пак действительно хотел просто исчезнуть с лица земли и больше никогда не появляться тут, но эти желания пугали его самого, поэтому он старался просто по-максимум отвлекаться от подобного рода мыслей. Старался, но выходило не всегда. Так Чимин начал резать свои бедра. Он сам не понял, когда все это началось. Может, после очередной ссоры с родителями, а может когда Чонгук рассказывал про свой первый секс и нахваливал его прелесную Йоко. Может, когда девочки из его класса рассказывали про нового классного учителя в их художественной школе, а может и когда отец выпорол за очередную четверку. Чимин не помнит, когда именно это произошло. Помнит только что в тот момент он сидел в ванной, а лезвия в отцовской бритве так ярко блестели. Он провел лишь несколько раз по нежной коже бедра — на той сразу появились полосы, а еще через пару секунд эти полосы стали ярко-красного цвета. Пак провел снова — действие повторилось. Тогда мальчик понял, что это не так уж и плохо помогает снимать душевную боль.Это когда искры в глазах так хорошо отвлекают от ноющей боли очередного оскорбления внутри, а красные следы на коже становятся еще большим наказанием за внутреннюю слабость. Теперь у Чимина на бедре много уродливых белых шрамов, которые растут буквально друг на друге. «Не болят — и ладно» — думает Пак, когда в очередной раз рассекает кожу. Из мыслей Чимина вырывает мама, которая сообщает, что гости ушли. Она требует пересказа параграфов, и когда юноша все рассказывает — спокойно отпускает к Чонгуку. Тот звонил Паку около десяти минут назад и сказал, что будет ждать у подъезда. После того, как мама отпустила — Чимин сразу же собрал вещи и убежал на улицу. Чонгук стоял там один и смотрел что-то в телефоне. — Гукки! — Пак сразу заулыбался и прыгнул на Чона с объятиями, охватив его шею и прижимаясь. — Привет, хен. — Гук нежно обнимает за талию и с радостью прижимает. — Ты похудел или мне кажется? — Смеется он и чмокает Пака в висок — Последнее время часто так делает, чем вызывает у старшего табуны мурашек. — Тебе кажется, мелкий. Куда пойдем? — Он улыбается и отстраняется от Чонгука, смотря тому в глаза.***
Они покупают в том же магазинчике соджу с клубникой и плитку шоколадки. Пьют прямо из горлышка — ничего не страшно уже. Чтобы наклюкаться времени много не надо — обоих выносит очень сильно с половины бутылки. Они смеются на всю улицу и держатся за руки. Гук показывает Чимину ночной город, от которого тот остается просто безума. прохладный ветер обдувает их с ног до головы, но под согревающим действием алкоголя этого совсем не чувствуется. Людей совсем мало на улицах, и везде ярко горят огни. Чимин очень хотел бы проводить больше времени на ночных улицах. Ему безумно нравится вся эта атмосфера, нравится тишина и холод по телу, нравится эстетика ночи. После они лежат в небольшом парке у пруда, прямо на траве, и смотрят на звезды. Чонгук рассказывает что-то из курса по астрологии, на которую записался недавно в виде дополнительного задания, а Чимин растворяется в том, как в глазах Гука отражаются звезды. Чимин обнимает чужую руку и головой вполне удобно устраивается на плече. Гук обнимает за талию и инстинктивно поглаживает ее периодически, из-за чего у Пака буквально узел в животе туго завязывается. — Чонгук-а. — Вдруг тихо зовет Чимин. — Поцелуй меня. Это вырывается как-то само, однако Чонгук совершенно не переспрашивает, и даже не удивляется, кажется, такой просьбе. Он приподнимается на локте и заставляет Чимина сделать точно так же, после чего, взяв пальцами за подбородок, целует. Просто нежно касается губами губ Чимина и начинает их аккуратно сминать. Чимин сначала ничего не делает, потому что абсолютно теряется в пространстве, но после начинает отвечать. Он хватает каждую губу Гука по очереди и мягко посасывает их, иногда аккуратно касаясь языком. Чонгук делает абсолютно то же самое, через время делая поцелуй чуть более настойчивым и прижимая Пака за талию. Он добавляет в поцелуй язык, трогая им паковский и проводя по пухлым губам. Рукой исследует талию и через какое-то время, когда рука затекает — переворачивает Чимина на спину и нависает сверху он гладит бедра Пака и неожиданно спускается на шею, проводя по ней губами. Чимин резко выдыхает и жмурится — становится буквально горячо внутри. Он сглатывает и поднимает голову, окончательно теряя контроль над происходящим. Гук водит по коже губами и языком, иногда кусая и немного посасывая. Оставляет чуть красные следы, которые через пару минут пройдет, но ставит и пару засосов, которые останутся, мало того, через несколько часов расцвету более яркими пятнами и останутся ни на один, и даже ни на два, дня. Чонгук гладит бедра Чимина движением вверх и касается пальцами паха, заставляя