Талисман

Тоша. — Что?..       От её злости не осталось и следа. Она посмотрела на меня ошарашенными глазами, нервно сглотнув. Такого она явно не ожидала услышать. Естественно. Она ведь всю жизнь думала, что её мать такая стерва, что отказалась от собственного ребёнка сразу же после его рождения. А на деле-то всё не так. Совсем не так…. — Представь себе! Она родила меня, и её сердце не выдержало такой нагрузки. Оно остановилось, понимаешь? Всё. Она умерла с тобой в животе, – меня опять куда-то понесло. Я ненавидел разговаривать на эту тему. Я всю жизнь пытаюсь забыть об этом, но каждый раз, когда я это вспоминаю, мне приходится пропускать это через себя. Потому что по-другому никак. Но ещё больше меня раздражает то, что Тоня не имела ни малейшего понятия о том, почему именно оказалась в детдоме, но уже с полной уверенностью и ненавистью говорит о том, что её кинули сразу же после рождения. — В смы... Я... Как? - мямлила она, потеряв дар речи.       Я отвернулся от неё, сев боком на кровати, и, тяжело вздохнув, уже спокойным голосом продолжил. — Врачи пять часов пытались тебя вытащить. Кесарево тут же сделали. Им нужно было спасать либо тебя, либо маму. Врачи выбрали тебя, потому что на твоё спасение было больше шансов. Ну и в итоге ты родилась. Не так, как надо, конечно, но всё же. И когда врачи провели обследование, выяснилось, что у тебя не развился слух. Да и организм у тебя слишком слабый. А всё из-за того, что ты появилась на свет не естественным путем. И вообще это чудо, что ты осталась жива, после смерти мамы.       Я опять вздохнул, переводя дух. Опять те же эмоции и чувства, что возникают у меня при каждом воспоминание о маме. Тоня тоже молчала, пребывая в немом шоке. Интересно, о чём она думает? И что чувствует? И вообще, каково это, когда ты, спустя семнадцать лет, узнаешь настоящую причину, по которой оказался в детдоме?       В комнате повисла гробовая тишина. Были даже слышны крики и смех парней, которые сидели в другом конце квартиры. Изредка до нас доносились звуки, проезжающих мимо машин. Я слышал, как тяжело дышит Тоня, делая иногда глубокие вдохи и прерывистые выдохи. — Но... – спустя несколько минут молчания, тихо и неуверенно сказала она. – У меня же всё хорошо со слухом. Почему они сказали, что он не развился? — Видимо, препарат дал не точные показания. Я не знаю, – пожал плечами я, продолжая разглядывать трещины в полу. — А что... что было дальше? – посмотрев на меня, спросила она. Я повернул голову к ней и грустно усмехнулся. Такой я её ещё не видел. Такая чистая, искренняя, невинная. В глазах боль, непонимание и сожаление. — Мы с тобой родились в суровые времена, когда были маленькие зарплаты и большие цены. Папа работал на заводе и получал копейки. Зная это, врачи тонко ему намекнули на то, чтобы он отказался от тебя и забрал только меня. Ну, мол, зачем вам ребенок-инвалид, вы всю зарплату на него только будете тратить. Папа, конечно, отказался. Но тебя всё равно пришлось оставить на время в больнице, ведь у тебя был ослаблен иммунитет. Через неделю папа за тобой вернулся, а ему сказали, что тебя перевели в детдом, поскольку ты абсолютно здорова, и они не могут держать тебя в роддоме. Папа, конечно, навел там ужас, хотел в суд на них подать. В итоге он узнал, в каком именно ты детдоме. Пришел туда, убедился, что ты там, – я вздохнул. Дальше было тяжело рассказывать. Да и состояние Тони, у которой на глазах проступили слезы, давило на моё сознание, не позволяя говорить ей всё, как есть. – И поскольку папе и вправду было бы тяжело растить нас двоих, он на небольшое время оставил тебя там. Он хотел для начала «встать на ноги», чтобы обеспечить нам счастливое детство. Приходил к тебе каждые выходные, как только мог. Но спустя некоторое время, у него возникли проблемы с работой, и он не мог приходить так часто. Поэтому, как только у него появилось свободное время, он пришел в детдом, а его... Его снесли, – на выдохе сказал я.       Сердцебиение участилось, несмотря на сквозняк в комнате, мне стало жарко. Это нормально. У меня всегда так, когда я вспоминаю эту историю. Мурашки по коже, дрожь в коленках. Как будто ток проходит через всё тело. Даже не могу представить, что сейчас чувствует Тоня, если меня самого так трясет. — Ну, папа кое-как сумел узнать о том, что этот детдом разорился и всех детей, что были там, распределили по детдомам ближайших городов. Он не находил себе места. Понятия не имел, где искать тебя. На тот момент нам было по полгода. Честно говоря, я не знаю, что тогда делал папа. Но, когда мне было лет шесть или семь, мы ездили по ближайшим городам, искали тебя по всем детдомам. Но знаешь, как тяжело среди тысячи детей найти одного, у которого ты знаешь только имя. И талисман ещё. Единственная надежда, с помощью которой мы рассчитывали тебя найти. Эти подвески, кстати, папа специально сделал для нас. Чтобы мы, если что, смогли вскоре найти друг друга.       Тоня молча слушала меня, не проронив за всё время ни слова. Я опять замолчал, чтобы перевести дыхание и немного успокоиться. — В общем, – опять вздохнул я. – Около десяти лет мы пытались тебя найти, но всё, как ты понимаешь, безнадежно. Папа всё это время места себе не находил, на успокоительное подсел. Проблемы с сердцем заработал. В итоге, инсульт, – на выдохе сказал я. Опять волна эмоций захлестнула меня с головой. Я сделал несколько глубоких вздохов, пытаясь отогнать от себя нахлынувшие воспоминания и резко подступившие слёзы. Наконец, успокоившись, я тяжело вздохнул и продолжил: – Мне пришлось переехать к бабушке. В Киев. В двенадцать лет я стал сиротой. Теперь ты понимаешь, что мне в жизни повезло не так, как тебе всё время казалось? – посмотрев на неё, слишком грубо сказал я и встал с кровати. Подойдя к подоконнику, я достал из кармана пачку сигарет и, приоткрыв окно, сделал небольшую затяжку. Привычный дым прошелся по легким, успокаивая сознание. Чувствую себя полностью опустошенным. Я часто представлял, как рассказываю ей эту историю, но никогда не думал, что все мои представления воплотятся в жизнь.