солнце и луна

       Они успевают вовремя – на воду только-только начинают падать закатные лучи, превращая блеск в золотой, чтоб до слёз в глазах – настолько яркий, настолько явный. Юхён считает это прекрасным. Либо всё становится таковым, если смотреть с Юбин. Юхён думает, что: для счастья всего лишь нужен воздух и та, с кем этот воздух делить. – Не замёрзла? – на пустынном пляже юбинов голос слышится всё равно тихо из-за разбушевавшихся волн. Вероятно, с утра Шиён с Тэхёном не поедут на рыбалку. Юхён кутается в своё пальто, словно воробушек распушает оперение. Отвечает: – Не замёрзла. – Когда-нибудь ты прекратишь мне врать, – не обижено, просто чуть раздосадованно. Юбин не отрывает взора от вида моря, и Юхён заглядывается на её радужки, ставшие как светящийся янтарь. – Я не хочу тебя беспокоить, – бормочет младшая. Все её надежды на нечто новое в Юбин пропадают, потому что Ли как была немного занудной, ласковой, забавной (а ещё чудесной) – такой и осталась. Или, возможно, Юхён узнала её во всех деталях до. – Если ты заболеешь, я точно буду переживать. – Всё, тихо, – тянет Юхён, – давай насладимся закатом. Юбин, усмехнувшись, слушается. В молчании Юхён вытаскивает из кармана забытый телефон, стоящий на «не беспокоить». Хотя она сомневается, что тут вообще есть связь, особенно у моря. Юхён просит старшую улыбнуться; наводит камеру – руки чуть-чуть потряхивает. Юхён списывает на холод. Становится необходимым оставить в доказательствах сегодняшний день. Юхён эти фотографии потом в Сеуле поставит на рабочий стол и будет ото всех скрывать. Расслабленная Юбин улыбается, но не потому что просьба, а потому что Юхён. Это как – неосознанно поднимать уголки губ, вспомнив нечто приятное. Младшая борется с навязчивой мыслью, пока с разных ракурсов фотографирует на побитый телефон с чехлом, на котором много-много изображений шпицев. С мыслью, что желает высказать вслух. Мысль: какие романтичные у них с Юбин свидания. Обувь тонет в белом песке; волны прибывают, накрывают берег; крик чаек над головами и будто нарисованное карандашами небо, состоящее из красной гуаши. Пахнет юностью. Жизнью, счастьем, сиренью. Юхёновы руки розовеют и даже страшно, сколь морозной будет зима, раз в конце сентября не скрыться под двумя слоями одежды. Зато после зимы наступит жаркое лето. Съездят ли они с Юбин в июле на море тоже? Необязательно жёлтое. Любое. – Дай я тебя тоже сфотаю, – Юбин отбирает у Юхён телефон, отчего-то не доставая свой. Юхён, в отличие от Юбин, тушуется и выглядит совершенно не естественно. Но в этом она вся. В её неловкой улыбке; широкой-широкой, что глаза становятся полумесяцами. Юхён так ловко тревожит юбиново сердце. Причём даже не подозревая, как влияет, как драгоценна во всём, что делает. В галерее плюс двадцать фотографий поделённых на двоих. Дойти до лавочки в центре пляжа – проблематично. Юбин вязнет в песке и драматично падает. Юхён сдерживается, но не удерживается: – Ну как, протрезвела? Юбин закатывает глаза, поднимаясь. Юхён не изверг, потому помогает девушке встать. Отряхивает её ладошки от песчинок. Стоят близко друг к другу, опять. Юбин из-под растрёпанной чёлки следит за Юхён, покорно выставив руки. – Спасибо, – одними губами, а взгляд словно у зачарованной. Нечто неуловимое в Юбин поменялось. Юхён прокашливается. Руки Юбин – ну как будто иначе сделать можно – не отпускает; ведёт старшую за собой, следит, чтоб не упала повторно. – Давай уже сядем. Лавочка узкая, из светлого дерева и заледенелая. Холоднее, чем веранда в доме Хосока. Подсказывает, что долго они тут не просидят. Юхён играется с юбиновыми руками, как щеночек с тряпичной верёвкой. У Юбин руки преступно красивы, как эстетика всех эр, веков, тысячелетий. Юхён перебирает длинные пальцы своими. Трогает кончиками выступающие венки, обводит контур ногтей. Трепетно, щекотно. Юбин жмурится (не потому что неприятно) и с придыханием существует, иногда вдыхая запах ультрафиолета – с примесью жасмина и остатками ванили юхёновых духов на шарфе. На пляже их спокойствие никто не нарушает. Странно, что в столь невероятное место никто не ходит. Может, местные насмотрелись, устали и уже – воспринимают как должное. Юхён с Юбин, как городские, не могу насладиться до краёв чистотой природы. Под мерные поглаживания Юхён Юбин вовсе обмякает. Сползает по лавочке вниз, превращаясь в более крохотную. Благо Юхён рядом, на неё можно лечь, щекой укладываясь на острое плечо. Юхён старшую не будит. Продолжает касаться в нежном проявлении её кожи рук. Бархатных, музыкальных; эти пальцы творят искусство. Ещё на протяжении многих лет дарят Юхён нужную заботу. – Эй, – приглушённо раздаётся от Юбин, – мне с тобой очень хорошо, Юхён. Под звук восточного ветра, под звук жёлтого моря, под звук тишины маленького города Юбин звучит, как песня. У Юхён слова застревают; она их забывает, и правильные не находятся. Остаётся – сжать юбинову ладонь. Показать в другом. Юхён подносит её к губам, отпечатывая в поцелуе всё-всё; безмолвно, но красноречиво. Юбин шелестит что-то хрипло, невнятно. Елозит, носом утыкаясь в пальто. Кажется, старшая достигла своего предела, а вокруг обстановка – вконец убаюкала. – Так значит, пьяной ты будешь говорить всякие смущающие, – обеих, – штучки? – Юхён весело хихикает, и настроение приподнятое; она под золотом с неба оживляется. – Я это сказала не потому, что пьяная, – твёрдо, но со стороны – у Юбин надулись губы, а щека сплюснулась. Не выглядит грозной совсем. – Так ты признаешь? – Ой, – Юбин цокает, – замолчи. И вообще, нам нужно возвращаться, – несмотря на свою сонливость, старшая распрямляется, – солнце уже почти село. Да и тут слишком холодно, сидеть продолжать нельзя.