самого Пака крупно дернуться. — Что ты. — Тшш. — Гук мягко сминает и давит, заставляя Пака впервые застонать. Он сводит брови и прижимается к руке Чона. — Нравится? — Усмехается и чуть прикусывает кожу на шее. — Мгум. — согласно мычит Пак. Конечно, он сам касался себя, все-таки, уже не такой маленький мальчик, но это никогда не было настолько приятным, как когда это сделал Чонгук. По телу сразу разошелся буквально огонь, внизу живота завязался тугой и прочный узел, а в кадыке начало не очень приятно давить стонами, которые так и стремились наружу. Чонгук же не медлил — он щелкнул ширинкой на чужих джинсах и забрался под них, заставляя Пака поежиться от неприятного холодка. Чон мягко проводит по члену старшего через белье и давит на головку. Поцелуями он снова возвращается на паковский рот, проводя по губам Чимина языком и юркая им внутрь. Там гладит десна и верхнее нёбо. — Ао-х. — Срывается с губ Чимина, когда Гук лезет холодной рукой под белье и касается контрастно горячего члена. Тот лишь усмехается и натягивает верхнюю кожу, разнося по чувствительной головке набежавшую смазку. Пака от этого подбрасывает — он выгибается под Чонгуком и громко скулит, именно скулит, начиная часто дышать через нос и дергать бедрами в чужую руку. — Какой громкий и чувствительный. — Усмехается Гук и ведет языком по ушной раковине, горячо выдыхая в шее. — Мне нравится. После Чон начинает двигать рукой и просто слушать, как под ним стонет такой очаровательный ангелочек. Все это, как бы ни было прискорбно осозновать, лишь действие алкоголя, поэтому завтра Чонгук вряд ли даже вспомнит, что творил с лучшим другом и просто отмахнется, а у Пака окончательно разобьется его маленькое наивное сердечко, однако сейчас никто об этом даже не думает. Гук двигает рукой все быстрее, а Пак стонет все громче и чаще, спустя время сжимаясь и хныкая — Чонгук тогда сжимает головку сильнее и уже через пару секунд чувствует на руке теплую вязкую сперму. Он убирает руку и вытирает ее о траву, после помогая Паку с ширинкой и чмокая в мокрый от испарины лоб. — С днем рождения, хен. Чимин начинает рыдать.***
До дома вроде добираются более менее нормально. Чонгук не отпускает чужой руки и постоянно поглаживает ее, иногда целуя прямо в губы и прижимая к себе посреди улицы. Пак чувствует себя безумно хорошо во всем этом, он хотел бы, правда искренне хотел, чтобы так было всегда. Чтобы Чонгук называл его своим парнем и чмокал просто так, чтобы они спали часто в обнимку и писали друг другу всякие милые глупости. Однако такого не будет, потому что у Чона все еще любимая девушка, а Пак — просто лучший друг, в котором Чонгук всегда сможет найти самую крепкую опору и поддержку. Дома Чонгук наливает Паку вкусный зеленый чай с мятой и просит закрыть глаза, после куда-то уходя. Возвращается Гук минут через пять и еще какое-то время не разрешает открыть глаз. — Вот теперь можно. — Шепчет он и садится рядом за стол. Пак поднимает веки и охает — перед ним несколько коробок любимых хлопьев и еще какая-то коробка, украшенная розовой лентой и с небольшой открыткой. Он берет листочек и читает вслух: «Любимому хену для исполнения самой заветной мечты». Пак чуть хмурится и поднимает крышку, замирая. В коробке лежат краски: гуашь и огромная палетка с акварелью, много различных кистей и два набора карандашей: простые и цветные. — Боже мой. — Выдыхает Чимин и крепко-крепко обнимает Чонгука за шею. — Спасибо тебе огромное, я так люблю тебя. — И после почему-то целует. Чонгук улыбается и отвечает на его поцелуй, который затягивается еще минут на десять-пятнадцать. После пак чуть отстраняется и водит своим носиком по чужому, прикрыв глаза. Внутри очень тепло и приятно — в сердце колит и в животе открывают свои крылья бабочки. — Правда, спасибо тебе огромное. — Шепчет Чимин и гладит Гука по волосам. — Не за что, Чимин-а. Спать? — Спать. Гук улыбается и берет старшего под бедра, унося в спальню, где они, крепко обнявшись, проваливаются каждый в свой глубокий сон.***
Пак просыпается от того, что кто-то трясет его за плечо. Открывая глаза, он видит обеспокоенную маму Чонгука, которая просит его срочно подниматься. Ее брови плотно нахмурены, и на лице выражение полной озадаченности, что напрягает и только что проснувшегося мальчика. Чимин хмурится тоже и встает с постели, после чего идет за ней на кухню. — Смотри. — Показывает та в окно. Там — прямо напротив — дом Чимина, возле которого стоят много людей в пижамах и две пожарные машины со включенными шлангами, которые пытаются потушить пожар. Из одного из окон валит густой черный дым, который растворяется только далеко в небе. Люди что-то громко гудят, некоторые снимают на телефон, а некоторые наводят только больше паники криками и слезами. Еще