Талисман

— Сань, пошли, а? – попросила я и умоляюще посмотрела на неё. Мы сейчас сидим опять на какой-то скамеечке и поем песни. Точнее уже спели. Аж целый акустический концерт дали. Нас, кстати, некоторые уже знают. Иногда специально приходят посмотреть и послушать. Чувствую, звездами скоро станем, ага. — Время-то девять только, – посмотрев на часы, которые висели на одном из зданий, сказала она. – Чего так рано-то? — Я просто хотела в магазин зайти. А то если пойдем как обычно – не успеем. — В какой опять магазин ты хочешь зайти? – встав со скамейки, улыбнулась Саша. — В продуктовый, хочу купить что-нибудь поесть, а то на ужин опять хрень какую-то давали, я и не наелась нифига, – убирая гитару в чехол, сказала я. Кстати, чтобы не возникало лишних вопросов, типа: откуда у вас гитара, вы же из детдома, и у вас нет денег. Отвечу на него сразу: гитара Сашина. Я уже, по-моему, говорила, что она ходила в музыкалку. Вот с тех времен она у неё и осталась. И когда она приехала к нам, то взяла её с собой. Ну, не выбрасывать же. — Я думала, ты уже давно привыкла к такой еде, – стоя возле меня, сказала она и ждала, пока я уберу гитару. — К такому невозможно привыкнуть, – застегнув чехол, ответила я и встала со скамейки. – Пошли. — Так, надо посчитать, сколько мы заработали на этот раз, – держа в руках небольшую пустую коробочку из-под конфет, сказала Саша и откинула назад свои длинные светлые волосы. Затем протянула её мне со словами: – Подержи. Та-а-ак. Десять, пятьдесят, сто, сто двадцать, ага, так. Короче, двести пятьдесят, – повернувшись ко мне лицом, сказала она. – И это только бумажных. Сейчас ещё мелочь посчитаю, – на этих словах она забрала у меня коробку и вместо неё отдала бумажные деньги. – Ага, так, угу, – мне всегда нравилось, как она считает. Наконец, спустя целые годы, она посчитала, сложила и сказала мне, сколько всё-таки мы заработали: – Триста три гривна, – улыбнулась она и забрала у меня деньги, убирая их в свою сумку. — О, мы делаем успехи, – усмехнулась я. Раньше и сотни не набиралось, а сейчас уже полтысячи. Ну... Почти полтысячи. Растем, однако. — Уйдем из детдома, заживем самостоятельной жизнью и будем зарабатывать на БЖ, – мечтательно сказала она, закрыв глаза. – Эх, красота. — Эй, вернись с небес на землю, – пихнув её в плечо, засмеялась я. – Нам ещё год в этом детдоме жить. — Мне что, уже и помечтать нельзя? – обиженно спросила она, отвернувшись от меня в другую сторону. — Да ладно, Никифор, чего ты обижаешься-то сразу? – приобняв её за плечи, спросила я. – Год – это ведь очень мало. Мы с тобой вон, сколько там прожили, и последний год проживем. Так что не парься, всё будет отлично. — Я надеюсь, – вздохнув, сказала она.       Пройдя ещё пару метров, мы подошли к какому-то супермаркету и зашли в него. И почему люди всегда так странно на нас смотрят? Подумаешь, что мы носим одну и ту же одежду достаточно долго, и она уже обшарпана до дыр. И пофиг, что у нас совсем немодная и несовременная одежда. Главное, что нам удобно. А остальным главное, чтобы было красиво. Но нам плевать на мнение людей. Детдом учит не обращать внимания на чужое мнение. В чём хотим, в том и ходим. Что хотим, то и делаем. По-другому никак.       И вот я иду между прилавков, пуская слюни на нормальную человеческую еду. В детдоме всем пофиг на нас. Не их же дети, и ладно. Поэтому нас никогда не баловали ни едой, ни вниманием. Кормят ужасно, ещё и мало. Поэтому мы не наедаемся. Из-за этого мы все худые. Кости торчат, одежда болтается. Наверное, ещё и из-за этого на нас как-то косо смотрят.       