\\

Дома Юбин расспрашивает Юхён, понравилось ли ей в Хэнаме. Лежат точно так же, как в первую ночь. Ведь места на кровати мало, и хочется смотреть друг на друга. – И ты интересуешься, когда наутро нам уезжать? – Почему нет. Ну так, получилось отдохнуть? Есть такие вещи, которые ты можешь понять сама, но всё равно обязательно нужно удостовериться. Юбин не та, кто самообманывается. – Конечно, я отдохнула. Даже лучше, чем мы тогда с родителями в Сингапур ездили. – И когда они тебя оставили на неделю одну, а ты каждый день звонила мне и таскалась по городу с включенной камерой? – Поэтому-то я и отдохнула. И тихий смех наполняет пространство комнатки на втором этаже. Во всём доме ни звука, кроме их разговоров. Для Юхён именно такое – спасение; ощущать себя с Юбин единственными на Земле. – Ты не переживаешь за родителей? Они, наверное, с ума там сходят. – Да ладно. Ты же их знаешь. Они не особо… переживательные. Тем более я им сказала, что уезжаю с друзьями. Главное, чтоб по приезду нагнала в учёбе и тогда всё будет отлично. – Они тебя уничтожают желанием, чтоб ты была везде лучшая. – Ради моего же блага… – Ты сама в это веришь? – Я… – заминка, – не особо. Но так легче. Мне остался всего год, и я выпущусь. Дальше, может, будет поменьше контроля. – Если не будет, – Юбин резко приближается, и Юхён ощущает её дыхание на своих губах. Юбин всё ещё пахнет саке. Она укладывает руку на юхёново лицо; большим пальцем по румянцу на скулах. – Если они не отпустят тебя, то я украду. Снова. И увезу подальше. Меня же никто не сможет засудить, когда тебе исполнится восемнадцать? – Юбин… – выдыхает Юхён. Она смаргивает наворачивающиеся слёзы. И даже в темноте юбиновы глаза сверкают решимостью. Юхён знает, что правда; что самая настоящая правда. – Я люблю тебя. Старшая расплывается в лучезарной улыбке, что, кажется, освещает за тысячи километров. – И я тебя люблю, Юхён. Обе имели один и тот же смысл; но обе подумали, что другая про иной смысл. Потому стучащее от радости сердце чуточку испытывает тоску, рвущую на лоскуты.