какая-то, совсем маленькая, часть просто стоят в стороне и молча зависают в прострации, а какая-то бабушка вообще молиться. Пак с ужасом смотрит на это, сначала даже не задумываясь, зачем госпожа Чон разбудила его посмотреть на какой-то пожар, но после он понимает, что это его подъезд, а, сосчитав этажи — с вскриком выбегает из квартиры. прямо в футболке и босиком. Горит именно его дом. Он бежит что есть мочи до самого подъезда и с ужасом смотрит на происходящее. Сердце бьется как бешеное и отдается гулом в висках, дыхания не хватает чтобы дышать равномерно, а к горлу подкатывает приступ паники и страха. Пожар в его квартире. В доме, где живут его мама и папа, у обоих из которых выходной. Пак подбегает к одному из пожарных и смотрит со слезами. — Это наша квартира. Там должны быть мои родители. Что с ними? Где они? Они живы? Почему вы молчите?! Где мои мама и папа? — По щекам льются слезы. — Да почему вы молчите?! — Срывается на крик Пак. — Не молчите! — Прости, мальчик. Взорвалась газовая труба. Их минут пять назад увезли… Мертвыми. Взрыв громко раздается на всю квартиру — помещение сразу заполняет ядовитый газ и заставляет легкие болезненно сжиматься. Мама Чимина звонко кашляет и пытается растолкать мужа, который пока не проснулся. — Милый, мы горим! — Она кричит и кашляет. — Вставай скорее, боже, нам нужно уходить. — Слизистые глаз ужасно прожигает, а легкие все сильнее давит от газа и дыма, который покрывает плотной пеленой всю площадь небольшой квартиры. — Что? — Тоже начинает кашлять Пак. — Боже, уходи быстрее. Бери документы и уходи, Чохи, быстрее! Та кивает и бежит быстрее к сейфу. Руки дрожат, сознание начинает постепенно покидать тело, а голова и так ужасно болит, что слезы текут с новой силой. Женщина так и не успевает набрать нужную комбинацию цифр — сознание покидает ее куда раньше. А отец Чимина даже не встает с кровати. Скорая приезжает вместе с пожарной машиной. Дверь ломают еще пожарники — они тушат возгорание как можно быстрее и перекрывают газ, оставляя за собой много дыма. Коротит во второй раз — слышится звонкое «бах». Санитары лишь забирают совершенно бездыханные тела их квартиры, в которую больше не ступит нога ни одного человека. Чимин падает на колени и смотрит перед собой на землю, которая проваливается из-под ног. Все звуки вокруг приглушается, и вместо них появляется лишь звенящая в ушах тишина. Люди вокруг превращаются в одну обезличенную массу, а после и вовсе пропадают из сознания Пака. Уши услышали одно, но вот мозг совершенно отказывается осознавать и переваривать данную информацию. Все вокруг будто бы замедляется, теряет свою важность, и слышит Чимин на данный момент лишь свои мысли. Увезли… мертвыми? Он не понимает, что происходит вокруг, не слышит, что ему кричат и совершенно не помнит, как руки Чонгука подхватывают его и уносят домой. Он лежит в полной прострации и не разговаривает. Даже когда его приносят домой и укладывают в кровать — просто смотрит в потолок. Из глаз периодически текут слезы, падая на мягкую подушку и оставляя на них растекающиеся темными следами пятна. Чонгук предлагает поесть, но мальчик даже рта открыть не в состоянии. В какой-то момент внутри оборвалась тонкая нить, и связать ее концы обратно у Пака совершенно не получалось. Он моргал и дышал, слушая разговоры Чонгука с мамой и поглядывая на открытку с сакурой в рамочке, которая все еще хранилась у Чонгука, правда теперь уже на другой полочке. Пак пришел в себя окончательно только к вечеру. Он сел в кровати и разбито посмотрел на Чонгука, который за день ни на метр не отошел. Он тоже нет ел и лишь иногда отходил в туалет, но все остальное время проводил на кровати рядом с Чимином, наблюдая за его состоянием. В глазах не было тех огоньков, которые горели прежде всегда, не было ни единой эмоции. — Что со мной теперь будет? — Негромко задал вопрос Пак, падая на Гука, который сел рядом и аккуратно обнял его. — Мама говорит, что тебя отвезут к бабушке. — В Японию? Но… Как же тут ты? — Чимин говорил совсем ровно, хотя внутри болезненно йокнуло. Конечно, он очень любил свою бабушку и любил Японию, но здесь был Чонгук, а если его увезут — они совершенно не смогут видеться. Чимин только что лишился своих родителей, а теперь его хотят лишить еще и самого дорогого в мире человека? От всего этого по щекам начинают течь жгучие слезы, которые отдают где-то в горле комом и в носу неприятной давкой. Его горло будто перевязывают шарфом и затягивают что есть мочи, еле еле давая возможность дышать. — А я буду писать тебе письма. И ждать открыток. — Чонгук аккуратно гладит его волосы и сам старается сдерживать слезы, потому что терять Чимина хотелось меньше всего на свете. — С сакурой? — Хлюпает носом Пак. — С сакурой.