И вот я опять завернула за угол и зависла, наткнувшись на отдел со всякими шоколадками, печеньями и пироженками. Тупо стояла напротив них со стеклянными глазами. Могла бы так весь день простоять, если бы не Саша. — О, нет, Тоня, блин, – услышала я её приближающийся голос. – Родной мой, пошли. Нам не хватит денег, – сказала она и, взяв меня за руку, потащила в сторону. — Я хочу их, – проныла я. Знаете, есть такие конфетки маленькие, кругленькие, беленькие. Офигеть какие вкусные и охринеть какие дорогие. Рафаэлки, во. Как-то мне на День Рождения их подарила Саша и всё. Это любовь с первого укуса. — Если мы их сейчас купим, то нам не на что будет жить всю неделю, которую мы, между прочим, не сможем выйти на улицу. — Ну, блин, зачем мы вообще пришли в этот магазин, – ныла я, шаркая ногами и идя следом за Сашей. С мая не ела конфеты. В День Рождения как раз последний раз и ела. Вообще мне нельзя смотреть на них. Как только вижу – всё, сразу же переклинивает. — Я куплю тебе потом их обязательно, но только не сейчас, хорошо? – как с маленьким ребенком разговаривала со мной Саша. Люблю её за это. За эту заботу, которую она мне дает и которой мне так не хватало всю жизнь. — Да хорошо, хорошо, – опустив голову, вздохнула я. – Пошли что-нибудь другое уже возьмем и пойдем, а то опоздаем.       В общем, погуляли мы ещё по магазину, помечтали об этой еде, попускали слюни, купили какое-то дешевенькое печенье и ушли. — Сколько время? – идя по дороге, спросила меня Саша. — Откуда я знаю, у меня телефона с собой нет, – ответила я. Кстати, с документами, телефонами и прочими вещами нам запрещено гулять. Боятся, что мы как-нибудь с помощью них сбежим. В другую страну, ага. — Быстрей пошли, а то опоздаем, – прибавив шагу, сказала она. Я побежала за ней. И где она научилась так быстро ходить?       Ноги еле шевелятся, гитара бьет по ногам и спине, она ещё и тяжелая, бля. Вот мы завернули за угол дома, хотели, как обычно, пройти через дворы, но не тут-то было. Удачи сегодня повернулась к нам своей огромной жопой. Там весь двор перекопали. Ни пройти ни проехать. Твою мать, придется в обход. Мы уже чуть ли не бежим. До детдома ещё идти и идти, а время поджимает. Пробегая мимо здания, где показывают время, мы поняли, что нам конец. Время 21:50. А идти ещё как минимум пятнадцать минут. Зашли, блин, в магазин называется.       Никифорова бежит, орет че-то. На меня гонит, что это всё из-за меня. Блять, че ты орешь-то, всё равно же нифига не слышу. И вот, наконец, мы вышли на финишную прямую. До детдома рукой подать. Но мы, походу, уже опоздали. Подбегаем ближе и видим, что ворота закрыты. — Бля, да какого хрена? – еле дыша, возмущалась Саша, подбежав к воротам и ударив по ним руками. — Опять эта дура разорется, – согнувшись пополам, чтобы восстановить дыхание, сказала я. — Да пофиг как-то, пусть орет, – уходя всё дальше от меня, говорила Саша. – Пошли уже через дырку перелезем, че стоять-то?       Я сделала глубокий вздох, еле выпрямилась и пошла следом за Никифоровой. Здесь в заборе есть неплохая дыра, через которую можно спокойно залезть и вылезти. Директор о ней не знает, а вот охранник догадывается. Но он четкий мужик, поэтому ничего ей не говорит. И вот только мы перелезли, как тут же наткнулись на него. — Попросил ведь не опаздывать, – вздохнув, сказал он. — Это вышло случайно, – пожала плечами подруга. — Лариса Дмитриевна уже в курсе, что вас нет. Поэтому, – он только пожал плечами. — Мы поняли, – вздохнула я. – Пошли к директору, – обратилась я к Саше и медленно пошла к самому зданию. — Да не парься, Тонь. Она и так нас уже наказала, что она ещё может придумать? Заставит нас мыть туалеты? – усмехнулась подруга. Да я лучше бы мыла туалеты, чем делала то, что она заставила нас делать.